- Ты знаешь, пожалуй, рана на голове нашего  таинственного  незнакомца  -
серьезнее, чем я думал. Иначе сознание бы уже вернулось к нему.
   - Ты так и будешь весь день незаметно подкрадываться ко  мне?  -  выпалил
Джарвас, но  смягчился,  увидев  на  изможденном  лице  Бензиорна  тревожное
выражение. Лекарь был трезв - впервые за все время их знакомства.
   - Это действительно  так  серьезно?  -  спросил  Джарвас,  чувствуя,  как
тревога Бензиорна передается и ему. - Клянусь Богами, я сам рисковал и  всех
подверг опасности, чтобы спасти его, и вот теперь он...
   Лекарь стал на колени возле больного.
   - Пульс, похоже, стал ровнее, - с сомнением сказал он. - Может быть,  все
дело в его возрасте и потере крови.., не говоря уже о том, что его тащили по
улицам в такую погоду. - Он встал на ноги и положил руку на плечо  Джарвасу.
- Чем я могу помочь?
   - Чем тут можно помочь? - горько воскликнул тот. - Я же сам испортил  все
дело! Посмотри на эту толпу - что с ними будет, когда  явятся  наемники?  До
сих пор власти нами особо  не  интересовались,  но  теперь  -  другое  дело.
Пендрал найдет нас в мгновение ока.
   - Да, - сказал Бензиорн,  -  а  потом  они  объявят  наш  приют  притоном
смутьянов, а что это значит - хорошо известно. Я думаю, мой друг,  нам  всем
надо готовиться к переселению.
   Джарвас отпрянул, услышав эти  слова.  Но  поглядев  в  глаза  Бензиорну,
тяжело вздохнул.
   - Пожалуй, ты прав. Я понимаю это,  я  ведь  не  сумасшедший.  Но  видеть
гибель собственного дела... -  Он  с  тоской  оглядел  зал,  полный  народу,
оглядел стариков, получивших здесь еду и кров, детей, избавленных от грязи и
голода трущоб, способных в любой обстановке беззаботно играть в свои  шумные
игры... Неужели он смирится с тем, что пришел конец их с Ваннором мечте?
   - У нас есть другой выход, - сказал он решительно. - Я могу  сам  сдаться
властям.
   - Нет, болван ты этакий! - вскричал  лекарь,  хватая  Джарваса  за  руку,
словно надеясь этим удержать от безумия. -  Ни  в  коем  случае!  Подумай  о
Тильде, о том незнакомце, которого вы спасли  ценой  такого  риска.  Пендрал
знает, что ты был не один. И тебя будут пытать,  пока  ты  не  расскажешь  о
своих сообщниках. Нет, Джарвас, это не выход!
   - А что еще я могу сделать? - закричал Джарвас. - Выезд из города закрыт.
Я что - должен выбросить всех этих людей обратно в трущобы?
   - Им скоро там будет безопаснее, чем здесь, - тихо напомнил ему Бензиорн.
- А если все уляжется, они смогут вернуться. Но  сейчас,  я  думаю,  следует
сказать им, чтобы они собирались в  дорогу.  Они  должны  быть  готовы  уйти
отсюда сразу же, как понадобится.  Кроме  того,  нужно  проверить  кладку  и
послать мальчишек потолковее на  улицы,  чтобы  предупредили  о  приближении
наемников. А когда стемнеет, лучше всего начать потихоньку выводить людей.
   Джарвас понимал, что лекарь прав, и все же даже в детстве ему не хотелось
плакать так, как сейчас. Но в скором времени стало ясно,  что  Бензиорн  был
более чем прав. Когда стемнело, к приюту подошла военная команда.

***

   Гвардейцы, одетые в до боли знакомую форму городского гарнизона, потащили
Ваннора вверх по башенной лестнице. Но  даже  здесь,  на  холодных  каменных
ступенях, было намного теплее, чем на улице.
   ...Купец чувствовал, что впадает в какое-то странное забытье, и  старался
не поддаваться этому состоянию, контролировать себя, но он был связан,  руки
и ноги его занемели, и это мешало ему сосредоточиться. Он был беспомощен - и
вновь во власти Миафана!
   Ваннора привели в Палату Верховного Мага и заставили стать на  колени  на
толстый ковер. Миафан махнул гвардейцам рукой, и они вышли. Потом  он  молча
уставился на пленника глазами-камнями,  в  которых  невозможно  было  ничего
прочесть. Ваннор содрогнулся. Лицо Миафана изменилось.  Выражение  надменной
неприязни уступило место печати жестокости и злобы. Похожее  на  маску  лицо
Владыки было бледным и нездоровым,  а  шрамы  вокруг  глаз  делали  его  еще
неприятнее. Миафан злорадно потер руки, и купец  почувствовал  такой  испуг,
какого, пожалуй, никогда еще не испытывал. Даже Призрак, убивший Форрала, не
вселял такого ужаса. Этот страх высасывал все жизненные силы и  не  оставлял
никакой надежды.
   - Итак, - прошептал Миафан, - ты наконец в моих руках.
   - Не долго я буду в твоих руках, мерзавец, - плюнув, ответил Ваннор.
   - Ты был бы забавен, Ваннор, если бы не был жалок, -  насмешливо  ответил
Миафан. - Но ты прав - в том  смысле,  что  не  будешь  мне  особенно  долго
надоедать. Конец наступит даже раньше, чем ты себе это  представляешь:  ведь
помощи ждать неоткуда. - Он улыбнулся ледяной улыбкой. - Итак, мы  вернулись
на исходные позиции - но уже здесь нет ни Форрала, ни Ориэллы. Твои  прежние
друзья из гарнизона разобщены или мертвы. Никого нет, Ваннор, мы -  один  на
один, и ты еще не раз будешь молить меня о смерти. Но прежде я  потребую  от
тебя ответов на некоторые вопросы, например: кто твои сообщники  и  где  они
сейчас скрываются?
   Даже слушать Миафана и  видеть  его  лицо  было  мучительно.  Ваннор  мог
закрыть глаза, но  ему  некуда  было  деться  от  пропитанного  ядом  голоса
Владыки, голоса, звучание которого было почти  невыносимым.  За  себя  купец
боялся меньше всего. Он верил и надеялся, что сможет вынести любые  мучения,
но вместе с тем прекрасно понимал, что рано или поздно все  равно  расскажет
Миафану все, что тот захочет узнать.
   Ваннор вздрогнул от ужаса. Выходит, что, ослепленный любовью к дочери, он
предал друзей! Он  не  боялся  смертных,  но  это  чудовище  обладало  такой
властью, какую Ваннор не мог себе даже представить. При  одном  воспоминании
об отвратительной твари, убившей Форрала, его  охватила  дурнота,  и  только
сила воли и мужество, которые поддерживали Ваннора на  протяжении  всей  его
полной испытаний жизни, помогли ему справиться  с  предательской  дрожью  во
всем теле. Если не случится чуда, жить ему остается всего несколько дней - и
эти дни будут, конечно, очень и очень скверными.
   И все же Ваннор не собирался сдаваться сразу. Он  поглядел  в  ничего  не
выражающие глаза Миафана и со злостью спросил:
   - Что это значит? Ты же, будь ты проклят. Верховный  Маг!  Ты  же  можешь
узнать любые сведения, просто заглянув мне в душу, разве нет? Для  тебя  это
так же легко, как, скажем, взять яблоко из этой вазы. Может быть... -  Купец
снова вздрогнул. - Может быть, ты уже так и сделал. - "А вдруг это  правда?"
- подумал он  в  страхе.  -  Так  зачем  же  ты  угрожаешь  мне  мучительным
дознанием?
   - Просто месть. - Улыбка Миафана напоминала волчий оскал. - Просто  месть
за все твои выкрутасы в Совете, за все помехи,  возражения  и  козни  против
меня. А страдания твои будут гораздо сильнее, когда твои губы назовут  имена
твоих товарищей и ты поймешь, что предал их.  И  снова  он  улыбнулся  своей
волчьей улыбкой. - Но все же  это  не  просто  месть,  мой  дорогой  Ваннор.
Отрекшись от Кодекса магов, я получил известные.., новые  возможности.  Твои
страх, боль и мучительная смерть дадут подпитку моему  волшебству  и  усилят
мою власть.
   И Миафан  поднял  руку.  Боль  ударила  Ваннора,  обожгла  нервы.  Словно
подкошенный, он упал на ковер; тело его выгнулось, словно  лук  с  натянутой
тетивой. Хотя он прикусил  язык,  чтобы  не  закричать,  последнее,  что  он
услышал перед тем, как потерять сознание, был его собственный крик.

Глава 16

ТЕНЬ НА КРЫШЕ

   Язур медленно выздоравливал и постепенно осваивал ксандимскую  речь.  Это
было не так уж трудно - как и все офицеры Ксианга, он уже немного знал  этот
язык, да к тому же у него было довольно много общего  с  казалимским.  Кроме
того, Язуру и его спасителю волей-неволей приходилось  разговаривать  только
друг с другом, и каждый горел желанием узнать, как другой  оказался  в  этих
пустынных и негостеприимных краях.
   В конце концов Язур кое-как смог с помощью жестов  и  рисунков  углем  на
полу  пещеры  рассказать,  что  он  со  своими  товарищами  бежал  от  гнева
казалимского царя и  что  захватчик,  который  занял  сейчас  башню,  -  сын
Ксианга. Услышав это, Шианнат разразился какой-то длинной тирадой  на  своем
языке, чем привел  собеседника  в  полную  растерянность.  С  трудом,  после
нескольких попыток, Шианнат все же растолковал Язуру, что он  сам  такой  же
изгой своего народа, хотя причина его изгнания так и осталась неясной.
   Язур подозревал, что ксандимец намеренно что-то скрывает, и это ему очень
не нравилось. Однако этот человек спас его, кормил и  выхаживал.  Да  и  сам
Язур в конце концов скрыл от своего спасителя, чем именно было  вызвано  его
бегство из Тайбера. Наверняка этот всадник тоже в  чем-то  подозревает  его,
Язура, но тем не менее заботится о нем. Рассудив так, Язур успокоился.
   Узнав, что Язур -  такой  же  изгнанник,  как  и  он  сам,  Шианнат  стал
относиться к казалимцу с гораздо большей симпатией, и, при всей враждебности
Язура к Народу Всадников, это нашло отклик в его  душе.  Тень  убитого  отца
иногда тревожила  воина,  и  он  на  какое-то  время  становился  угрюмым  и
замкнутым, но, как человек здравого ума, юноша не мог не понимать, что  этот
"враг" оказался на самом деле другом в отличие  от  воинов  Харина,  прежних
товарищей Язура, и лечит раны, нанесенные  ими.  Выздоровление  шло  тяжело.
Иногда раны воспалялись, и у Язура начиналась лихорадка, а Шианнат делал ему
припарки. Когда сильно  болел  кровоподтек  на  лбу,  ксандимец  поил  юношу
каким-то настоем из трав, унимающим  боль.  Но  бывали  минуты,  когда  Язур
испытывал душевную боль и великая тревога разрывала его сердце.
   Тревожился он не за себя, а за своих  друзей,  которых  позорно  покинул,
бежав из башни. Что сталось с Ориэллой и Анваром? Где Боаи и Нэрени?  Каково
там  Шиа  в  этой  ледяной  пустыне?  Какое  право  он  имеет  лежать   тут,
беспомощный, когда должен быть с ними, прийти к ним на помощь?
   Время шло, и с каждым  разом  тоска  наваливалась  с  новой  силой.  Раны
постепенно заживали, но с душевной болью ничего нельзя было  поделать.  Язур
стал раздражительным и не мог (не  хватало  слов  да,  пожалуй,  и  желания)
объяснить Шианнату, что злится он на себя самого. Едва возникшее между  ними
доверие грозило рухнуть, ибо порой Язура раздражало даже стремление Шианната
понять, что мучает его нового товарища, и как-то помочь ему.
   Наконец его терпение иссякло.  В  горах  выла  вьюга,  не  утихавшая  уже
несколько дней. Шианнат спал в обнимку со своей любимой  кобылой,  но  Язура
мучила злая бессонница. Мысли  о  его  друзьях  не  давали  ему  покоя,  ему
мерещилось, как люди принца истязают его друзей, как Харин насилует  Ориэллу
и глумится над ней... Снедаемый тревогой и чувством вины, Язур не выдержал.
   - Пусть смерть возьмет меня, но я здесь больше не останусь, - пробормотал
он. - Я должен перебороть свою слабость и встать!
   Момент был удобный. Шианнат спал, и Язур  надеялся  уйти  на  достаточное
расстояние, прежде чем ксандимец сообразит, что к  чему,  и  остановит  его.
Язур сел и сразу почувствовал острую боль в раненом плече.  Ничего,  убеждал
он себя, дело гораздо лучше: несколько дней назад он вовсе не мог пошевелить
этой рукой. Дождавшись, пока боль поутихнет, он  оглядел  пещеру  в  поисках
чего-то, что могло бы послужить костылем. В первую  очередь  он  вспомнил  о
своем мече, но Шианнат предусмотрительно спрятал все оружие Язура. Казалось,
план воина обречен на неудачу, но Язур не  собирался  так  легко  сдаваться.
Стена пещеры была неровной, а это значит, что можно будет опираться на  нее.
Ухватившись здоровой рукой за ближайший выступ в стене, он стал  подниматься
с постели.
   - Проклятие! - Язур вцепился в камень, чувствуя, что все  плывет  у  него
перед глазами. Боль в раненом бедре была нестерпимой.
   - Будь ты проклят, слабак! - обругал он сам себя. - Ты баба, а  не  воин!
Ведь ты - единственная надежда своих несчастных друзей! - Стиснув  зубы,  он
сделал шаг вперед.
   Шаг.., еще  шаг...  Но  тут  больная  нога  подвернулась,  Язур  не  смог
удержаться и упал, угодив рукой прямо  в  горячие  уголья  костра.  С  диким
воплем он отдернул руку, но одежда на нем уже загорелась.  Лошади  испуганно
заржали, разбудив Шианната, который вскочил, в ярости изрыгая  проклятия  на
своем языке. Он оттащил воина от  костра  и  проворно  облил  его  водой  из
каменной чаши. Огонь задохнулся, и в пещере снова стало темно.
   Язур услышал стук кремня о железо. Посыпались искры,  и  через  несколько
мгновений  вспыхнувший  факел  осветил  бледное,  запачканное  копотью  лицо
Шианната. Он вставил факел в трещину в стене и подошел к Язуру.
   - Дурак! -  воскликнул  Шианнат,  помогая  воину  встать.  -  Ты  еще  не
выздоровел! Не сильно ушибся?
   Язур отвернулся и вдруг зарыдал, как ребенок, в безутешном горе.
   Не скоро удалось хозяину пещеры восстановить в ней порядок.
   Укрытый сухими шкурами, Язур пил болеутоляющий  настой  и  ничем  не  мог
помочь своему спасителю. Он сгорал от стыда за свою никчемность. На  что  он
годен, жалкий калека? Он превратился в обузу даже для этого ксандимца. Он не
смотрел Шианнату в глаза и не знал, что сказать ему.
   Дружеская рука коснулась его плеча. Язур обернулся и увидел,  что  пол  в
пещере очищен от грязи и воды, а костер снова горит. В  каменной  чаше  таял
снег, наполняя  ее  водой,  а  в  котле  кипел  суп,  разогретый  заботливым
хозяином. Сам Шианнат сидел рядом  и  протягивал  Язуру  миску  с  ароматной
похлебкой.
   - Скажи, - тихо заговорил ксандимец, тщательно подбирая слова, -  что  за
большая нужда идти так рано? С тяжелым вздохом Язур ответил:
   - Там, в башне, мои друзья. Они  ранены.  Может,  даже  убиты.  Мне  надо
знать. Шианнат кивнул:
   - Понимаю, тебе очень плохо. Я должен был догадаться. Но почему ты ничего
не рассказал? Не беспокойся, Язур. Завтра вечером я сам пойду  и  узнаю  про
твоих друзей.

***

   - Ну-ка, дай мне эту штуку, - сказал Джарв, и Нэрени с облегчением отдала
ему тяжелую корзину, сплетенную из прутьев, которые принес ей этот же  самый
офицер, теперь занимавший должность Язура. Он был самым добрым и  участливым
из всех людей принца, он заботился о том, чтобы им с Ориэллой всегда хватало
дров, и растапливал снег, чтобы они могли помыться. Нэрени считала, что  его
мучает совесть. Сначала она презирала этого Джарва, как и всех людей принца,
но со временем изменила свое отношение к  коренастому,  седоватому  офицеру.
Джарв был достойный человек,  и  Нэрени  подозревала,  что  Ориэлле  удалось
убедить его употребить свое влияние на принца, чтобы  ее  подруге  разрешили
ухаживать  за  Элизаром  и  Боаном.  Несколько  дней  назад  Харин,  похоже,
согласился, и Нэрени чувствовала, что должна благодарить за это Джарва.
   Он поднял корзину с такой легкостью,  словно  она  ничего  не  весила,  и
одобрительно оглядел ее.
   - Славная работа! Вашему мужу, должно быть, по душе ваше искусство.
   - Моему мужу больше по душе хорошее жаркое,  если  есть  возможность  его
попробовать, - отрезала Нэрени. Доброта добротой, а  это  уже  смахивает  на
флирт. Она искренне негодовала. У него ведь своя жена есть!
   Ничуть не смутившись, Джарв засмеялся.
   - Будем считать, что ты меня отбрила, - сказал он весело, после чего взял
ее под локоть, чтобы, помочь спуститься вниз по узкой  лестнице,  ведущей  в
подвал.
   Окованная железом дверь со скрипом отворилась, и навстречу им с кучи шкур
поднялся бледный, одетый в лохмотья, непохожий на себя супруг Нэрени.
   - Элизар! - Нэрени бросилась к мужу и обняла его. Смотреть на  него  было
больно - от бывшего наставника Арены остались кожа да кости. "Но  сейчас,  -
утешала себя Нэрени, - ему уже лучше. Теперь, когда мне  разрешили  навещать
его, он непременно поправится".
   - Нэрени, как ты себя чувствуешь? - Он с беспокойством поглядел на нее, и
она  заставила  себя  улыбнуться,  хотя  ей  хотелось  прижаться  к  нему  и
заплакать.
   - У меня все хорошо, дорогой. И у  Ориэллы  тоже  -  она  с  каждым  днем
становится все больше.
   Нэрени знала, о чем он спросит дальше, и боялась этого вопроса.
   - А о Язуре ничего не  слышно?  -  спросил  воин  тихо.  Нэрени  покачала
головой. Она видела, как ему больно. Элизар любил Язура как сына.
   - Сядь, - она взяла его за руку и отвела назад,  к  постели  из  шкур.  -
Поешь немного, Элизар.
   Нэрени  осмотрела  рану  в  боку   Элизара   (рана,   к   счастью,   была
поверхностной), помазала ее бальзамом и перевязала. Достав из корзины миски,
ложки и горшочек с тушеным мясом, она поблагодарила  судьбу  за  эти  шкуры.
Несомненно, они спасли жизнь  двух  человек  в  холодной  и  сырой  темнице.
Крылатые воины притащили их после того, как она пожаловалась принцу, что  им
с Ориэллой слишком холодно. Но когда Нэрени увидела этот  прекрасный  черный
мех, она тут же пожалела о своей жалобе. Это были шкуры  пантер,  таких  же,
как Шиа! Она хотела скрыть это от Ориэллы, но не успела.
   Ориэлла пришла в такую ярость, что Нэрени испугалась, как  бы  у  нее  не
начались преждевременные роды. Волшебница бросилась на Харина, и,  хотя  она
была безоружной, чтобы удержать ее, потребовалось несколько воинов.
   Эти проклятые шкуры произвели в  душе  Ориэллы  некий  надлом.  До  этого
момента она была твердой словно кремень, и ее мужество  вдохновляло  Нэрени.
Но после того, как она увидела их,  Нэрени  не  могла  заснуть,  потому  что
Ориэлла горько и безутешно рыдала всю ночь.
   Проклиная себя, Нэрени собрала шкуры в охапку и отнесла вниз, к Элизару и
Боану, и  больше  они  с  Ориэллой  никогда  об  этом  не  говорили.  Теперь
волшебница была бледна, но сурова и тверда, как обычно, однако Нэрени видела
во взгляде девушки скрытую боль и понимала, что она сама невольно  послужила
причиной этой боли.
   Довольная тем, что Элизар успокоился и начал есть, Нэрени взяла еще  одну
миску, наполнила ее тушеным мясом и пошла к евнуху. Сам Боан не мог  подойти
к ней. Опасаясь его  огромной  силы,  люди  принца  посадили  его  на  цепь,
длинную, но тяжелую. Во время схватки он не был ранен, только сильно  избит,
но его запястья (толстые, как предплечья Нэрени) обхватывали кандалы, и кожа
в этих местах была повреждена, так как гигант яростно пытался  освободиться,
и из-за грязи и нездорового воздуха эти ссадины стали нарывать.
   Некогда толстое лицо евнуха побледнело, а щеки ввалились. Он тоже  сильно
исхудал, и кожа его стала дряблой. Несмотря на отсутствие серьезных ран,  он
был в гораздо худшем состоянии, чем Элизар, и Нэрени понимала почему. Она не
раз видела, как подобное происходило  с  пленниками  на  Арене.  Беспомощный
Боан, мучаясь от того, что  подвел  свою  любимую  Ориэллу,  просто-напросто
потерял волю к жизни.
   "Хорошо, - подумала Нэрени, - что Ориэлла не видит своего друга  в  таком
состоянии". Пока он ел, она успокаивала его, рассказывая всякие  истории,  и
передала ему привет от Ориэллы.  Кажется,  это  немного  подняло  настроение
гиганта. Потом, собравшись с духом,  она  принялась  промывать  его  гнойные
болячки. Ему было  страшно  больно,  Нэрени  это  видела,  но  он  терпеливо
переносил страдания. Когда она наконец закончила, руки у обоих дрожали.
   Нэрени с ненавистью посмотрела на Джарва, который все это время безмолвно
стоял у двери.
   - Это жестоко - приковать его вот так! - выпалила она. -  Он  же  получит
заражение от этих ваших железок! Не глядя на нее, офицер ответил:
   - Прошу адресовать свой гнев принцу, уважаемая, потому что это сделал  не
я. - Он с беспокойством поглядел на Элизара и тихо сказал:
   - Хотя, что касается меня, то я с тобой согласен. Но пока мне еще  дорога
жизнь, не думай, что я могу что-то изменить.
   - Он прав, Нэрени, - неожиданно вмешался Элизар. - Нельзя осуждать  воина
за то, что он выполняет приказы. А если  можно,  то  и  я  виноват  во  всех
жестокостях, которые