и, проделывал  и  не такие  дела... правда, они  делались далеко  от
Земли, очень далеко, но тем не менее.
     Сейчас Дил сидел по  колено  в траве и вспоминал  самого себя, прежнего
Неунывающего  Дила, не имевшего за душой не то  что сказочного "Дубль-Бига",
но и гроша ломаного. Пошел бы он в те годы на подобную авантюру?
     Нет! Не пошел бы... Но  тогда было  иное  время - светлое, героическое,
былинное,  время  романтических подвигов и  веры, огромной и  чистой веры  в
человечество, в его  прогресс, во  все доброе и прекрасное. А теперь? Теперь
он  старый  циник  и богач,  он ни во что не может верить. А  без веры разве
пойдешь  на  смерть?!  Прочь!   Прочь  мрачные  мысли!  Они   возьмут  верх,
обязательно возьмут.
     Чтобы он ни болтал Ивану все  эти годы, как бы ни  пугал, ни  грозил, а
Иван всегда  выходил сухим из  воды, всегда оказывался если и не наверху, то
где-то сбоку, живым и  невредимым. Он не  оплошает и сейчас. Он не подставит
их! Да, простота хуже воровства. Иван всегда был прост и прям, не кривил, не
юлил,  не  врал.  Вот  поэтому  с  ним можно  идти  и  на смерть.  Поговорки
поговорками. А подлинная сила и  заключается  в простоте.  Хитрый не  бывает
умным,  это  аксиома.  Большой  ум  и  большая  сила,  превосходящие  все  в
окружающей суетности бытия, и порождают простоту. Хитрят и интригуют  слабые
и  глупые, притворяющиеся  умными  и  сильными...  Нет,  хватит  философиями
тешиться! Дил опрокинулся на спину.
     Прямо над ним^ в  голубых  высях плыли белые кучерявые облака. Человеку
не надо подниматься за них - почему-то именно это пришло первым в голову. Не
надо?
     Да, не надо, все необходимое есть здесь, на Земле. Дил закрыл глаза.

     Хук  Образина  и Арман-Жофруа  начнут с  низов,  они наготове  со всеми
своими головорезами. Им проще. Они смогут раствориться в людской массе, уйти
в случае провала. А у него не будет такого шанса.

     Когда, интересно, ждать сигнала? И что это за сигнал?! Долго оставаться
незамеченными  в  Видстоке  они  не смогут. Сейчас время  начинает  работать
против них.
     Впрочем, он  не Булыгин  и  не Гут Буйный, за ним нет ничего  такого, и
никто не сможет прицепиться к нему.
     Странные мысли. И почему они лезут все время в голову?

     Дил Бронкс осторожно приоткрыл глаза.

     Прямо над ним уродливо сгорбившись, стоял, карлик Цай ван Дау.

     - Чего надо? - грубо спросил Бронкс.

     - Не бойся, -  прохрипел  карлик, - уже третий день  по  всем Штатам  в
архивах стирают  криминальную информацию, прекращены все слежки, открываются
тюрьмы и  каторги... понимаешь?  Я не  наведу  на тебя никого, не бойся. Они
сами хотят немного подогреть свое варево.

     -Бред!-прошипел снизу Дил.

     Он знал, что Цай не лжет, но не хотел верить. Еще бы, верить во все это
было жутко - каждое такое событие  неумолимо приближало роковой день, просто
так подобные вещи не делаются.
     - Но бывает и особый учет, - добавил Цай.

     - Конечно, - согласился Бронкс, - они выпускают уголовников?

     - Я и есть уголовник, беглый каторжник, рецидивист.

     - А кто тогда я? - неожиданно спросил будто сам у себя Дил.

     - С этим будет сложнее разобраться! - Цай попытался улыбнуться, и снова
его  уродливые губы,  напоминающие клюв гадкой птицы, растрескались  обнажая
кровавые десны, капельки черной жижи потекли по подбородку.

     Бронкс  закрыл глаза,  ему стало  жалко несчастного карлика. На лечение
надо! в регенерационные боксы!  потом на год в отпуск, на пляжи Сан-Дифакса!
А он в бой рвется. Калека, доходяга, полутруп...

     - Ты все  еще держишь обиду на Гута? -  ни  с  того ни  с  сего спросил
карлик Цай.

     Бронкс оторвал голову  от мягкого  травяного  покрова,  сверкнул  своим
врезным бриллиантом, широко раззявив рот в белозубой улыбке.

     - Мы никогда не были с Гугом друзьями. А обида это тонкое чувство, Цай,
на каждого встречного-поперечного не обижаются, запомни это!

     -  Ты  держишь  на  него  обиду!  -  упрямо  повторил  Цай,  но  теперь
утвердительно.

     - Думай, как знаешь! - Бронкс отвернулся от карлика. Встал.

     Он был в таком запале, что  хоть сейчас на штурмШтурм? Нет, тут никаким
бараньим лбом не прошибешь броню. Тут будет все  идти по плану. Иван будто в
воду глядел. И откуда он все знает?! Бронкс резко повернулся кЦаю.

     - Почему ты не вернулся на Умагангу?! - спросил он в лоб.

     -Я там чужой,- прямо и просто ответил  Цай.- Там живут  очень  красивые
люди. А я урод.

     -Ты и здесь урод!- озлобленно прорычал Дил Бронкс.

     - Может быть,  - согласился Цай  ван  Дау, наследный император далекой,
полупризрачной империи, - но среди вас, землян, мое уродство заметно меньше.
- Он немного помолчал, потом добавил: - Держи себя  в руках Дил... а если ты
передумал - уходи. Я справлюсь один.

     - Ну уж нет!
     Бронкс   пристально   посмотрел   прямо   в  кровавые  глаза   карлика,
полуприкрытые  нависающими бельмами синюшных век. Отступать поздно. Главное,
чтобы сигнал не запоздал.

     Иван  откинулся на  спинку кресла.  Все! Хватит! Надо  передохнуть.  Он
подозвал широкоскулого.

     - Комната отдыха есть?

     - А как же! - широко осклабился тот. - Я провожу.
     Провожать пришлось недалече - четвертая слева панель послушно поднялась
вверх, освобождая проход.
     Иван-Правитель шагнул внутрь. И остолбенел. Сама комната была огромна и
великолепна.  Темнозеленый  шелк  с золотистой набивкой, зеленые ковры будто
травамурава под ногами, мягкий  свет,  диваны, диванчики,  кресла -  все под
старину, под XIX век,  а  может, и  впрямь старинные, благодать... но не это
поразило Ивана. А совсем иное. В половину стены, напротив прохода, уходил во
глубину  за  зеленоватым  же  толстенным  стеклом  огромный  аквариум.  Чуть
шевелились  трехметровые  водоросли,  высвечивались  изящные кораллы, мрачно
поблескивал крупный зернистый песок... и тонуло все во мгле.
     И здесь! Они везде!

     Иван  резко  развернулся к широкоскулому. Тот отпрянул,  в  глазах  его
промелькнул страх.

     - И давно это тут?! - спросил Иван.

     - Что это? - не понял начальник охраны.

     - Гиргейские рыбины!

     - Давненько... четыре, нет, пять лет как завели.
     Иван  снова  повернулся к стеклу.  Прямо  на  него  из мрака  и  зелени
выплывала  омерзительная,  клыкастая,   шипастая,  плавникастая  тварь.  Она
глядела  в  глаза  своими  выпученными  багряными  буркалами   и  плотоядно,
неторопливо  облизывалась. Именно такие  сожрали Толика  Реброва, подлеца  и
подонка,  именно  такие преследовали  его  повсюду  - щупальца довзрывников,
напоминания непостижимого. И  глаза! уши!  трансляторы! Они все  передавали,
все! до последнего вздоха, до словечка, до изгиба губ и взлета бровей... все
шло в исполинский информаторий, туда, в само ядро Гиргеи, а потом дальше...
     в  Старый  мир! да,  именно  в Старый  мир. Но не это  сейчас важно,  а
другое- из непомерного  кладезя данных черпали все:  Синдикат, Восьмое Небо,
Система, Пристанище... Сипклит, черт бы его  побрал!  Это  означало одно, он
уже засвечен! и против него работают! но втихаря, "под ковром", как работает
пока и он сам... нет! нервы!
     ничего это не означает.

     Он  подошел  к дивану у окна,  отодвинул  тяжелую  штору.  Белый  столп
колокольни  Ивана Великого,  подсвеченный снизу,  неугасимой  свечой  самого
Господа высился  во мраке...  нет, это только на  первый взгляд  над Кремлем
царил мрак,  но  глаз быстро привыкал, и  становились  видны  величественные
очертания  башен с  двуглавыми  орлами,  купола, зубчатые  стены...  Дивная,
непередаваемая красота. И это все может погибнуть. Из-за него!
     Бомбить,  обстреливать, жечь, убивать будут его, Глеба  Сизова,  бойцов
корпуса... а  погибнет все это - сама Россия  погибнет, рухнет с пронзенным,
разбитым  сердцем,  руинами  рухнет,  чтобы  быть  уже не  Россией, а землей
незнаемой  и  пустынной.  Белая  свеча  колокольни!  Несчитанные   мегатонны
свинцовой  беспощадной  Тьмы... и  почти  бесплотный язычок пламени- слабый,
нежный, чуть теплящийся... и он раздвигает Тьму! Горе безумцам, ползущим  по
грани меж Светом и  Тьмою, горе! Это все было,  раньше было, в Пристанище, и
на Гиргее.  Океан  Тьмы!  Вселенская Черная Пропасть! И  крохотная золотинка
Куполов. Да! Тогда он был  вдали от них. Теперь он здесь, их отсветы ложатся
на его лицо. Тогда он был странник. Теперь он воин!

     Иван  медленно  и тяжело  опустился на диван.  Только  три минуты.  Три
минуты полного забвения. Ни секунды дольше.

     - Выйди! - приказал он.

     И уставился прямо в кровавые зрачки гиргейской гадины. Ему  не  хватало
своего  собственного  тела.  Тело  Правителя  было слишком  слабым,  слишком
немощным,  это  было тело  не  человека,  но  выродка.  Ничего,  еще  совсем
немного...   а  сейчас...  Иван   собрал  в  пучок  сознание,   подсознание,
сверхсознание,  сжал  их  словно  под  фантастическим  прессом  в  крупинку,
пылинку... и выдохнул ее.
     Пройдет  вечность  и  восстановятся  силы, укрепится  сном,  отдыхом  и
осознанием единого  воля. Пройдут три минуты,  и он будет  свеж  и  бодр как
родившийся заново.
     Нет... не  выходит,  не  получается, этот кровавый взгляд  не  дает ему
отключиться. Хорошо! Иван принял вызов.  Теперь он  был сам собой, но  был и
"алмазной палицей",  только-только хватало сил,  но он вдавливался, врезайся
под это мутноватое стекло, он проникал в тяжелое и нездешнее тело гиргейской
гадины.  Она пыталась оторваться, уйти в толщи мутной  воды, скрыться. Он не
давал  ей сделать этого, не  отпускал,  не шевеля  и  пальцем, он пронзал ее
излучаемой  из чужих,  старческих глаз, но все же своей собственной незримой
силой. И  гадина  вздувалась, разбухала,  из  плоской,  муренообразнои твари
превращаясь  в.  раздувающийся шар,  отчаянно трепыхая шипастыми плавниками,
вываливая  плоский  непомерный язык, пуча безумно-ненавидящие  глазища. Все!
Конец! Гадину разорвало- коричневые пузыри пошли кверху, пеня воду, цепляясь
за длинные, извивающиеся водоросли. Разодранное,  мертвое,  волокнистое тело
медленно опускалось вниз, на песок. С рыбиной было покончено.

     Он победил! Впервые он победил такую тварь! неземную тварь! сатанинское
отродье сатанинских цивилизаций! Он сильнее их! Он воин!

     Иван прикрыл глаза, расслабился. Три минуты, юлько три минуты!

     - Я не  знаю, когда будет  сигнал, мой  мальчик,  -  в открытую  заявил
Сигурду Гут Хлодрик, - но чтоб  до того дня, до того часа и той  минуты,  ты
слышишь,  чего  я говорю, чтоб этот  гаденыш, этот паскудник Крежень ле^ жал
передо  мной, вот тут! - Гут плюнул на мраморный пол в  двух метрах от себя,
от кованного ажурного  трона, на  котором он восседал. Трон этот стащили еще
лет  десять  назад  из какого-то музея,  он  Гуту  понравился  - натуральный
древний  чугун,  черный  как отражатель  десантной  капсулы,  с  толстенными
кожаными набивками и раскоряченно-мощными львиными лапами ножек.

     Четыре Гуговых логова накрыл Европол, еще тогда.
     Но пятое оставалось нетронутым.  Правда, Бонн не лучший из  захолустных
городишек  Объединенной  Европы,  но  другого  такого  тихого  местечка   не
отыскать.  Породы здесь скальные, надежные, последнее землетрясение было лет
двести  назад, а пусковые  шахты  со всеми  лазамиперелазами забросили  чуть
позже,  залили  сверху титановыми пробками да и  успокоились. Гугова  братия
врубилась  в  брошенные  коммуникации бундесвера не сверху.а сбоку  -  через
четвертые  руки,  по  старому  знакомству 1уг  откупил  списанный  десантный
планетарный проходчик, дело уголовное, грозившее пожизненным заключением, но
он уже тогда ни черта не боялся. Проходчик запускали с  одной из  вертикалей
заброшенного пригородного пневмополитена, он прошел семнадцать миль в породе
и  заглох.  Последние  семьсот  метров  пробивали  вручную,  угробили девять
андроидов  и еще новичка-бедолагу. Но пробились! Ни одна ищейка Европола  не
знала, что  под  старым  городишком на глубине  полутора километров, в самом
центре Объединенной  Европы  таилось бандитское логово...  Не  штаб-квартира
преступного межзвездного консорциума, не  офис всепланетарного гангстерского
синдиката с тысячами клерков и секретарш, а именно бандитское логово доброго
и  старого,  благородного  разбойника Гута Хлодрика Буйного, который по всем
статьям  и  законам  должен  был  махать  сейчас  гидрокайлом  на гиргейской
подводной каторге.  Да, Гут  был реликтом  древнейших  эпох,  неизвестно как
уцелевшей, диковинной особью давно  вымершего  мира, мастодонтом,  мамонтом,
динозавром непостижимо далеких, "золотых"
     веков.  Он  не  признавал  наживы  на  наркотиках,  спиртных  напитках,
торговле женскими  и  детскими  телами,  органами, он не  терпел  подлости и
грязи, мерзости и продажничества. Даже если он и брал с какой-нибудь сволочи
"грязными" деньгами, он "отмывал"  их, как не "отмывали"  нигде и никто  уже
столетиями, он через подставных лиц строил  школы и приюты, открывал театры,
в которых не было  голых и потных свивающихся в клубки тел,  непонятные  для
подавляющего  большинства поверхностных жителей театры с какой-то непонятной
"классикой" полукаменного века- Чехов,  Шекспир, Островский... Среди гнуси и
мерзости он выстраивал лечебницы, лечил, выхаживал и выпихивал в жизнь сирых
и  обездоленных, тут же калеча, кроша в капусту, безжалостно  давя направо и
налево сытых, наглых, сильных...  Преступный мир не любил Гута Хлодрика, ибо
он все делал не "по закону".  Он делал по совести  - такому же реликту как и
он  сам, давно вымершему и непонятному  здравому человеку, забытому.  Его не
любили,  но его  и  боялись.  Гут был  одним из  самых  матерых  и  рисковых
десантниковсмертников, он входил в десятку отборных сорвиголов, покорявших в
одиночку целые  миры, громивших  планетарную оборону  и звездные  флоты иных
цивилизаций.
     Гуг-Игунфельд  не  мог жить без риска, без боя, без схваток и прорывов,
без лихих налетов  и вечной драки... драки за правду, за  справедливость, за
обиженных.  И  он никогда бы  не  ушел из  Дальнего  Поиска,  не ушел бы  из
"черного  шлема", но  его  списали! его выбросили  за  борт  его собственной
жизни! А он не смирился, он  нашел свои путь. Правда, поговаривали, что Гут,
как  и большинство списанных десантников, сошел  с ума,  сверзился, потому и
вытворяет  невесть что,  колобродит и дурит. Его  ооялись и по этой причине,
даже тем, для кого преступление это профессия, проще иметь  дело с  живущими
по профессиональным законам, чем с  сумасбродами, готовыми  пристрелить тебя
на  месте  за   какую-нибудь  грошевую  пятилетнюю  соплячку,  проданную  на
Зайгезею. Но была и  еще  одна  причина,  по которой  даже самые влиятельные
трансгалактические  мафиозные  картели  со  всем  1ј  штатом  головорезов  и
программистов обходили Ьуиного стороной: десантный  корпус,  а это  шестьсот
тысяч человекообразных машин смерти со своим кодексом дружоы и товарищества,
никогда не давал никого из "братков" в обиду, будь  он  хоть списанный, хоть
вписанный.  Даже четверти этого корпуса  с лихвой  хватило  бы на  то, что&ы
разорвать любой синдикат пополам, вытрясти все  наворованное  заодно  с  его
черной душонкой и тысячами трупов.

     Сигурд помялся и задал вполне законный вопрос.

     - А если сигнал будет через десять минут?!

     - Тогда  мы все покойники, - невозмутимо ответил Гут.  Ему было плевать
на  Креженя в прямом и переносном  смыслах. Крежень ничего не знал о деле...
так, если только в самом общем виде. Но Крежень мог и в общем виде намекнуть
на готовящиеся акции  Синдикату. И  тогда они  и впрямь покойники - Синдикат
работает  быстро  и  четко. Гут не боялся  Синдиката, он готов был  объявить
войну всему миру, не то что какой-то межсистемнои  гангстерской  сети. Пусть
только сунутся!  Другое  мучило  1уга - неспокойно у него было на  дуще. Еще
совсем  недавно  они  заливали  горе  с  Дилом  Бронксом  на  его  сказочной
космической  станции, их  обоих  дубасила  и подвешивала  для  протрезвления
очаровательная крошка 1 ае^ ка,  казалось, душа в душу  слились... и вот, на
тебе.
     Вдрызг разругались! В себе-то Гут не сомневался, он  свернет хилые  шеи
европейским  плутократам, вывернет  наизнанку  старуху-Европу!  Но ежели Дил
оплошает, Штаты задавят Старый Свет, задавят вместе с Гугом и всем его лихим
воинством подземелий. Эх, Дил, Дил.
     Перед  неминуемой кончиной, перед  смертушкои  предстоящей им  бы  всем
побрататься,  покаяться друг перед дружкой, поплакаться...  а  они  зубищами
скрежещут брат на брата. Хорошо  еще  Иван не  видал. Где-то  он теперь горе
мыкает? И  дождешься ли от  него  сигнала? Гут уже принял решение, для себя,
молча, втихаря- не будет  сигнала до загаданного  дня - он сам  даст сигнал,
сам начнет! И тогда держись!  Парни  дрожат от нетерпения, рвутся  в бой, их
только спусти с поводка - каждый  понял, смекнул,  что  не  на грошовое дело
пойдет, а на одноединственное, фартовое, каких  судьба  за жизнь  больше  не
дает, струсил - отпал, решился - иди до конца. Это как наркотик. Гут по себе
знал. Но  ждать и  догонять - хуже нету.  Нервы не железные,  не  из колючей
проволоки, их на лебедку жизни много не намотаешь.

     - Ребятишки дно подняли? - спросил он у Сигурда.

     - Угу, - отозвался тот односложно.

     - Совести у этого дерьма нету, толковать не о  чем. Но пусть  передадут
всем:  по  свистку  работать, весь  хабар  ихний -  после  гона на  три  дня
гулеванье  в полную масть, легавые вмешиваться  не  будут.  Но  ежели кто из
гнилых наверх выползет, хоть в одну дыру, накажу  по закону. Так и скажи. Но
до свистка, чтоб тихо!

     - Нам бы на подмогу... - начал было Сигурд.
     Но Гут осек его сразу.

     - Грязь грязью  замочится... а мы на чистое дело идем.  На святое дело,
мой мальчик! Иван верно  толковал,  наши  души  загубленные, но Господу один
раскаявшийся  грешник  дороже ста праведников, мы, своими руками спасем души
миллиардов,  даже если руки  наши станут багряными от крови этих  нелюдей...
мне горько говорить все  это тебе, мой мальчик, но кто ж знал, что именно на
наш с тобой век выпадет конец света?!

     Иван открыл  глаза. Он  был  бодр,  свеж и здоров  -  ровно  настолько,
насколько мог  быть  бодр, свеж  и здоров Правитель,  точнее,  его уродливое
тело.  Трех  минут хватило.  Можно  продолжать. Еще  двое-трое суток  кряду.
Аквариум пуст. Тут не должно быть чужих глаз и чужих щупалец. Тут,  в сердце
России,  вообще не должно быть чужих. Давно позабытая поговорка: "рыба гниет
с головы".
     Верно, значит, и чистить ее надо с головы. А голова здесь.
     Гниль. Вырождение. Патология. Гниль. Дегенерация! Все было известно еще
тысячелетия назад. И рецепты были...
     И  все  оставалось  по-прежнему.  Опять  гниль.  Опять  надо   чистить.
Чистильщик   всегда   не   по   нраву   многим.  Многим   выродкам.   Многим
заблуждающимся.  Многим одураченным.  Многим  недругам.  Многим! Но  это  их
личное  дело. Хирург не спрашивает у раковой опухоли, нравится ли  ей, когда
ее вырезают или нет, он просто берет нож и  вычищает гниль. И хватит, хватит
философствований.
     Пора за дело браться.

     Иван-Правитель встал с дивана.

     И тут же чуть не повалился на него обратно.

     Панель  вылетела  с  треском  и  грохотом. Зарядом  из бронебоя вышибло
непрошибаемое стекло, разметало по комнате кресла  и креслица,  диванчики  и
стулья... На пороге,  точнее, в проеме стоял багрянолицый, избитый до полной
неузнаваемости бывший министр  обороны.  Его  огромная  туша покачивалась, с
трудом  удерживаясь на  ногах.  Костюм был  изодран в клочья, в  здоровенные
рваные дыры проглядывала шерстистая кудлатая грудь.  Это был не человек, это
было взбесившееся животное, раненный кабан, поднявшийся на две конечности.

     Но где  начальник охраны?! Поч