прятки.  Хватит нырять в подпространство, не зная, где вынырнешь,
где  всплывешь.  Надо  разогнаться как следует и по всем правилам Вселенской
Столбовой  дороги  войти в Осевое измерение. И к Земле! Все равно они придут
туда, рано или поздно придут!
     Он  собирался  довериться бортовому "мозгу", вздремнуть часок-другой до
встречи  с  Малиновым  барьером.  Но  внимание  его  привлекла  выплывшая из
пустоты  пространства  серая  пылинка,  на  глазах  превращающаяся  в  нечто
большее,  знакомое  очертаниями. Не прошло и трех минут, как Дил в полнейшем
изумлении  разинул  рот.  Влекомый  притяжением Армагедона, прямо на него из
глубин  космоса  несся  серийный  базовый флагман земного флота - он шел без
бортовых  огней,  без  маяков,  без  защитных  полей,  будто  груда мертвого
железа,  будто  один  из  триллионов  безымянных  астероидов,  болтающихся в
черной пропасти.
     - Остановить! - приказал Дил Бронкс.
     И к горлу его подкатил ком. Он узнал корабль, узнал,

160

     л
     еще  прежде, чем высветилась в ослепительных лучах Армагедона рельефная
титановая  надпись на борту. "Ратник"! Этого не могло быть! Флагман стоял на
приколе,  в Солнечной системе! Он сам, Дил Бронкс, был недавно его невольным
гостем,  совсем  недавно...  когда еще жила на белом свете Таека! Теперь нет
ни Таеки, ни белого света. Зато объявился флагман.
     Он  падал  прямо  в  огнедышащую пасть белого гиганта. Еще двадцать, от
силы  тридцать  часов  -  и  он  сгорит в термоядерном пекле этой чудовищной
звезды. Нет!
     Звездолет    Системы   вздрогнул,   чуть   замедлил   ход,   раскидывая
гравитационную  тормозную  подушку.  И  мягкими  незримыми  клешнями силовых
полей  притянул  к  себе  "Ратника".  Огромный,  сверхмощный земной флагман,
гроза  Вселенной  и  исполин,  послушно  замер,  опустился мертвой птицей на
черную   бескрайнюю   платформу,  способную  принять  еще  с  десяток  таких
исполинов.  И  Дил  воочию  увидел  - "Ратник" гол, безоружен! он расстрелял
весь  свой  боезапас,  вчистую!  и потому выглядит как-то непривычно мирно и
жалко.  Дил  начинал  понимать,  что  произошло.  И  все  же  лучше один раз
увидеть.
     Малый  бот  поднес  его к приемному шлюзу флагмана. Дальше Дил шел сам.
Он  шел  долго,  перебираясь сквозь рваные дыры из одного пустого и мертвого
отсека  в  другой.  Ноги  несли  его  в  эвакуационные трюмы. После тройного
внешнего  слоя  дыр становилось меньше. Фильтрационные приемники работали. И
Дил без промедления проник в кормовой отсек.
     Лучше  бы  он  туда не попадал! Первый же коридор-тру-бовод был завален
полуразложившимися   истерзанными  телами.  Они  лежали  в  разных  позах  -
безголовые,  безногие,  безрукие, выпотрошенные. И рядом валялись скалящиеся
в  предсмертной  агонии  головы,  оторванные  кисти,  ладони.  Дил  брел  по
щиколотку  в  вязкой  жиже  и  скрипел  остатками  выбитых зубов. Он кричал,
размахивал   руками,   в  надежде,  что  хоть  кто-то  уцелел,  хоть  кто-то
откликнется,  подаст  знак.  Но  мощный  фонарь скафа вырывал из темени лишь
безнадежно  мертвых  -  жуткие,  страшные  останки жертв разыгравшейся здесь
кровавой вакханалии.
     - Ничего,  ничего,  -  шептал  Дил  Бронкс,  успокаивая себя, - им всем
повезло,  им  всем очень повезло - их просто убили, убили их тела, зато души
их в раю, на небе-
                                                                         161

     сах,  они  отмучились  и  все  для  них  позади.  И  душа Таеки тоже на
небесах,  она  отдыхает  там  сейчас  после  земного  ада,  ей  хорошо. Иван
правильно  говорил,  жалеть  придется  лишь  о  погубленных  душах.  А  этим
повезло,  им  повезло...  погубленные на Земле, на других планетах. Эти ушли
на небо - на то, настоящее, светлое Небо! Ничего, ничего...
     Через  четыре  шлюза  из переплетений трубоводов он пробрался в трюм. И
не  сразу  понял,  что  там  происходило  совсем  недавно. Разум отказывался
понимать.  Тысячи  издырявленных,  изгрызенных  тел  висели  вниз  головами,
висели  связками,  пучками  и  по одному, висели на тонких прозрачных нитях,
исходящих  из обшивки верхних переборок трюма - гравиполы действовали, и был
еще  пока  верх  и  низ,  но  это  не имело никакого значения. Десятки тысяч
зверски   замученных  -  без  разбору:  дети,  младенцы,  старухи,  мужчины,
беременные   с   разодранными  животами,  старики  с  вырванными  челюстями,
раздавленные,  расколотые  черепа,  сплющенные головы, выколотые и выдранные
глаза,  языки  уши,  носы...  - здесь свирепствовала целая армия беспощадных
садистов!  Дил  замотал головой в бессильной ярости. Сволочи! Гады! Выродки!
Да,  именно  выродки!  Эти несчастные ничего не знали и не узнали даже перед
своей  страшной  смертью.  А  правда  была  невыносима.  Они  все  умерли  в
ужасающих  страданиях  только  потому,  что  сами породили выродков, взявших
власть  над  ними,  сбежавших  от  них  и  тешащих  теперь  свою  леденеющую
старческую  кровь  в  сатанинских кровавых оргиях, услаждающих свою телесную
немощь  всевластием  над  телами  людскими...  Похотливые,  алчные  выродки!
Мразь,  властвовавшая  над  родом  человеческим  жестоко,  всесильно, люто и
довластво-вавшаяся   до   логического   своего   завершения   -   завершения
истреблением всех и повсюду. Издыхающая власть убивала подвластных!
     Ослепительный  луч  выхватывал  из  тьмы  все  новые  и новые уродливые
трупы,  разлагающиеся  тела.  Но  не было ни единого выжившего. Ни вздох, ни
стон не нарушали жуткой, гнетущей тишины.
     Дил  выбрался  из  трюма.  Замер  у  винтового люка-переходника. Отсюда
через  систему  сквозных  лифтов-капсул  можно было попасть в прочие трюмы и
жилые  отсеки.  Но  он  не  пошел  туда. Он знал - и там царит тишина, и там
скалятся, висят, лежат, гниют неупокоенные останки землян. Беспеч-

162

     ных,  закланных на бойне землян. Он уже хотел покинуть мертвый корабль,
когда  вспомнил  про  Светлану.  Она  должна быть здесь! И боль резанула его
тупым  ножом  по сердцу. Здесь! Где-то возле адмиральской каюты, роскошной и
величественной. Значит, надо идти туда.
     _  Ничего,  ничего... - как заведенный бормотал Дил Бронкс, - им просто
повезло! они все спаслись! и ушли на
     Небо!
     Он  добрел  до  скоростных  капсул.  Влез в одну. И по витой полой нити
понесся  в носовые отсеки. Механизмы корабля и автоматика еще жили, доживали
последние  свои денечки. Но ни в одной шахте не было ни единой ракеты... Они
бились до последнего! Они не сдались на волю победителя. Они дрались!
     Роскошные  белые  двери  с золотой инкрустацией, двери в каюту адмирала
были  наполовину выломаны, забрызганы черной запекшейся кровью. Трупы лежали
вповалку.  Здесь  их  было  особенно много, видно, обезумевшие от ужаса люди
бежали  сюда,  где,  как  им  казалось,  была  последняя крепость, последняя
защита.  Они  лежали  в  пять  или  шесть  слоев  - они в безумном страхе, в
истерике  давили  друг  друга,  и  экипаж ничего не мог с ними поделать. Дил
видел  истерзанные  тела  бойцов,  согнутые  в  дугу  лучеметы, раздавленные
парализаторы. И ни одного трупа трехглазых. Ни одного!
     Он  сразу  понял,  что Светлану, то, что от нее осталось в таком месиве
не  отыскать.  И  все  же  он  протиснулся  меж телами в каюту, запрыгнул на
огромный  длиннющий  деревянный  стол,  сработанный  под  XIX  век,  резной,
дубовый,  солидный.  Пробежал  по  нему,  перепрыгивая  через тела, отдернул
бархатную зелену штору. И замер.
     Прямо  посреди  здоровенной картины, изображавшей морское сражение двух
или  трех десятков белоснежных парусников, на потемневшем от времени холсте,
в  золоченой  роскошной  раме  висел распятый седоусый адмирал в белоснежном
кителе  с  витыми золотыми погонами, орденами, медалями... Набрякшие и сизые
кисти  рук  его  были пронзены и пришпилены прямо сквозь холст к стене двумя
офицерскими  кортиками,  еще  один  торчал из горла. И ни единой капельки на
белоснежном  мундире.  Дил  вспомнил,  как  сидел перед командующим флотом в
этой  ослепитель-чой  каюте. Седоусый старик, добродушный и неторопливый. Он
все улыбался, не хотел отпускать "полковника
                                                                         163

     Бронкса",  как он его называл. Тогда он казался побольше, поздоровее. И
усы  топорщились  вместе  с  бакенбардами  как-то задорно, по-боевому. Слеза
навернулась на черную щеку. Дил отвернулся.
     Только  теперь  он  заметил,  что по всему обширному залу с высоченными
потолками,  по  всей  каюте  на  огромных  батальных  полотнах  висят люди в
мундирах,  капитаны. Им воздали особую честь. Их распяли над грудами трупов.
И  они,  наверняка, умерли не сразу, они видели, что тут творилось. Нет, это
было выше его сил. Этого невозможно было вынести.
     В рубку угнанного монстра Дил вернулся мрачный, полумертвый.
     Он  опустился  в  ставшее  уже  привычным  кресло.  Скривился от боли в
несуществующей, оторванной руке. И отдал бортовому "мозгу" команду.
     Только после этого он включил полную прозрачность.
     "Ратник"  медленно  и  неуклюже  поднялся  над  платформой.  И  пошел в
сторону   пылающего   Армагедона.   Гравипо-ля,   послушные   воле  Бронкса,
подтолкнули  его  туда  -  вперед  и  вниз. В ослепительную огненную могилу,
лучше которой не сыщешь во всей Вселенной.
     Солнечная Система. Сгусток тьмы. 6996-й год скитаний.
     - Ну,  вот  так-то лучше будет, урод! - Говард Буковский ударил карлика
Цая по плечу.
     Тот чуть не упал. Ноги от слабости подкосились.
     Но  Крежень радовался недаром. Его собственная судьба зависела от этого
недоноска,  от  этой  жуткой  помеси  землянина  и инопланетянки с далекой и
полусказочной  Умаган-ги.  Цай  ван  Дау,  наследственный император и беглый
каторжник-рецидивист  был его последней надеждой. Крежень не питал иллюзий в
отношении  себя самого - они, эти твари поганые, выжали его как лимон, и они
уже готовы были выбросить его, когда подвернулся этот вундеркинд-уродец.
     Сгусток  держался  вокруг  заурядной  космостанции, сработанной еще лет
сто  пятьдесят  назад. Крежень ничего толком про эти сгустки не знал, ему не
растолковывали что да

164

     почему,  не считали нужным. Он был рабочей скотинкой и сам понимал это.
Рабочую  скотину  кормят  и  поят,  пока  от  нее  есть толк. Все, кончились
счастливые   денечки,  когда  можно  было  гулять  и  куролесить  по  Земле.
Кончились!  Он работал на них, не особенно напрягаясь, но работал - и он сам
приближал  свой  конец. Теперь его главной задачей было этот конец оттянуть.
Черный  Мир  не  войдет  на  Землю  с  ходу,  он  еле  уцепился за Систему -
насколько  Крежень  догадывался,  там  было  не больше трех полевых областей
Мрака.  Зато  в  Пристанище эти твари перетекали из бездонного Океана как по
трубочке-соломинке,  перетекали по капельке, заполняя его, выдавливая нежить
в  земные  миры, манипулируя ею издалека, исподспудно. То, что для некоторых
было  секретом,  Крежень  постиг давно: выползни-сата-ноиды - дерьмо, земная
разработка,  подпитываемая  силовыми линиями инфернополей, выползни - мусор,
дрянь,  временное  явление. Когда придут черные, с этими скотами будет то же
самое,  что  и  с  людишками, даже раньше. И козлы эти трясущиеся, поганые и
прозрачные   -   тоже   дерьмо,   точнее,   мешки  с  дерьмом,  биомасса  из
Пристанища...   они   могут   всех  подмять  под  себя,  всех  позагонять  в
подземелье:  и  людишек, и рогатых, и всю разномастную инопланетную сволочь.
Но  не  они  хозяева, не они! А хозяевам подлинным нужны такие как коротышка
Цай,  мастерюги по межуровневым связям и сквозным каналам. Нечисть нечистью,
а  понимает свой интерес! Да, за последние полгода нервишки у Креженя совсем
подрасшатались.
     Тяжко  работать  сразу  на двух господ, еще тяжелее на два десятка. Ну,
ничего,  ныне  с  синклитами  да синдикатами покончено, скоро останутся одни
единственные.  Коли  они  первые сгустки тьмы протолкнули через все барьеры,
начали  мастерить  узловые структуры, значит, скоро и сами объявятся. Авось,
и  воплотят  в  кого-нибудь, ведь от этих козлов из Пристанища воплощения не
дождешься,  они  только и глядят, чтоб маху дал, чтоб в консервы закатать...
Нет,  не  было  покоя Седому. Но и обижаться он не мог. Хозяева вытянули его
из  петли,  в  последний  час  вытянули, за такие дела по гроб жизни задарма
служить  полагается.  От  Кеши  Мочилы  ушел!  Это ж ни в сказке сказать, ни
пером  описать! От эдакого мужлана, эдакого бандюги уйти, когда уже лапы его
черные  на  глотке  сомкнулись, умельцем надо быть. Крежень верил, что и его
со временем оценят, не все ж этих
     1бб

     яйцеголовых  умников  ценить  вроде  Цая!  Крежень  на  дню по пять раз
вспоминал,  как  его, из петли вытащенного, в куб льда хрустального закатали
да  на  допрос  к  довзрывни-кам,  на  просвечивание  - все нутро вывернули,
несмотря  на  заслуги  прежние.  После  этого,  он  им  Цая и раздобыл, семь
спецслужб  вокруг  носа обвел, а коротышку вытащил, не то гнить бы ему среди
прочей  биомассы  на рудниках и в забоях. Нечисть нечистью, а тупая, сама ни
шагу  ступить  не  может!  Чтоб  они  делали без таких как Говард-Иегуда бен
Буковски?!  Да,  Крежень  был доволен собой. И он верил в свою звезду. Вот и
коротышка сломался.
     - Я свое исполню, - повторил Цай ван Дау с нажимом.
     - Ну  и славненько! - Крежень снова занес руку, но хлопать не стал - ну
его, еще вышибешь душу, и так немощный, еле стоит.
     Цаю  и впрямь было тяжело. Он стоял у огромного обводного иллюминатора,
каких  не  делали  уже  полтора  века,  и  глядел в темноту космоса. Цай все
понимал.  Особенно  хорошо  он  понимал  Седого,  эту продажную шкуру. Ну да
плевать  на  него...  Главное,  что  Цая не пытали уже, по его прикидкам, не
меньше  месяца.  Наоборот,  они  откачивали  его,  откармливали  для будущих
трудов...  неправедных. Цай еще не понимал, чего именно от него желают. Зато
он хорошо знал, чего желает он сам.
     И  вдруг ни с того ни с сего ткнул уродливым кривым пальцем себе в лоб,
прямо в незаживающую рану.
     - Ты  знаешь.  Седой,  - спросил он как-то странно, глядя исподлобья на
Говарда  Буковски,  глядя  с  прищуром  и  недоброй  улыбочкой, - ты знаешь,
откуда она взялась?
     Крежень  знал,  точнее,  слышал.  Но  он  не  ответил,  он  был опытным
спецагентом и всегда давал жертве возможность высказаться.
     - Там,  под  черепной  коробкой, стоял приемодатчик. Ты знаешь, что это
такое!  -  продолжил  Цай, не опуская прищуренных, полузалепленных бельмами,
налитых кровью глаз.
     Эти  хреновины  вживляют  в  мозг  каторжникам,  понимаешь,  всем,  кто
попадает  на  зону.  Его можно блокировать извне. Но я не мог этого сделать.
Седой.  Не  мог! Я был простым заключенным, осужденным на медленную смерть в
гиргеиской  подводной  каторге,  я был рабом, тягловой скотиной... Но у меня
имелся  кривой  и ржавый гвоздь. Ты та-мх, наверное, и в глаза не видывал...
а у меня был. И вот
                                                                         167

     этим  гвоздем,  -  Цай  вздохнул  тяжко,  будто припоминая прежнее, - я
разодрал  себе  кожу  на лбу, потом мясо, мышцы, они там есть, Седой, можешь
мне  поверить,  потом  я ковырял череп, я целую неделю дырявил свой череп, и
терпел,  терпел.  Седой.  И  я  его  продырявил!  Я  выковырял  из мозга эту
хреновину! Понимаешь?
     Крежень  приторно  улыбнулся,  растягивая  толстые  губы, изуродованные
шрамом. Закивал.
     - Нет, ты меня не понял, - заключил Цай.
     И отвернулся.
     В  эту  минуту  в отсек вползала студенистая гадина, козел-надзиратель,
хозяин  сгустка  или  черт  его  знает кто, Цай так и не разобрался. Он знал
только,  что  на  станции  эта  гадина единственная, других нет. И знал, что
Седой  по  четыре часа в сутки просиживает в соседнем отсеке с этой гадиной.
А  еще  он  знал,  что  она... что она не совсем то на самом деле, чем может
показаться,  и  нечего смотреть на эти змеящиеся полупрозрачные щупальца, на
содрогающееся  в  судорогах  брюхо,  на  вислую морду с хоботом. Тут другое,
совсем  другое!  И  он  с  этим...  Цай ощутил, что пора. Цай созрел. Они не
знали,  что он нутром чует силовые линии черных полей, что он видит их и что
он  знает,  когда  гадина  проползает  в  пустоте  между  ними, когда она не
защищена оттуда. Вот сейчас она подползет к плахе, еще немного...
     Пора!
     Цай  резко  развернулся  к  Седому  и  молниеносным  ударом в солнечное
сплетение  отключил  двуногого  холуя.  Он  бил  одним  лишь своим уродливым
скрюченным костистым пальцем. После такого удара не все приходили в себя.
     Крежень  сполз  по  стенке  вниз,  разинул  рот,  но глаз не закрыл. Он
умирал  от  боли, задыхался, не мог шевельнуть ни рукой, ни ногой. Но он все
видел.  Маленький  уродец  рысью бросился на студенистого. Это был натиск не
человека,  но  зверя.  Десять щупальцев вскинулись вверх, обвили наглеца. Но
было  поздно:  карлик  всеми  своими  когтями,  а  заодно  и зубами впился в
полупрозрачную  голову  гадины,  в выпуклый затылок - он в считанные секунды
разорвал  ее,  выхватил  что-то  маленькое, извивающееся. И отпрыгнул назад.
Огромные   и   мощные  щупальца  не  помешали  ему,  они  обвисли  тряпками,
перерубленными канатами.
     - А вот теперь ты поймешь. Седой! - злобно прорычал Цай ван Дау.

168

     Он  был  вне  себя,  он  весь трясся, отвратительное лицо его заливала,
залепляла  омерзительная  жижа,  будто  кто-то  с размаху ударил его большой
медузой.  Зубы  у  карлика  выбивали дробь, ноги дрожали. Чувствовалось, что
этот  отчаянный  прыжок  дался  ему  чудовищным  усилием над собой. И все же
больные   и  кровавые  глаза  его  сияли,  лучились,  несказанной  радостью,
счастьем.
     В  корявой  трехпалой  руке,  сжимая  когтями тонкое желтое тельце, Цай
держал  червя  с круглой прозрачной головкой и красными злобными глазенками.
Он пытался раздавить его, но ничего не получалось, червь не поддавался.
     И  тогда  Цай ван Дау, наследный император и рецидивист, сунул его себе
в  рот.  Острые  желтые  зубы сомкнулись, захрустели, заскрипели, посыпались
крошащимися  обломками  с  губ. Из раны на лбу вытекла струйка густой черной
жижи.  Глаза  вылезли  из орбит, налились кровью еще сильнее. Он даже присел
от  напряжения...  и вдруг с хрипом, со стоном, с животным воплем облегчения
выплюнул   себе   под   ноги,   прямо  на  серый  пластик  пола  откушенную,
передавленную  головку с вытекшими глазами-клюквинами. Выплюнул, поглядел на
нее  полминуты  и  с  яростью  ударил по ней каблуком. Он сделал то, чего не
могло  сделать живое существо, чего не смог бы сделать обычный землянин - он
убил червя, выдранного из мозга еще недавно всесильной гадины. Убил!
     И молча уставился на Седого.
     - Понял?!
     Говард  Буковски  молчал.  Он знал, что обречен. Он мог дурить и водить
за  нос  своих  соплеменников.  С  этим  уродом  так  не получится, нечего и
пытаться. Все! Можно позабыть про воплощение...
     Карлик  Цай  медленно подошел к сидящему возле стены Седому. Еще минуту
назад  у  него  было страстное желание бить этого негодяя, подонка, выродка,
терзать  его,  наслаждаясь  стонами,  воплями,  визгами.  Теперь все куда-то
под-евалось,  пропали  все  желания,  утихли  страсти.  И  осталось  ясное и
четкое,  даже холодное какое-то понимание, что надо выполнить дело до конца,
надо.
     - Ну, что. Игрок? - тихо спросил он. - Кончилась игра?
     Крежень  сделал  отчаянную  попытку  встать:  засучил  ногами, заелозил
расползающимися руками по полу, выпучил
                                                                         169

     полубезумные  глаза, подбородок его затрясся еще сильнее, губа обвисла,
слюни потекли вниз. Но он ничего не мог сказать.
     - Кончилась!  -  поставил  точку  Цай.  -  И  ты проиграл. Он подоше