ожди казнят этих чужаков?"
   - Конечно. Таков закон.
   "Тогда нам следует побыстрее спасти их".
   - И ты можешь помочь? Например, открыть какой-нибудь выход из темницы?
   Базилевс вздохнул:
   "Увы, чтобы сделать такой ход, нужно слишком много времени, да к тому  же
и пленников там уже, кажется, нет".
   - Как! - воскликнул Чайм. - Ведь их должны казнить не раньше  завтрашнего
дня!
   "Ты  потерял  счет  времени.  Ты  долго  искал  темницу  и   еще   дольше
возвращался. А потом ты  заснул,  еще  до  нашей  первой  беседы.  По  вашим
понятиям, завтра уже наступило, и чтобы их  спасти,  надо  очень  поспешить,
хотя, боюсь, уже слишком поздно".

Глава 6

СТАЛЬНОЙ КОГОТЬ

   В отличие от узкой и мрачной Долины Мертвых,  плоскогорье  было  царством
простора и света. С южной  стороны  оно  постепенно  переходила  в  скалы  и
ущелья, окружающие Пик, Обдуваемый Ветрами, и в другие  горы,  а  на  севере
постепенно понижалось, сменяясь зелеными долинами, за  которыми  открывалось
бескрайнее море. Это пространство  между  горами  и  равнинами,  где  гуляли
ветры, не принадлежало ни небу, ни земле  и  считалось  храмом,  где  Богиня
предается миросозерцанию. Для ксандимцев же оно  стало  Местом  Испытаний  и
Правосудия.  Только  здесь,  в  воздушном  замке  Богини,  перед  лицом   ее
величественного творения, племя могло решать вопросы жизни и смерти.
   Сейчас,  холодной  зимней  ночью,  в  предрассветный   час,   плоскогорье
выглядело жутко  и  таинственно.  Немного  в  стороне  от  зловещих  камней,
охранявших вход в Долину Мертвых, посреди луга стоял человек, словно  бросая
вызов буре. Это был мужчина среднего роста, лысый, если не считать  тронутых
сединой волос на затылке. Его зоркие глаза смотрели сурово и гордо,  а  тело
оставалось таким же сильным и мускулистым, каким было  в  юности,  когда  он
впервые добился права на главенство, победив в  ритуальном  поединке.  Звали
его Фалихас, и был он Вождем и Хозяином Табунов народа Ксандима.
   Он неподвижно стоял у священных камней, ожидая прибытия пленников,  а  на
почтительном расстоянии от него собралась толпа любопытных, желающих увидеть
суд над чужестранцами. Священное место  внушало  им  почтение,  и  они  тихо
перешептывались, греясь  у  костров,  пламя  которых  из-за  сильного  ветра
стелилось по земле. Тени плащей, развевавшихся на ветру, были похожи на тени
крыльев хищных птиц, и лишь иногда  среди  них  мелькали  маленькие  светлые
полоски браслетов или костяные или каменные бусы, вплетенные в косы.
   Отдельно стояли, степенно переговариваясь, старейшины, мужчины и женщины,
мудрые, даже если и не старые.  Каждый  из  них  имел  голос  в  Совете,  но
окончательное решение выносил сам Фалихас. Они присутствовали здесь согласно
закону и обычаю, хотя в этом случае их  совета  не  требовалось.  Дело  было
ясным: чужаки в Ксандим не допускались, а наказанием  за  вторжение  служила
смерть. Только и всего.
   Фалихас вздохнул и поплотнее  закутался  в  плащ.  Он  сам  виноват,  что
мерзнет здесь, вместо того чтобы спокойно спать в своей постели.  Старейшины
возражали против этого суда, ибо считали его потерей времени, и  только  он,
Фалихас, настоял на неукоснительном соблюдении закона, что и привело всех их
сюда. Хозяин Табунов был  убежден,  что  для  блага  народа  следует  твердо
придерживаться обычаев, но и не подозревал, что это  вновь  вызовет  у  него
болезненные воспоминания о последнем суде.
   В памяти  его  возникло  лицо  Искальды.  Бледная,  с  дикими  глазами  и
спутанными волосами, стояла она тогда перед ним на этом самом месте, и  лицо
ее было похоже на окаменевшую маску вызова. Она отреклась тогда от человека,
осудившего ее любимого брата  на  изгнание,  и  Фалихас  вновь  почувствовал
бешенство, вспомнив того, кто привел его любимую Искальду к такому концу.  О
Шианнат! Почему я не убил тебя, когда имел такую возможность!
   Увы, законы Ксандима предполагали смертную казнь только для чужестранцев.
Один ксандимец мог убить  другого  лишь  в  ритуальном  поединке  за  звание
Хозяина Табунов, а Шианнат уже прошел это испытание, и по закону его  нельзя
было повторить. Но этот предатель не смог  проиграть  достойно,  и  в  злобе
своей он всеми средствами старался подорвать власть Вождя,  а  в  результате
страдал весь народ. Ничего не оставалось, как лишь изгнать  его,  но  сердце
Фалихаса возмущала мысль, что этот смутьян доселе  жив  и  бродит  где-то  в
горах. А Искальда - жива ли она еще? Помнит  ли  она  свое  существование  в
человеческом облике? А может быть, она умерла от холода или ее съели  волки,
а то и Черные  Призраки,  обитающие  высоко  в  Горах?  Неужели  от  любимой
остались лишь обглоданные кости на дне пропасти?
   Бормоча проклятия. Хозяин Табунов постарался  отогнать  мрачные  видения.
Какая теперь разница, жива ли его бывшая нареченная или  погибла?  Она  ведь
отвергла его. Но с того дня, когда боль и ярость заставили  Фалихаса  обречь
Искальду на жизнь в облике животного, он не раз чувствовал вину и  раскаяние
и признавался себе, что, будь у него возможность исправить содеянное, он  бы
непременно ею воспользовался.  Но  такой  возможности  не  было,  и  Фалихас
скорбел.
   За тяжелыми тучами взошло солнце  нового  дня,  и  плоскогорье  озарилось
тусклым,  слабым  светом.  Охрана  привела  наконец  связанных  пленников  и
заставила их встать на колени на промерзшую землю.
   Фалихас,  радуясь  возможности  отвлечься  от  тяжелых  мыслей,   оглядел
чужестранцев. Они производили странное впечатление: маленький  человек,  вид
которого был, однако, весьма вызывающим, рослая девушка-воин, чье  роскошное
тело обещало бездну наслаждений, но глаза были подобны ножу, и тяжело, может
быть, даже смертельно больной старик. Но особое внимание Фалихаса  привлекла
костлявая женщина с безумным взглядом, от которого становилось  холодно.  Он
отвел глаза, чтобы не видеть ее, и, собравшись с силами, заговорил.
   - Вы обвиняетесь во вторжении на наши земли, - начал Хозяин, подумав, что
лучше было бы вызвать сюда этого несчастного Эфировидца, чтобы тот переводил
пленникам слова Вождя. Но, по правде сказать, с тех пор  как  Чайм  произнес
слова заклинания, навсегда  превратившего  Искальду  в  лошадь,  Фалихас  не
выносил подслеповатого ясновидца. Конечно, он понимал,  что  несправедлив  к
нему - ведь Чайм только выполнял его желание, но это, увы, никак  не  влияло
на чувства Хозяина Табунов. Да и какая разница, ведь эти  чужаки  все  равно
через несколько часов будут мертвы - и так ли уж важно, поймут они,  за  что
наказаны, или нет?
   Подняв голову, он продолжал повторять старые как мир  слова.,  -  Как  ты
смеешь! - услышал он вдруг шипящий голос,  перебивший  его  декламацию.  Это
заговорила та, безумная. Откуда она знает язык Ксандима?  Ее  горящие  глаза
сверлили Фалихаса, а голос звучал все пронзительнее...
   Когда запыхавшийся Чайм появился на  плоскогорье,  там  царило  смятение.
Хозяин Табунов с перекошенным от злости лицом стоял в  окружении  старейшин,
которые дико жестикулировали и кричали во  все  горло.  Что  тут  случилось?
Сколько Эфировидец ни  напрягал  свое  слабое  зрение,  он  нигде  не  видел
пленников. Неужели их уже казнили? Или им как-то удалось бежать? "Милостивая
Богиня, Покровительница Зверей, - бормотал  Чайм,  -  не  допусти,  чтобы  я
опоздал". Вид у Вождя был такой, что нечего было и думать  с  ним  говорить.
Вместо этого Чайм подошел к иссохшему старцу, который стоял в сторонке  и  с
живейшим интересом наблюдал за всей этой суетой. Дернув его за рукав,  юноша
спросил:
   - Что случилось?
   - А, молодой Эфировидец!  Ты  не  видел  суда?  Ты  пропустил  интересное
зрелище! Хозяин Стад начал произносить приговор, как вдруг его перебила  эта
тощая ведьма и потребовала, чтоб их немедленно пропустили через наши  земли,
хочешь верь, хочешь нет! - Старец сосредоточенно нахмурился, вспоминая слова
сумасшедшей. - У нее, мол, на юге дело,  которое  нельзя  откладывать  из-за
каприза банды дикарей.
   - Что? - в ужасе вскричал Чайм.
   - Это так же верно, как то, что я здесь стою; - Старец был  явно  доволен
произведенным эффектом. - Та здоровая, красивая девка все толкала ее,  чтобы
она заткнулась, а тот маленький крутил головой, словно ушам своим не  верил.
И тут эта ведьма вдруг заявляет, что если наш Хозяин Табунов ее задержит, то
она проклянет его  до  конца  дней.  Ну,  тут  старейшины  расшумелись,  как
растревоженные осы, но Вождь  быстренько  всех  утихомирил,  и  чужестранцев
повели на Стальной Коготь, чтобы оставить на Поле Камней, на съедение Черным
Призракам... Эй, куда же ты?..
   Но Чайм уже бежал что было сил к  своей  Долине.  К  счастью,  охрана  не
решится вести пленных коротким путем, через могильники. Он должен успеть...
   Поле Камней на самом деле было вовсе даже не полем, а удивительно  ровной
площадкой  в  горах,  сплошь  усеянной   валунами   с   плоской   верхушкой,
по-видимому, жилищами, хотя ксандимцы никогда не  использовали  их  в  таком
качестве из-за слишком большой высоты и  чересчур  сурового  климата.  Вожди
нашли им гораздо более мрачное применение: в плоские  верхушки  камней  были
вделаны цепи с кандалами, и к ним приковывали  чужестранцев,  захваченных  в
плен (обычно казалимцев-грабителей), оставляя их в  жертву  страшным  Черным
Призракам гор.
   Суровое это место, отмеченное проклятием смерти, находилось на  одном  из
горных отрогов, там, где Пик,  Обдуваемый  Ветрами  соединялся  с  соседним.
Стальным Когтем (место это было также известно  в  Ксандиме,  как  "Драконий
Хвост"), Горная порода здесь, как и на самом  Стальном  Когте,  была  словно
кем-то разрушена, так что из-за многочисленных глубоких трещин  трудно  было
добраться до другой  вершины.  Но  ксандимцы  и  не  стремились  попасть  на
Стальной Коготь, посещаемый этими жуткими. Черными  Призраками,  питающимися
человеческим мясом. Что до самих Призраков, то они могли пройти  везде,  где
им заблагорассудится.
   Путь Чайма лежал через его Долину, так что он завернул в свою  пещеру  за
еще одной туникой и плащом потеплее (ведь выше в горах было холоднее). Кроме
того, он прихватил несколько одеял и фляжку с крепким питьем, связал все это
в узел и с помощью веревки укрепил его на спине. Потом взял посох  с  острым
железным концом  для  подъема  по  ледяным  склонам  и  отправился  выручать
чужестранцев.
   Путь, о котором знал только Чайм, шел мимо веревочного мостика,  ведущего
в Палату Ветров. Надо было пройти по скользкому уступу до мостика, а за  ним
начиналась глубокая расселина, незаметная с плоскогорья, и уже по ней  можно
было выйти на главную тропу,  которая  вела  к  отрогу.  Для  Чайма,  с  его
близорукостью, это было очень тяжкое испытание.  К  тому  же  теперь  горные
тропы были очень скользкими, но даже они были для него предпочтительнее, чем
путь через темную расселину, среди крутых каменных стен, где приходилось  по
пояс в снегу продираться сквозь заросли карликовых елей, цепляющихся корнями
за трещины в камне, Наконец Эфировидец, уставший, замерзший, с ноющим телом,
выбрался из расщелины и, как и ожидал,  обнаружил,  что  самое  трудное  еще
впереди.
   Едва он вышел из узкого ущелья на скользкую, открытую тропу, как сразу же
ощутил на себе силу бушевавшей непогоды. Слева  перед  ним  высился  крутой,
заснеженный склон, без единого деревца, а справа... Чайм вздрогнул. Об  этом
лучше было не думать: один неверный шаг - и он рухнет  с  этого  склона,  не
отвесного, но все же очень крутого, прямо на  острые  камни  внизу.  Впервые
Эфировидца одолели  серьезные  сомнения:  а  стоит  ли  так  рисковать  ради
каких-то чужестранцев? И все же... Выругавшись, Чайм  вонзил  в  лед  острый
конец посоха и сделал первый робкий шаг по опасной тропе.
   Ему показалось, что прошла целая вечность, пока он не оказался  там,  где
крутая тропа резко свернула налево, огибая какой-то черный  камень.  Чайм  с
радостью заметил, что и по другую сторону  тропы  появились  валуны  -  хоть
какая-то защита от падения Наконец тропа стала уже,  и  он  услышал  голоса,
доносимые ветром с Поля Камней.
   Благодарение Богине! Несмотря на то, что  ему  пришлось  двигаться  очень
осторожно, Чайм все же оказался на Поле Камней прежде, чем конвой, приведший
туда пленников, пошел назад. Меньше всего ему хотелось встречаться с ними  и
объяснять, что он тут делает. Он сошел с тропы и  притаился  среди  валунов.
Теперь оставалось лишь молиться и ждать, чтобы эти мясники не заметили его.
   Но и конвой не имел никакого желания задерживаться,  опасаясь  Призраков.
Снова пошел снег и закружилась поземка. Скоро Чайм услышал  скрип  шагов  на
снегу, а потом появились и  сами  стражи,  проклинавшие  скользкую  тропу  и
ворчавшие чисто по-солдатски.
   -  Из-за  этого  Хозяина  с  его  треклятым  законом  мы  тут  себе   шеи
переломаем!..
   - Надо было просто зарубить их на плоскогорье. Если бы знать...
   - Ну, эту девку жалко протыкать мечом. Лучше чем-нибудь еще. Если  бы  не
собачий холод, можно было бы позабавиться с ней.
   Узнав голос Галдруса, Чайм с трудом удержался от пожелания ему  сорваться
вниз на обратном пути. Когда они  отошли  достаточно  далеко,  он  вылез  из
своего укрытия, но тут же замер, услышав вопли и проклятия. О Богиня, неужто
Призраки явились так быстро? Дрожа не только от холода!, Чайм дождался, пока
звуки затихнут, и пополз вперед, но довольно медленно,  опасаясь  появляться
сейчас на Поле.
   Паррик лежал на плоском камне, бессильный и беспомощный. Ледяные  кандалы
обжигали руки и ноги. О Боги, он и представить себе не мог, что бывает такой
холод! Кавалериста приморозило к камню,  и  в  этой  смертельной  стуже  его
злость на ксандимцев постепенно уступила место отчаянию, Конечно, гнев давал
силы для борьбы, но как, скажите на милость, бороться, когда ты  прикован  и
примерз к камню?
   К соседним камням были прикованы его спутники. Сангра чуть позади,  и  ее
не было видно, а Мериэль - совсем  рядом,  и  ее  тощая  фигура  то  и  дело
появлялась из снежных вихрей. Паррик опять разозлился. Он уловил смысл того,
что она говорила ксандимцам, и понял,  что  именно  колдунья  привела  их  к
такому печальному концу. Если бы она дала ему возможность самому  поговорить
с правителем, объяснить, что они просто случайно забрели на их землю, что не
хотели ничего дурного и скоро уйдут, все было бы в порядке. Но  вместо  того
чтобы перевести приготовленную Парриком речь, Мериэль разразилась тирадой  в
лучших традициях этих магов, вроде той, из-за которой  их  возненавидели  на
корабле Ночных Пиратов, с чего и  начались  все  неприятности.  Ее  дурацкая
спесь погубила их всех!
   Слева от него лежал Элевин, он не двигался и, кажется,  даже  не  кашлял.
Паррик боялся, что это тяжелое восхождение доконало старика.
   - Нас всех прикончит этот зверский холод. - Кавалерийский начальник и  не
замечал, что говорит вслух. Вдруг от соседнего камня донесся визгливый смех.
   - О нет, глупый смертный, тебя прикончит не холод! Тебе уготовано кое-что
другое. Я слышала, о чем говорили стражники. Здесь обитают  демоны,  Паррик,
Черные Призраки, и ты принесен им в жертву вместе со  всеми  своими  жалкими
приятелями. Но только не я! - И едва она  успела  это  сказать,  ее  кандалы
вдруг вспыхнули  ослепительным  светом  и  рассыпались  в  прах.  К  радости
Паррика, Мериэль вскочила на ноги, но его ликующий возглас тут же оборвался,
потому что она повернулась к ним  спиной  и  побежала  прочь.  Через  минуту
волшебница скрылась в снежной пелене, и лишь  ее  насмешливый  крик  донесло
ветром:
   - Пропадайте здесь, проклятые смертные! А меня им не взять!
   Паррик в бессильной ярости разразился проклятиями.
   -  Вернись,  проклятая  сука!  -  завизжала  Сангра,  и  снова  наступило
молчание, только ветер продолжал завывать на Поле Камней.
   "Пусть Чатак проклянет тебя", - подумал Паррик. Он и раньше  считал,  что
от нее можно ожидать чего угодно - волшебница все-таки, да еще и сумасшедшая
вдобавок, - но все же предательство Мериэль пронзило его сердце, ибо  теперь
у них не осталось никакой надежды. И чего он, старый дурак, потащился на юг!
Теперь ему никогда не найти Ориэллу... И  хуже  того,  заодно  он  обрек  на
смерть Сангру и Элевина.  Одинокий  и  несчастный,  Паррик  закрыл  глаза  и
заплакал, пока, к своему ужасу, не обнаружил, что слезы замерзли,  и  он  не
может открыть глаз. "Ну, ничего, - подумал Паррик, - я хотя бы не увижу, как
придут эти Призраки". Но теперь он попал в  гораздо  худшее  положение,  ибо
ничего не видел, и воображение его разыгралось.
   Вдруг послышался какой-то странный шум, все ближе, ближе.., словно  некое
огромное  существо  пробиралось  меж  камней,  готовое   вцепиться   в   его
беспомощное тело... Оно уже близко, оно рядом! "О  Боги,  нет!"  -  в  ужасе
вскрикнул Патрик, и тут кто-то коснулся его.
   - Нет! - заорал он снова, бессильно гремя цепями.
   - Все в порядке, - услышал он слова на его языке, и в  то  же  время  как
будто бы на чужом. - Я - Чайм, я пришел спасти вас.
   - Чтоб ты пропал, полоумный, - истерически завизжал Паррик.  -  Я  думал,
что явились эти проклятые Призраки!
   - Прошу прощения, - ответил тот же голос, и Паррик почувствовал у себя на
лице чье-то теплое дыхание. Чайм дул ему на веки, чтобы  те  оттаяли.  Когда
Паррик смог открыть глаза, он уже пришел в себя настолько, что  почувствовал
неловкость за свою вспышку. Однако все мысли  тут  же  вылетели  у  него  из
головы при виде кругленького, молодого человека с каштановыми волосами.  Это
был тот самый призрак, что посетил их в темнице, но на этот раз во плоти.
   После всего, что случилось сегодня, кавалерийский начальник  был  сам  не
свой. Подслеповато щурясь, призрак начал шарить по земле,  и  почему-то  вид
его добродушно-глупой физиономии еще больше разозлил Паррика.
   - Что тебе от нас нужно? - рявкнул он ни  с  того  ни  с  сего.  Перестав
улыбаться Чайм резко поднялся на ноги, и Паррик увидел у него в руке камень.
   Чайм с размаху ударил по одному из наручников, и пленник закричал, потому
что железо врезалось в руку. Хотя все тело его онемело настолько, что сейчас
он не чувствовал боли, он знал, что пошла кровь, и понимал, что потом  будет
дьявольски больно.
   - Они не замкнуты, болван, - зарычал Паррик.
   - О! - Чайм не стал тратить время на извинения, а вместо этого  рукояткой
кинжала стал разжимать железный браслет, погнутый его ударом.
   - Ну да ладно, - сказал он, когда наконец это ему удалось. -  Все  равно,
Призраки, кажется, уже нашли нас.
   - Что? - Когда освободилось второе  запястье,  Паррик  вскочил,  отчаянно
пытаясь схватить ножные кандалы непослушными окоченевшими пальцами.
   - Не мешай. - Отстранив его руки, Чайм быстро освободил ноги  Паррика  от
цепей. - Стой и не шевелись, приятель, они - перед тобой.
   В ужасе  Паррик  повернул  голову  и,  проследив  за  взглядом  Чайма,  в
нескольких шагах увидел двоих - но не Призраков,  а  огромных,  устрашающего
вида кошек. В горле  у  него  пересохло:  у  зверюг  были  огромные,  словно
ятаганы, когти, большие, белые клыки и блестящие шкуры.  Одна  из  них  была
совсем черной, а вторая - черной с золотыми подпалинами.  Их  горящие  глаза
казались загадочно-проницательными, словно это были разумные  существа.  Они
угрожающе зарычали, и у Паррика перехватило дыхание.
   - Знаешь, - тихо, доверительно сказал Чайм,  -  мне  кажется,  они  нечто
большее, чем просто животные, и ради нашего спасения будем надеяться, что  я
прав.
   И тут, к ужасу Паррика, Чайм точно с ума сошел. Наступая на  Призраков  с
устрашающим видом, он вдруг начал водить руками в воздухе, словно развязывая
невидимый узел. Обе кошки тотчас встрепенулись, их желтые глаза расширились,
шерсть поднялась дыбом, и внезапно с жуткими  воплями  они  унеслись  прочь,
точно смерть гналась за ними по пятам.
   - Я был  прав!  -  р