уждалась, Анвар терзал себя ужасными догадками о  ее  судьбе  и
судьбе своего будущего ребенка. Он мучился от  бессилия,  ибо  был  заключен
здесь с бросающимся в глаза клеймом Волшебного  Народа,  вытатуированным  на
левой руке несмывающейся краской. В первые дни, пока  дух  его  был  еще  не
полностью сломлен, Анвар думал бежать  на  одной  из  телег,  что  ежедневно
доставляли в Академию свежие продукты с рынка, но вскоре оставил эту  мысль:
Джанок не спускал с него глаз, и  даже  если  бы  ему  удалось  ускользнуть,
беглых рабов ждала суровая кара.
   Приближалось зимнее Равноденствие, но праздник не принес радости  Анвару.
Когда закончили готовить праздничный ужин для  Волшебного  Народа,  кухонная
прислуга закатила свою собственную вечеринку. На столы выставили  кушанья  и
выпивку - много выпивки, и начался дикий разгул. Пьяные парочки устраивались
прямо на столах, где завтра будут  готовить  еду.  Джаноку  досталась  самая
молоденькая прачка. Он повалил ее лицом вниз на мешки с мукой, задрал  юбку,
и его красное потное лицо исказилось ленивой похотью. Судя  по  приглушенным
крикам, эта забава не доставляла девушке особого удовольствия, но Джанок был
царем в своем крошечном царстве, и ей пришлось смириться.
   Анвар, наблюдавший за этой оргией со своей грязной лежанки под  каменными
раковинами, содрогнулся от отвращения и даже порадовался, что его изгнали  с
этого жуткого  праздника.  Именно  сейчас,  когда  все  "веселились",  юноша
особенно остро тосковал по дому и семье. Скрючившись в сыром тесном  логове,
Анвар оплакивал свои синяки и свое горе. Не опоздай он тем утром,  Риа  была
бы жива. Они с Сарой поженились бы, а к весне ждали бы ребенка. Анвар гадал,
где она сегодня,  как  встречает  Равноденствие.  Охваченный  отчаянием,  он
зарыдал.
   Юноша был на грани истощения. Все тело болело от жестоких  побоев,  а  на
кухне сегодня было полно работы. Несмотря  на  шум,  он  задремал,  а  когда
проснулся, стояла тишина. Огонь почти догорел,  и  слуги  храпели  вповалку,
усыпленные элем. Анвар сел. Боль и  усталость  сняло  как  рукой.  Вот  она,
возможность бежать! Наконец-то он сможет увидеть Сару  и,  может  быть,  они
уедут куда-нибудь вместе!

***

   В праздничном убранстве Главный Зал выглядел  потрясающе.  Д'Арван  любил
его  огромные,  величественные  своды;  почему-то  именно  здесь  он  всегда
чувствовал себя дома. Двойной ряд  колонн,  искусно  высеченных  из  темного
камня в форме деревьев, чьи ветви, переплетаясь, поддерживали  потолок,  был
украшен яркими лапами елей, в хрустальных чашах на  стенах  сиял  магический
свет. В полированных столешницах отражались танцующие язычки пламени высоких
красных свечей, а в огромном камине оно ревело могуче и торжественно.
   Было поздно, и  все  волшебники  уже  почти  разошлись.  Элевин,  главный
мажордом Академии, подавал на галерее усталым музыкантам горячее вино, чтобы
им легче было брести домой сквозь пургу, Слуги убирали остатки  праздничного
ужина. Хотя по традиции на Равноденствие полагалось есть только дары леса, в
этом году Джанок превзошел самого себя. Д'Арван  был  поражен  разнообразием
поданных блюд. Оленьи окорока  и  жареный  кабан,  приправленные  травами  и
дикими яблоками, жареные фазан и лебедь,  украшенные  собственными  перьями,
пироги с голубями и зайчатиной. Сочная форель из лесных ручьев, запеченная с
лущеными орехами. Были там и лесные коренья,  и  зимняя  зелень,  и  сушеные
грибы в соусе из дикого чеснока, и  гора  трюфелей.  Во  время  плодоносного
сезона наиболее доверенные  слуги  Джанока  рыскали  по  окрестным  лесам  в
поисках трав к праздничному столу, консервировали в сиропах фрукты и  ягоды,
крепили вина для пирожных, тортов, сластей, приготовленных на меду.  Д'Арван
откинулся назад и распустил  пояс.  Да,  праздник  удался  на  славу!  Зевок
Ориэллы вернул его к действительности.
   - Ну с меня хватит, - сказала она. - Я уже  на  ногах  не  стою.  С  утра
Форрал замучил меня своим фехтованием, а завтра изволь пораньше подняться  и
спеть все сначала. Спокойной ночи, Д'Арван.
   - Спокойной  ночи,  Ориэлла,  и...  -  Д'Арван  проклял  свою  чудовищную
застенчивость, сковывавшую ему язык. - И спасибо тебе за компанию,  -  мягко
закончил он.
   Ориэлла улыбнулась.
   - Спасибо и тебе, Д'Арван. Прямо не знаю, что бы я без тебя делала. Боги!
Эти праздники Волшебного Народа - такая скучища!
   Д'Арван действительно был искренне благодарен ей за  ее  теплое  участие.
Весь вечер девушка развлекала его, рассказывая о своих занятиях с Мериэль  и
о новых друзьях-смертных из гарнизона, но честно говоря,  юноша  думал,  что
это делается из жалости, ибо Деворшан весьма  презрительно  игнорировал  его
присутствие. Близнец Д'Арвана провел всю ночь, танцуя  с  Элизеф,  ужиная  с
Элизеф, смеясь и флиртуя с Элизеф. Он смотрел только на нее.  А  теперь  эта
парочка устроилась у огня, потягивая вино из хрустальных бокалов.  Казалось,
они полностью поглощены разговором.
   Словно догадавшись, что беспокоит юношу, Ориэлла поглядела на Элизеф и ее
увлеченного собеседника и нахмурилась:
   - Послушай, Д'Арван, - осторожно проговорила она. - Это, конечно, не  мое
дело, но, может быть, ты слишком много времени проводишь  со  своим  братом?
Если хочешь,  я  как-нибудь  возьму  тебя  с  собой  в  гарнизон.  Люди  там
замечательные, они тебе понравятся и, думаю, тебе  пойдет  на  пользу  новое
общество.
   Пораженный,  Д'Арван  уставился  на  нее  и  не  нашелся  что   ответить.
Встретиться с чужими? Одному? Даже мысль об этом приводила его  в  ужас.  Он
никогда ничего не делал без брата! И все же  юноша  оценил  ее  предложение.
Кажется, она заметила, что в последние месяцы Деворшан все больше  и  больше
времени проводит в компании Элизеф и ее друзей.
   В отчаянии Д'Арван стиснул под столом руки. Как-то Деворшан  сказал,  что
маг Погоды помогает ему разбудить в себе кое-какие дремлющие силы. Если  это
правда - а  брат  никогда  ему  не  лгал,  -  тогда  он,  Д'Арван,  остается
единственным беспомощным магом в Академии. Юноша вздрогнул. Долго ли  Миафан
позволит ему оставаться здесь, если он лишен дара? А когда его  вышвырнут  -
куда ему идти?
   - С тобой все в порядке? - обеспокоенно спросила  Ориэлла.  О  боги,  как
сейчас ему нужен друг! Д'Арвану хотелось довериться ей и спросить совета, но
проклятая застенчивость заставила его промолчать, и потом, ему не  хотелось,
чтобы она винила брата. Ориэлла и так почему-то всегда не любила Деворшана.
   - Должно быть, я устал, - уклонился он от ответа. - Наверное, мне следует
лечь.
   Девушка скептически подняла бровь и пожала плечами.
   - Отличная идея, я тоже собиралась это сделать. Все равно, подумай о том,
что я сказала. Мое предложение  остается  в  силе.  И  если  тебе  захочется
поговорить, - я к твоим услугам.
   Она ушла, а Д'Арван еще немного посидел в одиночестве,  дожидаясь  брата.
Наконец, почувствовав, что  действительно  устал,  он  направился  к  своему
близнецу, чтобы пожелать спокойной ночи. Деворшан сидел  возле  Элизеф,  его
рука обнимала ее за плечи, их головы почти соприкасались, а  голоса  звучали
приглушенно. Одетая в платье цвета мерцающей  ледяной  голубизны  волшебница
была  потрясающе   красива.   Ее   длинные,   затейливо   уложенные   волосы
переплетались с серебряной цепочкой. Д'Арван нерешительно приблизился к  ним
и остановился поодаль. Деворшан резко поднял голову.
   Как всегда связанный мыслями с братом, Д'Арван почувствовал  раздражение,
вспышку вины - и что-то еще. Что-то недоброе. Прежде чем он успел распознать
это, щит Деворшана опустился, впервые в  жизни  отрезав  близнецов  друг  от
друга. Д'Арван пошатнулся, словно от удара. Он почувствовал себя  бесконечно
одиноким - будто от него безжалостно оторвали  частицу  его  самого,  и  был
слишком поглощен болью и смятением, чтобы говорить.
   - Как ты смеешь шпионить  за  мной!  -  закричал  Деворшан,  и  лицо  его
побагровело. - Меня тошнит от твоей постной рожи! Хватит таскаться за  мной!
Убирайся отсюда, слышишь? Оставь меня в покое!
   Потрясенный враждебностью, звучавшей в  голосе  брата,  Д'Арван  бросился
прочь, и убегая, сквозь собственные  всхлипывания  слышал  серебристый  смех
Элизеф.

***

   Анвар на цыпочках  крался  по  напоминающей  пещеру  кухне,  стараясь  не
наступить на спящих. Дверь  бесшумно  открылась,  и  внутрь  ворвался  комок
колючего снега. Юноша схватил  пустой  мешок  из-под  муки,  чтобы  прикрыть
голову и плечи, и выскользнул наружу, тихонько затворив за собой дверь. Ночь
стояла ужасно холодная. Темный двор был пуст, в Башне  магов  не  горело  ни
огонька. Двое стражников верхних ворот жались  к  жаровне  в  привратницкой,
потягивая вино и стараясь укрыться от ледяного ветра.  Этот  ветер  насквозь
продувал грязные лохмотья Анвара, пока тот осматривался, притаившись в тени.
Стражники резались в кости, но то и дело отрывались от игры,  чтобы  бросить
взгляд на ворота. Анвар выругался.  Он  должен  бежать  -  должен!  Но  как?
Колючий ветер леденил руки и ноги, и каждая минута  промедления  увеличивала
вероятность быть обнаруженным.
   Голоса! Анвар вздрогнул, и сердце его отчаянно забилось. Заглянув за угол
здания, он увидел, что дверь Главного Зала  отворилась,  и  луч  золотистого
света упал на снег. Взору  юноши  представилась  странная  компания:  все  в
плащах  и  капюшонах  и  у  каждого  причудливой  формы  предмет,  тщательно
укутанный от мороза. Ну конечно! Какой же праздник без музыкантов! А  теперь
они возвращаются. На свободу!
   Отбросив всякие мысли о риске, Анвар  притаился  в  тени  узкого  прохода
между лазаретом и кухней. Дождавшись, когда музыканты  пройдут  мимо,  юноша
нырнул вперед, на открытое пространство,  и  пристроился  в  хвосте  группы,
надеясь, что в темноте мешок у него на голове  сойдет  за  капюшон.  Усталые
музыканты, закутанные в плащи  и  озабоченные  только  тем,  чтобы  поскорее
добраться до теплого дома, конечно, не заметили,  что  их  стало  на  одного
больше. Стражники тоже.
   - Веселого Солнцеворота, - крикнули они, когда музыканты проходили  мимо.
Ворота захлопнулись, и Анвар облегченно расслабился.
   В привратницкой у подножья холма  был  новый  сторож,  моложе,  чем  тот,
которого помнил Анвар. Он грел эль над маленьким  очагом,  и  когда  подошли
музыканты, был полностью поглощен своим занятием. Едва взглянув на  них,  он
открыл скрипучие ворота и сделал им нетерпеливый знак  убираться.  Свободен!
Сердце Анвара трепетало. Музыканты миновали перешеек и оказались на  широкой
дороге, выходящей к мосту, за которым уже лежал город.
   Анвар метнулся в  сторону,  спрятался  за  дерево  и,  дождавшись,  когда
музыканты уйдут далеко вперед, с оглядкой перебежал  мостик.  Очутившись  на
другом берегу, он сделал крюк по задним дворам, держась подальше от гавани и
прячась от патрулей  гарнизона.  Избегая  людных  мест,  юноша  выбрался  на
знакомую тропинку и отправился вверх по реке.
   Раньше он летел по этой тропинке стрелой, а  теперь  полз  как  черепаха.
Повсюду громоздились глубокие сугробы,  а  темень  была  хоть  глаз  выколи,
поэтому Анвару приходилось либо  продираться  сквозь  колючие  цепкие  ветки
прибрежных зарослей, либо рисковать свалиться в реку.
   Вызванное  побегом  воодушевление  прошло,  измученное  тело   нестерпимо
болело; Анвара трясло от холода и усталости,  а  ветер  дул  прямо  в  лицо,
залепляя глаза комьями обжигающего  снега.  Но  юноша  упорно  брел  вперед,
подстегиваемый мыслью о том, что вот-вот снова увидит Сару.
   У мельницы маячил темный силуэт женщины, закутавшейся в плащ. Она  стояла
у дверей, глядя  на  быстрый  поток  у  мельничного  колеса.  Сердце  Анвара
забилось сильнее.
   - Сара? - прошептал он. Женщина вскрикнула и повернулась.
   Это была Верла, мать Сары.
   - Анвар!
   - Ради бога! - взмолился Анвар, не обращая внимания на ее враждебный тон.
- Мне надо увидеть Сару. С ней все в порядке?
   - И он еще спрашивает? Как ты посмел вообще прийти сюда после всего того,
что сделал с ней?
   - О чем ты говоришь? - Он схватил ее за плечи, - Что случилось? Ты можешь
сказать?
   - Ладно, - злобно ответила Верла, стряхнув с себя его руки. -  После  той
истории, - мрачно проговорила она.  -  Джард  запретил  Саре  носить  твоего
ребенка. Он отвел ее к повивальной бабке.
   - Нет! - в ужасе воскликнул Анвар.
   - О да! Она убила ребенка, но что-то пошло не так, и теперь у Сары больше
никогда не будет детей.
   Анвар рухнул на колени и закрыл лицо руками.
   - О боги! - прошептал он. Его Сара! Его ребенок!
   - После этого, - безжалостно продолжала Верла, - Джарл продал ее Ваннору.
   - Что? - взвился Анвар. Никто не  решался  идти  против  самого  богатого
купца города - особенно теперь, когда повсюду болтают о его темном прошлом в
доках, до того как он сделался богатым и процветающим торговцем.
   - То самое, -  с  горечью  отозвалась  Верла.  -  Ему  плевать,  что  она
бесплодна: у него есть дети от первой жены. Ваннор просто хотел затащить  ее
в свою постель и был готов заплатить. Не знаю, довольна она  или  нет  -  мы
теперь ее не видим. Надеюсь, ты добился своего! А  теперь  убирайся  отсюда.
Глаза бы мои на тебя не смотрели!
   Анвар открыл было рот, чтобы возразить, но тут тяжелый удар обрушился  на
него сзади. Оглушенный и полуослепший от боли он рухнул в  снег.  Последнее,
что он слышал, был голос Джарда:
   - Отличная работа, Верла! Свяжи его, а я сбегаю  за  стражей.  -  Мельник
схватил руку Анвара и в свете факела вгляделся  в  клеймо.  -  Наверняка  мы
получим награду за беглого раба.

***

   Стояла Ночь Солнцеворота, сама долгая в году, и, лежа  без  сна,  Д'Арван
считал  бесконечные  часы,  пока,  уже  на  рассвете,  наконец  не  вернулся
Деворшан. У Д'Арвана не было никаких сомнений в том, как его близнец  провел
эту ночь, Мысленный щит Деворшана, всецело поглощенного своей страстью,  был
слабым, а связь с братом - слишком прочной и основательной, чтобы  ее  можно
было разрубить одним ударом. Д'Арвана мучили эти мысли - эти чувства  -  эти
образы обнаженной Элизеф, лежащей на белом покрывале, - звенящее серебро  ее
смеха, жар ее прикосновений, отпечатавшийся на коже брата  так,  словно  она
была его собственной, прохладная белизна атласной  простыни,  и  собственное
жалкое истощение после удовлетворения яростной  похоти  Деворшана.  Все  это
изматывало Д'Арвана, наполняя его чувством вины и разрывая сердце.
   Даже после того, как буря деворшановой страсти наконец улеглась,  Д'Арван
долго не мог  прийти  в  себя.  Его  мысли,  пришедшие  в  беспорядок  после
давешнего насильственного изгнания из сознания брата и от этой волны похоти,
которую он сейчас воспринял, путались.  Печаль,  ярость,  вина  брата,  вина
Элизеф, его собственная вина. "Деворшан - это все, что у меня  есть,  -  эта
мысль вплеталась во все остальные бесконечной нитью  отчаяния.  -  Так  было
всегда, но теперь у него есть кто-то другой... Что  же  я  буду  делать  без
него?"
   Чуть ли не с рождения близнецы были вынуждены  зависеть  друг  от  друга.
Д'Арван едва помнил своих родителей -  Бавордан  и  Адрина  решили  уйти  из
жизни, когда он был совсем маленьким, и та стремительность,  с  которой  они
покинули двух малышей, была совершенно  бессмысленной  и  непростительной  в
глазах маленьких магов. Волшебный Народ  никогда  не  говорил  об  этом,  но
Д'Арван был уверен, что родители не были счастливы вместе, как был уверен  и
в том, что, по крайней мере, мать не хотела покидать его: у  юноши  осталось
неясное воспоминание о яростной ссоре и залитом слезами лице Адрины.  С  тех
пор он ее никогда не видел. Осиротевших близнецов кое-как воспитали Финбарр,
Мериэль и слуги Академии, и совершенно  естественно,  что  без  родительской
любви братья стали очень близки и в  буквальном  смысле  неразлучны.  И  вот
теперь Элизеф безжалостно разорвала эту связь.
   Д'Арван почувствовал брата еще до того, как Деворшан вошел в  комнату,  -
каждый из них всегда знал, когда рядом другой, - и хотя боялся снова увидеть
его, все же рад был  отвлечься  от  тяжелых  мыслей.  Объект  его  горестных
размышлений прокрался в  комнату,  самодовольно  ухмыляясь,  весь  пропахший
вином и резкими духами Элизеф. Он на цыпочках миновал кровать  Д'Арвана,  не
удостоив того ни единым взглядом.
   - Можешь не таиться. Я не сплю. - Собственная злость  поразила  Д'Арвана,
но в конце концов  возмущение  одержало  верх.  Деворшан  даже  не  старался
изобразить раскаяние, и выражение его лица ни на минуту не изменилось. Пожав
плечами, он опустился на  краешек  кровати  Д'Арвана  -  весь  открытость  и
очарование. Его враждебный щит, казалось, исчез без следа.
   - У тебя есть повод сердиться на меня, - сказал он. - Слушай, Д'Арван,  я
жалею о том, что случилось там, на балу. Просто мне хотелось побыть  наедине
с Элизеф - ты сам поймешь, как это бывает, когда встретишь кого-нибудь. Я не
собирался  отрезать  тебя  так  внезапно,  но  есть  вещи,  которыми  нельзя
поделиться даже с любимым братом.
   Лишь несколько кратких часов назад Д'Арван поверил бы ему. Поверил бы ему
и обрадовался, что  непонимание  наконец  объяснено  и  устранено.  Сознание
Деворшана снова было открыто, такое близкое и  родное.  Только...  Повинуясь
чистому  инстинкту,  Д'Арван   собрал   всю   горечь   и   боль,   вызванные
предательством брата, обратив их в пронзительный  луч  воли,  вонзил  его  в
сознание Деворшана. Тот не успел закрыться - у него не было времени.
   - Будь ты проклят! -  вскрикнул  он,  опуская  щит,  который  должен  был
парировать удар, но было уже поздно.  Мысль  Д'Арвана  уже  натолкнулась  на
темную  язву  тайн,  которую  брат  так  ловко  скрывал  под  своей  видимой
открытостью.
   Словно обжегшись, Д'Арван, дрожа, поспешно убрал луч. Боги, зачем  я  это
сделал? - отчаянно пронеслось у него в голове. - Почему нельзя было оставить
его в покое?
   Второе предательство причинило ему еще больше боли, чем первое.
   - Зачем ты сделал это? - Злобный шепот Деворшана вторил  его  собственным
мыслям. - Я хочу этого - я хочу ее, и ничто - даже ты  -  не  заставит  меня
отказаться от нее. Но клянусь, брат, я не хотел сделать тебе больно.
   Это могло быть и правдой - Деворшан казался таким искренним! - Но Д'Арван
уже дважды познал ложь и предательство и не хотел быть  преданным  в  третий
раз.
   - Оставь меня - просто оставь меня в покое! - Впервые в жизни  он  закрыл
свое сознание перед братом и отвернулся к стене. Слезы застилали ему  глаза.
Он услышал, как  Деворшан  лег  в  постель.  Боги,  что  он  наделал!  Чтобы
отвлечься от гнетущего бремени одиночества, Д'Арван подогревал свою гаснущую
решимость обидой на брата и мыслями об Ориэлле и ее предложении. Может быть,
она права - ему больше не стоит рассчитывать на брата, и, стало быть,  нужно
и впрямь познакомиться с новыми людьми. После  Солнцеворота  он  обязательно
попросится с ней в гарнизон, а до тех пор будет просто оплакивать свое горе.
Глава 9

СЕРДЦЕ ВОИНА

   Спина и плечи Ориэллы  отчаянно  болели.  Меч  в  усталых  руках  казался
неимоверно тяжелым. Она отступила назад, чтобы выиграть время,  и,  прищурив
глаза, следила за Форралом, пытаясь предугадать его следующий шаг. Он сделал
быстрый боковой выпад - низкий, внезапный, который чуть было не  сшиб  ее  с
ног. Девушка неловко  парировала  удар,  чувствуя,  как  мощь  столкнувшихся
клинков болезненно отдается в руках. Форрал улыбнулся в бороду.
   Снова  подняв  меч,  Ориэлла  прокляла  неутомимость  воина,  собственное
упрямство, заставившее ее  начать  тренировку  утром  Солнцеворота,  и  свою
глупость, из-за которой она слишком много выпила  накануне  и  поздно  легла
спать.
   Пропади он пропадом, этот Д'Арван! Пот катился градом, застилал  глаза  и
капал  на  песок  огромной  арены  гарнизона.  Дрожа   от   усталости,   она
беспорядочно махала мечом, чтобы па