А, верно, уж было накаливание a part*... Так вы
имейте  в  виду  и  завтра  подтяните крейсер...  Приедет  адмирал  и  будет
придираться.  Ну, а вам, Александр Петрович, "пофартило". Послезавтра уйдете
от  адмиральши в  крейсерство на  Север.  Это  не  наш  адмирал  придумал...
Берендеев приказал из Петербурга.
     ______________
     * Усиленное (франц.).

     - Очень вам благодарен, Иван Николаич... Не угодно ли стакан портера?
     - Стакан... я уже порядочно выпил этих стаканов... а впрочем...
     Кауров пригубил стакан и сказал:
     - А  я  ведь,  Александр  Петрович,  собственно говоря,  не  для  этого
предупреждения подсел к вам...
     У Артемьева екнуло сердце.
     - Моя Вавочка вас того... приоболванила? Втемяшились?
     - Да, Иван Николаич!
     - И шлем без козырей?
     - Вроде этого...
     - Вавочка умеет.  Без этого скучно... Особенно если сама увлечется... А
вы,  слава богу...  чего  лучше мужчина!  Разумеется,  для  вас  первого она
пожертвовала супружеским долгом  и  познала  настоящую любовь...  и,  верно,
развода хочет с  постылым Иваном Николаичем и  с вашею Софией Николаевной...
одним  словом,  роман...  Но  только вы  этому не  верьте...  Когда она  вам
говорила или писала - она верила. А затем... Много было этих первых жертв...
знаете ли,  по привычке,  как боцмана прежде ругались...  Ну,  и  интереснее
каждому любовнику быть  первым...  Но...  на  кой  черт  ей  бросать мужа?..
Содержание ничего себе...  Вернется,  и  ему  хватит.  И  не  приедет она  в
Нагасаки.  И  вы,  милый человек,  не впадайте в  меланхолию...  Я вот давно
привык... Ничего не поделаешь... Есть же такие женщины... большого сердца...
Верьте, не приедет сюда... И знаете ли почему?
     - Почему?
     - Вавочка теперь подковывает Нельмина...  Того и  гляди,  еще  женит на
себе... Ну, будьте здоровы, Александр Петрович.
     С этими словами Кауров ушел.


XIV

     - Здорово, молодцы!
     Адмирал крикнул свое приветствие громко, отрывисто и щеголевато весело,
видимо уверенный,  что  одно появление его обрадует команду крейсера "Воин",
выстроенную во фронт, в это погожее солнечное утро на рейде Нагасаки. Даже и
немногие немолодцы немедленно станут молодцами после  этого  подбадривающего
оклика во всю силу густого, зычного голоса.
     Он  обходил фронт решительной походкой и  взглядывал на матросов орлом,
приподняв голову в белой фуражке с большим козырьком, к которому по временам
прикладывал три пальца своей громадной белой руки.
     Огромного роста,  атлетического сложения, с крупными чертами моложавого
и еще очень красивого,  свежего и румяного лица,  с большой окладистой русой
бородой,  Пармен  Степанович  Трилистников имел  необыкновенно мужественный,
молодецкий вид энергичного, властного адмирала.
     При  виде его  никто и  не  подумал бы,  что  он  находится в  позорном
повиновении адмиральше,  трусит ее и  с большим апломбом повторяет ее слова,
считая их собственными.
     Матросы рявкнули,  словно оглашенные,  как один:  "Здравия желаем, ваше
превосходительство",  но в энергическом и отрывистом вскрике ста шестидесяти
человек только слышалось: "рааар, двааа, ство!"
     И напряженно выпученные глаза их так впились в адмиральское лицо, точно
действительно хотели съесть его  от  радости -  до  того хорошо были выучены
матросы "Воина" встречать и провожать начальника эскадры.
     Адмирал  был  доволен  от  произведенного им  впечатления.  Недаром же,
здороваясь с  матросами,  он называет их молодцами.  Но не на всех судах его
эскадры так восторженно вскрикивают.
     Адмирал даже забыл в эту минуту, о чем наказывала ему адмиральша; он не
хмурил бровей и  не  делал глубокомысленно-глупых глаз.  И,  словно бы желая
осчастливить и капитана, который как шарик катался за величественной фигурой
его превосходительства, адмирал, полуотвернувшись, сказал капитану на ходу:
     - Молодцы у вас, Алексей Иваныч...
     - Точно так, ваше превосходительство. Молодцы!
     - Главное: дух, Алексей Иваныч!.. Дух-с!
     Сопровождаемый  капитаном,   старшим   офицером  и   молодым  мичманом,
адмиральским флаг-офицером, адмирал спустился вниз осматривать крейсер.
     Матросам скомандовали разойтись.
     Все молодые,  приодетые в чистые рубахи и штаны,  с новыми фуражками на
головах  и  более  тщательно вымытые,  подстриженные и  побритые  по  случаю
"внезапного" посещения адмирала,  обыкновенно узнаваемого на  судах  эскадры
накануне, матросы разбились по кучкам на баке.
     По  обыкновению,  разговоры начали с  адмирала,  которого уже  давно не
видали  на  крейсере и  которого матросы на  эскадре прозвали фамильярной и,
казалось,   совсем  несоответственной  здоровенному  и   мужественному  виду
адмирала, кличкой "Пармешеньки".
     Придумал эту кличку рулевой Векшин.
     Пустивши ее, он объяснил на баке, что услыхал кличку на берегу от ребят
с "Олега". И никто, конечно, не сомневался.
     Это  был  смирный,  тихий  и  усердный  чернявый матросик,  худощавый и
невзрачный,  с  едва уловимым лукавством в блеске его сторожких карих глаз и
необыкновенно боязливый перед начальством.  Вел  он  себя,  как сам говорил:
"очень аккуратно, чтобы не вышло каких-нибудь неприятностей".
     И  в  то  же  время Векшин любил пофилософствовать,  и  предпочтительно
насчет  порядков  на  службе  и  начальства.   Трусил,   как  заяц,   всяких
"неприятностей",  даже малодушно лебезил - и все-таки предавался мечтаниям и
на  начальстве изощрял свою выдумку на клички,  предоставляя славу авторства
кому-то  неизвестному.  Но  зато  про  себя радовался,  что  прозвища господ
нравятся на  баке  и  разносятся по  судам  эскадры.  И  он  удовлетвореннее
мурлыкал какую-то песенку, вдумчиво поглядывая на бездонное небо.
     Только с своим закадычным другом,  марсовым Бабушкиным,  делился Векшин
своими,  как он выражался,  "загвоздками",  которые лезли в  его беспокойную
душу. Но даже и другу не признавался в выдумке.
     И  теперь,  когда начальство было внизу,  Векшин подошел к Бабушкину и,
оглядевшись, где боцман, спросил, понижая голос:
     - Видел?
     - А что?
     - Слепые вы все разве?..  Ведь вовсе полагает о себе, быдто и взаправду
"орел"... И форц-то какой...
     - И диковина, братец ты мой! Обмозгуй-ка.
     - Про что, Нил?
     - Такой  ахтительный бык  и  позволяет помыкать собой бабе...  Хучь  бы
молодой... А то... "пучеглазая ведьма"!.. Как это понять?
     - И  очень даже пойми...  "Пучеглазая" недаром у  нас за адмирала.  Она
мужчинского характера и  с  умом и  с амбицией...  В строгости держит своего
"Бык-Быкыча",  даром что с  лица не  лестней акул-рыбы...  Чуть что -  и  по
загривку...  Не смей бунтовать.  Я, мол, княжеского рода и богатеющая шла за
тебя...  А  окромя  бычьего твоего  вида  никакой,  мол,  у  тебя  амуниции.
Адмиральский вестовой обсказывал,  как  "Пучеглазая" его  учит.  Я,  мол,  с
большим понятием,  а тебе,  говорит,  милуше, богом отпущено в обрез только,
говорит,  едва хватит для лейтенантского звания. Ты, говорит, из-за меня и в
адмиралы  вышел...  Показывай  себя,  какой  ты  у  меня  "тамбурмажористый"
человек,  а  говорить не  говори...  Только похвали или  поругай.  И  кушай,
говорит,  до отвала,  какую хочешь скусную пищу, дуй, говорит, самые дорогие
вина,  играй в карты,  одно слово...  Денег,  говорит, у меня много, и дом у
меня в Петербурге -  вроде быдто дворца...  Знай пользуйся -  и только чтобы
находился в постоянном моем повиновении и состоял, говорит, при своей верной
супруге в самом полном законе. Чтобы никаких подлостей... И что бы, говорит,
вышло без меня из такого статуя?
     - Что ж он?
     - Что ж ему?  Знает,  мол,  "Пучеглазую", молчит. И какая ему жизнь без
нее?..  И  какой ему ход?..  И  опять:  уж зазнался в богатстве,  что вошь в
коросте...  Как-никак,  а все-таки - надо правду сказать, - "добер", если бы
не "пучеглазая".  То-то и пойми,  братец ты мой!  -  закончил Векшин, завидя
подходившего боцмана.
     Нечего и говорить, что Векшин, передавая слова адмиральского вестового,
пользовался ими как канвой,  на которой рисовал узоры своей фантазии. Но как
бы то ни было,  хотя бы адмиральша в  действительности и не "учила" адмирала
так,  как рассказывал Векшин,  но  его выдумка не лишена была художественной
правды и отвечала потребности возмущенного и трусливого сердца.
     Тем  временем адмирал  заглянул на  кубрик,  в  машинное отделение и  в
лазаретную каюту.  Там  адмирал подбодрил чахоточного умирающего матроса тем
же окриком:  "Здорово,  молодец!" и,  поднявшись наверх,  взошел на мостик и
приказал забить артиллерийскую тревогу.
     Артиллерийским учением смотр и окончился.
     Адмирал поблагодарил капитана за  порядок на крейсере,  за ученье и  за
то, что матросы - молодцы.
     - С такими молодцами... Вы понимаете, Алексей Иваныч?
     Капитан ответил, что вполне понимает.
     Тогда адмирал приказал завтра сняться с  якоря и не без торжественности
прибавил:
     - Посылаю вас в крейсерство на Север...
     - Слушаю-с,   ваше  превосходительство!  -  далеко  не  весело  ответил
капитан.
     - Цель назначения...
     Адмирал,  верно, вспомнил наказ адмиральши не особенно много говорить и
знал,  что  инструкция прислана  из  морского министерства,  и  надо  только
переписать ее. И, не докончив объяснения, продолжал:
     - Прошу  пожаловать  сегодня  ко  мне  обедать,  Алексей  Иваныч...  Вы
получите  инструкцию,   и  я  вам  объясню,   что  надо...   Верно,  надоело
отстаиваться на якоре?
     Алексей Иваныч должен был сказать, что надоело...
     Адмирал заметил,  что  он  и  раньше  бы  послал Алексея Ивановича,  но
надобно было ждать нового старшего офицера.
     С  Артемьевым адмирал еще не сказал ни слова.  Он только пожал ему руку
при встрече.
     И теперь он любопытно взглядывал на него,  стоявшего в нескольких шагах
на мостике,  как распорядителя "аврала",  и на лице адмирала, казалось, было
что-то смущенное и нерешительное.
     Но  приказание "адмиральши" разнести Артемьева было  категорическое,  и
добродушие адмирала не смело спорить против привычного послушания.
     Вдобавок он вспомнил, что "умница Бетси" высказала весьма основательные
причины высшего соображения,  требующие строгого выговора начальника эскадры
старшему офицеру.  Припомнил и  несколько раз повторенные адмиральшей слова,
которые,  верно,  "энергичный Парм"  (так  звала  наедине адмиральша Пармена
Степановича) захочет сказать Артемьеву...
     И    брови    адмирала    вдруг    нахмурились,    а    лицо    приняло
глубокомысленно-серьезный вид.
     Адмирал спустился в капитанскую каюту.
     - Прикажите, Алексей Иванович, послать ко мне старшего офицера.
     Капитан поднялся наверх и встревоженно шепнул Артемьеву:
     - Идите к адмиралу,  Александр Петрович.  Главное, не перебивайте его и
тому подобное...


XV

     Ни   в   позе,   ни   в   лице  Артемьева  не  было  ни  преувеличенной
почтительности,   ни   открытого   радостного   выражения,   ни   "приятной"
боязливости,   одним  словом,   не  было  того,  что  особенно  нравилось  в
подчиненном Трилистникову, как и многим начальникам...
     В  официальной сдержанности и  в спокойствии старшего офицера адмиралу,
"подвинченному"  адмиральшей,  уже  показалось  что-то  независимое  и  даже
дерзкое.
     "Того и гляди, нарвешься на дерзость", - подумал Пармен Степанович.
     Вот  почему  адмирал  не  решился  "разнести вдребезги" Артемьева,  как
обещал своей Бетси.  Трилистников, хоть и имел вид нахохлившегося петуха, но
не особенно повысил голос, когда значительно и серьезно начал:
     - До моего сведения дошло,  что вы,  господин Артемьев, почему-то нашли
нужным...  да-с,  нашли уместным...  обратиться с речью к нижним чинам... Вы
особенно старались...  именно особенно старались...  разъяснить им  их права
и...
     Адмирал на секунду остановился и наморщил лоб, словно припоминая хорошо
выученный урок.
     - Старший  офицер  обязан  поддерживать  дисциплину...  возбуждает  дух
матросов, а не... не восстановлять их против офицеров. Такие речи...
     - Позвольте,  ваше превосходительство!  - перебил Артемьев, возмущенный
таким нелепым обвинением.
     - Прошу не перебивать-с! - воскликнул адмирал.
     И  смолк,  точно  потерял  окончание  строгого  выговора,  подсказанное
адмиральшей.
     Сконфуженный и,  казалось,  струсивший,  он  еще  более  хмурил брови и
старался принять еще  более  глубокомысленный вид  человека,  придумывающего
что-то умное и значительное.
     Так прошла долгая пауза.
     Наконец Пармен Степанович,  еще  более  понижая голос,  проговорил свою
импровизацию:
     - Именно  высшие  соображения вынуждают меня  обратить  ваше  серьезное
внимание на дисциплину.  Надо поддерживать наш русский дух.  Внушать матросу
беспредельное доверие  к  начальству...  А  между  тем  русский  моряк  -  и
приказываете нижним чинам жаловаться из-за  всякого пустяка...  Прошу вас не
вводить  новых   порядков...   Прошу  и   приказываю!   Можете  теперь  дать
объяснение...
     - Я   буду   просить   ваше   превосходительство  назначить   форменное
следствие...
     Адмирал не ждал такой реплики.
     - Как? Что-с? Зачем-с? - с изумлением и растерянностью спросил он.
     - Если обвинения вашего превосходительства подтвердятся,  я должен быть
предан суду...
     - Да  что вы,  Александр Петрович.  Какой суд!..  Я  хотел по-отечески,
келейно предупредить... Понимаете... Эти сведения...
     - Это  -  просто  скверные сплетни,  ваше  превосходительство...  И  на
основании их ваше превосходительство делаете выговор... Прошу следствия.
     Пармен Степанович сообразил,  что сведения,  полученные Бетси,  в самом
деле могут быть неверными. Дойдет до Берендеева... Скандал...
     Адмирал совсем струсил. И почти заискивающе сказал:
     - Ну,  что вы,  Александр Петрович.  Ну,  положим,  погорячился...  Так
прошу, Александр Петрович, извинить...
     "А ну тебя к черту!" -  подумал Артемьев, взглядывая на испуганное лицо
Трилистникова.  И  тотчас же поймал себя на малодушии и  трусливости,  когда
сказал:
     - Извольте. Я не подниму истории, ваше превосходительство!
     - И  отлично!..  К  чему  скандал?  Прошу,  Александр Петрович,  забыть
выговор... Я был введен в заблуждение... Понимаете ли... Его как бы не было!
- говорил Трилистников, протягивая руку.
     Он крикнул вестового и велел ему попросить капитана.
     - Вот,  Алексей  Иваныч,  и  разъяснилось  недоразумение с  Александром
Петровичем. Он вполне убедил меня, что у вас превосходный старший офицер...
     С этими словами все они вышли наверх.
     Снова  команда  и  офицеры были  во  фронте.  Снова  адмирал "с  шиком"
благодарил "молодцов",  благодарил капитана,  старшего офицера и офицеров, и
уехал на "Олег".
     - Видно, не перебивали адмирала, Александр Петрович? - весело спрашивал
капитан.
     - Нет... И хороши эти сплетники, которые подслуживаются адмиральшам!
     - А что?
     Артемьев рассказал о выговоре адмирала.
     Возмутился и  Алексей Иванович.  А  все-таки обрадовался,  что  все так
"благополучно окончилось".
     - А,  конечно,  насплетничал Непобедный.  Он  первый сплетник при Марфе
Посаднице. Еще вчера вечером ездил на "Олег". Значит, к адмиральше.
     - Не сомневаюсь.  Он и  аллегорию разводил насчет меня в кают-компании.
Хорош фрукт! Ну и нравы, Алексей Иваныч! - промолвил Артемьев.
     Он чувствовал себя отвратительно.
     В то же время адмиральша спрашивала мужа в его кабинете:
     - Ну что, Парм?
     - Разнес, Бетси.
     - А он?
     - Он... Он оправдывался. Говорил, что все сплетни...
     - А ты?
     - Ну, конечно...
     - Что конечно?
     - Оборвал...
     - А он?
     - Он... Он, Бетси, кажется, не так виноват...
     - Это почему?
     - Обиделся... Прошу, говорит, формального следствия...
     - Ну?..
     - Ну,  к чему следствие.  Я... я... сказал, что если захочу, то прикажу
назначить следствие.
     - И ты еще извинился, пожалуй.
     - Ничего подобного. И знаешь ли что, Бетси?
     - Что?
     - Не наврал ли Непобедный про речь?..
     - А знаешь, что я тебе скажу, Пармен Степаныч?
     - Что,  Бетси?  -  смущенно спросил адмирал,  словно бы  заранее ожидая
неприятности.
     - Ты - дурак.
     - Вот ты всегда недовольна. И непременно скажешь неприятность.
     - Да  как  же!?  -  раздраженно воскликнула Елизавета  Григорьевна.  И,
понижая голос,  чтобы никто не  слышал ее  "бенефисов",  она  продолжала:  -
Невежа Артемьев преднамеренно оскорбил твою жену, жену своего начальника. Ты
знаешь?..  Я  не хотела,  чтобы ты за это преследовал его.  Но его во всяком
случае неприличная речь матросам требовала строгого выговора.  Ты,  кажется,
вполне со мною согласился. Непобедный не мог так наврать. И ты даже не сумел
сделать выговора. Я-то стараюсь. Облегчаю тебя. А ты?.. Хорош адмирал!.. Где
с ним говорил?..
     - В капитанской каюте.
     - И дурак!..  Нужно было разнести наверху. Он не осмелился бы отвечать.
Ну, скажи, - ты извинился?.. Струсил?
     - Стану я извиняться! - не без отваги отчаяния врал Пармен Степанович.
     - Ну, то-то!.. - И, несколько успокоенная, адмиральша проговорила: - По
крайней мере Артемьева не будет,  уйдет завтра,  и  мы не будем видеть этого
дерзкого  невежу.  Ну,  идем  завтракать.  Достала  консервованных грибов  у
консула. Привезли из России. Будут жареные в сметане. Ведь любишь?..
     Адмирал просветлел и от окончания бенефиса и от грибов,  и,  целуя руку
жены, сказал с добродушием довольного человека:
     - Умница ты, Бетси... У, какая умница! Тебя бы назначить министром!


XVI

     Через два дня "Воин" вошел в Тихий океан, направляясь в негостеприимное
Берингово море, куда посылало высшее морское начальство.
     Давно уже американцы и  другие иностранцы охотились за морским зверем у
наших  берегов,  нарушая  договоры,  по  которым  охота  за  морским  зверем
допускалась в  десяти милях  от  побережья наших северных морей (Охотского и
Берингова) и  в  тридцати от Командорских островов,  где особенно было много
драгоценных котиков.
     Нерегулярно  посылались  военные  суда  для   охраны  берегов.   Котики
безжалостно уничтожались иностранцами. Драгоценный зверь уменьшался. Изредка
появлялись в  русских газетах статьи  о  бессовестном разбойничьем поведении
иностранных китобоев и шкун.
     И  несколько лет  до  посылки  "Воина" в  крейсерство появилась военная
шкуна у Командорских островов.
     Капитан ее  наводил страх  на  капитанов "купцов",  занимавшихся ловлей
котиков на нашей зоне.  Бдительный моряк взял,  как призы,  две американские
шкуны  и  послал  несколько  ядер  вдогонку  убегающему под  всеми  парусами
клиперу, нагруженному драгоценным зверем.
     Цена на котиков сильно повысилась на бирже Сан-Франциско и на биржах во
многих портах Дальнего Востока.
     И вдруг,  совершенно случайно,  прежний начальник эскадры Тихого океана
прочел в английской шанхайской газете нечто невероятное.
     В  статье рассказывалось,  что на днях пришли две шкуны с полным грузом
котика,  проданного дешевле рыночной цены.  Груз  принадлежал по  документам
какому-то русскому купцу.  Но будто в  действительности принадлежал капитану
того военного судна,  которое охраняет ловлю котиков от иностранцев. И затем
шли  довольно пикантные подробности о  том,  как  ведется торговля,  которой
занимаются русские агенты, строго оберегающие промысел от иностранцев.
     Адмирал, разумеется, не поверил такому позорному обвинению.
     Но  правдоподобие подробностей всего  этого  "трюка" заставило адмирала
послать вырезку из английской газеты местному начальнику во Владивосток.
     Адмирал ответил другому адмиралу конфиденциальным письмом.
     Разумеется,  англичане и  американцы -  недаром "торгаши и разбойники".
Они из  мести оклеветали русских моряков.  Если бы было что-ниб