апоминала о себе. Пока.
     Он  проснулся сразу. Не  было ни полусна, ни дремотного оцепенения. Его
словно выбросило из небытия  в  жизнь. Не одеваясь, не  вытираясь,  он почти
бегом полетел  в  рубку.  На  миг замер  перед  сенсопультом. Включил полную
прозрачность. Капсула шла полным ходом к цели. Ее программа работала.
     И снова он, совершенно голый, беззащитный, висел посреди Черноты. Падал
в  Пропасть.  Прозрачность  была  абсолютной.  Она  давала  полное  ощущение
Пространства.
     Она  пугала. Она  убивала.  Редко кто  из космолетчиков  пользовался ею
полностью. Иван был тем редким исключением  -- он оставался самим собою и на
теплой Земле и в ледяном Космосе. Он любил и Ее, и Его.
     Любил.  Но  это  был не тот Космос, не его Пространство. Оно было иное,
чужое. Он увидел  это  сразу. Пустота была густой, вязкой, она таила  в себе
столько всего,  что сердце сжималось в нехорошем  предчувствии. Пустота была
колдовской.  Иван сразу понял это. И он понял еще  одно -- капсула не летела
сама, не мчалась по своей и его воле, нет! Ее притятвало каким-то колдовским
магнитом, ее всасывало колдовской силой в омут неведомого.
     Иван пристально всмотрелся вперед, в невидимую еще цель, в Пустоту. И в
глазах его стало зелено -- зелено той вязкой  пугающей предобморочной жуткой
зеленью, которая сулит лишь одно... непробуждение.
     Он с  силой сжал виски.  Заставил себя оторваться  от Пустоты. Да,  это
дьявольское логово! Это лежбище Смерти! Зачем он дал согласие!  Они  обрекли
его! Они все знали -- и все равно обрекли!
     Он  никак  не  мог  вспомнить событий последних недель, дней. Их  будто
вытравили из  его  памяти. Только эта странная встреча после "дикого пляжа",
только отдых после Гадры... Но ведь было что-то еще. Точно -- было!
     Он силился вспомнить, но не мог. Наваждение! Морок!
     Сон  наяву!  Три  Дня  подготовки,  эти  спешные  три  дня  он  начинал
вспоминать.  Суета!  Все  суета  сует  и всяческая  суета! Нет!  было что-то
важное,  главное! Он  как-то машинально провел рукой по груди, будто пытаясь
нащупать привычное, знакомое, свое... Но ничего не нащупал,
     и даже не смог понять, что -- что там должно было быть.
     Нет! Так яельзя1 Иван сосредоточился, прогнал из годовы все лишнее, все
ненужное.   Не   время  рефлексовать*  Мало   ли  что   может   привидеться,
прислышаться.  Особенно тут,  в проклятом месте, в секторе смерти... Да,  он
уже  вошел в этот  сектор  -- слева от него,  всего  в  трех  метрах,  слабо
пульсировал красный индикатор, утративший мгновение назад прозрачность.
     Капсула пересекла незримую границу.
     Вот он -- сектор смерти!
     Иван ожидал чего-то необычного, страшного. Но ничего не происходило. Он
по-прежнему висел  в  жуткой Пропасти Мироздания и одновременно стремительно
падал в нее. Он чувствовал  нутром -- здесь  нет  того, привычного, времени.
Здесь не XXV-ый век от Рождества Христова, не 2479-ый год, и никакой другой.
Здесь все свое, в  том числе  и время. Ему  захотелось немедленно  отключить
прозрачность, замкнуться  в объеме, зримом объеме капсулы как в крепости. Он
еле сдержал  себя -- нельзя поддаваться  нахлынувшему ужасу,  нельзя!  Иначе
конец! Теперь он  ясно видел  очерченный посреди вековечной  Тьмы коридор --
полыхающий  мрачной колдовской зеленью туннель... Куда? Кто знает! Ни одному
человеку не удавалось до сих пор выбраться из Того мира.
     Ничего  нельзя  было  объяснить,   все  это   не   поддавалось  земному
материалистическому анализу. Здесь царили  свои  законы.  И  понимание этого
приходило с самого начала. Индикатор сверкал малиновым подмигивающим зраком,
предупреждал. Но что  толку предупреждать об опасности того, кто сам идет ей
навстречу.  Иван до боли в глазах вглядывался в неизвестность. И видел  уже,
что никакого туннеля-коридора нет и  не было, что все наоборот, что  капсула
капелькой  живой дрожащей  ртути  течет  по  мрачной  поверхности: мохнатой,
дышащей, живой.  Да, он висел совершенно  один в этом Живом  Пространстве  и
одновременно тек с этой капелькой,  видел ее со стороны. Такого нельзя  было
вынести! Рассудок отказывался принимать всю эту дьявольщину!
     --  Ничего!  --  проскрипел  Иван, почти  не разжимая  губ. --  Нечего!
Разберемся!
     Он  уже  собирался погасить  прозрачность.  И  вдруг, без  всякой на то
причины, ясно осознавая,  что это психоз, бред, бессмыслица, ощутил -- сзади
кто-то есть. Нервы!
     Проклятые  нервы! Это  надо  же  так  взвинтить  себя!  Иван  был готов
собственными руками, превозмогая боль, вы
     рвать из себя эти чертовы нервы. Но он не давал воли чувством, он давил
порывы, он  выдерживал то, от чего обычный земной человек  давно бы сошел  с
ума.  Там нет  никого!  Там  не может  быть никого!  Капсула  неудержимо,  с
немыслимой скоростью несет его вперед -- к загодочной планете Навей. Все что
позади -- это лишь пройденный путь, пустота, там только пустота.
     Иван медленно, словно в тяжелом сне обернулся.
     И он не ошибся.
     Прямо  на него,  в упор, с расстояния  в пять-шесть метров смотрели два
знакомых  напоенных жгучей  злобой  глаза. Были  они  воспаленно-красными, с
бездонными зрачками и  наползающими сверху  бельмами. Он сразу  вспомнил эти
глаза. Он их видел там, над хрустальным полом, в лиловом полумраке.
     И лицо было тем же, старушечьим, изможденно-древним, перекошенным то ли
страданиями, то ли  ненавистью. Лицо было  огромным,  светящимся  нездоровой
желтизной. Верхняя  губа, растрескавшаяся, морщинистая,  была покрыта редким
рыжим   пухом,   она   подрагивала,   приоткрывая    желтые   поблескивающие
нечеловеческие зубы.
     Первым  движением  Иван  вскинул  руки вверх, ожидая нападения, защищая
себя.  Но  тут  же   опустил  их,   расслабился.  Гипнограмма!  Это  обычная
гипнограмма, и  ничего более! Он в  зоне гипнолокационного давления.  Ничего
этого нет! -- уговаривал его разум. Есть! -- жгли нелюдским огнем  глаза. --
Кто ты? Зачем ты здесь?! Чего ищешь?! Смерти?!
     -- Ты найдешь ее! --  неожиданно  громко  пророкотало  со  всех сторон,
будто по этой безмерной  пустоте были развешаны тысячи динамиков. И еще раз,
но уже иглою в мозг, беззвучно, пронзительно четко: -- Ты найдешь ее здесь!
     Цепенея от ужаса,  Иван стал шарить  по  телу,  отыскивая что-то, очень
нужное,  необходимое,  спасительное. Он  не  мог  совладать  с  собой,  руки
тряслись, ноги подгинались... и только когда он ненароком смахнул пот со лба
судорожно сжатым кулаком, понял: он же у него в ладони, вот он -- Кристалл!
     Иван  взметнул  вверх  руку,  полуразжал  пальцы  --  сквозь  них  чуть
сверкнуло голубоватым блеском, Кристал светился, играл бликами.
     -- Сгинь! -- выкрикнул Иван в исступлении. -- Сгинь наваждение!
     Кровавые глаза  полыхнули огнем, скрылись под бельмами, морщинистый рот
ощерился в еле приметной улыбке. Тяжелая узловатая, будто свитая из земляных
корней рука с  черными  звериными когтями выскользнула из непомерного рукава
балахона, потянулась к  его горлу.  Это было страшно! Этого  вообще не могло
быть... Но рука, сжимаясь и разжимаясь,  словно  уже сдавливая хрупкую живую
человеческую плоть, тянулась к беззащитной шее  -- Иван стоял как вкопанный,
он еще не вжился в  этот мир, он не мог понять его законов,  он просто был в
нелепой  и  смешной  растеренности.  Фантастическая   реакция   и   отменное
самообладание тысячи раз спасали его в ситуациях значительно более жутких --
и на коварной Гадре, и  в гиргейских подводных лабиринтах... Но тут было все
не так. Это все было запредельным.
     Колдовским!
     Страшная рука дотянулась до его горла...
     И прошла насквозь.
     Наваждение исчезло.
     Только скрипучий старческий смех эхом прокатился по рубке.
     Ничего не было.
     Иван  с силой сдавил переносицу. Сволочи!  Гады! Они все знали! Все! Но
теперь поздно сокрушаться, поздно.
     Теперь обратного хода нет.
     Он отключил прозрачность. Опустился в кресло пульта, застыл  молчаливой
оканемевшей статуей. Пси-датчики Большого Мозга  капсулы подавали информацию
прямо в мозг. До цели тринадцать часов двадцать две минуты семь секунд хода.
Готовность полная. Защита на пределе. Агрессивность среды близка к норме, но
присутствуют неопределимые флуктуации  непонятного  происхождения.  Иван  не
пережевывал по  отдельности  согни, тысячи данных,  показаний, поступающих в
его  мозг,  он  был  профессионалом,  он  видел  всю  картину  в  целом... И
одновременно думал о множестве вещей. Наваждения?!
     Дай-то   Бог,   чтобы   все   эти   чудеса    оказались   наваждениями,
галлюцинациями, гипнограммами! Ему не привыкать! Ведь  в Осевом ПроЬтранстве
во время  перехода творилось и не такое, там вообще был Ужас, помноженный на
Ужас. Сколько раз он  ходил по Осевому, сколько раз он умирал и возрождался.
Но он  всегда  помнил, всегда  силой  заставлял  себя  помнить,  что  Осевое
населено призраками,  что  там  нет  яви,  там  только  наведенная нежить --
фантомы взбаламученного подсознания. Он слы
     хал о секретном  проекте  в Осевом.  Даже говорил как-то с  ребятами из
Внепространственного отдела. Они  показались ему сумасшедшими, начитавшимися
романов ужасов, колдовских преданий, свихнувшимися на мистике.
     Иван, прошедший тысячи  миров, повидавший такое, о чем  и помыслить  не
мог обычный землянин, не верил ни единому слову, он не поверил Эдмону Гарту,
одноглазому паралитику, два с половиной года болтавшемуся  в Сквозном объеме
Осевого  Пространства.  Тот  сказал,  что  из  сорока  трех  поисковиков  за
последние семь месяцев погибло тридцать восемь. Он не мог поверить -- такого
процента смертности просто не могло быть! Но Гарт не врал. После всего,  что
с  ним  случилось,  он  разучился  лгать,  шутить.  Он  жил в  уединении,  в
насильственном  уединении,  ведь всех  этих  смельчаков  тут  же  подвергали
изоляции  --  люди не  должны были знать ничего, абсолютно  ничего! Это  для
Ивана не существовало барьеров и  запретов, да и то-- пока  на него смотрели
сквозь  пальцы,  памятуя  о  прежних  заслугах,  не  решаясь  связываться  с
десантником-смертником.  Иван  уже  давно   был  вне  закона,  над  законом.
Немудрено, что  последние годы он постоянно ловил на  себе странные, тяжелые
взгляды, его обкладывали  со всех сторон, кому-то он  очень  мешал. НR его и
боялись. Его  могли  убрать, но  заменить его было некем. Проклятое  Осевое!
Неужели все  это  правда?! Но ведь должно  же  в  жизни быть что-то прочное,
твердое,  реальное?! Как жить в мире, который  лишь выглядит основательным и
всамделишным, но  по  существу  своему  полон  незримых  теней,  управляющих
жизнью, полон мистики и колдовства?!
     ...Иван еле вырвался из плена гнетущих мыслей.
     Древним ведическим приемом он собрал их почти осязаемо под небом, гулко
выдохнул, избавляясь от сомнений и  страхов -- голова мгновенно просветлела,
слабость  прошла.. Четвертая степень Посвящения давала Ивану магическую силу
над собой,  над телом  и  мозгом,  над  подсознанием  и  сверхсознанием.  Но
пользовался он этой  силой в самых  крайних  случаях -- бесценное богатство,
как и было сказано в Учении, нельзя тратить попусту.
     Осмыслить,  проанализировать  все  можно будет потом,  когда  накопится
достаточный    объем    нужных    сведений,    сейчас    рано    предаваться
философствованиям, они  могут  затянуть  в  пучину,  погубить, отнять  силу.
Сейчас надо действовать!
     Он включил передний обзор. Это было чудо! Анализаторы, датчики молчали,
они видели одну лишь пустоту.
     Зато глазу открывалось невероятное: мрачно-зеленый туннель будто дышал,
он  доходил на  гигантскую слепленную  из живой пульсирующей плоти аорту, по
которой  текло  нечто  не  видимое,  но  присутствующее,  создающее  иллюзию
движения. Да,  капсулу засасывало, именно засасывало в  Тот мир. Но почему?!
Эти "серьезные", говорили, что планета  сама вынырнула в нашем Пространстве.
Значит,  она и должна быть  здесь -- в обычной  Пустоте, во Мраке!  Она  уже
должна была открыться взгляду.
     Но ее не было. Хотя приборы неумолимо показывали ее приближение. Где же
она, где?! Иван вглядывался вперед, пытаясь нащупать глазом точку, маленький
шарик далекой еще планеты... Нет! Ничего не было видно.
     И вот тогда у него всплыли в памяти многопространственные структуры. Он
в который уже раз успел  удивиться -- откуда это  в нем!  Почему он  видит и
знает это?!
     Его  пронзило словно током. Не надо искать  планету  гдето  впереди, не
надо! Она  уже здесь, она вокруг! Вот  эта длиннющая  мрачно-зеленая  кишка,
переталкивающая капсулу, будто удав кролика, и есть планета -- планета Навей
в одной из ее пространственных ипостасей. Точно!
     Она уже властвует над капсулой и крохотной частичкой живой плоти в ней.
Она  уже  повсюду! Это  прокол, промашка! Как  он сразу  не  сообразил! Иван
откинулся  на  мягкую  воздушно-упругую  спинку  сенсокресла.  Теперь поздно
ругать себя. И пусть эти  приборы показывают  планету  где-то вдали, обычным
шаром, кружащим в пространстве. У них нет иного зрения.  Они работают только
в  убогом однопространственном  трехмерном  мире,  им не дано  видеть  миров
подлинных. Пора!
     Иван  резко  развернулся  и  подкатил  на  кресле к сферической  стене,
продавил  мембрану и въехал в рабочий отсек. Надо было собираться. Надо было
надевать  на себя кучу тяжелых и неудобных вещей, которые могут не только не
пригодиться, а наоборот -- помешать, надо запасаться и увешиваться оружием и
боеприпасами...  Все  надо,  по инструкции надо...  Первым  делом он влез  в
тончайший,  непробиваемый  пластиконовый комбинезончулок -- теперь  его тело
было защищено трехмикронной прозрачной пленкой, которая выдерживала выстрелы
в упор  из ручного оружия, предохраняла  от огня и кипящей лавы, но вместе с
тем  ничуть не мешала  коже дышать. Дышать?  Иван еще не знал даже, чем  там
дышат,  какой состав  атмосферы на этой  треклятой  планете.  Он  уже  устал
перестраивать  свои  легкие  под фтор или  метан, ему  хотелось  привычного,
земного. И уж совсем не выносил он пластино-баллоны с дыхательной смесью. Он
вообще ненавидел всю эту состряпанную химическую дрянь. Но в поиске выбирать
не  приходилось.  Планета могла сыграть  любую шутку в любую минуту. Об этом
яельзя  забывать. Он уже сейчас был в ее многопространсгвбнных недрах, а что
дальше... Пояса,  ленты,  пластинокарманы  со  всем необходимым  прилипали к
телу,  словно  были его  естественным  продолжением. Легкий  костюмскафацдр,
сверху  грубые  маскировочные  штаны,  рубаху, ремень...  С  отвращением  он
поглядел  на шлем скафандра-нет, эту штуковину он наденет, когда точно будет
знать, что без нее не обойтись, не раньше -- ему совсем не хотелось обрезать
длинные волосы, брить  отпущенную бороду... Иван мысленно включил зеркальный
слой стены, вгляделся в себя. И опять его поразило, буквально шокировало то,
о  чем  минуту назад и не думал. Откуда у него эта бородища,  эти волосы? Он
привык  к  ним за  последние дни, дни подготовки.  Но ведь их же не было! На
Гарду   он  уходил  выбритый  до  синевы,  остриженный  почти  под  нулевку.
Возвращение он тоже помнил отлично, -- так,  щетинка,  пара лишних прядей, а
потом? Где он был потом?! Неужто  эти четверо не  обманывали его, неужго они
вырвали из  его памяти  целый клок?! О каких многопространственных мирах они
говорили, о каком Хархане?! Нет! Что-то было, точно -- было!
     Иван  мрачно  оглядывал себя в зеркале. Он не изменился -- все такой же
высокий,  под  два  метра,  атлетически скроенный,  поджарый,  с широченными
крутыми  плечами  и  тугими  бицепсами,  человек-пружина,  гибкий,  сильный,
выносливый,  умный...  Серые  ясные  глаза  смотрели  прямо   из-под  прямых
темнорусых бровей,  прямой  рот,  тонкий  прямой русский нос, чуть приметные
скулы -- это было лицо исследователя-интеллектуала,  а  не супермена с узким
лбом  и  выпяченной   челюстью.  И  эти  длинные   светлорусые,   наполовину
пронизанные сединой волосы, ложащиеся на плечи, спину.
     Темнорусая густая борода, волнистая и поблескивающая  в свете бортового
свечения.  Это был он,  но с какой-то еще неведомой ему  былинной  величавой
статью   русичаарийца,   будто   очнувшегося  от  многотысячелетней  спячки,
расправившего плечи, готового постоять и за себя и  за сирых с  убогими пред
лицом любой Темной силы.
     Было! Было что-то!
     Он  провел  снова ладонью  по груди, чего-то не хватало на ней, чего-то
они лишили его. Но чего? Нет! Хватит!
     Иван оторвался от самосозерцания, бросил самокопания.
     Хватит!
     Напоследок он  закрепил  за спиной плоский  десантный ранец.  Подхватил
лучемет. И пошел в рубку.
     Зеленое нутро  планеты  уже  не просто  всасывало их туннелем-аортой, а
обтекало-облегало-облапливало  со  всех  сторон.  Они  были  в  чреве  этого
чудовищного мира.
     И мир этот был равнодушен к ним.
     Все оказалось столь непривычным, странным, что Иван немного растерялся.
Обычйо поиск велся по привычному сценарию: изучение  агрессивности  звездной
системы,  проникновение в  нее, изучение  околопланетного пространства, сбор
информации,  посадка   или  штурм,  и   собственно  работа  на  поверхности,
непредсказуемая и, как  правило, изнурительная. Но куда  высаживаться здесь?
Куда вообще  девать  капсулу?! Ведь  ее  не оставишь на орбите, нет  никакой
орбиты. Или  пусть  висит  себе в  этом  чреве? А самому на  малом десантном
боте?! Иван в который раз снял показания датчиков -- полный порядок, никаких
препятствий,   никакой  угрозы,   воздух  такой,  что  дыши   --   не  хочу,
агрессивность  средь^  --  нулевая. Ну и что? Зачем  он тогда здесь? Зачем?!
Прислали  бы сразу детский сад на  отдых! Нет!  Опятй нервы. Он расслабился,
развалился в кресле.  Это многопространственный мир. А следовательно -- что?
Следовательно -- то, что он с суперкапсулой одновременно находился и в чреве
планеты, и на орбите,  и еще черт-те где... Только  приборы, только приборы.
Он включил на себя автопилотаж: в мозг пошло и  вовсе несусветное. По данным
аппаратуры  капсула висела  в  шестистах километрах над  планетой с радиусом
вдвое превышающим земной, с густой плотной  облачной атмосферой. И имела эта
планета  не  менее  двухсот   шестидесяти   лун-спутников   и   восемнадцать
пересекающихся, наплывающих друг на друга колец.  С поверхности, из незримых
жерл поднимались вверх, на космическую высоту ядовитые испарения, ни о каком
воздухе и вообще кислороде и мечтать не приходилось.
     -- Вот это похоже на правду! -- еле слышно проговорил Иван.
     И провел готовность бота.
     Нечего терять  время, надо идти вниз. Он задал  в Большой Мозг  капсулы
программу   авторежима  в   пределах   маневренно-изменяющейся   траектории.
Облачился  в  огромный десантный скафандр. И пошел в  бот. Его  единственной
надежей и опорой, единственным спасением была капсула. Без  нее он не жилец.
В возвратники, вживленные в тело, он не верил -- это игрушки, это все не то!
Погибнет капсула, погибнет и  он. Уже на ходу он мысленно усложнил программу
и задал  расстояния  маневра  в полтора  парсека -- они  не  поймают ее,  не
собьют!
     Если эти "они" вообще есть, если "им" будет чем сбивать.
     Когда  бот отчалил от  капсулы, Иван включил полную прозрачность. Чрево
планеты Навей превратилось  из мрачно-зеленого в лиловое, какое-то мохнатое,
утробное,  замельтешили  черные пятна-провалы, заискрилось чтото...  Иван не
обращал внимания на мелочи, он знал, что автоматика бота прекрасно справится
с посадкой на поверхность, будь эта поверхность хоть изнутри,  хоть снаружи.
А там он разберется что к чему. Обязательно разберется.
     В тот момент, когда он  уже дал  команду на  посадку,  за спиной  вновь
прозвучал  сдавленный,  старушечий  смешок,  запахло тленом.  Иван  не  стал
оборачиваться -- ему нет дела до призраков, хватит!
     И  все же он  ощупал в нагрудном кармане