я
нее о другом месте. А у нас не благотворительное учреждение.
     - То-то для многих барышень благотворительное... Хотя бы для ваших двух
кузин... А порядочную работницу гонят.
     - Прошу вас не читать мне нотаций.
     - Какие нотации?  Просто мы по-свински сделали.  И попадем в газеты.  И
поделом...
     Уржумцев очень боялся газет и испуганно спросил:
     - Это кто же может написать такую пасквиль?
     - Да хоть бы и я?  Вы думаете,  нечего рассказать?  Очень даже много, -
вызывающе сказал Ардалион Иванович.
     - Вы, верно, закусывали? - с презрительной усмешкой сказал Уржумцев.
     - И закусывал и выпил.  А мне обидно, хотя я за Александрой Николаевной
не ухаживал. Я ведь не так нравлюсь женщинам, как вы.
     Уржумцев знал,  что Ардалион Иванович был знающий и отличный служака, и
им  дорожил и  председатель правления,  и  его  хорошо знал один из  крупных
акционеров, имевший большое влияние на правление и особенно на председателя.
Все  знали,  что  старенький помощник выпивает,  но  на  это смотрели сквозь
пальцы. И Уржумцев, слегка понижая тон, сказал:
     - Я  попрошу  председателя...   Только  вряд  ли...  А  на  газеты  мне
наплевать... Мало ли врут.
     - Так вы, Василий Васильевич, решительно гоните Болховскую?..
     - Повторяю, я ни при чем.
     - Ну что ж,  ловко!  Верно,  какую-нибудь цацу определите?  А я с цацой
служить не хочу и пойду объясняться к председателю... Пойду еще закусывать и
не побоюсь... И без вашего правления найду место!..
     С  этими словами старенький помощник бухгалтера вышел из  кабинета и  в
комнате, где сидели барышни, громко воскликнул:
     - Барышни, Болховскую выгнали! Довольно подло с ней сделали!
     Никто не  отвечал.  Глаза у  всех  были опущены.  Только одна из  самых
любопытных спросила:
     - Ардалион Иванович, вы, наверное, знаете, кто вместо Болховской?
     - Верно, к вам новая барышня... И будет стрелять глазами еще лучше вас.
     - И ошиблись,  милый Ардалион Иванович,  -  внезапно сказала только что
вошедшая Александра Николаевна.
     - А кто?
     - Да  вот этот самый Стрижов,  который так ухаживает за "фруктом".  Мне
только  что  кассир  сказал...  Ведь  это  правда,  Сергей Александрович?  -
обратилась она к молодому человеку с ласковыми глазами.
     Тот вспыхнул и обиженно проговорил:
     - Я ни при чем, Александра Николаевна.
     - Но, однако, вы назначены на мое место?
     - Да... Мне только что сказал Уржумцев.
     - И знали, что меня выгоняют?
     - Хорош товарищ!  -  воскликнул старенький помощник бухгалтера, и скулы
на его лице задвигались.  - А вы, Александра Николаевна, не думайте, что все
здесь такие же свиньи.  Я вот выпил и не хочу быть свиньей.  Уйдете вы - и я
уйду.
     Сконфуженный молодой  человек как  будто  не  слыхал,  что  ему  сказал
выпивший Ардалион Иванович, и, наклонив голову, усердно защелкал счетами.
     Несколько минут в комнате царило молчание.
     Вскоре  в  комнате словно  затрещала стайка  канареек.  Барышни бросили
работу и стали болтать о том, действительно ли вместо барышни будет назначен
Сергей Александрович.
     - Верно,  дадут больше жалованья, чем нам, - заметила барышня в красной
хорошенькой блузке.
     - Это бессовестно! Наша комната для барышень.
     Но  вдруг  все  барышни притихли.  Защелкали костяшки.  Вошел Уржумцев.
Обратившись к Стрижову, он сказал:
     - Пока займите место Болховской. Александра Николаевна уходит от нас.
     - И я ухожу, освободится и еще место.
     Александра  Николаевна протянула  обе  руки  к  Ардалиону  Ивановичу  и
проговорила:
     - Не делайте этого,  не делайте, Ардалион Иванович. Ведь у вас семья. А
разве  ваш  поступок  повлияет на  кого-нибудь?  Взгляните кругом...  Сергей
Александрович, пожалуй, назовет вас сумасшедшим.
     В эту минуту вошел высокий,  худощавый старик и, любезно раскланиваясь,
прошел в свой кабинет, на ходу сказав Уржумцеву:
     - Василий Васильевич, ко мне на минутку.


V

     - Терпеть я не могу,  когда у нас какие-то неприятные истории, - сказал
председатель и  брезгливо сморщил свое безбородое и  безусое лицо.  -  Уж вы
как-нибудь уладьте.
     - Оставить Болховскую?
     "Кажется, мог бы сам сообразить, а не беспокоить меня. Для чего же он и
занимает такое место? А то лезет со всяким пустяком", - подумал председатель
и прибавил:
     - Ведь Болховская не из аккуратных барышень?
     - Да, не из аккуратных.
     - Так дайте ей  полугодовое жалованье,  она и  успокоится.  По  крайней
мере, меня не будут беспокоить. И устройте одну барышню. Явится к вам с моей
карточкой. Я ее знаю. Вполне порядочная девушка.
     Уржумцев наклонил голову и проговорил:
     - Помощник бухгалтера собирается уходить.
     - Из-за чего?
     - Да из-за этой же неприятности. Сегодня много закусывал и находит, что
вы несправедливы к Болховской. Грозит газетами. Конечно, Ардалион Иванович -
служащий хороший, но не один же он...
     - Газетами?!  Такая неблагодарная скотина! Я его взял сюда, ходил тогда
без сапог,  а  теперь "несправедливость"!  Можно и его сплавить!..  У меня в
виду есть порядочный человек на  его место.  Скажите,  что если ему кажется,
что здесь одни несправедливости,  то его удерживать не будем.  И  прошу вас,
Василий  Васильевич,  чтобы  никаких  историй...  Ужасно  не  люблю  я  этих
историй...


VI

     На  другой  день  в  контроле сборов  не  было  Александры Николаевны и
помощника бухгалтера.  Место Болховской занял Стрижов.  Рядом с  ним  сидела
новенькая -  эффектная брюнетка,  элегантно одетая,  с красивыми кольцами на
тонких, длинных, выхоленных пальцах.
     Она  со  всеми  познакомилась.   Приветливая,  с  ласково  улыбающимися
глазами, новенькая всем понравилась. Барышни весело болтали и примолкли, как
только вошел Уржумцев.
     Барышни обратили внимание,  что  Уржумцев особенно ласково посмотрел на
эффектную брюнетку.


     В то же время Болховская нервно ходила по своей квартире.  На душе было
жутко. Будущее казалось ей безнадежным. И она повторяла:
     - Выброшена... Выброшена...
     - Ты,  мамочка,  что же такая грустная? - проговорила девочка, вбегая в
комнату, и прижалась к матери.
     Мать мучительно-радостно смотрела на девочку и чувствовала, что энергия
и бодрость снова приливают к ее сердцу.
     И она сказала:
     - Я,  Маруся,  оставила место.  Найду другую работу. Не буду уходить из
дому. Будем теперь вместе.
     И Александра Николаевна стала безумно целовать девочку.
     А слезы тихо катились по щекам этой затравленной женщины.


ПРИМЕЧАНИЯ

"ВЫ НЕ НУЖНЫ"

     Впервые - в газете "Русские ведомости", 1903, Э 44.
                                                                    П.Еремин



   Константин Михайлович Станюкович
   Вестовой Егоров



     ---------------------------------------------------------------------
     Станюкович К.М. Собр.соч. в 10 томах. Том 5. - М.: Правда, 1977.
     OCR & SpellCheck: Zmiy (zmiy@inbox.ru), 22 апреля 2003 года
     ---------------------------------------------------------------------


I

     В  эти  предпраздничные  дни  в  большой,   красиво  убранной  квартире
контр-адмирала Лещова шла такая же усердная чистка,  какая происходила и  во
всех домах столицы.
     Из   всей  прислуги  адмирала  особенно  неистовствовал  по  приведению
адмиральского кабинета  в  порядок  пожилой,  небольшого  роста,  плотный  и
коренастый  человек,  в  куцей  измызганной  черной  тужурке,  в  стоптанных
парусинных башмаках,  какие носят в  плаваниях матросы,  с  широким,  далеко
неказистым,  несколько суровым  лицом,  на  красноватом фоне  которого  алел
небольшой нос,  похожий на луковицу,  а из-под густых черных бровей блестела
пара  темных  зорких  глаз,   умных  и  необыкновенно  добродушных.   Слегка
искривленные ноги  и  здоровенные жилистые руки пополняли неказистость этой,
на вид неуклюжей, сутуловатой фигуры.
     Столь   непрезентабельный   для   такой   роскошной   квартиры   слуга,
возбуждавший иронические улыбки в  франтоватом молодом лакее,  в горничной и
кухарке, был Михайло Егоров, отставной матрос, служивший у Лещова безотлучно
пятнадцать лет.  Сперва он был у него вестовым, а после отставки остался при
нем  в  качестве  камердинера и  доверенного лица,  на  испытанную честность
которого можно  было  вполне положиться.  Егоров совершил со  своим  барином
немало дальних и  внутренних плаваний,  и все имущество барина было на руках
Егорова.  Оба они за  это долгое время до того привыкли один к  другому,  до
того Егоров был верным человеком,  заботившимся о  своем командире и  о  его
интересах с какою-то чисто собачьей преданностью,  что, несмотря на обоюдные
недостатки,  хорошо изученные друг в друге,  они не могли расстаться, хотя и
нередко грозились этим оба в минуты раздражения.
     Не расстались они даже и тогда,  когда адмирал,  по словам Егорова, "на
старости лет  ополоумел" и,  несмотря на  самые едкие предостережения своего
вестового, выслушанные адмиралом с сконфуженным видом, женился два года тому
назад на молодой, хорошенькой и очень бойкой блондинке, которую Егоров сразу
же невзлюбил и прозвал почему-то "белой сорокой".
     Он тогда же просил адмирала "увольнить" его.
     - Жили мы с  вами,  Лександра Иваныч,  слава богу,  одни,  а теперь мне
оставаться  никак  невозможно!   -   говорил  Егоров  своим  мягким  баском,
поглядывая не  без  сожаления на  смуглое,  заросшее  бородой,  некрасивое и
радостное лицо своего "ополоумевшего" адмирала.
     - Это почему?..
     - Сами,  кажется, можете понять... Теперь у вас другие порядки пойдут с
адмиральшей-то... Адмиральша потребует, чтобы вы взяли форменного камардина,
а  не  то,  чтобы  держать такого,  как  я.  Известно,  молодой супруги надо
слушаться, - прибавил не без иронической нотки в голосе Егоров.
     - Ты, скотина, язык-то свой прикуси!..
     - Прикуси не прикуси, а я верно говорю...
     Адмирал,  несколько смущенный,  выругал  Егорова на  морском диалекте и
приказал остаться.
     - При мне будешь по-прежнему... Слышишь?
     - Слушаю, ваше превосходительство...
     - Только смотри... Не вздумай грубить барыне...
     - Чего мне грубить?.. Я до барыни и касаться не буду... У их свои слуги
будут... А я при вас...
     Во  всем угождавший своей молодой жене,  в  которую был влюблен по уши,
адмирал,  однако,  решительно отстоял своего  старого вестового,  далеко  не
изящный вид которого и  громкий грубоватый голос несколько шокировал изящную
адмиральшу. Адмирал обещал, что Егоров не станет показываться ни в гостиной,
ни  в  столовой,  -  для  этого  можно нанять приличного лакея,  -  а  будет
исключительно служить ему и  ходить с  ним в плавания.  Он ведь так привык к
Егорову.
     На  этот  компромисс адмиральша пошла,  и  довольный адмирал с  прежней
терпеливостью выслушивал ворчливые замечания,  которые позволял себе Егоров,
особенно в  плавании,  когда белая сорока жила на  даче,  и  главным образом
после  побывок  на  берегу,  откуда  Егоров  возвращался  по  большей  части
"урезавши муху".
     Эти  замечания  в  последнее  время  касались  преимущественно женитьбы
адмирала. Молодая жена, тратившая много денег и заставлявшая адмирала сильно
ограничивать свои  расходы  в  плавании,  возбуждала в  Егорове негодование.
Кроме того, и поведение адмиральши ему не нравилось, и он, не без некоторого
основания,  предполагал, что белая сорока обманывает адмирала, злоупотребляя
его доверчивостью и "путается" с мичманами.
     И нередко,  вернувшись с берега,  Егоров появлялся в адмиральской каюте
и, прислонившись к двери, говорил заплетающимся языком:
     - А  еще адмирал...  Адмирал,  а звания поддержать не можем...  Прежде,
бывало,  офицеров честь честью,  призовем обедать... угостим... Каждый день,
как следовает,  по очереди три или четыре офицера у  нас кушали,  а нонече -
шабаш!..  Одни кушаем...  И  денег у  нас нет...  Тю-тю  денежки...  Айда на
берег...  А  по  какой такой причине?..  Дозвольте вас  спросить,  Лександра
Иваныч? Как вы об этом полагаете, ваше превосходительство?
     - Егоров! Ты пьян, каналья!.. Иди спать...
     - И пойду...
     Но вместо того чтобы уйти, Егоров оставался в каюте и продолжал:
     - А все-таки я вам,  Лександра Иваныч,  всю правду скажу...  Очинно мне
жалко тебя,  моего голубчика...  И  сертучишко-то старенький...  и  сапоги в
заплатках,  и  припасу у нас никакого...  А кто виноват?..  Сами,  Лександра
Иваныч,  виноваты...  Не послушались Егорова...  Небось Егоров, даром что из
матросов, а с понятием... С большим понятием!.. Жили мы с вами холостыми, то
ли дело?..  Слава тебе господи!  И  деньги у  нас завсегда были,  и  всякого
припасу вдосталь,  и  звание свое поддерживали...  "Егоров!  Шимпанского!" -
"Есть!" И несу, что вгодно... А теперь, как глупость-то сделал...
     - Егоров! Пошел вон! Искровяню рожу!
     Но эта угроза не только не пугала Егорова,  а,  напротив, приводила его
даже в несколько восторженное состояние.
     - Что  ж,   искровяните.   Сделайте  ваше  одолжение...  Со  всем  моим
удовольствием!  Я ведь любя говорю...  Слава богу,  пятнадцать лет служу вам
честно... А все-таки вижу: хоша вы и адмирал, а рассудку в вас мало... Ну...
хорошо... положим, бес взыграл на старости лет... Так женись, братец ты мой,
на какой-нибудь степенной сахарной вдове в теле и с понятием, а то...
     Обыкновенно  Егоров  не  доканчивал,   потому  что  взбешенный  адмирал
срывался с  дивана и,  схватив вестового за шиворот,  ввергал Егорова в  его
крошечную каютку и запирал ее на ключ.
     "Непременно прогоню эту пьяную скотину!" -  решал адмирал в пылу гнева.
Но гнев проходил,  и  эта "пьяная скотина" снова являлась в  глазах адмирала
близким,  преданным человеком,  а воспоминание нашептывало,  как эта "пьяная
скотина", жертвуя собой, спасла во время крушения своего командира.
     И адмирал прощал Егорову его дерзкие речи во хмелю и ворчанья в трезвом
виде,  как и Егоров,  в свою очередь,  прощал адмиралу его ругань и кулачную
расправу во время вспышек гнева.
     И оба любили друг друга.


II

     Егоров -  вообще аккуратный и исправный, по морской привычке, человек -
довел кабинет и маленькую спальню адмирала до умопомрачающей чистоты.  Все в
этих комнатах блестело и сверкало.  Нигде ни соринки,  нигде ни пылинки. Все
окна были вымыты и протерты суконками.  Подоконники сияли своей белизной,  и
дверные ручки и  замки просто горели.  Ковры были выбиты.  Все  адмиральское
платье было вынесено на двор,  проветрено,  выбито и,  вычищенное, аккуратно
повешено в  шкапу.  На  случай,  если адмирал поедет во  дворец к  заутрене,
Егоров надел на мундир ордена и привинтил звезды.  Нужно ли прибавлять,  что
несколько пар адмиральских сапог так блестели,  что хоть смотрись в них, как
в зеркало.
     До остальных комнат, до "ейных", как не без некоторого презрения Егоров
называл  другие  комнаты,  находившиеся под  наблюдением адмиральши,  он  не
касался и  только при  виде  беспорядка в  них  презрительно скашивал губы и
поводил плечами. Убиравшие эти комнаты лакей и горничная не пользовались его
расположением. Он их считал лодырями, и притом напускающими на себя "форцу",
и  относился к  ним недружелюбно,  как и  к  кухарке,  и  к барыне.  Молодую
хорошенькую адмиральшу он втайне просто ненавидел и только дивился "дурости"
адмирала,  который ничего  не  видит  и,  вместо  того  чтобы  оттаскать эту
вертлявую белую сороку за косы, лебезит перед ней, словно ошалелый кот, и не
переломает  ребер  молодому  господину  из  "вольных"*,   который,   шельма,
повадился ходить каждый день и выбирает время, когда адмирала нет дома.
     ______________
     * Так матросы называют статских. (Прим. автора.)

     - Совсем глупый мой  адмирал,  -  часто  думал вслух Егоров и  искренне
жалел своего адмирала.
     Вообще и  адмиральша и вся прислуга были в глазах Егорова одной шайкой,
обманывавшей и  обкрадывавшей адмирала.  Все  они  были одни люди,  а  он  с
адмиралом -  другие,  ничего не имеющие с  теми общего.  Ах,  если б адмирал
прогнал их всех вместе с женой, а то доведут они его до беды!
     Однако Егоров никогда не  заикался об  этом адмиралу.  У  самого глаза,
мол, есть, а кляузы заводить он не намерен.
     И Егоров,  зная, что и адмиральша далеко не расположена к нему и сейчас
бы прогнала его из дому, если б не адмирал, - старался не показываться ей на
глаза и  при редких встречах держал себя с  угрюмой почтительностью знающего
дисциплину матроса.  А  в отношениях с прислугой напускал на себя суровость,
избегал с  ней разговаривать и водил дружбу только с кучером.  Его одного он
удостаивал своими воспоминаниями о  дальних плаваниях и  рассказами о разных
диковинах вроде  "акул-рыбы"  или  черномазых людей,  которые всякую пакость
жрут и ходят как мать родила, и у приятеля своего в кучерской протрезвлялся,
когда,  случалось,  приходил домой пьяный и не желал идти к себе в маленькую
комнатку, находившуюся вблизи спальни адмирала.
     В  свою очередь и Егоров пользовался среди прислуги репутацией "грубого
и необразованного матроса",  с которым не стоит и связываться -  облает.  За
обедом на  кухне  его  дарили ироническими усмешками,  на  которые Егоров не
обращал обыкновенно ни малейшего внимания.  И в редких только случаях,  если
франтоватый  лакей,  в  угоду  горничной,  задевал  Егорова,  он  совершенно
спокойно выпаливал такое  морское ругательство,  что  деликатная горничная и
дебелая "кухарка за повара",  жившая,  как утверждала, только у генералов, в
страхе взвизгивали и убегали из кухни.


III

     Предвкушая  удовольствие получить  на  светло  Христово  воскресение от
адмирала обычные пять рублей и  по  этому случаю "взять все рифы",  то  есть
напиться вдребезги в компании с кумом,  мастеровым из адмиралтейства, Егоров
накануне под вечер сидел в своей крошечной, чисто прибранной комнатке, где у
образа  теплилась  лампадка,   и   исправлял  кое-какие  погрешности  своего
праздничного туалета, в котором он собирался честь честью идти к заутрене, -
как в двери раздался стук.
     - Что надо? Входи.
     - Барыня вас требует! - объявил молодой лакей.
     - А где твоя барыня?
     - В столовой, и ваш барин там! - подчеркнул лакей.
     Егоров, по старой морской привычке, рысцой понесся в столовую.
     Там  сидела  адмиральша  в  капоте,  несколько  томная  и  уставшая  от
хозяйственных хлопот, и около нее адмирал.
     - Вы свободны, Егоров?
     - Точно так,  ваше превосходительство!  - гаркнул Егоров и кинул взгляд
на адмирала, словно бы спрашивая его: "свободен ли он?"
     - Ах,  не кричите так громко!  Он тебе,  Александр,  не нужен? Я Антона
посылаю к портнихе...
     - Нет.
     - Так, пожалуйста, Егоров, сходите за окороком, за куличами и за пасхой
и привезите поскорей все это сюда... Можете оттуда взять извозчика...
     И  адмиральша не  без  некоторой брезгливости протянула свою  маленькую
ручку и,  словно бы  боясь прикоснуться к  большой и  жилистой руке Егорова,
осторожно опустила на его широкую ладонь деньги и квитанции с написанными на
них адресами.
     - Слушаю, ваше превосходительство!
     И,  зажав в  своей руке все,  что ему передала адмиральша,  он вышел из
столовой.
     В коридоре его нагнал адмирал и заботливо сказал:
     - Смотри, Егоров, не запоздай... Не заходи никуда...
     - Куда же заходить,  Лександра Иваныч,  окромя туда,  куда приказано?..
Будьте покойны. Духом слетаю...
     И  Егоров действительно "духом" слетал из  Сергиевской на Конюшенную за
куличами и за пасхой,  оттуда на Литейную за двумя окороками и фаршированным
поросенком и уже рядил извозчика,  чтоб везти домой все эти припасы, как его
хлопнул по плечу "кум мастеровой" и весело воскликнул:
     - Михаилу Нилычу, наше вам.
     - Здорово, кум...
     Тары-бары,  разговорились,  и  так  как на  улице разговар