страха  его  прошиб  пот.  Эта
огромная каменная масса давила, рождая чувство беззащитности, кроме того,  в
этом каменном мешке, разлученный с ветрами, Чайм мог  рассчитывать  лишь  на
свое  первое,  слабое  зрение.  Здесь,  в  освещенных  факелами  бесконечных
коридорах, всегда было почти безлюдно. Даже Хозяин Табунов нечасто  бывал  в
крепости, а большинство жителей Ксандима за всю свою жизнь ни разу  сюда  не
захаживали.
   Воины, и те охраняли крепость по очереди, ибо никто не хотел торчать  тут
постоянно. Однако  сейчас  из-за  этой  зловещей  зимы  ксандимцам  пришлось
перевести детей, стариков и больных под защиту мощных стен цитадели.
   Детские шумные игры и  беготня  по  коридорам  в  замкнутом  пространстве
казались почти оглушительными. Дедушки и бабушки время от  времени  повышали
голос,  чтобы  утихомирить  их,  тем  более  что  и  без  того  было  трудно
ориентироваться в этом лабиринте, но их ворчание только еще больше усиливало
шум.
   Новость о чужестранцах уже распространилась по Ксандиму, и  люди  сгорали
от любопытства. Многие пришли в крепость, чтобы увидеть чужаков, и поглазеть
на суд, который должен, как говорили, состояться завтра утром.  Из  обрывков
разговоров Чайм понял, что чужестранцы уже здесь и сидят в  темнице,  ожидая
решения Хозяина Табунов.
   Пару раз свернув не туда, Чайм с чувством  большого  облегчения  добрался
наконец до своих комнат и поморщился от затхлого запаха.  Последний  раз  он
был здесь несколько месяцев назад, и с тех пор тут никто не  прибирался.  На
полу лежал толстый слой пыли.  Чайм  тяжело  вздохнул.  Бабушка  такого  бы,
конечно, не допустила! Чайм опять вздохнул. Ее комнаты находились на внешней
стороне крепости, там были окна, пропускавшие дневной свет и свежий ветер, а
он должен довольствоваться темной норой в толще горы.  Но  по  крайней  мере
отсюда ближе к темнице, а сейчас важно именно это. Если удастся найти их, то
удастся и узнать кое-что о светлых силах, а может, и о том, какое  отношение
к этому имеет Шианнат Изгой.
   Эфировидец со стыдом вспомнил, что и сам участвовал в изгнании  опального
воина и его сестры. Чайма  тогда  заставили  сделать  так,  чтобы  ветры  не
переносили их имен, и они навсегда исчезли бы из памяти народа.
   Хозяин Табунов особо наказал Искальду, свою  нареченную,  покинувшую  его
ради брата.  Это  было  жестокое  наказание.  Хотя  все  ксандимцы  обладали
способностью превращаться из людей в коней и наоборот, но детей могли зачать
только в человеческом обличий. Существовало  древнее  заклинание,  известное
только Эфировидцам, которое позволяло навсегда  оставить  жертву  в  конской
ипостаси, и Хозяин  Табунов  настоял  на  том,  чтобы  такое  заклятие  было
наложено на Искальду, дабы она не могла никогда иметь ребенка.
   Чайм отвлекся от неприятных воспоминаний. Хотя ему  было  стыдно  за  тот
поступок, но,  предаваясь  раскаянию,  он  не  становился  ближе  к  пленным
чужакам.
   Юноша  стал  ощупывать  гладкую  стену  в  поисках  щели.   Хотя   здание
представляло собой монолит, трещины в стенах все-таки имелись.  Ага,  нашел!
Ощутив слабую тягу, что-то вроде легчайшего ветерка, Чайм направил  чудесное
Второе Зрение на струящуюся нить и устремился за нею. Дух его, покинув тело,
словно угорь, проскользнул в щелку и, несомый воздушным потоком,  отправился
странствовать по лабиринту тончайших ходов. Он следовал за всеми изменениями
потока, пока наконец после нескольких ложных попаданий в пустые  палаты  или
камеры его  терпение  не  было  вознаграждено:  Чайм  почувствовал  вибрацию
воздуха от голосов, говорящих на чужом языке. Торжествующий  дух  Эфировидца
проскользнул в щель и очутился в самой глубокой части темницы, лицом к  лицу
с чужестранцами из его видения.

***

   Мериэль без остановки расхаживала взад-вперед по  узкой  камере.  Темнота
была хоть глаз выколи. Это они привели ее  сюда,  обрекли  на  муку  в  этой
подземной могиле, где дверь заперта и опечатана заклинанием. Они - Элизеф  и
Браггар! Целительница сжала кулаки так, что ногти впились в  ладони.  Теперь
они возымели власть над нею - они и  те  слепые,  полоумные  твари,  которые
убили Финбарра.
   - Я знаю тебя, Миафан, - прошипела Мериэль. - Ты не обманешь  меня!  Даже
здесь, во мраке, я вижу все! Я вижу, как ты корчишься от боли, я вижу темные
пятна, словно ожоги, на твоей голове - хотя еще темнее  твоя  душа!  Я  вижу
ребенка в утробе Ориэллы - чудовище, которое ты создал, демона,  которого  я
должна уничтожить...

***

   За свою бурную жизнь бравый кавалерист убедился, что  все  тюрьмы  похожи
друг на друга. Паррику, в юности не раз сидевшему в гарнизонных  каталажках,
были хорошо знакомы и влажные каменные стены, и чадящий  факел,  и  вонючая,
полная паразитов солома в углу. Но, благодарение Богам, они все-таки вместе.
Будь он в заточении один,  ему,  вынужденному  гадать  о  судьбе  товарищей,
пожалуй, стало бы страшно. Однако сейчас товарищи были рядом, хотя вид у них
был малоутешительным.  Лицо  Сангры,  все  грязное,  в  кровоподтеках,  было
мрачно-сосредоточенным, Элевин кашлял кровью, а Мериэль... О Боги,  хоть  бы
она перестала метаться!  Словно  помешанная,  волшебница  что-то  непрерывно
бормотала о смерти и тьме. В ярости  и  тоске  Паррик  забыл  об  опасности,
грозящей ему самому, и думал лишь о страданиях своих товарищей.
   - Выпустите меня отсюда! - заколотил он  в  дверь,  хотя  знал,  что  это
бесполезно. - Будьте вы прокляты, дайте мне с кем-нибудь  поговорить!  -  Он
повернулся к Мериэль:
   - Ты ведь говоришь на их языке? Так скажи им ты, сука! Скажи, что  мы  не
враги.
   "Это правда?" - вдруг спросил тихий голос, и трудно было  понять,  откуда
именно он исходит.
   - Великий Чатак! - выдохнула Сангра. - Мне что - мерещится?
   Паррик разинул рот. Холодная темница как будто стала еще холоднее,  подул
освежающий ветерок, и в углу появился молодой человек, вполне обычного вида,
если не считать того, что сквозь него была видна стена и  горящий  факел  на
ней.
   Паррик отступил, чувствуя, как волосы шевелятся на голове, во рту у  него
пересохло. Призрак? Обычно он с пренебрежением относился к подобному вздору,
но после Ночи Видений в Нексисе его отношение  ко  всякой  чертовщине  стало
иным. По спине его пробежали мурашки, и он инстинктивно потянулся к мечу, но
меч у него отобрали.
   - Кто такие светлые силы?  -  требовательно  спросил  призрак,  и  Паррик
удивился еще больше. Слова звучали на  его  родном  северном  языке,  но  по
движению губ незнакомца он понял, что тот явно говорит на чужом наречии,  и,
стало быть, слова неизвестного чудесным образом преобразовывались в  воздухе
и становились понятными.  Однако  видение  продолжало  говорить,  и  Паррику
пришлось сосредоточиться на беседе.
   - Мне надо знать, - настаивал призрак.  -  Что  за  злые  силы  несут  на
крыльях северного ветра гибельную зиму?
   - Это Верховный Маг Миафан.
   Паррик с облегчением вздохнул: наконец-то Мериэль вернулась к реальности!
Сверхъестественное - родная стихия магов, и тут от волшебницы больше  толку,
чем от него.
   Призрак нахмурился.
   - Кто такой Верховный Маг Миафан?
   Кавалерист с  радостью  предоставил  целительнице  объяснять,  кто  такой
Миафан, но, к сожалению, призрак не  удовлетворился  рассказом  о  коварстве
Владыки Волшебного Народа.
   - Я услышал рассказ о темных силах? - настырно продолжал  он.  -  Но  кто
такие светлые силы, те, которым вы должны помочь?
   Паррик наконец решился заговорить.
   - Не знаю, как насчет светлых сил,  но  я  появился  здесь,  чтобы  найти
госпожу  Ориэллу.  -  Он  посмотрел  на  Элевина,  но  старик  был   слишком
беспомощен, чтобы говорить, и пришлось кавалерийскому  начальнику  взять  на
себя нелегкое бремя объяснений. Сидя  в  чужеземной  темнице  и  рассказывая
какому-то привидению про свою  дружбу  с  Форралом,  про  Ориэллу,  носившую
ребенка Форрала, про то, как командир  был  убит  Миафаном.  Паррик  не  мог
отделаться от чувства нереальности происходящего. Сбиваясь, он поведал,  как
Ориэлла и ее слуга Анвар бежали из Нексиса и, очевидно, направились на юг, а
они с Ваннором сколотили отряд повстанцев, и потом он, Паррик, очертя голову
решился искать Ориэллу.
   Когда он закончил, заговорила Сангра:
   - Ну, вот мы и ответили  на  твои  вопросы.  Почему  бы  тебе  теперь  не
ответить на наши? Кто ты? Как проходишь сквозь стену? И почему...
   Но видение уже исчезло.
   Возбужденный дух Чайма возвращался в свою комнату, следуя  за  воздушными
потоками сквозь трещины в стенах. Хоть он ничего не узнал  насчет  Шианната,
но все же услышал большую часть того, что хотел. Теперь он  понял  все,  что
касалось темных и светлых сил, и еще более  утвердился  в  мысли,  что  надо
спасти этих чужестранцев от своих соплеменников. Но как?
   Занятый своими мыслями, Эфировидец не следил за дорогой и не сразу понял,
что давно уже должен был попасть в свои комнаты. Он  внезапно  осознал,  что
заблудился в бесконечных трещинах и  не  имеет  ни  малейшего  понятия,  где
теперь находится и как вернуться в свое тело.

Глава 4

НОВОСТИ ИЗ ВАЙВЕРНЕСС

   Когда Миафан вновь отправился на юг, Элизеф испытала большое  облегчение.
Хотя отсутствовал только его дух, без вездесущей мрачной  фигуры  Миафана  в
Академии  стало  как-то  веселее,  и  волшебница   Погоды   смогла   немного
передохнуть. Она  сидела  в  тишине  своих  покоев  и  беспокойно  ощупывала
собственное лицо. Кожа снова стала гладкой и шелковистой, и Элизеф пожалела,
что разбила все зеркала. Как  приятно  было  бы  сейчас  взглянуть  на  свое
привычное личико, а не на старую уродливую морду! Благодарение Богам... Хотя
при чем здесь Боги? Она сама спасла себя - вернее, ее мудрость.
   Однако Элизеф поспешно выполнила свое обещание и восстановила  зиму,  что
было не так уж и трудно, хотя ее храм  и  был  разрушен  во  время  битвы  с
Ориэллой. Чтобы восстановить заклинания и привести их в действие на  вершине
Башни магов, где недавно были преданы огню останки  Браггара,  потребовалось
совсем немного времени, и она, не торопясь, пошла  вниз,  наслаждаясь  вновь
обретенной силой и молодостью, а также покоем, воцарившимся в башне. У палат
Миафана она задержалась. Там, внутри, лежит сейчас  беспомощнее  тело,  пока
дух его далеко на юге ищет способы захватить Ориэллу.
   Элизеф задумчиво стояла у дверей. Искушение было так  велико...  Но  едва
она потянулась к замку, руку обдало неприятным холодком, и Элизеф разглядела
легкое мерцание, означающее  отвращающее  заклятие.  С  проклятием  отдернув
руку, она вытерла ладонь о юбку. Надо  было  это  предвидеть.  Старый  волк,
конечно, не доверяет  ей,  как  и  всем  прочим,  и  не  оставил  свое  тело
незащищенным. Интересно, что за заклятие наложил он на двери и какая  судьба
ожидала бы ее? Наверное,  что-то  совершенно  невообразимое.  Теперь,  когда
Миафан овладел Чашей...
   Вздрогнув, Элизеф  поспешно  пошла  дальше.  Следующий  этаж  принадлежал
Ориэлле. Элизеф толкнула тяжелую дверь и вошла. Все здесь оставалось так же,
как в ту ночь, когда Анвар бежал со своей любовницей. Элизеф поморщилась  от
запаха плесени. Воздух был затхлым, в пустом холодном камине осталась старая
зола, диванные подушечки обгрызли мыши, повсюду была пыль и паутина.
   Колдунья улыбнулась. Если Миафан добьется  своей  цели,  скоро  такое  же
запустение воцарится и в  душе  Ориэллы.  "Хорошо,  что  я  не  убила  тебя,
мерзавка! - подумала она. - Миафан заставит тебя испытать страдания, которые
хуже, чем любая смерть!" Она повернулась и, не оглядываясь, вышла, и на этот
раз отправилась к себе.
   Пока Элизеф колдовала наверху, одна из  немногих  оставшихся  прислужниц,
оборванная девчонка с тощим лицом, делала уборку в ее покоях.  Когда  Элизеф
вошла, девчонка бросила на нее испуганный взгляд и  слегка  присела  в  знак
почтения, зажав в руке тряпку.
   - Я.., я приготовила вам ванну, госпожа, - прошептала она. -  Надеюсь,  я
все сделала хорошо.
   Девка и в самом деле довольно неплохо поработала. На полу не осталось  ни
одного осколка, мебель была тщательно вычищена, а бокалы и напитки убраны на
место. Винное пятно на  стене  исчезло,  а  в  камине  пылал  огонь.  Элизеф
одобрительно кивнула.  Наконец-то!  Хоть  кто-то  умеет  работать.  Отправив
девчонку на кухню распорядиться насчет ужина, Элизеф вошла в ванную и  снова
была приятно удивлена. В железной печке  горел  огонь,  в  ванне  плескалась
теплая вода, а на полочке лежали мыло и флаконы  с  душистыми  протираниями.
Рядом с печкой  висело  чистое  полотенце.  Колдунья  была  в  восторге.  Ее
горничная погибла в ту ночь, когда Миафан вызвал Нихилим, чтобы расправиться
с Форралом, и с тех пор, из-за недостатка рабочих  рук  в  Академии,  Элизеф
обходилась  без  прислуги.  Но  эта  девчонка,  видно,  способная...  Элизеф
улыбнулась. "Может быть, удача возвращается ко мне", - подумала  волшебница.
Снимая  платье,  которое  носила  в  старушечьем  облике,  она  поморщилась,
вспомнив, как это было ужасно, и, скомкав его, швырнула в  печку  и  закрыла
дверку.
   Погрузившись в теплую ароматную воду, Элизеф вновь почувствовала тоску по
Деворшану. Ей остро  не  хватало  мага  Воды.  Следуя  ее  наставлениям,  он
становился все более искусным - ив магии и в постели - и служил великолепным
орудием в руках Элизеф, покуда не  погиб,  когда  Миафан  послал  его  убить
Эйлин. Однако теперь Верховный  дал  ей  возможность  установить  убийцу,  и
Элизеф не собиралась продать. Но Долина окружена тайной и это весьма опасное
место. Как же туда проникнуть? Нежась в  воде,  колдунья  начала  обдумывать
новый план.
   Через некоторое время, обновленная телом  и  душой,  Элизеф  вернулась  в
спальню и облачилась  в  белый  свободный  шерстяной  халат.  Вызвав  теплый
ветерок, чтобы хорошенько высушить волосы, она стала расчесывать серебристые
пряди. Мрачные зимние тучи не  могли  сразу  вернуться  на  свое  место  над
Нексисом, и пока небо было ясным, а закат окрасил  развалины  белого  Купола
Погоды в кроваво-красный цвет. "Словно кровь Браггара", - подумала Элизеф и,
вспомнив о своем поражении и позоре, злобно прошипела:
   - Ну погоди,  Ориэлла!  Я  еще  отомщу  тебе!  Топазовый  солнечный  свет
сменился сапфирно-аметистовыми сумерками, и, к  облегчению  Элизеф,  темнота
наконец скрыла развалины во дворе Академии.
   - Госпожа Элизеф, вы здесь? - В дверь спальни робко постучали.
   - Как ты смеешь меня беспокоить?  -  Распахнув  дверь,  колдунья  увидела
знакомую девчонку в старом тряпье.
   - Но, госпожа, ваш ужин... - пролепетала она  и  вскрикнула,  потому  что
Элизеф ударила ее по лицу.
   - Не смей со мной пререкаться, оборванка! - прошипела колдунья.
   Девчонка сжала кулачки, и  в  глазах  ее  вспыхнуло  негодование.  Элизеф
удивленно подняла брови: похоже, она недооценила эту девицу. А  хорошо  было
бы подчинить такую своей воле.
   - Как тебя зовут, дитя мое?
   - Инелла, госпожа.
   - Скажи-ка, Инелла, почему я не видела тебя здесь раньше?
   - Откуда же мне тут взяться раньше?
   Элизеф снова захотелось ударить девчонку, но она сдержалась.  Повиновение
и страх - хорошие вещи, но кроме них  ей  нужна  и  преданность.  Волшебница
изобразила на лице улыбку:
   - Ты голодна, дитя  мое?  Девчонка  кивнула,  пожирая  глазами  блюда  на
подносе. Усмехнувшись, Элизеф наложила  себе  изрядное  количество  тушеного
мяса и вареных овощей, но  оставила  достаточно,  чтобы  накормить  голодную
девчонку. Взяв себе одно пирожное, она оставила другое для Инеллы и  вручила
ей поднос.
   - Вот, дитя мое. Отнеси это  в  какой-нибудь  укромный  уголок  и  поешь.
Похоже, Джанок держит тебя на  скудном  пайке  -  такая  ты  тощая.  Кстати,
напомни мне с утра, чтобы мы заменили это твое тряпье  на  что-нибудь  более
достойное.
   Пощечина, судя по всему,  была  уже  забыта,  и  взгляд  девочки  выражал
искреннюю признательность.
   - О госпожа, большое спасибо! - Принимая поднос, девочка вновь присела, и
Элизеф поспешила подхватить его, прежде, пока блюда не посыпались на пол.
   - Ну, иди, - сказала она, - кушай свой ужин, да скажи Джаноку, что впредь
ты будешь моей личной горничной.
   Когда девочка ушла, бормоча слова благодарности. Элизеф  впервые,  с  тех
пор как Миафан превратил ее в старуху, с удовольствием поела. Ужин  был  так
восхитительно не похож на похлебку  и  кашу,  а  пока  у  нее  был  беззубый
старушечий рот; Элизеф не могла есть  ничего  другого.  Однако  еще  большее
удовольствие, чем еда, колдунье  доставила  мысль,  что  она  вновь  получит
послушное орудие, поработив девчонку своим фальшивым обаянием.  Элизеф  была
уверена, что маленькая горничная может быть весьма полезна  -  со  смертными
всегда так бывает.
   Закатные лучи окрасили Долину в  живописные  цвета.  В  сверкающих  водах
озера весело плескался Единорог, вздымая тучи серебристых брызг.  Д'Арван  с
улыбкой любовался им. Зверь  был  великолепен  -  самое  красивое  создание,
которое ему случалось видеть, - и он один мог любоваться им,  но  Д'Арван  с
легкостью отдал бы эту привилегию за возможность увидеть  прежнюю  Мару.  Он
вспоминал ее сердечный  смех,  чувство  юмора,  природный  здравый  смысл  и
душевную щедрость; он словно наяву видел перед собой  ее  стройное,  гибкое,
загорелое  тело,  и  темные  волосы,  аккуратно  уложенные  или,   наоборот,
расплескавшиеся на подушке...

***

   Д'Арван стряхнул с себя эти грезы, словно  Единорог  -  воду,  выходя  на
берег. Д'Арван обнял его за шею, и на мгновение оба они -  маг  и  волшебное
существо - забыли о своем изгнании. Сколько еще суждено им нести это  тяжкое
бремя, будь оно проклято? Они с Марой точно выполняли все, о чем говорил его
отец. Лесной Владыка. Его волшебство,  усиленное,  судя  по  всему,  Древней
магией Фаэри, не допускало в Долину смертоносную зиму Элизеф, так,  что  она
сверкала, подобно одинокому изумруду  среди  скованных  смертельным  холодом
окружающих  равнин.  Огромный  кратер  от  края   до   края   был   заполнен
деревьями-сторожами, которые обеспечивали укрытие и пищу  врагам  Верховного
Мага. Д'Арван и волчья стая феи Озера  оберегали  Долину  и  ее  жителей  от
опасных вторжений, а  Мара  бдительно  охраняла  озеро  и  деревянный  мост,
ведущий на остров, где  хранился  легендарный  Пламенеющий  Меч,  который  в
глубокой древности был выкован Народом Драконов,  Меч,  ставший  главным  из
Древних Талисманов, наделенных волшебной силой.
   Д'Арван вздохнул. Если бы  не  этот  проклятый  Меч...  Но  роптать  было
бесполезно. Пока за ним не явится Единственный, для которого он создан,  как
было предсказано в древности, они с Марой вынуждены пребывать в изгнании.
   Маг снова задал себе вопрос: кто же может  быть  этим  Высшим  Существом?
Хорошо, конечно, надеяться, что он окажется на их стороне, но ведь это может
быть кто угодно! А вдруг им окажется Миафан? При одной мысли об этом  Дорван
похолодел.
   Мара.., точнее, Единорог, -  ткнула  его  носом  в  живот  так,  что  маг
покачнулся.
   - Конечно, - сказал он, - я  понимаю  тебя.  Я  тут  размышляю  о  всяких
глупостях, а ты хочешь в последний раз поглядеть на нашего  друга  Харгорна,
прежде чем он уйдет.
   Стемнело. Вокруг было тихо, только лягушки  квакали  в  камышах.  Д'Арван
поднял посох феи,  и  деревья  расступились  перед  ним,  почтительно  кивая
верхушками. Маг и Единорог пошли по открывшейся тропе  и  вскоре  исчезли  в
темном лесу, точно были персонажами сновидений.
   Лагерь повстанцев находился неподалеку от озера. Хотя Д'Арван и  Единорог
были невидимы для смертных,  они  остались  среди  деревьев,  неподалеку  от
опушки. Д'Арван пару раз заходил в лагерь и был обескуражен, обнаружив,  что
беглецы смотрят прямо сквозь него. Невидимость и без того обрекает  человека
на одиночество, а тут тебе еще все постоянно об этом напоминают.
   Но и невидимый, Д'Анвар сделал для Ванн