торпедами,  снарядами,  ракетами, дельта-фанатами, жгли огнем, плазмой, жгли
излучениями  и  лиловыми  сгустками, про которые они знали лишь одно, не дай
Бог  попасть  в  такой!  Били  четырнадцать  часов  без передыху! Из дьф, из
провалов  и  воронок  вздымался  к  черному  небу  черный жирный дым - будто
тысячи  вулканов  чадили  во  мрак  ночи.  Расползающиеся  густые перья дыма
парили  над  котловиной,  опадали  грязной сажей на бывшее океанское дно, на
отмели,  рифы,  пики,  хребты.  Но  ползла изнизу страшная шевелящаяся жижа,
ползла,  и не было ей конца - сама измученная, истерзанная и униженная Земля
выдавливала  из  своего нутра миллиарды миллиардов черных трясущихся, алчных
пауков.  И  уже не сажа и дым заполняли котловину - как в прилив поднимались
черные,  густые,  живые  воды,  заполняя  собой  глубокие  впадины и впадины
поменьше,  доползали  до мелководий, тянули черные дрожащие языки к берегам.
Это было по-настоящему страшно.
     - Пора  отчаливать!  -  прохрипел  наконец  выдохшийся,  измотанный  до
полусмерти Кеша.
     - Не-е-ет!!! - засипел в ответ Хук.- Победу мы не упустим! Нет!!!
     Он   был   в   полнейшем  безумии.  Он  весь  трясся,  дергался,  глаза
лихорадочно  блестели и не могли остановиться на чем-то одном. Он метался по
рубке  висящего  над  паучьим  океаном  корабля,  рвал  на груди комбинезон,
скрипел зубами, ругался и бледнел все больше.

356

     - Ну,  хватит! - решился наконец-то Кеша. И уже хотел было дать команду
на взлет.

              Но Хук вышиб его из кресла, пнул ногой. Заорал:

     - Трус! Предатель!! Гад!!!
     Кеша  промолчал,  не  полез  в драку. Он видел, что Хук Образина совсем
спятил.  Ему  было  даже  жаль  этого  заморыша, так и не вернувшего прежней
десантской  стати,  истрепавшего  себя  по жизни. Победа! О какой еще победе
можно  было  говорить!  Они  расстреляли  весь боезапас звездолета. А пауков
стало  больше,  и  они  теперь  выжрут  всех зародышей, всех троггов по всей
планете.  И  старая  Фриада увидит своими глазами, как убивают ее надежду...
не  только  ее.  Хар  лежит поленом, недвижно и тихо, но он все передает, он
будет  верен  королеве  до  последнего часа. Кеша сидел на полу и видел, как
Хук бьется головой о спинку кресла, слышал, как он рычит, хрипит.
     Хука  надо  было связать. Иннокентий Булыгин не успел этого сделать. Он
только успел подумать... Но было поздно.
     - Твари! Падлы!
     С   бешенным  ревом,  багроволицый  и  безумный  Хук  Образина  влез  в
скафандр,  схватил  в  обе  руки по бронебою и, истерически, зловеще хохоча,
бросился в мембрану люка.
     Надо  было  бежать  следом,  но  Кеша  знал, бесполезно, он плюхнулся в
кресло,  врубил  обзорники,  настроился на выскользнувшую из рубки фигуру. И
только  тогда понял: Хук так и не смог поверить, что дело проиграно! что это
полное поражение!
     Кеша  видел, как из шара вырвался во мрак земной ночи черный бутон, как
он  замер  над  бескрайним,  черным, шевелящимся океаном, как откинулись два
выносных  сегмента,  как выскочил на несущую плоскость безумный Хук Образина
с бронебоями.
     - Вперед-е-ед!!! - оглушительно прогрохотало из динамиков.
     Хук  выстрелил дважды из обоих стволов - ослепительные молнии разорвали
жуткую  темень.  После  этого  он подался назад всем телом, будто решаясь на
что-то  роковое,  и  ринулся  вниз,  беспрестанно  паля в шевелящуюся черную
жижу.
     - Впере-е-ед!!! - донеслось снизу. И все разом стихло.
                                                                         357

     Хук  исчез,  будто его и не было. Он не нашел сил поверить в поражение.
Он так и умер - победителем.
     Иван  сам готов был броситься вслед за несчастным. Иван все понял - так
было  и  раньше,  так было и всегда: мало кто из их десантной братвы доживал
до  старости,  половина  погибала,  другая  -  сходила с ума, в этом была их
участь. Вот и Хука не стало. Кто следующий?!
     Три  дня  он  не  пользовался  своим  чудесным  даром, бродил по темным
дебрям Священного леса. Потом он сказал сам себе - хватит!
     И  в лунном сиянии безлунной ночи пред ним вырос седовласый волхв. Лицо
у  него  было  старое  и усталое. Иван понял, почему. Они отдавали все ему -
свои  силы,  умение, знание, веру, жизнь. И они умели уставать, стариться...
он  как-то  не  думал  раньше об этом, а сейчас сердце вдруг сжалось. Они не
жалели  себя.  И  он  не  жалел  их.  Так и бывает, сильные и мудрые не ищут
жалости.
     - Вот теперь ты готов, - сказал волхв.
     Иван склонил голову.
     И Священный лес пропал.
     Он   стоял  в  поле  под  синим  небом  и  белыми  пушистыми  облаками.
Старик-священник,  батюшка, глядел на него подслеповато и грустно, будто они
не  расставались.  И  Иван  понял,  что  спор  их  стародавний и бесконечный
окончен,  что  никогда  они  уже  не  будут  говорить  о  месте человека и о
звездах, обманчивых и далеких.
     - Тебе пора. Иди! - тихо сказал батюшка и пригладил седые волосы.
     - Куда? - спросил Иван.
     - На  Землю,  куда  же  еще,  -  старик улыбнулся потаенно и ободряюще,
будто  провожая близкого своего на битву или в последний тяжкий путь, - иди,
она ждет тебя!

358


ПРЕОДОЛЕНИЕ ЧЕРТЫ

     Часть четвертая

     Земля - Зангезея. 2486-й год.
     Горечь  утрат  лишает веры. Судьба не бьет один раз - нанесла удар, жди
другого,  третьего...  последнего.  Иногда и первый может стать последним, и
счастлив  тот,  кто  не  выдерживает его, уходит в миры лучшие - подальше от
утрат,  горечи,  ударов  судьбы  и  ожидания. Но закрыты радужные двери иных
миров   для  стойкого  и  выносливого.  Ему  нечего  ждать  от  грядущего  и
неведомого,  ему  суждено познать и рай и ад еще в земном пути своем. И идет
он   сквозь   утраты,   и   каждая  новая  больнее  прежней,  и  горечь  уже
невыносима... а он все идет, ибо верит.
                                                                         359

     Завидуют  избранным  званные  и праздные, люто, тихо и упорно завидуют,
растравляя  пылающую  в  черных душах гордыню, видя внешнее и не желая знать
сокрытого.  Много  их,  званных! Много ждущих и алчущих, простирающих руки и
жаждущих  объять  ими  все  зримое.  Много  ищущих  тронов и венцов, славы и
почестей,  богатств  земных  и  власти.  Но нет среди них готовых подставить
плечо  под  тяжкий крест , и пойти в гору в граде насмешек и плевков, пинков
и  ругани.  Много берущих. Но мало дающих... И приходит время бури, приходит
день,  когда не остается в тленном мире героев и богов, когда все роздано, и
все  свершено, и остались только берущие, алчущие, жаждущие, готовые пожрать
друг   друга,   растерзать,  спихнуть  в  пропасть,  утопить  в  собственных
нечистотах  -  таковы  они  есть,  таковы  были,  незримые  среди  дающих  и
созидающих,  но  оставшиеся одни будто в наготе. И приходит сила, питавшая и
напоявшая  их  извечно,  и  дает  алчущим  и пожирающим их истинное обличие,
достойное  их - и ужас спускается на землю. Нет уже ни судьбы, ни ударов ее,
ни  утрат,  ни горечи - есть кишение алчущих и изжирание кишащих кишащими. И
лишь  лишенный  разума  и  глаз обвинит незримую силу за то, что дала видеть
прежде  невидимое  и  тайное  сделала  явным  -  ибо слепа та сила, страшна,
жестока,  но  не лжива она, подносящая зеркала к пожирающим друг друга. И не
в  ней  вина,  не в ней беда, всесущей и сокрытой до времени, но извечной. А
лишь  в  них, берущих друг от друга и изгрызающих себе подобных, ненавидящих
и  преисполненных  черной  зависти,  двуногих и разумных до времени бури, но
обращающихся в червей и змей с уходом созданных по Образу и Подобию.
     Достойны  ли  спасения  губящие  себя?  Никто  не  знает  ответа...  Но
истекает  все  дальше  от  огонька  мерцающей  свечи  еще  один  из миров, и
приближается,  тесня Свет, грозя загасить свечу в Черной Пропасти, ползущая,
неотвратимая,   извивающаяся  бесконечной  змеей  Черная  Черта,  пожирающая
вселенные,  пристанища,  преисподнии и океаны смерти, пожирающая свет и тьму
и  само Мироздание, черта незримая и неосязаемая, проходящая в душах людских
и  убивающая  их,  вытесняющая  из  душ мерцание свечи, погружающая во мрак,
губящая.  Есть  ли души у обретших свой истинный облик? Есть ли они у червей
и  змей?!  Оберегающий  Свег  не  задает  себе  вопросов, ибо раз поддавшись
сомнению и презрев недостойных, начинает уподобляться

360

     им  сначала в малом, потом в большом, а потом и ползет уже червем среди
червей.  Избранный  вершит  труд  свой.  Несет  крест, снося удары, тяготы и
утраты,  снося  все  и  терпя,  превозмогая тернии на пути своем. И если он,
познавший  на  земных  дорогах  и  рай,  и  ад,  прошедший через мытарства и
страдания,  не  теряет  веры,  крест его тяжкий обращается мечом праведным и
разящим.
     Олег  потихоньку  привыкал  к  своему  новому положению, к неизменности
тела,  к  черной земле внизу. Первое время у него было такое ощущение, будто
его  посадили  в  каменный  мешок без окон, без дверей. И мешком этим был он
сам.  Человек!  Обычный,  смертный человек. И нечего дергаться, мало ли чего
было,  мало  ли,  что  он  мог  десять  раз  в  минуту  поменять обличие и в
бесконечной  цепи  воплощений  и  перевоплощений  властвовать над покорной и
жалкой  биомассой.  Это  все  в  прошлом. Зато он кое-что и обрел. Никогда в
голове  не  было  столь ясно, а в груди столь легко. Прежде и днем, и ночью,
всегда  что-то  маленькое, шевелящееся давило в затылке, копошилось, грызло,
кусало,  не давало покоя и отдыха, изнуряло и влекло куда-то помимо его воли
-  он  почти  свыкся  с  ним,  терпел, и только сейчас понял, что такое быть
по-настоящему свободным. Олег привыкал быть человеком.
     Ивановы  друзья  встретили  их не слишком радостно, встретили буднично,
как  еще  двоих обреченных, пришедших, чтобы умереть вместе с ними - радости
было  маловато.  Гуг Хлодрик похлопал Олега по плечу, предложил выпить рому.
Олег  покачал головой. Говорить было в общем-то не о чем. И они разошлись по
своим   кораблям.   Алена  сразу  поняла,  кто  тут  главный,  кому  следует
подчиняться  и  чьи  приказы  выполнять,  без  этого  никак  нельзя. Она при
расставании  строго  поглядела  на  сына. И тот не стал перечить, хотя ему и
самому  хотелось  пожить  своей  головой.  Да,  видно,  короткие дни шальной
свободы  перехода  от  Пристанища  к  Земле  миновали и пришли будни... Одно
Олега  не  устраивало:  их обреченность, они все как один, все до последнего
собирались  умереть здесь, на Земле. Олег совсем не хотел умирать. Он только
народился  на свет после бесконечного блуждания в потемках Пристанища, зачем
ему умирать?!
     Они  с  Аленой  пролетали на своем шаре над поверженной в прах Россией,
когда она вдруг сжала его локоть - сильно, до боли, и прошептала:
                                                                         361

     - Он там!
     - Кто? Где? - не понял Олег.
     - Иван!
     Огромный   шар,   будто   Луна,   нависшая   над  черными  обледенелыми
московскими  развалинами,  замер  в  мрачном  небе.  Мертвый  город. Мертвая
земля. Здесь не было даже нечисти, только тлен и прах.
     - Он  там!  -  повторила  Алена.  -  Видишь?!  Олег с трудом рассмотрел
что-то  поблескивающее  неярким блеском среди черноты, гор пепла и провалов.
Локаторы  и  щупы ничего особенного не показывали, скорее всего, мать просто
устала,   ей   мерещилось   желаемое,   мерещилось   от  перенапряжения,  от
бесконечной  нервотрепки,  переживаний,  страхов... только сейчас он начинал
понимать,  что ей пришлось вынести, будучи обычной смертной, в Пристанище...
ведь  она  не  была  ни  оборотнем, ни зургом, она прожила вечность в аду! и
осталась  двадцатипятилетней!  Нет,  лучше  не вспоминать, лучше не думать о
прошлом!
     - Живо полезай в бот, и вниз!
     - Может, лучше врезать из силовых?! - засомневался он.
     - Я тебе врежу!
     Алена  поднялась  из  кресла,  юная, стройная, прямая. Теперь она точно
знала - он там, сердце не обманешь. Он обещал вернуться. И он вернулся!
     - Не теряй времени!
     Своды  были  бесконечно  высоки.  Лишь  две  свечи  горели под ними. Но
служба,  бесконечная  служба во спасение заблудшего люда земного шла в Храме
Христа Спасителя.
     Под  иконами  стояло  человек  двенадцать,  не  более, стояли высохшими
мощами,  тенями,  колеблющимися  в  неровном  свете свечей. Служка подошел к
Ивану.  Вытаращил запавшие, горящие болезненным огнем глаза. Он еле держался
на  ногах,  изможденный  и бледный. Тонкая желтая кожа обтягивала скулы, губ
не было, один провал рта.
     - Ты?! - изумленно вопросил служка.
     - Как видишь, - ответил Иван.
     Еще  минуту  назад  он  стоял  под  синим  небом Старого Мира. И вот он
здесь...  В  этом невидимом и неприступном граде Китеже. Служба идет, но как
мало их осталось!
     - Почитай,  все  померли, - сказал служка, словно угадав Ивановы мысли.
И добавил с недоумением и почти ужасом: - А тебя ничего не берет.

362

     - И не возьмет! - подтвердил Иван.
     Отсчет  времени  прошел,  и  теперь  он  не мог медлить. Без суеты, без
спешки,  без  торопливости  ему  надлежало исполнять свое дело. Пора! Долгие
годы  он  искал,  мучился,  строил  планы, сам разрушал их, шел в потемках и
снова  искал  выхода,  искал  ответа...  Теперь  он  знал,  что  ему делать.
Совершенно  точно  знал.  И  уже  никто  и  ничто  на  свете  не  могло  его
остановить.
     - Прощай! - сказал он, направляясь к огромным дверям.
     - Стой!  Нельзя  туда!  -  забеспокоился  служка,  кинулся за Иваном. -
Погибнешь ведь!
     Иван   ничего   не   сказал,  только  обернулся  на  ходу  и  улыбнулся
изможденному человеку с горящими глазами.
     Он  вышел  во  мрак  и  темень,  в  стужу  ледяной  мертвой  пустыни  -
безоружный,  беззащитный,  в  грубой  серой рубахе с расстегнутым воротом, с
развевающимися  по  ветру  русыми  волосами,  прямой,  сильный,  всемогущий,
воплощающий в себе всех живших на этой земле россов.
     Он  видел огромную луну-шар, висевшую высоко в небе. И он все уже знал.
Он ждал.
     Какая-то  безумная  шестиметровая  крылатая,  восьмила-пая,  зубастая и
шипастая  гадина  с  истошным  ревом бросилась на него из-за развалин черной
зубчатой  стены.  Но не долетела двух метров... Иван даже не коснулся ее, он
лишь  вскинул  руку - и гадина рухнула замертво, только земля вздрогнула под
многопудовой тушей.
     Бот  опустился  метрах  в  двадцати  от  Ивана.  Из него выскочил сын -
растерянный  и обрадованный. Иван еще раз поразился, как Олег похож на него!
невероятно! правда, лет на двадцать моложе, но копия!
     - Отец!
     Иван  обнял  сына,  прижал  к  себе.  Сердце  дрогнуло  в  предчувствии
непонятного  и страшного. Но он отогнал тревоги. Он собственным телом ощущал
сыновнее  тепло.  Это  они  с Аленой спасли своего единственного, изгнали из
него бесов. И теперь он поможет им.
     - Мать ждет, - сказал Олег.
     - Да, я знаю. Пойдем.
     Алена встретила его со слезами на глазах, вцепилась в кисти рук.
     - Не пущу! Никуда больше не пущу!
                                                                         363

     Иван  не вырывался и не говорил ни слова. Он сам бьи готов разрыдаться.
Он  сам страстно, неистово желал остаться с ней, с любимой, ничего не видеть
вокруг,  никого  не  замечать,  наслаждаясь долгожданной близостью и покоем,
которого  они  так и не обрели. Обретут ли когда-нибудь? Может, да, а может,
и нет. Во всяком случае, не сейчас.
     - Нам пора, Алена! - сказал он ей шепотом, на ухо.
     - Нам?!
     - Да.  Не  грусти.  Мы  скоро  вернемся.  И  не  лезь  в пекло за этими
головорезами  -  и  Дил, и Гуг Хлодрик ищут смерти... а ты должна жить. Ведь
мы вернемся!
     - Правда?  - Алена вытирала слезы. Она уже не держала Ивана. Она верила
ему и все понимала.
     - Правда! - ответил Иван.
     В  правительственных  катакомбах  Сихана  Раджикрави не оказалось. Олег
облазил  все  закоулки,  но  так никого и не нашел. А Иван сидел у экранов и
смотрел   сквозь   смежающиеся   веки,  как  трехглазые  добивают  последних
смельчаков.  Он  мог  выйти туда, наружу, и остановить монстров, оставить от
них  мокрое  место.  Но  это  ничего  бы  не  изменило, это лишь продлило бы
затяжную  и  кровавую  агонию - водопад не усмиришь подставленными ладонями,
даже   если  их  тысячи,  и  лесной  пожар  не  забросаешь  сухими  ветками.
Затаптывать надо первый язычок пламени. Затыкать - источник темных вод.
     И  все  же  братва  не  сдавалась,  дралась  лихо.  Тут  и там валялись
уродливые   трупы   негуманоидов,   воинов   Системы.  Бесшабашная  Зангезея
продержалась  долго.  Дальше  самого  Синдиката, от которого давно уж и след
простыл.  Но  всему  приходит  конец...  Нет!  Так  нельзя!  Иван  собрался,
уставился   на   серебристый   шар,  из  которого  перли  ордой  трехглазые,
представил  его  сгустком  мерзости и грязи, сдавленной, сжатой с чудовищной
силой,  спрессованной  в  этот  сферический объем... надо только высвободить
его,  лишить  оков, обессилить "силу"... вот так! Шар разорвало, будто в его
внутренностях  было  заложено  с  десяток  термоядерных  бомб. Океан пламени
залил  обзорные экраны, выжигая с поверхности Зангезеи всех подряд: и правых
и виноватых, и героев и трусов, и монстров и людей.
     Иван скривился. Слаб человек. Опять он не выдержал. А что толку?!

364

     А толк был. Голос Первозурга прозвучал из-за спины недовольно и
     хрипло:
     - С чем пожаловали?!
     Иван  не  обернулся.  Он все понял: Сихан следил за ними, он был где-то
неподалеку,  подглядывал,  подслушивал,  боялся...  да,  именно  боялся,  он
теперь  всего  боится  - он! полубог! творец! - а этот дурацкий взрыв просто
переполнил чашу его терпения. И все равно, прежде следует здороваться.
     - С  добром,  Сихан, - сказал гость, -будь здрав! Первозург не ответил.
Он ждал.
     - Я выполнил свое обещание, - все так же тихо выговорил Иван.
     - Неправда!
     - Я убил оборотня!
     - Он здесь, в катакомбах!
     В  это  время Олег вынырнул из потайного люка, ведущего в нижние ярусы.
Да  так  и  замер  с  раскрытым ртом, глядя на высокого сухопарого старика с
темным, почти черным лицом и светлыми глазами.
     - Вот он! - закричал Первозург.
     - Да,  это  мой сын, - спокойно пояснил Иван, - он такой же человек как
и я. Ты можешь убедиться в этом. Оборотень мертв!
     - Ты  сохранил свое детище... - как-то опустошенно и безвольно протянул
Сихан  Раджикрави,  ему  не  надо  было  убеждаться  в  чем-то, он видел все
насквозь,   знал,  что  Иван  не  врет.  Но  ему  было  трудно  смириться  с
неизбежным. - Ты сохранил свое детище... но ты хочешь, чтобы я убил свое?!
     - Да! - твердо сказал Иван. - Ты дал слово!
     - Слова  -  воздух,  дым,  они ничего не стоят. Ты был дорог мне, я все
помню,  ты  спас  меня  тогда...  другой  не  стал  бы рисковать жизнью ради
дряхлого  старца,  другой на твоем месте, Иван, даже не стал бы раздумывать,
и  меня  бы  давно не было на этом свете... - Сихан Раджикрави говорил очень
медленно,  будто  каждое  слово  весило  по  тонне,  он  говорил  с  трудом,
выдавливая  из  посиневших  губ  тусклые  и  сиплые  звуки,  - я должен быть
благодарен  тебе,  и  я  благодарен...  Но  мне  проще  убить  тебя, Иван. И
этого... тоже. Гораздо проще!
                                                                         365

     Он  не  встал  с  кресла-Он  лишь  поднял  голову  и уставился на Ивана
пронизывающим  тяжким  взором.  От  этого  взора  сердца  смертных  сразу же
переставали  биться,  наступало  удушье,  жуткая  смерть, это был взор самой
костлявой.  Но  гость  смотрел в его глаза... и не думал умирать, он даже не
изменился  в  лице.  И тогда Первозург собрал всю свою силу, способную сжечь
целый  мир,  обратить в пепел тысячи восставших против него, он