корее  всего,  уже  и  не было во дворце.  Никуда они не  денутся! Они
послали его на верную  смерть,  на стопроцентную погибель... А  он вернулся.
Ивану было  их даже немного жаль. Заиметь лютым врагом, не прощающим черного
зла,  идущим  по  следу до  конца, такого,  как  он -  десантника-смертника,
поисковика  экстра-класса -  отважится  не каждый.  Они  сами  выбрали  свою
судьбу.  Не рой яму ближнему  своему... ближнему?! Нет! Это нелюди, нечисть!
Они  ничем не лучше той  погани, с  которой он бился  на всех кругах планеты
Навей, еще и  похуже. Но сейчас поздно, надо  было бить сразу, не  упускать!
Лабиринты, проклятущие лабиринты - и там, и здесь, да что же это  за страсть
такая  к лабиринтам!  Иван прожег верхнюю  переборку,  подпрыгнул, расставил
локти  - рваным  металлопластиком  разодрало  рукав, плевать!  Смахнул  вниз
зазевавшегося бритого парня, вбил в стену другого.  Оглянулся.  Нет, это  не
то!  Он отводил  душу, он  гнал из своего  тела  скопившуюся в нем за  время
отката безудержно-безумную силу, ему  надо  было выпустить пары,  но в то же
время  он ни на секунду не терял контроля над собой. Плохо. Совсем плохо! Но
ничего  не поделаешь, поздно,  их не достанешь, надо уходить! Он нутром чуял
недоступную приборам дрожь -  мелкую, гнусную. Они  пустили на него "сеть" -
заурядную парализующую  психотронную сеть-ловушку. Ей нет дела  до бушующего
пламени, ей стены  и переборки не  преграда, она идет по следу,  выщупывая в
пространстве чужака. И она накрывает его, лишает воли,  лишает разума.  Надо
уходить, пока не поздно! Координаты!  Надо снять точное расположение.  Ивану
стало вдруг  холодно. Антарктида! Шестой  сегмент,  квадрат  два-два,  минус
семнадцатый  километр,  продольный периметр,  одиннадцать-три,  верх  -  два
плюса, ноль, блуждающий пузырь. Однако! Он рвался вверх, он знал - так надо,
там есть стационарный переходник. Сеть настигала его. Щиты Бритры слабели. И
он уже  знал,  что все переходники в  "пузыре" вырубили, что он обложен, как
затравленный,  загнанный  волк.  Он  выскользнул  из-под  сети  в  последнее
мгновение, провалился на два яруса, сшиб с ног какого-то мычащего "толстяка,
придавил его,  в  полуотчаянии  собираясь использовать  его  заложником... и
вдруг  нащупал в  грудном  клапане несчастной, ни черта не понимающей жертвы
тяжелый, плотный кругляш -  сфероидный переходник ограниченного действия. Он
ушел чудом.
     Выбросило почему-то  в пустыне,  прямо  в горячий,  хрустящий  на зубах
песок. Иван  откинулся на спину, смахнул с губ противные и липучие песчинки,
взбрыкнул ногами и расхохотался - громко,  в голос. Земля!  Только теперь он
осознал наконец, только теперь дошло  - он на Земле!  он вернулся! это  было
невозможным,  но он вернулся из Сектора  Смерти, он вернулся  оттуда, откуда
еще никто  до него не возвращался! Чудо! А еще говорят, что чудес не бывает.
Бывают! Он перевернулся на грудь, потом опять на спину, скатился с бархана в
ложбинку и снова уставился на  белое,  ослепительное, настоящее солнце.  Все
было прекрасным,  изумительным,  родным... земным. Все... только пальцы  еще
ощущали мерзость прикосновения к жирной шее круглолицего. Пустяки! Почти всю
жизнь он провел в Пристанище.
     И вот вернулся.
     Лежать под палящим солнцем на раскаленном песке было приятно.  На Земле
вообще все было  приятным. Но вместе с Иваном на Землю вернулась его память.
И она не  могла позволить долго наслаждаться и расслабляться.  Проклятье! От
этого не будет спасения. Никогда. Иван вскочил на ноги. И вот  именно  тогда
пришла мысль - он ничего не сможет сделать в одиночку. Соваться в учреждения
и комитеты, заведения и комиссии? Нет, хватит, спасибо,  он уже пробовал все
это  после  возвращения  из  Системы,  с  Хархана.  Его всюду  принимали  за
сумасшедшего, косились, старались успокоить... Надежда  одна - на друзей. Но
где они?!
     Почти все в дальнем  поиске, да и  поймут ли они его, друзья?! Нет! Они
никогда  не  поймут  его,  нечего и  дергаться. Он выбит  из  колеи земной и
внеземной  жизни,  выбит напрочь...  и понять его, помочь  ему смогут только
такие же.
     Гуг!  Вот тогда Иван  и вспомнил про старого, нехорошего, опустившегося
Гуга Хлодрика.
     Два дня Иван шел по пустыне. Днем его безумно жгло белое солнце.  Ночью
приходилось поеживаться, ветерок дул, прямо скажем, северный. Но за  эти два
дня он пришел в себя, успокоился - идиотское желание кого-то бить, убеждать,
трясти за грудки пропало начисто. Он дозрел.
     На третий день из-за бархана вырос крохотный оазис - пять-шесть пальм и
чахлая искусственная лужайка.
     -  Куда   надо?  -  вяло  поинтересовался   пухлый   негр  с  сизым  от
беспробудного пьянства лицом.
     Иван смахнул со столика, утопавшего ножками в рыхлом песке, три бутылки
горячительного  пойла,   ткнул   указательным  пальцем  левой  руки  в   лоб
возмутившегося  было и  приподнявшегося над  стульчиком алкаша - тот упал на
спину и долго барахтался в песке, словно перевернутый на спину  таракан.  За
это  время  Иван  успел выпить  бутылку кисленькой  желтоватой воды, закусил
сочным крутобоким персиком. Негр лопотал чего-то в минирацию на запястье.
     Иван   его  не   слушал.  Он  глядел  в   огромный  стереовизор,  криво
поставленный  у ствола  пальмы:  крутобедрая полуголая девица  под шипенье и
писки стягивала  остатки  сверкающих  чешуек, при  этом с таким  проворством
трясла грудями,  что  они двоились  в  глазах.  Ивану  кое-что припомнилось.
Система! Девица была  совсем  живой,  настоящей  -  если бы не  тредметровый
черный кант рамки, можно было бы подойти поближе и похлопать ее по заднице.
     - Да я щя-а-а...  - сизоносому негру удалось наконец встать. Размахивая
конечностями, он набросился на чужака.
     Но  еще  одно, столь же неуловимое  движение  вновь  мягко  и деликатно
опрокинуло его на спину. Негр задохнулся от возмущения.
     - Нехорошо пить эдакое дерьмо, нехорошо, - сказал Иван назидательно. Он
ждал.
     Гудение мотора за спиной раздалось минут через семь.
     Плохо работают,  отметил  Иван, обленились от жары и  безделья,  ну  да
ладно.
     Когда  в спину ткнулся холодный  ствол,  Иван  подернул  плечами,  чуть
скосил глаз. Шаги, еще шаги... их всего четверо.
     - На землю! - команда прозвучала на старонемецком.
     На землю  так  на землю, подумал  Иван и,  не  оборачиваясь,  плюхнулся
животом в раскаленный ласковый песок.
     Эх, были бы они немного умнее, могли пристрелить на расстоянии - и всех
делов-то! Шпана, мальчишки.
     - Руки! - рявкнул другой, пожиже голоском.
     Сейчас,  будут  вам и руки... Иван понял, что момент подходящий,  резко
отпихнулся  руками  от земли,  вскинул  ноги  - веер!  Веер  Ит-су  - вещица
стародавняя, но добротная.
     Трое  сразу рухнули  в песок, их  откачают не скоро. Четвертый стоял  с
отвисшей,  трясущейся  челюстью,  палец  его  дрожал  на  спусковом   крючке
плазмомета.
     - Ладно, успокойся, не трону, - Иван  потрепал  его по ледяной щеке.  И
быстро пошел  к дисколету.  Ему была  нужна  только  эта допотопная  машина,
больше никто и ничто: ни негр с сизым носом, ни пальмы, на грудастая девица,
ни тем более щеглята... может, они вообще были из другой банды. Черт с ними!
Разбираться Иван с этой мелюзгой и их хозяевами не собирался.
     Пора домой, в Россию.
     Но он не повторит прежней ошибки. Никогда не повторит!
     Ни одна собака на всем Земном шаре и  в  бескрайней  Федерации не могла
знать о его возвращении. Разумеется, кроме той троицы.  Но "серьезные" будут
помалкивать,  тут двух  мнений быть  не может  -  они  скорее  на  себя руки
наложат, чем выдадут его. И наверняка уже идут по следам.
     Ну и пускай идут!
     Иван свечой взмыл вверх, в стратосферу. Слабовата машина, не то б прямо
к Дилу на его Дубль-Биг! Успеется.
     Границу Континентальной Азии и Великой  России Иван проскочил без помех
и  регистраций,  кодовый датчик  на левом щитке  скрипнул)  мигнул - прощай.
Сообщество... нет, до свидания, так вернее.
     За  десяток  верст  до  Вологды  он  стер  бортовую  память  - пришлось
повозиться, припомнить запретное, дал команду дисколету на возврат, снизился
на  полукилометровую высоту.  И спиной  назад вывалился  из люка-мембраны  -
последние  сотни  метров  ему хотелось пройти самому,  рассечь  грудью  этот
родной, одуряющий  растворенной  в  нем  пряной горечью  воздух,  пройти  на
антигравах.


     Крутой  порыв  ветра  вышиб  слезу  из  глаза,  закинул  назад  волосы,
квадратики  полей  замельтешили-запрыгали,  пахнуло,  холодком  от змеящейся
синей речушкиэто только кажется, Иван знал. Но пускай так, пусть кажется. Он
чувствовал, что слезы текут из глаз вовсе не от ветра. Русь-матушка, родимая
земелюшка! Неужто  все  позади?! Он  чуть не  налетел  плечом  на  тоненькую
одинокую березку.
     Вывернул, в ноги ударило - и  они не выдержали, подогнулись, Иван упал,
упал головой  в колючую  зеленую траву. И зарыдал  уже  в голос.  Сколько же
дней, недель,  лет он не был тут?! Пропасть! Нет,  неправда,  это обман,  он
ушел вчера,  а  может, только сегодня. Откат! Он  ушел три-четыре дня назад.
Прожил жизнь, уже умирал от  старости и дряхлости, погибал... и опять пришел
туда, откуда все  начиналось. Надо ехать  в Москву!  Сегодня  же в Москву, в
Храм! Нет! Иван перевернулся на спину - в небе плыли белые облака, те самые,
из его страшных, тягостных снов, снившихся то ли в бреду, то ли наяву там, в
Пристанище.  Но это были самые настоящие земные облака. Иван зажмурил глаза.
Господи, спаси  и сохрани! Не дай  погибнуть  от разрыва  сердца на  родимой
земелюшке! Ведь  не мог же Ты провести через  столько страстей и  испытаний,
чтобы  погубить тут,  в  травушке-муравушке,  под  родным небосклоном.  Иван
встал.
     Но голова вдруг закружилась и его снова бросило в траву.
     Облака! Белые облака - двое в бездонном небе. И он на Земле. Один он на
всей Земле!  Если бы  еще  хоть  один, хотя бы один  человек,  все  знающий,
понимающий, побывавший там! Нет! Иван знал, второго такого нет. Он  вырвался
из  преисподней,   из  запредельного  мира,  откуда   никто  и  никогда   не
возвращался, откуда никогда  и никто  не должен был возвратиться. Он один на
Земле!
     Дверь  была заперта.  Иван постучал еще  раз, подождал, потом подошел к
окошку - занавески не дали заглянуть внутрь.
     -  Нету батюшки, -  прозвучал  тягуче-окающий  старушечий  голос  из-за
спины.
     - На реку пошел, он любит на реку  ходить в это время, - пробурчал Иван
себе под нос.
     У старушки оказался хороший слух, не старушечий.
     - Да нет, сынок, -  протянула она и мелко переместилась,  - не на речку
он пошел. Помер отец Алексий, царствие ему небесное.
     Иван  привалился плечом  к  деревянному,  припорошенному желтой пыльцой
резному столбу, что придерживал узорчатый навес. Побледнел.
     -  Нет.  Не может  того быть! Погодите-ка, - он ворошил в памяти числа,
боялся  ошибиться,  -  недели не прошло как мы вот  на этом  крылечке сидели
рядышком, толковали о том о сем...
     - Недели не прошло, сынок,  это точно. Да тока не на крылечке он помер,
сердешный. А помер он  у рощицы, на лужку, прямо под березкой.  Так  и нашли
его - лежит, в небо глядит. Господи,  упокой душу,  добрый был человек, одно
слово - батюшка.
     - Бред  какой-то!  -  Иван  тер  переносицу  и  все  ждал: вот старушка
исчезнет, растворится  в  воздухе,  а  он очнется.  Но  старушка  была самая
настоящая, он  просто отвык  от Земли,  тут никто  не  растворяется, тут все
взаправдашнее. И жизнь тут - жизнь, и смерть - смерть.
     - Где похоронили? - спросил он глухо.
     -  Да где  ж это, - удивилась  старушка, - здесь  и  похоронили,  не  в
Америку ж его везть, прости Господин.
     - Сердце?
     - А кто ж его знает, может, и сердце, - старушка  прослезилась, достала
платочек. Было ей  не меньше ста шести десяти: кожа моченым яблоком, морщины
сеткой, губ не видать, но глаза выгоревшие и ясные. - В  тот  день небо было
синее-синее.  И облака  - прямо  райские  облака,  сахар точеный...  вот он,
небось, прямо на таком облачке в рай-то и уплыл от най, улетел.
     - На облаке... - вяло повторил Иван.
     Он  помнил эти облака в синем небе, помнил  их в небе сером. Старуха не
обманывает.  Плохие дела. Эх, батюшка, батюшка!  Иван сунул руку под рубаху,
нащупал  крестик на  груди, вдавил его  в кожу. Убили?  Нет,  только не это.
Откуда враги у сельского священника, нет... впрочем, отца Алексия много  раз
видели с ним, с Иваном,  а это уж иное дело. Его могли  допрашивать, пытать,
выведывать, в  чем успел  исповедаться десантник, куда  собирается,  с какой
целью. Только  не  это! Иван не верил, что  мог  послужить  причиной  гибели
своего лучшего, хотя и недавнего друга-собеседника. Это был просто  приступ.
Отец Алексий никогда неносил бионаруча, все - говорил -  под Господом ходим.
Он и спасет, если нужда будет, а нет - к себе приберет. А ведь эта штуковина
запросто  могла  бы  его спасти,  там  же  и  анализаторы,  и  инъекторы,  и
стимуляторы  -  из любого Криза  выведут. Эх,  батюшка, батюшка! Ивану вдруг
стало  немного жаль и самого себя. Будто  кто-то  незримый  нарочно обрубает
перед ним все дорожки,  загоняет  в волчью яму  одиночества, неприкаянности.
Нет, только не впадать в мнительность, нервы опять подраспустились, шалят.
     На кладбище он  пробыл  недолго. Постоял  над резной  каменной  плитой,
коснулся губами холодного гранита креста. Вот так и получилось, остался спор
их незаконченным.  Нет  места  человеку во  Вселенной?! Нет? А почему  ж она
Вселенной называется - значит,  в ней  селения есть, значит, в нее вселяться
можно, так...  или  нет.  А  коли  можно  вселяться,  человеку всегда  в ней
местечко сыщется. Ладно, жизнь покажет. Прости, отец Алексий, друг дорогой и
поучитель, пускай тебе земелька русская пухом будет... разберемся. А ты спи.
     Податься  Ивану  было  некуда.  Снимать  дом? Идти  в  совет и  просить
коттеджик  на  бережочке?  Отдохнуть? Ни  с  того  ни  с сего  ему чертовски
захотелось передохнуть недельку - всего лишь  одну  недельку, ну хотя бы три
дня! Он даже остановился, тряхнул головой. Неужто его ведут?!  Щиты!  Щиты!!
Нет, он не ощутил психодавления. Это просто нервишки шалят. Надо идти в лес.
     Иван сумел бы и ночью отыскать тропинку к этому дубу.
     Да, было пока  светло, густая листва играла в  прятки с солнцем, но  не
могла его скрыть.  Дуб стоял на своем месте, даже паутинка на кривом сучочке
была на  своем месте. Здесь ничего не  изменилось.  Иван сунул руку в дупло,
нащупал холодный шарик.
     - Семь,  один,  двадцать  один, - сказал  он тихо,  хотя  мог  бы и  не
говорить, достаточно было подумать.
     Одноразовый передатчик сработал на код.  Теперь надо немного подождать.
Иван  уселся  промеж  двух  корявых корней, уставился  в  палую  листву. Она
дрожала  - это проснулся где-то там  под землею крот-сейф. Где он был точно,
сам  Иван не знал,  чужим и  подавно не сыскать. Но  выползти он  должен был
именно здесь.
     - Морока, - снова сказал вслух Иван. Перед глазами у него  стояло  лицо
батюшки.  Не  верилось,  что  здесь  такое  могло  произойти  столь  быстро,
неожиданно. Это там,  в чужих мирах,  гибли один за другим, не привыкать, но
ведь здесь Земля. Путаница. Мысли путаные, вялые, глупые...
     Потом, потом!
     Листья задергались,  затрепыхались, черный камушек ударил Ивану в щеку,
земля   вспучилась,  разверзлась  -   и   из-под  нее  вылез  поблескивающий
круглобокий "крот".
     Иван выждал минутку, чтобы поверхность остыла, поднес руку. Сферическая
крышечка разъехалась дольками-сегментами, приоткрывая яйцо.
     - Вот и все! - Иван сунул превращатель во внутренний кармашек.
     Задумчиво  поглядел  на  "крота", будто  тот  был  живым,  одушевленным
существом. И побрел вон из леса. Он уже  знал, что полетит на Гиргею. Знал и
другое - проиграть эту партию он не имеет права.


     И все же не побывать здесь он не мог. Не узнают, даже если и выследили.
А узнают - поглядим, кто кого. Иван отринул страх.
     Он  стоял  там, откуда  начинал  свой  Путь  -  под  Золотыми  Куполами
Несокрушимой Святыни. Он просто стоял и молчал. Он знал, что теперь долго не
бывать  ему здесь. Он  ощущал,  как его  пронизывают незримые  теплые  нити,
очищают  его  тело...   нет,  его  душу,  соединяют  ее  с  чем-то  большим,
непостижимо огромным. Сохранить эти нити, хотя бы  одну ниточку, удержать...
тогда с ним  ничего  не случится.  Он  не надеялся  встретить  здесь  самого
Патриарха, такое случается раз в жизни. И ему  уже повезло  однажды, второго
раза  не  будет.  Но  будет  всегда  иное  -  сопричастность,   нет,  просто
прикосновение к Добру и Свету.  И ощущение себя малой частичкой этого Света,
живым квантиком - и водной и  корпускулой, которых  ни один из  приборов  не
нащупает. По образу и подобию!
     "Благословен  ли  мой   путь   как   преяоде   или   лишен  я   доброго
покровительства?"- спросил он мысленно, поднимая глаза к лику Всевышнего.
     Ответа не  будет,  он знал.  Надо  поумерить гордыню.  Ответ  иридет  в
испытаниях, Бог со страждущими и претерпевающими. Он всегда с ними!
     Невольно  сжал кулаки.  Он  не даст  уничтожить  этот свет.  Он не даст
уничтожить этот Храм, и тысячи других он не даст уничтожить. Он опередит их!
Господи, ну благослови же!
     И  вновь, как  и давным-давно, в его  прошлой жизни,  еще  до  Системы,
легкий  лучик  озарил  лик,  высветлил высокое  чело.  И  вновь  Иван словно
воспарим под куполом, утратил ощущение собственного тела.
     - Спасибо, - сказал тихо и как-то по-мирски.
     Он  уходил  быстрой,  уверенной походкой.  Не  оборачивался на  Золотые
Купола.  Но он видел их  ослепительно-чистые блики - они освещали ему  путь,
торили дорогу.


x x x


     Дил Бронкс разыскал его сам. Это  было для Ивана полной неожиданностью.
Тяжеленная  черная  рука легла на  плечо  сзади.  Иван оглянулся - и чуть не
ослеп:  улыбка Бронкса и  прежде была  лучезарной и  широкой,  но  теперь...
огромный бриллиант сверкал из переднего зуба, отражая в своих гранях  тысячи
полуденных солнц.
     -  Ваня,  я пока ничего  не решил, - заявил  Дил с  ходу,  предугадывая
вопрос,  -  мне есть  что оставлять на этом свете,  понимаешь?  У меня жена,
обсерватория и... еще кое-что.
     - На Гиргею я пойду один, -  отрезал Иван, не сводя глаз  с бриллианта,
отмечая  про  себя,  что ни  один  нормальный человек  не  стал  бы  портить
собственного зуба ради сияющей безделицы.
     -   Ты   чертовски  изменился,  Ваня,   -  на   лице   у  Дила  застыло
замешательство, - ты был таким лет пятнадцать назад, на Гадре.
     -  Глупости, - отрезал Иван. Ему было лень рассказывать про Пристанище,
откат, про  всю эту жуткую  тягомотину многопространственных миров, успеется
еще. - Мне нужна боевая капсула, Дил.
     - Прямо сейчас?
     - Чем раньше, тем лучше. Они уже где-то рядом...
     -  Кто  они?   -  в  глазах  Дила  сквозило  явное  сомнение  по  части
психического здоровья приятеля.
     - Узнаешь еще. Дашь капсулу или нет?
     - Дам! - выкрикнул Дил. - Потом  догоню и еще добавлю! Ты можешь толком
объяснить, что случилось?!
     Иван смотрел на Бронкса печально  и  отрешенно. Он видел,  как постарел
однокашник,  бузотер  и сорви-голова,  видел седину  в  коротко, под  бобрик
остриженных волосах,  видел  морщины  у выученных  глаз  и огромных  губ. Он
всегда думал, что неграм лучше  не стареть, негры всегда должны быть молоды,
старый негр вызывает жалость, он похож на больного... нет, Бронкс  совсем не
стар, он парень еще хоть куда! Вон лапищи какие! И глаза блестят - зачем его
Таека одного отпускает! Но хитре-е-ец!
     - Как твоя цепь поживает? - спросил Иван тихо.
     - Забыл, Ваня! - Дил немного опешил, но тут же взял  себя в  руки. - Ты
ведь оставил себе кусок?
     - Конечно. Только я, в  отличие от тебя, не стал  е