она.  -
Отчего ты не веришь мне, ведь заманить Ориэллу в ловушку  -  в  наших  общих
интересах. - Элизеф отвернулась, чтобы не выдать себя улыбкой. "А  когда  ты
захватишь ее, Миафан, - подумала она, - тогда посмотрим".

Глава 3

ПАДЕНИЕ ЧЕРНОЙ ПТИЦЫ

   Ориэлла отдыхала на сложенных одеялах, наслаждаясь ароматом хвои и смолы.
Шиа дремала рядом. Ее израненные лапы были обработаны бальзамом. Голову  она
положила на колени Ориэлле. По другую сторону  от  волшебницы  спал  крепким
сном измученный Анвар. "Он заслужил отдых", - подумала девушка.  Юноша  спас
их обоих во время битвы с Элизеф, проявив  себя  великолепно  для  мага,  не
прошедшего полного курса обучения.
   Ориэлле не хотелось вспоминать о  том,  что  самоотверженная  преданность
Анвара коренится в чувстве более глубоком, чем дружеское. Память  о  Форрале
была еще слишком свежа. И все же она предпочла остаться  с  Анваром,  нежели
последовать за  тенью  убитого  возлюбленного...  Чувствуя  себя  виноватой,
девушка покачала головой; но когда она пригладила волосы Анвара и  поправила
одеяло, закрыв ему плечи, взгляд ее был нежен.
   Ребенок у нее  в  животе  шевельнулся,  видимо,  потревоженный  волнением
матери, и она мысленно стала успокаивать сына Форрала.
   "Разве ты никогда не отдыхаешь? - безмолвная речь Шиа звучала  резко,  но
волшебница уловила в ней оттенок беспокойства. - Зачем тебе  лишние  заботы,
Ориэлла? Детеныш имеет на тебя право, это так, но тот, другой, о котором  ты
тревожишься, умер, и ты  уже  ничем  не  можешь  помочь  ему.  -  Волшебница
вздрогнула от этих слов, и тон Шиа стал мягче; в нем даже  появилось  что-то
похожее на усмешку. - Что до Анвара, то о нем тебе нечего беспокоиться. Силы
его растут. Он будет ждать".
   "Я не просила его об этом",  -  возразила  Ориэлла.  "Он  будет  ждать  -
просила ты его об этом или нет".  Ориэлла  вновь  задремала  и  разбудил  ее
аромат поджариваемого мяса. Анвар уже  проснулся  и  теперь  помогал  Нэрени
готовить. Толстушка хлопотала весь день, услав Элизара  и  Боана  в  лес  за
съедобными клубнями, которые можно испечь в золе, и  за  всякими  ягодами  и
травками для приправы к жаркому из оленины.  Видя  эти  приготовления,  Язур
вызвался пойти на рыбалку. Он вернулся почти к самому ужину,  но  с  пустыми
руками, а на все упреки Нэрени отвечал:
   - Что я мог поделать? Не клюет,  и  все.  Ориэлла  с  Анваром  обменялись
веселыми улыбками. Замечательно все же,  что  они  снова  вместе.  Внезапно,
пораженная каким-то неясным предчувствием, Ориэлла спросила:
   - А где же Черная Птица?
   - Наверное, опять охотится в лесах, - ответила  Нэрени.  -  Конечно,  она
приносит нам  всяких  птиц,  но  я  так  волнуюсь!  А  вдруг  ей  встретится
какой-нибудь опасный зверь?
   - Нашла о чем волноваться! - расхохотался Элизар. - Если она наткнется на
волка или, скажем, на медведя, то просто улетит, и все.
   - Верно, - согласилась Ориэлла, в глубине души  удивляясь  отшельничеству
Черной Птицы.
   Крылатой девушке было неудобно на колючих еловых ветках.  Горные  вершины
на севере еще горели под лучами заходящего солнца, а в  лесу  уже  наступили
сумерки. Черной Птице было тоскливо. Она помнила долгие дни в  своих  родных
горах и никак не могла привыкнуть к ранним сумеркам этих проклятых низин. На
глаза навернулись слезы. Ну  разве  это  охота  -  летать  среди  колючек  и
зарослей! Девушка тосковала  по  открытым  небесным  просторам,  по  радости
быстрого полета и захватывающему чувству погони. Там,  на  своей  утраченной
родине, она охотилась только ради удовольствия и сразу же отпускала пернатых
пленников. Она и не догадывалась тогда, что значит жить  в  изгнании  и  все
время голодать и быть начеку, но теперь ей это было хорошо известно.
   Девушка проклинала Черного Когтя, из-за которого она, законная  принцесса
Крылатого Народа, вынуждена была в страхе бежать. Его надо остановить, и  во
имя Божества Неба Иинзы она должна это  сделать!  На  товарищей  по  пустыне
полагаться нечего, но есть один, который не  подведет.  Вспомнив  о  Харине,
Черная Птица невольно почувствовала  вину.  У  Небесного  Народа  мужчина  и
женщина соединяются на всю жизнь, и ее сородичи будут  оскорблены  тем,  что
она сошлась с человеком. Но он был так добр с  ней...  Стоило  Черной  Птице
подумать о Харине, как настроение  ее  сразу  улучшилось.  Ничего,  она  еще
покажет всем - и Ориэлле, которая не слушала его мольбы о помощи, и  Анвару,
который пробудил в ней такие надежды...
   Черная Птица готова была размышлять об этом хоть до утра, однако  урчание
в животе напомнило ей, что пора сосредоточиться на  охоте.  Держа  камень  в
руке, она осторожно и терпеливо вглядывалась  в  сумеречный  лес.  В  кустах
что-то зашуршало, и Черная Птица  швырнула  камень.  Увидев  вылетевшего  из
укрытия фазана, она, подобно ястребу, бросилась за ним и, схватив  его  так,
что перья полетели, привычным движением свернула ему шею.
   - Неплохо, моя золотая! - тихо,  но  явственно  произнес  внизу  знакомый
голос. Черная Птица похолодела. Наконец-то! Она не видела  Харина  несколько
дней, а без него ей было так одиноко! Разгоряченная погоней,  Черная  Птица,
не обращая внимания на ветки, поспешила на голос возлюбленного.
   Чертыхаясь, Харин выбрался из кустарника и отряхнул волосы от  листьев  и
мелких веточек. Эта поляна была так упрятана  в  лесу,  что  только  летунья
могла легко ее найти. Сумерки  наступили  слишком  быстро,  и  ему  пришлось
пробираться почти в полной темноте. "Ну ничего, лишь бы  дело  того  стоило,
прах его побери", - подумал он.
   - Харин? - Сверху послышались шорох и треск веток, и тут же Черная  Птица
приземлилась с ним рядом. Принц разрывался  между  влечением  к  странной  и
непривычной  красоте  девушки  и  естественной  неприязнью  к  спариванию  с
существом, не принадлежащим к людям.  Потом  он  услышал  внутренний  голос,
подгонявший его; "Торопись, глупец, пока она ничего не заподозрила".
   Харин застонал, борясь с предательски растущим желанием. Все  началось  с
тех пор, как, попав в лес, он услышал этот Толос, получивший власть над  его
душой. Иногда принц  сомневался:  верно  ли  он  поступает,  слушаясь  этого
Голоса, но тот сулил ему возможность  вернуть  отцовский  трон  и  отомстить
Анвару, а перед таким искушением Харин не мог устоять.
   "Ну, как же ты медлишь? - вновь услышал он Голос. - Возьми ее, ей и самой
это нужно. А нам нужно ее послушание!"
   К своему ужасу, Харин шагнул вперед, хотя и не собирался этого делать.
   Черная Птица непонимающе смотрела на  возлюбленного:  сегодня  Харин  был
какой-то странный. Во вьющихся  черных  волосах  местами  появилась  седина,
которой она раньше не замечала,  а  лицо  казалось  неожиданно  постаревшим.
Горящими глазами он  уставился  на  нее,  и  впервые  девушка  почувствовала
смутный страх в обществе возлюбленного.
   - Пора! - сдавленно прохрипел Харин и, прежде  чем  Черная  Птица  успела
ответить, схватил ее и повалил на землю, придавив тяжестью своего  тела.  Ни
улыбки, ни поцелуя, ни ласковых слов! Крылья задевали за кусты, и  несколько
черных блестящих перьев исчезли в густой траве. Рванув на девушке тунику, он
сграбастал ее грудь, заглушая протесты  жадными  поцелуями,  а  потом  грубо
раздвинул ей ноги коленом.
   - Харин, не надо!
   Выругавшись, казалимец ударил ее, и она замолчала. По  щекам  ее  потекли
слезы. Харин решил добиться своего силой. Черная Птица задохнулась от боли.
   - Нет! - завизжала она, изрыгая проклятия на языке  Небесного  Народа,  и
вцепилась ему в лицо своими острыми когтями.
   Харин дернулся, и на щеках его остались глубокие царапины.
   - Дикарка! - прохрипел он. И снова поцеловал ее, на  этот  раз  нежно,  и
кровь капнула девушке на лицо. - Прости меня, - шептал принц, - мы так долго
были в разлуке, а ты так хороша...
   С этими словами он просунул руку ей между ног, и Черная Птица  взвизгнула
от удовольствия.
   - Я ненавижу тебя, не-на-а-вижу, - тянула она, а ритм их телодвижений все
убыстрялся. - Я убью тебя! О! - В момент  наивысшего  наслаждения  ее  когти
впились ему в спину.
   Наконец они отпустили друг друга, оба  задыхающиеся,  оба  в  ссадинах  и
синяках, и Харин  почувствовал  себя  так,  словно  только  что  очнулся  от
какого-то кошмара.
   Дрожащими пальцами принц убирал прилипшие к заплаканным  щекам  волосы  и
целовал милое лицо, покрытое синяками.
   - Бедняжка, прости меня, если можешь, - пробормотал он, и  Черная  Птица,
обессиленная порывом страсти, которая обрушилась  на  нее,  просто  кивнула.
Харин вновь изменился - словно только что с ней был кто-то  другой,  но  вот
появился настоящий Харин и спас ее от унижения, и девушка была благодарна за
это. Где ему знать, подумала принцесса, что она  просто  вынуждена  простить
его. У Крылатого Народа пары составляются навечно,  и  теперь  для  нее  все
решено.
   Но  недаром  Черная  Птица  была  принцессой.  Она  провела  пальцами  по
исцарапанному  лицу  Харина  и  слегка  улыбнулась,  довольная,   когда   он
вздрогнул.
   - Мы квиты, - ответила она, и взгляд принца прояснился.
   - Ведьма, - проворчал он.
   - Поделом тебе! - Это была одна из любимых фразочек  Нэрени,  и,  услышав
собственные слова. Черная Птица  встрепенулась.  -  О  Иинза!  Нэрени  давно
заждалась меня!
   Улыбка исчезла с лица Харина, а  потом  вновь  появилась,  словно  солнце
выглянуло из-за туч, но теперь в ней было что-то зловещее, как в тот момент,
когда он решился взять принцессу силой... Черная Птица  изогнула  когти,  но
принц не сделал никаких угрожающих движений. Он лишь сказал:
   - У меня для тебя  сюрприз,  принцесса.  Маги  вернулись  невредимыми,  и
Нэрени собирается закатить по этому случаю пир.
   - Пир? - вскричала Черная Птица. - Мое королевство гибнет, а никто из них
пальцем не шевельнет, чтобы мне помочь...
   - Тихо! - Харин поцелуем заставил ее замолчать.  Проклятье,  как  же  она
легковерна! - Эта компания тебе уже ни  к  чему,  мое  сокровище.  Твой  час
настал. Знаешь, у меня есть могучий союзник, и, если  мы  заманим  Анвара  с
Ориэллой в ловушку, он охотно поможет тебе спасти Небесный Народ.
   - Буду надеяться... До сих пор никто не хотел мне  помочь,  -  с  горечью
сказала Черная Птица, и Харин усмехнулся в темноте. Как  все-таки  легко  ею
управлять!
   - Уговори своих приятелей уйти в горы, к Крепости Инкондора,  к  древнему
сторожевому посту вашего народа. Если они будут там  до  того,  как  Ориэлла
восстановит свою волшебную силу, мои люди легко смогут застать их врасплох.
   Черная Птица подумала о Нэрени и замялась.
   - Харин, обещай мне, что им не причинят вреда.
   - Обещаю, дорогая. - В темноте не было  видно  лживых  глаз  Харина.  Муж
Нэрени предал его, и этот перебежчик Язур,  и  тупица  Боан  тоже.  Все  они
заслуживают смерти, и  Нэрени  вместе  с  ними!  Принц  снова  наклонился  к
девушке, погладил по волосам и нашел своими губами ее губы...
   Взмыв над деревьями, Черная Птица устремилась домой,  а  Харин,  все  еще
улыбаясь, на ощупь стал пробираться к своему лагерю.
   Добравшись до него, он моментально поднял своих  людей  и  развил  бурную
деятельность.
   - Все оставшиеся воины пусть немедленно отправляются  на  север  -  я  их
догоню, - распорядился принц. - А вы, - обратился он к слугам, - оставайтесь
здесь и соберите как можно больше припасов. Крылатые люди придут забрать то,
что вы приготовите.
   Озадаченные столь резкой переменой в планах, его родные с опаской взирали
на своего принца и перешептывались за его спиной.  С  тех  пор  как  караван
достиг леса, Харин стал сам на себя непохож и порой даже разговаривал сам  с
собой, думая, что его никто  не  видит.  Более  того,  он  якшался  с  этими
крылатыми монстрами, а это было совсем уже из рук  вон.  Вел  он  себя  тоже
чрезвычайно странно. Разбив лагерь, он почти сразу же  услал  большую  часть
своих воинов куда-то на север, нагрузив  коней  всевозможными  припасами,  и
сопровождал их, конечно же, один из этих крылатых. При  себе  принц  оставил
лишь небольшую охрану, а теперь собирался и вовсе покинуть своих  подданных.
Однако казалимцы привыкли повиноваться, а Харин был их принцем - и он обещал
вернуться за ними, и людям приходилось этим довольствоваться. Они  вздыхали,
но подчинялись.

***

   Ксандимцы не имели пристрастия  к  постоянным  жилищам.  "Как  хорошо,  -
подумал Чайм, - что народ почти незнакомый со строительством, даром  получил
готовую крепость". Никто не знал, кем и когда она построена. Прародительница
Эфировидца утверждала, что ее создателем был какой-то  могучий  народ  из-за
моря, но Чайм в этом  сомневался.  Хотя,  конечно,  загадочные  строители  и
впрямь должны были обладать огромной силой - недаром эта твердыня  простояла
столько столетий невредимой.
   Неприступная крепость являлась продолжением огромной  отвесной  скалы  и,
выступая  вперед,  образовывала  квадрат  с  заключенным  в   нем   обширным
внутренним двором, а основные жилые  помещения  примыкали  к  утесу;  причем
значительная их часть находилась внутри самой  скалы,  где  были  прорублены
бесконечные коридоры и бесчисленные  комнаты.  В  случае  необходимости  эта
твердыня могла бы  вместить  весь  народ  Ксандима,  но  самое  удивительное
заключалось в том, что все сооружение, и внутренняя  и  внешняя  его  части,
было монолитным.
   На зеленом горном склоне чуть ниже  крепости  были  разбросаны  несколько
других зданий, но  поменьше.  Поросшие  мхом  и  лишайником,  они  выглядели
обломками скалы, упавшими вниз, но Чайм-то знал, что это  вовсе  не  валуны.
Домишки имели подземную часть и, как и сама крепость, казалось, были связаны
с горной коренной породой. Там были двери,  отверстия  в  крыше,  впускающие
свет и выпускающие дым; были как бы вырубленные в стенах  и  полу  скамейки,
полки,  ложа.  Их  происхождение,  как  и  происхождение   самой   крепости,
оставалось загадкой, но люди Ксандима давно уже воспринимали  эти  постройки
как часть  ландшафта.  Если  не  было  сильной  непогоды,  они  вообще  мало
заботились о готовых домах.
   Ксандимцы были подвижным и стремительным народом. Они  любили  простор  и
предпочитали раздолье широких равнин тесной стабильности поселков и каменных
домов. В человеческом облике они охотились, ловили рыбу,  собирали  ягоды  и
съедобные растения, торговали, а в конском обличий в изобилии находили  пищу
у себя под ногами. У них был свой письменный язык, но они редко пользовались
такими тонкостями; они любили рассказывать истории, чем длиннее, тем  лучше,
и петь песни. История и искусство Ксандима, к вящей досаде Чайма, бытовали в
основном в устной форме, и он был уверен, что большая  часть  забывается,  а
то, что остается, искажается.
   Мокрый, запыхавшийся, весь в  синяках,  Эфировидец  добрался  наконец  до
массивных, с аркой, ворот крепости. Здесь ему было неспокойно, словно за ним
наблюдали невидимые глаза. Юноша тревожно поглядел  на  возвышавшуюся  перед
ним громаду. В обманчивом предвечернем свете фасад  здания,  с  его  окнами,
башнями,  и  балконами,  показался  подслеповатому  Чайму  похожим  на  лицо
почтенного старца. Впервые он спросил себя, почему ему ни разу не  пришло  в
голову посмотреть на крепость с помощью Второго  Зрения.  Но  только  Богине
известно, что тогда открылось бы ему, а сейчас  Чайму  было  не  до  опасных
опытов.
   Прежде всего его интересовали чужестранцы-пленники. Здесь ли они уже? Его
видения были точны по смыслу, но ничего определенного не говорили о  времени
событий. И хотя Чайм и был Эфировидцем, он не настолько пользовался доверием
Хозяина Табунов, чтобы быть допущенным в темницу. Если можно спасти чужаков,
то только после суда, когда они станут более доступны. Кроме  того,  следует
сначала побольше о них узнать. К счастью, у него есть  способ  выяснить  что
нужно, если, конечно, они уже здесь.
   Примерно в это время сменялся караул. Ксандимцы, люди  вольнолюбивые,  не
очень жаловали формальности, в том числе  и  в  этом  деле.  Чайм  вздохнул.
Похоже, придется иметь дело с обоими караулами сразу. Подойдя  ближе,  юноша
узнал старшего стражника Галдруса, дородного, туповатого детину, и сердце  у
него  упало.  Галдрус,  бедный  умом   и   воображением,   получал   большое
удовольствие, дразня близорукого  Эфировидца.  Однако  стража  уже  заметила
Чайма, так что оставалось только идти вперед. Юноша, стараясь выглядеть  как
можно увереннее,  подошел  к  воротам,  у  которых  чесали  языки  несколько
караульных.
   Как он и ожидал, его не оставили в покое.
   - Вылез из своей норки, а, кретеныш, - под одобрительный  смех  товарищей
начал Галдрус. Чайм стиснул зубы.
   - Дайте пройти, - сказал он тихо. - У меня неотложное дело.
   - О! У тебя - неотложное дело? А что за дело, Чайм?  Может  быть,  отдать
свое барахло в стирку?
   Чайм решил не обращать внимания на насмешки. Конечно, его одежда  грязная
и мятая - но как же еще  можно  выглядеть  после  опасного  спуска  с  горы?
Проклиная  себя  за  то,  что  покраснел,  Эфировидец  поднял  голову  и   с
решительным видом вошел в ворота - и тут  же  упал,  споткнувшись  о  древко
копья.
   - *-0-ох, прошу прощения, о Великий, - паясничал  Галдрус,  изобразив  на
лице комический ужас. - Пожалуйста, не превращай меня в какую-нибудь ужасную
тварь!
   Под хохот стражей Чайм поднялся, потирая  ушибленную  коленку.  Щеки  его
пылали. Скорей бы убежать отсюда!
   "Ты что, хочешь так это и оставить?"
   Чайм обернулся, не  понимая,  кто  нашептал  ему  эти  слова.  Караульные
тряслись от смеха - конечно, это не они.  Да  и  голос  был  глубже  и,  так
сказать, старше, чем у любого из них.
   Галдрус заметил его колебания.
   - Что такое? - спросил он с вызовом. - Ты чего-то  хочешь,  Чайм?  Может,
спросить, как пройти в баню? - Он зажал пальцами нос,  и  его  дружки  снова
захохотали.
   "Прими их вызов, дурак. Если ты сейчас уйдешь, они будут мучить  тебя  до
конца дней твоих".
   "О Богиня, - подумал Чайм, - ведь только сумасшедшие слышат  голоса!"  Он
уже хотел бежать внутрь крепости, но услышал вдруг:
   "Останься здесь и покажи им!"
   Это был уже не шепот, а рев. Казалось, даже часовые должны были  услышать
его, но нет! Они как ни в чем не бывало продолжали отпускать  свои  дурацкие
шуточки. И Чайм  понял,  что  время  пришло.  Этот  голос,  кому  бы  он  ни
принадлежал, был прав. Буря уже утихла, но Чайму было  вполне  достаточно  и
легкого ветерка. Юноша сосредоточился  и  овладел  Вторым  Зрением.  Ухватив
руками  кусок  воздушного  потока,  он  придал  ему  форму  отвратительного,
зловещего призрака и швырнул его прямо в смеющиеся физиономии.
   Галдрус с воплем  рухнул  на  колени.  Некоторые,  побледнев  от  страха,
схватились за оружие, другие бросились было бежать,  но  словно  приросли  к
каменной площадке. Чайм засмеялся и, прежде  чем  вопли  у  ворот  привлекли
внимание тех, кто находился в крепости, рассеял  жуткое  видение,  освободив
поток ветра.
   Стражники медленно приходили в себя. На их лицах Эфировидец  видел  смесь
злости, неприязни и унижения. Улыбаясь, он спокойно прошел в крепость, и тут
Второе Зрение оставило его, а с ним ушло и пьянящее чувство торжества. Месть
была сладка, но сейчас он испытывал стыд. Ведь дар  ему  дан  не  для  того,
чтобы пугать людей. Может быть, он и проучил их сегодня, но зато и друзей не
приобрел.
   "Вздор, маленький ясновидец! Они никогда не стали бы тебе  друзьями.  Они
боялись твоего дара, потому и дразнили тебя, но сегодня ты научил их уважать
его, и это к лучшему".
   - Кто ты? - воскликнул Чайм, привлекая внимание прохожих. Ответа не было,
и он понял, что ожидать его не  приходится.  -  Ладно,  будь  что  будет,  -
проворчал он. - Сейчас не время для любопытства.  Прежде  всего  надо  найти
пленников.
   Очутившись внутри крепости, Чайм невольно вздрогнул.
   О Небо, Как он ненавидел  эти  места!  От