й, и в изящной девушке я узнал Екатерину Нирскую.
Она  весело  разговаривала  с  мальчишками,   и,  когда  подняла  голову,  я
поклонился ей;  она  вдруг  побледнела,  едва  кивнула на  мой  поклон  и  с
презрением отвернулась от меня.  Я был изумлен,  когда до моих ушей долетели
ее слова, произнесенные с ироническим смехом:
     - Это тот самый скромный молодой человек!
     - Вы знаете Нирскую?! - изумилась Рязанова.
     - Знаю. Я был чтецом у ее бабушки!
     - А!..  Она живет верстах в десяти от нас, в деревне. Странная девушка!
Оригинальничает!..  Открыла школу и возится с этими пачкунами,  - произнесла
она, презрительно щуря глаза. - Нравится она вам?
     - Нет.
     К  счастию,  Рязанова не  слыхала  слов,  произнесенных Нирской,  и  не
входила в дальнейшие объяснения.  Она взмахнула хлыстом; мы понеслись вперед
и скоро свернули в глухую тропинку.
     Дня через два,  когда я  сидел у  себя наверху,  лакей сказал мне,  что
какой-то господин желает меня видеть.  Я недоумевал,  кто бы это мог быть, и
удивился,  когда через несколько минут в комнату вошел тот самый рыжебородый
господин в  высоких сапогах,  которого я  на днях встретил в лесу.  Лицо его
напомнило мне  Соню,  что-то  похожее  было.  Господин  взглянул  холодно  и
проговорил:
     - Вы господин Брызгунов?
     - Я! Что вам угодно?
     Я  хотел  было  протянуть руку,  но  господин держал руки  засунутыми в
карманах.
     - Моя фамилия Иванов.  Я двоюродный брат Сони Васильевой!  - проговорил
он.
     Я  струсил.   Он,   должно  быть,   заметил  это,  как-то  презрительно
усмехнулся, помолчал и тихо начал:
     - Соня больна. Она получила ваше письмо и слегла в постель.
     - Если надо, я поеду навестить ее, - проговорил я.
     - Послушайте,  зачем же вы ее обманывали?  -  как-то грустно проговорил
господин.
     Я начал было оправдываться, но он остановил меня:
     - Я знаю все от сестры.  Она давно догадывалась, что вы не любите ее, и
просила разузнать о  вас.  Я  недалеко живу,  на фабрике.  Я слышал,  как вы
любезничали с этой барыней в лесу,  и написал Соне, чтобы она забыла вас, но
вы  продолжали писать ей  жалкие слова и  наконец написали письмо,  жестокое
письмо. Она сообщила мне его содержание, но просила ничего вам не говорить.
     Он умолк и как-то грустно взглянул на меня.
     - Вы так молоды,  а  между тем так поступили с  бедною женщиной!  А она
надеялась!  Ее письма дышали такою любовью к  вам!  Впрочем,  не в том дело.
Вчера я получил телеграмму от доктора,  что она опасно больна.  Она выкинула
ребенка, и жизнь ее находится в опасности.
     - Я поеду к Софье Петровне, если вы находите это необходимым, и успокою
ее.
     Он пристально оглядел меня с ног до головы и повторил:
     - Если я нахожу необходимым? А вы... вы не находите это необходимым?! -
вдруг крикнул он, подходя ко мне вплотную...
     Я подался назад,  заметив, как вдруг лицо его исказилось злобою и стало
белей полотна...
     Он стоял как бы в раздумье, стиснув зубы, и снова спросил:
     - А вы... вы не находите необходимым?
     Я инстинктивно схватился за стул. Он окинул меня презрительным взглядом
и тихо прошептал:
     - Господи! Такой молодой и такой подлец!
     С этими словами он тихо вышел из комнаты.
     Злоба душила меня.  Я  хотел было броситься на него,  но вспомнил,  что
внизу занимался Рязанов,  и употребил чрезвычайные усилия, чтобы остаться на
месте.
     Я припал на постель и долго не мог прийти в себя. Через несколько часов
я был спокоен и дал себе слово никогда не забыть этого человека и припомнить
ему оскорбление.
     И  что  я  такое  сделал?  Разве я  обязан был  вечно нянчиться с  этой
влюбленной дурой и смотреть, как она чинит мое белье?
     Это по меньшей мере было бы глупо.


     В сентябре я приехал с Рязановыми в Петербург и скоро получил обещанное
место.  Жизнь моя  изменилась.  Я  жил в  приличной квартире,  держал лакея,
работал,  познакомился  с  порядочными  людьми  и  принимал  у  себя  тайком
Рязанову.  Я достиг своей цели и мог сказать наконец, что живу так, как люди
живут...  Будущее манило меня блестящими картинами,  а пока и настоящее было
хорошо.  Ко мне все относились с уважением; чиновники заискивали в секретаре
Рязанова,  а сам Рязанов не чаял во мне души и радовался,  как дурак,  когда
через восемь лет супружества у него наконец родился сын...
     Те самые люди,  которые год тому назад не протянули бы мне руки, теперь
относились с уважением к солидному молодому человеку, принятому в порядочном
обществе.  У  меня  было положение,  была будущность;  оставалось приобрести
состояние, и я решил, что и оно у меня будет...
     Через год я увидал Соню. Однажды я шел по улице и встретил ее. Она была
такая  же  пухлая  и  свежая,  но  теперь  лицо  ее  показалось мне  слишком
вульгарным. Я приветливо поклонился ей, но она вдруг побледнела, взглянув на
меня,  и  прошла,  не  ответив на  мой  поклон.  Я  только  пожал  плечами и
усмехнулся.
     Я  съездил в  свое захолустье,  к матушке,  и застал ее в большом горе.
Лена,  как я и предвидел,  кончила скверно, отыскивая какую-то дурацкую свою
"правду".
     Я старался успокоить старушку, но она была безутешна и все просила меня
похлопотать за нее у Рязанова.
     Но разве мог я,  не компрометируя себя,  просить за сестру, и у кого? У
Рязанова?
     Разве я мог сказать слово в защиту глупой, смешной девчонки?
     Я  старался объяснить это матушке,  но она как-то странно посмотрела на
меня, залилась слезами и с укором заметила:
     - Петя, Петя! Что сказал бы твой отец?
     - Покойный отец был непрактичный человек, маменька!
     - А  ты...  ты  слишком  уж  практичный!  -  грустно  прошептала она  и
простилась со мною очень холодно.
     Глупая старушка!
     Она не понимала,  что я был прав и что в жизни бывают положения,  когда
надо заставить молчать сердце и  жить рассудком.  Благодаря тому что  я  жил
рассудком, я выбился из унизительного положения.


     Прошло несколько лет,  я расстался с Рязановой.  Уж очень ревнива стала
она, и наконец связь наша могла компрометировать меня в глазах общества.
     Она стала упрекать меня,  говорила,  будто я погубил ее,  но, как умная
женщина,  скоро поняла,  что говорит глупости. Елена Александровна, впрочем,
утешилась, отыскав другого юного любовника...
     Я имел положение и средства. Я был счастлив.
     Оставалось увенчать  счастие  семейной жизнью,  и  я  стал  приискивать
приличную невесту...
     Вспоминая прошлую жизнь,  я  с гордостью могу сказать,  что обязан всем
самому  себе,  гляжу  на  будущее  с  спокойствием  и  трезвостью  человека,
понимающего жизнь как она есть.
     Только сумасшедшие,  дураки или  блаженные вроде Лены  могут погибать в
житейской борьбе, не добившись счастия.
     Умный  и   практичный  человек  нашего  времени  никогда  не  останется
наковальней.
     Жить, жить надо!
        "1879"



        Константин Михайлович Станюкович.
        Серж Птичкин



     ---------------------------------------------------------------------
     Книга: К.M.Станюкович. Избранные произведения. В 2-х т. Том 2
     Издательство "Художожественной литературы", Москва, 1988
     OCR & SpellCheck: Zmiy (zmiy@inbox.ru), 9 ноября 2002 года
     ---------------------------------------------------------------------


        "I"

     Когда,  лет десять тому назад, этот чистенький, благообразный и румяный
юноша  с  подстриженными белокурыми  волосами  и  большими  ясными  голубыми
глазами приехал в  Петербург для поступления в  университет,  на юридический
факультет,  со ста рублями в кармане,  скопленными уроками, - он не особенно
торопился навестить свою  родную  сестру,  немолодую уже  девушку,  жившую в
гувернантках.  Но зато он предусмотрительно скоро разыскал весьма отдаленную
родственницу,  богатую  вдову,  генеральшу Батищеву,  известную  спиритку  и
благотворительную даму,  имевшую свой приют для призрения шести младенцев, и
в  первое же  воскресенье,  надев свой  новенький сюртучок и  причесавшись у
парикмахера,  отправился с  визитом к генеральше,  в ее собственный дом,  на
Сергиевской улице.
     - Как прикажете доложить? - спросил молодого человека лакей во фраке, с
таким представительным видом и  с  такими великолепными бакенбардами,  что и
этой представительности и  этим бакенбардам мог  позавидовать любой директор
департамента.
     - Птичкин!  -  громко,  с вызывающим,  горделивым видом ответил молодой
человек, но при этом почему-то вспыхнул.
     Старуха Батищева приняла с  неба свалившегося родственника,  о  степени
родства которого имела крайне смутные представления,  с  той вежливо строгой
холодностью,  с  какой  обыкновенно принимают бедных  дальних родственников,
которых  подозревают  в  недобром  намерении  -  обратиться  с  какой-нибудь
просьбой.
     Молодой человек, однако, не смутился.
     Он стоически перенес неприятность первых минут встречи и,  как будто не
замечая  этого  застланного,  серьезного взгляда  старой  дамы  в  кружевной
наколке,  с  седыми  буклями,  обрамлявшими маленькое  сморщенное  личико  с
вздернутым носиком и выцветшими глазками,  не спеша объяснил, что, приехавши
в Петербург,  он счел своим священным долгом явиться к Анне Михайловне,  как
родственнице и  когда-то знакомой его покойной матери,  с единственной целью
засвидетельствовать свое  глубочайшее почтение  и  постараться заслужить  ее
родственное расположение.
     Он  проговорил эту  маленькую приветственную речь почтительно,  но  без
заискивания, и при этом глядел на старуху своими ясными голубыми глазами так
скромно и  в  то  же  время уверенно,  что Батищева тотчас же изменила тон и
сделалась проще.  В ее лице и в глазах появилось обычное ласковое выражение,
и  она  уже с  родственной приветливостью протянула свою маленькую костлявую
ручку,  которую молодой человек,  конечно,  почтительно поцеловал,  и  стала
расспрашивать о покойных родителях молодого человека,  припоминая, что она в
молодости действительно была  дружна  с  его  maman,  которая доводилась ей,
кажется, троюродной сестрой.
     Молодой человек,  являющийся лишь для засвидетельствования глубочайшего
почтения,  во  всяком  случае приятная неожиданность,  и  старая генеральша,
видимо,  была этим тронута,  тем более что и  манеры,  и  костюм,  и  тихая,
приятная речь  -  все  обличало благовоспитанного,  скромного юношу  в  этом
неожиданно объявившемся родственнике.
     В  течение получасового визита  молодой человек так  очаровал старушку,
что она в тот же день позвала его обедать. Особенно ей понравилось внимание,
с  каким  слушал  Птичкин ее  болтовню.  Словоохотливая старуха,  видимо  не
особенно избалованная терпеливыми слушателями,  рассказала ему про несколько
"спиритических" явлений с подробностями, отступлениями и повторениями, столь
обычными у болтливых стариков и старушек,  и молодой человек,  казалось, был
весь - внимание, точно спиритические рассказы генеральши были для него самой
интересной вещью  на  свете.  Он  вовремя подавал реплики,  вовремя серьезно
покачивал своей  гладко  прилизанной головой,  вовремя  улыбался  -  словом,
слушал так хорошо, что Батищева нашла, что молодой человек - умница.
     Обед лишь довершил очарование.
     Птичкин ел рыбу не с  ножа,  а  вилкой,  держал себя с тактом,  недурно
говорил по-французски и,  при удобном случае,  скромно, но не без твердости,
высказал взгляды,  отличавшиеся таким редким в  юноше благоразумием и  столь
трезвенной  ясностью,  что  старушка  пришла  в  восторг,  в  тот  же  вечер
по-родственному назвала  Птичкина  "Сержем"  и  раз  навсегда пригласила его
приходить к ним обедать каждый день.
     - А то в ресторанах вы,  мой милый,  только катар наживете!  -  любезно
прибавила старуха, совсем очарованная своим "проблематическим" племянником и
в  то же время рассчитывавшая с старческим эгоизмом иметь в молодом человеке
жертву ее послеобеденной болтовни.
     И на остальных членов семьи - двух барышень и молодого офицера Батищева
- наш юноша произвел хорошее впечатление.  Они нашли, что он милый, неглупый
малый и вообще "comme il faut"*.
     ______________
     * Здесь: вполне приличен (фр.).

     - И недурен собой! - прибавили обе барышни.
     - Фамилия только его... Птичкин! Птичкин! - повторял со смехом Батищев.
- Отзывается mauvais genre'ом!*
     ______________
     * дурным тоном! (фр.)

     - Но это, во всяком случае, дворянская фамилия! Он дворянин, - заметили
барышни, хотя тоже согласились, что фамилия действительно неблагозвучная.
     Особенно участливо отнеслась к этому "одинокому сироте",  принужденному
с юных лет заботиться о своем существовании, старшая сестра Элен.
     Это  была  девушка тех  зрелых лет  (между тридцатью и  сорока),  когда
всякая надежда на замужество по любви уже потеряна и когда обеспеченные и не
особенно   озлобленные  девицы   этого   "переходного"  возраста   чувствуют
склонность  к  благотворительности или  к  спиритизму,  восторгаются Мазини,
Фигнером или  Гитри,  рисуют  на  фарфоре  или  делают  искусственные цветы,
зачитываются романами Поля Бурже и  Золя,  любят "теоретические" разговоры о
чувствах и  скептически относятся к  мужской привязанности,  хотя и  волнуют
свое воображение небывалыми романами с небывалыми героями и питают особенное
пристрастие, полное участливой материнской заботливости, к свежим, румяным и
приличным юнцам.
     Высокая, стройная брюнетка с бледно-желтым лицом, сохранившим еще следы
увядающей красоты,  с  впалой грудью,  с темными добрыми,  немного грустными
глазами и  красивыми руками,  с длинными,  тонкими пальцами,  с изумрудом на
крошечном мизинце,  -  эта  Элен  с  первого  же  дня  прониклась жалостью к
скромному бедному родственнику и,  узнавши, что он рассчитывает найти уроки,
на другой же день отправилась к  знакомым и  просила их рекомендовать в свою
очередь вполне приличного молодого человека, нуждающегося в уроках.
     И  через неделю или две наш молодой человек уже имел два хорошие урока,
обеспечивающие вполне его существование,  и  благодарил Элен с таким горячим
чувством,  что  скромная,  добрая девушка сконфузилась и,  ласково глядя  на
Сержа, проговорила:
     - Полно... полно... Стоит ли из-за таких пустяков благодарить.
     Но  Серж  все-таки  продолжал  благодарить  и  несколько  раз,  в  знак
благодарности,  принимался горячо  целовать  красивую руку  своей  "кузины",
взглядывая на  закрасневшуюся Элен своими ясными голубыми глазами,  с  видом
наивного ребенка, переполненного чувствами.


        "II"

     Будущность,   казалось,   улыбалась  молодому  человеку,  явившемуся  в
Петербург без денег,  без связей,  с  одними мечтами добиться впоследствии и
связей, и положения, и денег.
     Первые шаги его были удачны. Он отыскал вполне приличных родственников,
которые могли быть очень полезны и  у которых можно было иметь даровой обед;
благодаря этой  сентиментальной старой деве  Элен  он  скоро  получил уроки;
словом, все начиналось очень хорошо.
     Думая об этом,  молодой человек весело улыбался, и его постоянные мечты
стать со  временем вполне порядочным человеком,  то  есть  сделать блестящую
карьеру и быть богатым, окрылялись от первого успеха.
     Одно только смущало его, являясь источником его тайных терзаний, это...
его  фамилия,  неблагозвучная,  какая-то  мещанская фамилия,  которая еще  с
отроческих   лет    отравляла    спокойствие   обыкновенно   хладнокровного,
рассудительного мальчика...
     Бывало,  когда  кто-нибудь спрашивал этого скромного гимназистика,  как
его фамилия,  он  при ответе всегда краснел от стыда.  И  хотя покойный отец
его,  почтенный человек,  бывший  учителем русской  словесности в  гимназии,
нередко  внушал  мальчику,  что  называться  Птичкиным  не  стыдно,  а  быть
мерзавцем стыдно, - эти поучения и однажды даже строгое наказание за то, что
мальчик презрительно назвал одного товарища "паршивым мужиком",  не излечили
юного Птичкина.  И старый учитель,  идеалист шестидесятых годов, с тоскливым
изумлением  и   ужасом   спрашивал  себя:   "Откуда   это   у   сына   такие
аристократические вожделения и  такие эгоистические наклонности?  Что  это -
атавизм или знамение новых времен?"
     Он  умер,   не  дождавшись  полного  расцвета  своего  юного  отпрыска,
уверенный,   однако,  что  этот  рассудительный,  спокойный  и  практический
мальчик, с красивыми голубыми глазами, не пропадет в битве жизни, как пропал
другой, старший сын, увлекающийся, порывистый юноша, горячо любимый отцом.
     Когда  прежние  неопределенные мечтания  отрока  стали  принимать более
реальную форму, молодого человека еще более стала раздражать его фамилия.
     И он нередко думал:
     "Нужно же было отцу называться Птичкиным!  И  как это мать,  девушка из
старой дворянской семьи,  решилась выйти замуж за человека, носящего фамилию
Птичкина?  Это черт знает что за  фамилия!  Ну  хотя бы Коршунов,  Ястребов,
Сорокин,  Воронов,  Воробьев... даже Птицын, а то вдруг... Птичкин!" И когда
он  мечтал о  будущей славной карьере,  мечты эти отравлялись воспоминанием,
что он... господин Птичкин.
     Даже если бы  он оказал отечеству какие-нибудь необыкновенные услуги...
вроде Бисмарка... его ведь все-таки никогда не сделают графом или князем.
     "Князь Птичкин... Это невозможно!" - со злобой на свою фамилию повторял
молодой человек.
     Правда,  он  любил  при  случае  объяснять (что  он  и  сделал скоро  у
Батищевых),  что род Птичкиных -  очень старый дворянский род и  что один из
предков,  шведский рыцарь Магнус,  прозванный за необыкновенную езду на коне
"Птичкой",  еще  в  начале  XV  столетия выселился из  Швеции  в  Россию  и,
женившись на татарской княжне Зюлейке,  положил основание фамилии Птичкиных.
Но все эти геральдические объяснения, сочиненные вдобавок еще в пятом классе
гимназии, когда проходили русскую историю, мало утешали благородного потомка
шведского рыцаря Птички.


        "III"

     Университетская пора пронеслась быстро и весело для Птичкина.
     Способный и  неглупый,  он  занимался хорошо  и  отлично знал  то,  что
требовалось для  экзаменов.  Дальше этого он  не  шел и  не  находил нужным.
Вообще,  отвлеченные мысли как-то не занимали его практический ум и  слишком
себялюбивую натуру, и он с глубочайшим презрением относился к людям, которые
пускались в  отвлечения.  И  отец  его  из-за  этого весь  свой  век  прожил
несчастным учителем и умер бедняком,  и старший его брат где-то скитается по
захолустьям.  Брата он решительно презирал как дурака, не умеющего понимать,
казалось,  самых простых вещей, и всегда боялся, что "этот болван" может его
скомпрометировать.  И  когда однажды Серж  Птичкин,  уже  студентом третьего
курса,  получил от старшего брата письмо, то он, не задумавшись, ответил ему
таким посланием:
     "Я полагаю,  брат,  ты согласишься со мной,  что родственные связи, при
известных  обстоятельствах,  ровно  ничего  не  значат.  Мы  с  тобой  стоим
совершенно на разных точках зрения.  То,  что ты считаешь хорошим,  я считаю
мерзким,  то,  что ты считаешь благом,  я считаю несчастием.  Короче говоря,
между нами решительно ничего нет  общего,  и,  несмотря на  то,  что  случай
сделал нас  братьями,  я  не  нахожу нужным скрывать полного отвращения и  к
твоим идеям и к твоей жизни.  Поэтому было бы,  полагаю,  удобнее прекратить
всякие отношения".
     Через несколько времени Серж Птичкин получил от брата следующий ответ:
     "Извини,  брат. Я решительно не думал, что ты такая современная скотина
в столь молодые годы. Поздравляю".
     Младший брат прочитал эти  строки совершенно спокойно.  Ни  один мускул
его красивого румяного,  несколько женственного лица не дрогнул.  И только в
глазах сверкнуло презрение.
     Он медленно разорвал письмо и произнес:
     - Идиот!
     От  товарищей Птичкин держался в  сто