а его: сумма была очень большая.
А  Пильсон грозил снова.  И вот в один из таких дней Жорж вместо денег выдал
вексель с  бланком Авдотьи Матвеевны.  Он  подмахнул подпись после  веселого
обеда. Потом спохватился, хотел было вернуть, но уже было поздно.
     Через  три  месяца  в  будуаре  разыгралась  скверная  сцена.   Авдотья
Матвеевна, злая на Жоржа за его связь с французской кокоткой, грозила судом.
     - А  ты разве не боишься скандала?  Ведь тогда придется все рассказать,
моя милая! - улыбаясь, пригрозил Жорж.
     - Подлец неблагодарный!  Вон отсюда!  я  заплачу вексель,  но  мы более
незнакомы...
     - И хорошо сделаешь,  моя ненаглядная!  А теперь addio,  mio care!..* -
весело смеясь, отвечал Жорж, посылая воздушный поцелуй.
     ______________
     * до свиданья, мое сердце (итал.).


X

     Жорж еще ждал,  что за ним пришлют;  но прошла неделя-другая, за ним не
присылали. Он струсил. После трех лет этой бесшабашной жизни на счет Авдотьи
Матвеевны -  и вдруг опять ничего.  Он сожалел,  что не дал векселя на более
крупную сумму.
     Падение под  гору  пошло быстро.  Мебель,  лошади -  все  было  в  один
прекрасный день продано с  публичного торга.  Жорж поселился в меблированной
комнате  и  избегал  встречи  с  знакомыми.  Снова  он  вернулся к  мысли  о
концессии,  измарал несколько листов  бумаги  и  надеялся.  Ведь  многие  же
получают.  Многие,  и не хватая звезд с неба,  имеют отличное содержание при
этих концессиях.  Ну,  хоть бы прежний закадыка Мишка Лештуков,  ведь глуп и
очень глуп, а напал на тридцать тысяч содержания, благодаря старухе, которая
могла это устроить.  Чем же  он хуже?  И  отчего он не познакомился с  такой
старухой?..  Он злился,  хандрил и  советовался с дельцами третьей руки.  Те
пожимали плечами и улыбались...
     Пильсон уже  не  давал  денег.  Авдотья Матвеевна не  пускала Жоржа  на
глаза,  так как купила другого Жоржа,  свежей и  моложе.  Жорж опускался все
ниже и  ниже.  Сперва его  приютила одна француженка,  потом прогнала его...
Нужда  грозила  Жоржу,   и   он  удивлялся,   что  находил  вкусным  обед  в
кухмистерских{76}...  Он не показывался на больших улицах и отворачивался от
знакомых.  Он похудел и  подурнел.  С  алчностью молодого волка глядел он на
богатые экипажи,  мчавшие богатых людей.  Он злобно скалил зубы и мечтал еще
отомстить, точно они были виноваты. Раз он встретил тетушку Веру Алексеевну.
Та  узнала его,  сконфузилась и  прислала двадцать пять рублей.  Если бы  не
прачка,  доверчивое существо,  привязавшееся к Жоржу, он бы часто не обедал.
Приходилось чуть ли не обкрадывать ее. И он ее обкрадывал...
     Жорж подводил итоги.  Ему двадцать шесть лет. Что делать?.. Нечего. Что
он знает? Ничего. Оставалось поступить на службу... Теперь и служба казалась
ему  желанным исходом...  По  счастию,  северо-западный край требовал свежих
сил,  Жорж написал тетке отчаянное письмо и,  благодаря дяде,  попал в число
обрусителей...
     Недолго он пробыл и  там.  Казенный сундук был как-то близко,  а старые
замашки не умерли. Он попал под суд и был уволен.
     Тогда судьба окончательно толкнула его на тот путь, на котором он стоял
еще с малых лет; он очутился в компании с такими же "обойденными дворянами",
которым не хватало мест с "приличным" содержанием,  и ему пришлось проделать
все, начиная от подделки фальшивых билетов, до воровства карманных часов.
     И  что  это  была  за  жизнь!  Правда,  выпадали времена,  когда  Жорж,
развалившись в  коляске,  еще думал,  что все изменится,  что он выбьется же
наконец и  заживет,  не  опасаясь каждого городового,  но  это бывали редкие
времена. Воруя, что попало, не зная цены украденного, он вечно трусил, вечно
ждал,  что его схватят... И его наконец схватили! "За что схватили его, а не
Мишку Лештукова?" - промелькнуло у него в голове в момент просветления.


XI

     В  арестантском халате,  в голландской рубашке,  с туго накрахмаленными
воротничками,  с  закрученными в нитку усами,  с отточенными ногтями,  сидел
Жорж на  скамье подсудимых.  Он  потолстел,  обрюзг,  глаза потеряли прежний
блеск,  но  все-таки это  был  еще "интересный брюнет",  на  которого дамы с
любопытством таращили бинокли.  Он несколько сгорбился и опустил голову,  но
когда поднимал ее,  то  держал прямо и  глядел тем  светлым,  наглым взором,
которым, бывало, восхищались дамы...
     Прокурор говорил горячую речь,  призывая громы  небесные на  Жоржа,  но
Жорж  не  слушал прокурора.  Он  разглядывал зрителей и,  заметив среди  них
высокую, изящную брюнетку с седыми волосами, отвернулся и задумался.
     И снова перед ним,  как бывало в остроге, проносились картины прошлого.
Жизнь дома,  отец,  мать,  научившая его  подглядывать за  отцом,  Каролина,
развратившая его,  тетка,  старик дядя,  "заведение",  кража  звезды,  потом
блестящая жизнь, рысаки, содержанки, далее опять то же, потом нищета, служба
и снова жизнь без труда, без содержания, без цели. И наконец...
     Он в тысячный раз вспомнил,  что он жил,  живет и, вероятно, будет жить
на чужой счет,  никогда не думая,  чтобы жизнь обязывала его к  чему-нибудь.
Ведь этого ему  не  говорили,  когда он  был еще мал,  когда еще было время.
Напротив...
     И виноват ли он?  И он ли один?.. Не целая ли масса людей выросла с тем
же сознанием и с теми же привычками? Конечно, это праздный вопрос, но отчего
же именно он в арестантском халате,  а не вон тот зритель, прежний закадыка,
который отличается от Жоржа разве только тем,  что ворует не такие маленькие
суммы...
     - Подсудимый  Растегай-Сапожков!   Что   вы   имеете  сказать  в   свое
оправдание? - раздался голос председателя.
     - Я...  я... - начал было Жорж и остановился. - Я, конечно, виноват, но
кто же из нас не виноват?  Если бы,  господа присяжные,  вы знали мою жизнь,
если бы  вы  поняли,  что меня воспитали специально для того,  чтобы сделать
меня к пятнадцатилетнему возрасту мерзавцем... Если родная...
     Тут Жорж не мог продолжать и зарыдал.
     Вдова сенатора, бывшая проездом в Москве (она ехала на Кавказ проведать
мать Митрофанию),  тоже расчувствовалась,  заплакала и  не могла не сказать,
что Жорж все-таки и в арестантском халате "порядочный человек".


ПРИМЕЧАНИЯ

ЧЕРВОННЫЙ ВАЛЕТ

     Впервые  -  в  журнале "Дело",  1877,  ЭЭ  4-5,  с  подзаголовком:  "Из
современных нравов".
     Рассказ,  по  словам  Станюковича,  был  написан  по  "горячим  следам"
уголовного процесса  над  "Червонными валетами" -  молодыми авантюристами из
привилегированных слоев общества.

     Стр.  44.  ...генерал достопамятной крымской эпохи...  - Имеется в виду
Крымская война 1853-1856 гг.
     Стр.  44-45. ...после  каждого  прихода  в  темный,  мрачный  кабинет с
пожеланиями доброго утра и  доброго вечера мальчику переменяли панталончики.
- Подобная ситуация описана в  VII  главе рассказа "Грозный адмирал" (том  3
наст. издания).
     Стр.  45. ...этого Вениамина семейства... - т.е. младшего и любимейшего
сына. Вениамин - младший и самый любимый сын библейского патриарха Иакова.
     Стр.  51.  Три  листика  -  название карточной игры;  марьяж  -  термин
карточной игры, обозначающий совокупность двух карт - короля и дамы.
     ...Валансьены - кружева (франц.); здесь: сорочка, отделанная кружевами.
     Стр. 52. ...по случаю ожидавшейся восточной войны... - см. прим. к стр.
44.
     ...в город С. - Речь идет о Севастополе.
     Стр. 53. Неофит - новый приверженец какого-либо учения.
     Стр.  55.  Военная гроза  надвигалась все  ближе  и  ближе.  -  Оборона
Севастополя началась 13 сентября 1854 года и продолжалась по 28 августа 1855
года.
     Стр.  56.  Кадет  -  в  дореволюционной России -  воспитанник закрытого
среднего военно-учебного заведения.
     Стр.  60.  Корпия  -  перевязочный материал из  разной  нитяной ветоши,
хлопковой или льняной.
     Стр. 64. Эльдорадо - легендарная страна, богатая золотом и драгоценными
камнями.
     Стр.  67.  Звезда Белого Орла -  польский орден, с 1831 года вошедший в
состав российских орденов.
     Звезда Александра Невского -  орден,  учрежденный в  Россия в 1725 году
для награждения офицеров и генералов за военные отличия.
     Стр.  72. Представлю кормовые... - По тогдашним законам кредитор обязан
был  содержать  на   свой  счет,   т.е.   выплачивать  "кормовые"  должнику,
находящемуся в заключении ("долговая яма") по его иску.
     Стр.  73.  ...реформа дала ему выкупные... - т.е. деньги, причитающиеся
землевладельцам по "Положению о крестьянах...",  подписанному Александром II
19 февраля 1861 года вместе с манифестом о реформе.
     Стр.  74.  Гласный суд  -  суд  присяжных,  введенный судебной реформой
1862-1864  гг.  Назывался  гласным  между  прочим  и  потому,  что  судебное
разбирательство происходило в нем в присутствии публики.
     Стр. 76. Кухмистерские - небольшие столовые.
                                                                 Л.Барбашова



    Константин Михайлович Станюкович.
    "Вы не нужны"



     ---------------------------------------------------------------------
     Станюкович К.М. Собр.соч. в 10 томах. Том 10. - М.: Правда, 1977.
     OCR & SpellCheck: Zmiy (zmiy@inbox.ru), 7 апреля 2003 года
     ---------------------------------------------------------------------


I

     Александра  Николаевна  Болховская  мрачным  зимним   утром   сидела  в
кабинетике своей  маленькой  квартирки  на  Васильевском острове  и  усердно
заполняла лист бумаги цифрами.
     Она  служила  в  контроле сборов  одного  железнодорожного управления я
торопилась окончить работу,  чтобы попросить перед праздниками аванс в  счет
жалованья.
     Предстояли экстренные расходы.
     - Ну, мамочка, пора мне в гимназию.
     И  подросток,  славная  девочка  с  большими  темными  глазами,  крепко
поцеловала мать.
     Александра Николаевна любовно  взглянула  в  лицо  дочери,  внимательно
осмотрела ее костюм и сапоги и сказала:
     - На днях,  моя крошка,  мы поедем купить тебе новые сапоги и шубку.  В
твоем пальтишке холодно. Мороз большой.
     - Ничего, мама, гимназия близко. Я бегом! - и заботливо прибавила, - да
где ты, мама, денег достанешь? Жалованье мы уже взяли.
     - Возьмем вперед, Маруся.
     - Да тебе, мамочка, может быть, неприятно? С шубкой подождем.
     Александра Николаевна особенно нежно и  порывисто поцеловала девочку и,
улыбаясь ласковой материнской улыбкой,  ответила,  что приятнее всего знать,
что Маруся не простудится.
     - Ну, пора! Уже без четверти девять.
     В  прихожей мать осмотрела калоши дочери,  надела на нее ватное пальто,
еще раз поцеловала гимназистку и закрыла за ней дверь.
     "Конечно,  Уржумцев разрешит", - успокаивала себя Болховская. Она имеет
полное право взять в счет жалованья.
     Александра Николаевна служит в правлении пять лет,  работает усердно, и
начальник не смеет обвинить ее в недобросовестности.
     Правда,   Уржумцев  был  ограниченный  и  влюбленный  в  себя  человек,
воображающий,  что он гениальный инженер и вдобавок красавец, в которого все
женщины влюбляются. Александра Николаевна не пользовалась его расположением.
Она не восхищалась им, не проникалась его речами и нередко позволяла себе не
соглашаться с его мнениями.
     "Но как он  ни безнадежно глуп,  а  не скотина же он,  чтобы отказать в
авансе", - подумала Болховская.
     Перед праздниками ей  деньги были особенно нужны.  Она  рассчитывала на
то,  что жалованье вперед и  наградные позволят ей  извернуться.  И  она еще
быстрее подсчитывала цифры и щелкала костями счетов.
     Трудно было ей, но она не унывала и работала как вол в своем правлении.
Недаром же  она  получала там  высший  оклад  -  семьдесят пять  рублей,  за
вечерние занятия - пятьдесят и, кроме того, давала уроки.
     Еще  недавно  красивая,  свежая  и  оживленная,  Александра  Николаевна
казалась старее своих тридцати шести лет, больной и хилой.
     Но  в  лице этой,  по-видимому,  усталой женщины было что-то  упорное и
бодрое.  В ее прелестных глазах светились ум и энергия.  Видно было,  что ее
сломать не легко.
     Александра Николаевна потянулась,  расправляя спину, поморщилась как бы
от  боли,  облегченно вздохнула,  взглянув на последние написанные ею цифры,
как  раздался звонок,  и  в  кабинет вошла  кухарка,  и,  подавая Болховской
конверт, сказала:
     - "Кульер", Александра Николаевна.
     - Дожидается?
     - Нет, барыня, ушел.
     Александра   Николаевна   вскрыла   конверт,    пробежала   письмо   и,
побледневшая, опустилась на кресло как подкошенная.
     - Да что же это?  -  прошептала она в  тоске.  И,  словно бы не доверяя
только что прочитанным словам письма,  она снова прочитала:  - "К сожалению,
вынужден сообщить вам,  что по приказанию управляющего контролем сборов вы с
первого ноября не нужны".
     Письмо  было  подписано правителем дел  и  хорошим  знакомым Александры
Николаевны.


II

     Возмущенная Александра Николаевна повторяла:
     - Ведь и прислугу так не рассчитывают. Хоть бы предупредили.
     Через полчаса она уже была в правлении.
     Поднявшись  в  комнату,   где  она  занималась,  Александра  Николаевна
поздоровалась с  несколькими барышнями,  сидевшими за столами,  и  подошла к
Стрижову, молодому белокурому господину с пухлым, несколько рыхловатым лицом
и большими голубыми глазами.
     Уже при виде его сконфуженного, внезапно отведенного взгляда Александра
Николаевна решила, что этот господин замешан в ее увольнении.
     - Здравствуйте,   Сергей  Александрович,   -   проговорила  возбужденно
Александра Николаевна, протягивая молодому человеку руку. - Это что значит?
     - Что,  Александра Николаевна? - словно бы не понимая, о чем спрашивает
конторщица,  мягким,  елейным  голосом  проговорил блондин,  и  его  голубые
красивые глаза внимательно разглядывали лежавшую перед ним бумагу.
     Александра Николаевна скорее сразу почувствовала,  чем поняла, что этот
товарищ лгал.
     - Вы ничего не знаете? Я больше не нужна.
     - Неужели?  Да  этого  не  может  быть,  Александра Николаевна.  Верно,
какое-нибудь недоразумение.  Самое лучшее,  объяснитесь с Уржумцевым.  А то,
может быть,  председатель правления устроил эту штуку?  Он ведь любит новые,
молодые женские лица.  Пожалуй, пристроил барышню, чтобы обеспечить любовные
расходы на  казенный счет.  А  может,  и  сам  Уржумцев подыскал хорошенькую
брюнетку.  Ах,  Александра Николаевна,  не особенно приятно здесь служить! -
прибавил Стрижов.
     - Так вы так и не знаете, за что меня увольняют?
     - Честное  слово,  наверное не  знаю.  Недаром  же  Уржумцев -  человек
настроения и  вдобавок...  -  И,  понижая голос до шепота,  молодой человек,
показав длинным,  выхоленным пальцем на свой лоб,  сказал:  -  Знаете, какой
фрукт Уржумцев!
     - Однако вы,  Сергей Александрович,  очень ухаживаете за "фруктом", - с
нескрываемой насмешливой  иронией  проговорила Болховская,  и  в  ее  глазах
мелькнуло презрение.
     - Поневоле приходится приноравливаться,  как это ни противно. Скорее бы
уйти отсюда. А вам, Александра Николаевна, Уржумцев верно не посмеет не дать
другого места;  ведь он  ценит вас как работницу.  Все у  нас знают,  как вы
работаете.
     - И тем не менее?..
     Александра  Николаевна  горько  усмехнулась,  решительно  прошла  через
большую комнату и вошла в кабинет своего непосредственного начальника.


III

     Приземистый, широкоплечий, довольно некрасивый, лысый инженер в тужурке
привстал со своего кресла у письменного стола и, протягивая руку, спросил:
     - Что прикажете, Александра Николаевна?
     - Насчет вот этой бумаги...
     - Ах, да, было позабыл. Уж вы не сердитесь, барынька, служба службой, а
дружба дружбой. Председатель требует экономии.
     - За что же она отразилась на мне?
     - Я  тут ни  при чем.  Председатель находит,  что вы  получаете большое
жалованье,  и нашел другую барышню на тридцать рублей.  Я, конечно, стоял за
вас,  но вы знаете председателя -  он упрям как лошак. Во всяком случае, вы,
Александра Николаевна, не тревожьтесь. Я попрошу председателя, чтобы вам при
увольнении выдали жалованье за два месяца,  а потом постараюсь устроить вас.
Пока оставлю за вами вечерние занятия.
     - Это на пятьдесят рублей? На что же я буду жить с дочерью? Подумали вы
об этом? - раздраженно бросила Болховская.
     - Я,   кажется,  не  легкомысленный  человек,  и  знаете,  сколько  мне
приходится обо всем думать.  Вы не должны быть на меня в претензии.  Я и без
того смотрел сквозь пальцы,  когда вы поздно являлись на службу...  И уже не
раз слышал из-за вас замечания председателя.
     - Да ведь я с работой не опаздывала. Работала дома.
     - А меня могли обвинить,  что я покровительствую вам.  Пожалуй, скажут,
что пользуюсь особенным вашим благоволением.
     - Это  каким?   -  проговорила,  рассмеявшись,  Александра  Николаевна,
взглядывая на широкое,  сияющее и  тупое лицо с  лысиной,  которое остряки в
правлении находили похожим на колено.
     - Кажется, понятно. Женщины не лишают меня своего особенного внимания.
     И с победоносным видом Уржумцев прибавил:
     - Я  не виноват,  что нравлюсь женщинам и внушаю им мечты,  полные чар,
неги и блаженства.
     При  всей  подавленности,  тревоге  и  страхе  за  будущее,  Александра
Николаевна расхохоталась как сумасшедшая в лицо Уржумцеву.
     - Что вы находите смешного? Вы приходите по службе и, кажется, могли бы
понимать служебные отношения, - строго и внушительно проговорил Уржумцев.
     Болховская расхохоталась еще больше.
     - Напрасно вы смеетесь.  Я не имею чести вам нравиться?  Конечно,  дело
вкуса...  Но  я  мог  бы  вам доказать,  что имею полное основание нравиться
женщинам.  Они хорошо меня знают и любят не ради одной только души. Разве вы
не понимаете,  что такое любовь? Это не одна только душа, а нечто совершенно
особенное.  Прочтете,  Александра  Николаевна,  я  пишу  в  свободное  время
серьезную статью о любви.
     - Да,  вы,  кажется,  не  раз рассказывали об  этом интересном предмете
барышням правления... С меня довольно.
     - Да  вы что сердитесь,  Александра Николаевна?  Я  не сержусь,  что не
нравлюсь вам,  и  прошу  верить,  что  я  должен был  послать вам  письмо об
увольнении без каких-либо особых намерений.
     - Еще  бы  смели!  -  высоко  поднимая  голову,  проговорила Александра
Николаевна и, едва поклонившись, вышла из кабинета.


IV

     В тот же день Александра Николаевна опять пришла в правление.
     Она все еще надеялась, что ее оставят на службе.
     Уржумцев мог  испугаться протеста сослуживцев.  Они  могли  бы  за  нее
заступиться.  Ведь  должны же  они  были  возмутиться поведением Уржумцева и
могли бы показать ему его несправедливость.
     Многие  из  барышень  выражали  Александре Николаевне участие,  но  оно
казалось далеко не искренним. Молчали и молодые люди.
     Только  Ардалион  Иванович,  старенький помощник  бухгалтера,  любивший
сильно запивать,  при встрече с Александрой Николаевной значительно и крепко
пожал ей руку и сказал:
     - Говорили с Уржумцевым?
     - Говорила...
     - Одумался?
     - Нет, сегодня совсем ухожу.
     - Мерзавец!  -  проговорил  старенький  помощник  бухгалтера и  куда-то
исчез.
     Через пять минут он уже вернулся,  значительно раскрасневшийся, и вошел
к Уржумцеву.
     - Извините, Василий Васильевич... мне два слова.
     - Что вам?
     - Ведь  Александра Николаевна -  отличная работница.  Другой  такой  не
найдем,  и  дело хорошо знает,  и  не  из  лодарниц-барышень.  Нам же  будет
труднее, если вместо Болховской вы нам дадите какую-нибудь хорошенькую цацу.
     - Это не мое дело... Председатель...
     - Ну,   положим,  Василий  Васильевич,  все  зависит  от  вас.  Скажите
председателю, - он и отменит свое решение.
     - Да вы что?  Влюблены,  что ли, в Болховскую? Так вы и похлопочите дл