й,
болезненной дрожи.
     - Это конец...
     Она отозвалась сразу. Она тоже все поняла.
     - Ну  и  пусть!  Пусть  они сожгут нас. Главное, чтобы он остался жить!
Понимаешь, главное - чтобы он!!!
     Вырвавшееся  из  отверстий пламя дохнуло жаром в лица. Но это пока лишь
казалось,  скафандры  защищали  их,  да и пламя было слабеньким, жалким. Они
старались  не  смотреть  на  него,  они  смотрели  на  своего  сына - такого
беззащитного,  такого невероятно живого на фоне черного, пустынного Космоса,
в этой бездонной вселенской Пропасти, в которую падают все сущие миры.
     А   пламя   становилось   все  сильнее.  Теперь  оно  обжигало,  лизало
жаростойкую ткань скафандров, стекла шлемов.
     - Прощай, - сказала она ему.
     - Прощай! - ответил он. И снова рванулся из пут.
     - Не  надо,  -  попросила она дрожащим голосом, - не надо. Пусть видят,
что нам наплевать на них!
     - Ты  права, - простонал он. Боль становилась невыносимой. - За нас еще
отомстят! Я верю!
     - Нет!
     - Но  почему?!  -  он  еле  сдерживался,  чтобы не закричать. Казалось,
пламя  прожигало  его  тело насквозь. - Почему? Он выживет! Я точно знаю! Он
выживет  и вернется сюда. Он отомстит за нас! И это будет самая справедливая
месть на свете! Гляди, он кричит!! Он зовет нас!!!
     Но  мать  уже  не  видела  своего  сына,  своего единственного ребенка.
Дрожащие,  бушующие  снопы  пламени  заполнили  жаром  и  огнем  все вокруг,
ослепили.  Она  уже  не  могла говорить. Она прохрипела, задыхаясь, стараясь
удерживать-

50

     ся,  сколько  это  будет возможным, на краю сознания, превозмогая боль,
она прохрипела зло, не по-женски:
     - И  я  верю! Он выживет! Но он не придет сюда мстителем, он не умножит
зла... а если будет так, то ляжет на него мое, материнское проклятье!
     Она  не  успела  договорить  -  пламя наконец справилось с термостойкой
тканью-металлопластиком.   Вспучилось,   вздыбилось,  наткнувшись  на  живую
плоть,  словно взъяренный безжалостный хищник. И тут же пожрало ее, обратило
в невидимый газ, растворившийся в Пространстве.
     Она ушла всего на миг раньше.
     Но  он  успел процедить, успел, умирая, сгорая в бушующем ослепительном
аду, выдавить из стиснутого судорогой горла:
     - Не  проклят будь, но благословен! И воздай каждому по делам его! И не
будет  тебе  покоя  в жизни, не будет! Иди по следу врага нашего, мстящий за
нас. Иди!
     Нет,  не слова вырвались из горла умирающего, лишь мысль - предсмертной
мгновенной молнией промелькнула в мозгу.
     И  не  исчезла,  не пропала, не растворилась во мраке. Но воплотилась в
Предсущем  и  Извечном,  в  Созидающем  исполнителей  Воли Своей по Образу и
Подобию Своему.
     Изреченная немо отцом, достигла Отца.
     И явилась слышащим Глас Вышний:
     - Мне отмщение, и Аз воздам. Иди, и да будь благословен!
                                                                          51


     Часть Первая
     ВОСКРЕШЕНИЕ ИЗ МЕРТВЫХ


     Зангезея. Правительственные катакомбы. Год 8356-й от Великого Потопа.
     Сихана  Раджикрави  не  мучила  совесть. Он был слишком стар для этого,
бесконечно  стар. Но не было во всем огромном, населенном людьми мире никого
моложе  его  -  даже  родившийся  минуту  назад  у  какой-нибудь юной мамаши
младенец  был  на пять веков старше прожившего тысячи жизней Первозурга. Ибо
младенец появился на свет в двад-

52

     дать  пятом  веке, а Сихану предстояло родиться в веке тридцать первом.
Впрочем,  какие сейчас младенцы! какие мамаши! Особенно здесь на бестолковой
и  разгульной  Зангезее.  Эти самые мамаши и папаши в прежние добрые времена
на  Земле и по всем планетам Федерации пугали своих малышей, дескать, будешь
себя  плохо  вести, сгинешь на страшной и лютой чужбине, куда в конце концов
попадают   все   невоспитанные   детишки,  двоечники,  прогульщики,  лентяи,
воришки,  воры,  каторжники,  мошенники, убийцы и насильники, и истлеют твои
косточки  белые  в  чужой  земле,  имя  которой  Зангезея. Детишки слушали с
замиранием  сердца,  трепетали.  А путь на распутную и загульную Зангезею не
был заказан никому.
     Сихан  Раджикрави прилетел на Зангезею сам, никто его не тащил сюда, не
толкал  в  спину.  Проклятый  XXV-й век! Он никак не мог вжиться в этот мир,
ощутить  себя  в  нем  своим...  какой  там  свой!  все было чужое, далекое,
неприемлемое.  Поначалу  ему казалось, вот стоит только немного обустроиться
на  Земле,  войти  в колею - и все пойдет как по маслу, он будет жить жизнью
самого  простого,  обычного  человека,  обычной и простой жизнью - что может
быть  лучше?!  -  нет,  миражи,  грезы,  сорок  миллионов лет потустороннего
вневременного  и  внепространственного  бытия  давили  на  него  базальтовой
тяжестью  сотен  тысячелетий,  гнули,  расплющивали, не оставляли надежды. И
бежать  от этого гнета было некуда. Какая там, к черту, Зангезея! И на самой
Земле  не  было  для  него преград и заслонов. Он мог все, или почти все. Он
был   живым   богом  в  сравнении  с  этими  младенцами-человеками.  Он  был
всемогущим...  А  они  даже не ведали, что бог снизошел к ним из далекого их
будущего,  не  знали,  что  он*  уже  явился  к  ним  -  и видит их жалкими,
невежественными  и  суетными, погрязшими в зависти и ненависти друг к другу.
Днями  и  ночами  блуждал  он  среди  своих  пращуров и проникался к ним все
большей  неприязнью.  Стоило  покидать  Чертоги,  кишащие  змеями  и червями
ползающими,  чтобы  очутиться  среди червей двуногих, изъедающих друг друга,
предуготовляющих  свой  собственный  скорый  конец!  Нет,  не будет никакого
XXXI-ro  века,  никогда не будет! И все бывшее с ним - сон, болезненно-яркое
и светлое - светлое ли? - наваждение!
     Первое     время     Сихан    почти    не    вспоминал    про    своего
спа-сителя-вызволителя. Слишком крепкие цепи уз могут заду-
                                                                          53

     шить.  Иноща  надо  забыть  даже  добро.  Особенно,  если оно непомерно
большое,   огромное,   невозместимое   -   все  равно  не  расквитаться,  не
расплатиться.  Да  и  не тот человек Иван, чтобы сидеть у порога должника да
требовать  отдачи  долгов,  уж  в этом Первозург не сомневался. Забыть! Надо
все  забыть.  И  жить, как живут другие - спокойно, размеренно, беззаботно и
тихо.  На  какое-то время им овладела навязчивая идея - обрести свое прежнее
тело.  Он просыпался с этой мыслью и засыпал. Хотя и непросто было вернуться
к  обыденной  земной  смене  дней и ночей. Сихан заставил себя жить как жили
все.  А вот заставить идею уйти туда, откуда она внезапно возникла, не смог,
не  сумел.  И он сам стал мелочным и суетным, так ему казалось, он бродил по
улицам  будто  неприкаянный, бродил и всматривался в лица. Ему верилось, что
он  помнит  себя  самого - того исходного, первоначального, которого и звали
Сиханом  Раджикрави.  Это  было  словно  игрой  -  он  не желал пользоваться
видеокартотеками  спецслужб,  хотя  запросто проник бы в любую из них, он не
желал  пронизывать  толпы  полями, сидя далеко от них, он не хотел применять
того,  что  было  непонятно  и  неведомо  для  пращуров.  И  он находил даже
какое-то  щемящее  наслаждение  в  том,  чтобы  бродить среди них, касаясь в
движении  простых  смертных  локтем,  плечом,  смиренно  улыбаясь, когда они
наступали  ему  на ноги и толкали. И он нашел своего двойника. Это произошло
в  пригороде  Мадраса.  Высокий  и  худой мужчина лет семидесяти, в расцвете
сил,  стоял понуро и мрачно пред развалинами древнего всеми позаброшенного и
позабытого  храма.  Лицо  у  него  было  узкое, темное, с вдавленными, почти
синюшными  висками,  тонким носом без горбинок и провалов, тонкими и ровными
губами.  Под  глазами  у  человека  темнели большие и почти черные мешки, но
совсем  не  болезненные, а естественно дополняющие образ. Седые брови, седые
очень  короткие волосы бобриком... но главное, большие серые глаза. Это были
глаза  еще  той  давней  и почти сказочной расы, что пришла сюда из далей не
ведомых  здешним  аборигенам,  из бескрайних степей и лесов, гор и приморий,
где  спустя  века  образовалась Европа и где жили испокон веков россы, племя
не  выродившееся  и  не  вознесшееся, но растворившееся среди сотен племен и
народов.  Были  глаза  эти  будто  вратами  в  нездешние  искрящиеся  миры -
недоступные и вышние. Сихан Раджикрави замер, будто к нему,

54

     заключенному  в  иное  тело,  полное,  сильное,  кряжистое,  но  чужое,
поднесли вдруг зеркало. Он узнал себя. Он нашел себя!
     Остальное  было делом техники. Пришлось долго выжидать, пока незнакомец
выйдет  из  своего  задумчивого  состояния.  Но  Сихан был терпеливым. Он не
хотел  ускорять  событий,  все  должно  было  произойти  естественно.  И  он
дождался.  Седой  очнулся,  повел  глазами и столь же понуро побрел к улице,
вьющейся  змеей  по пригороду, влился в толпу. А Сихан уже все знал про него
-   бывший   волхв,   изгнанный  из  общины  за  прелюбодеяния,  хронических
заболеваний  нет,  силен,  здоров, умен, пребывает в унынии, но это не беда,
не  беда.  Сихан  пристроился  рядом,  почти  рядом,  чуть впереди, всего на
полкорпуса.  Теперь  они  оба вместе с толпой шли по пружинящему тротуарчику
вдоль  гудящей, гремящей, грохочущей улицы - гравикары, автомобили, миниходы
ползли  сплошной  чередой,  выставив  панцирные спины, будто стадо послушных
животных,  гонимых  в  одном  направлении.  Надо было лишь сделать небольшой
шаг,  чуть  приподняться  над  барьером...  и  Сихан  Раджикрави сделал его.
Медленно   наползающий   роскошный  поликар  показался  ему  подходящим,  он
дернулся,  будто  пытаясь обогнать идущего впереди, подпрыгнул, споткнулся о
барьер  -  и  полетел  под сверкающие гравиполозья. Расчет был безошибочным.
Седой  изгой  непроизвольно выбросил вперед правую руку, чуть коснулся локтя
падающего...  но  не  успел  придержать  его.  Не  успел!  Все  свершилось в
мгновения.  Переход  не  занял  и мига. Сихан Раджикрави, седой и высокий, с
глубокими  серыми  глазами и черными мешками под ними, стоял у барьерчика. И
смотрел,  как  полозья  наползают  на кряжистое, полное тело, как искажается
гримасой  боли одутловатое лицо. Все! Несчастный погиб, даже не осознав, что
произошло.  Мир  его  праху!  Сихан  тяжело  вздохнул,  выпрямился. Никакого
уныния!  Совесть  его  не  мучила.  И  не  потому, что он был старше всех во
Вселенной,  и  не потому, что моложе его никого не могло быть еще целых пять
с  лишним  веков.  Сихан Раджикрави, родившийся человеком и проживший тысячи
жизней, уже не был человеком. Он был чем-то иным, не понятным самому себе.
     И  теперь  он сидел в правительственных катакомбах Зангезеи. И не знал,
что делать.
     Он привык к своему новому телу быстро, на второй день.
                                                                          55

     Это  было подлинным воскрешением из мертвых/Но ни один смертный никогда
бы  не  понял  Первозурга,  никогда  бы не смог познать на себе - каково все
время  обретаться в чужой шкуре, как это гадко и противно, тяжело и досадно.
Сихан  Раджикрави  обрел  себя.  Но недолго пришлось ему радоваться. Сначала
Иван  нарушил  его  душевный  покой,  своевольно и неожиданно прорвавшись на
крыльях  запретных  черных  полей  в пропасть Пристанища... Вся эта авантюра
изрядно  попортила крови Сихану, на какой-то миг, вопреки здравому смыслу он
сам   проникся  одержимостью,  поверил  -  это  шанс!  это  возможность  все
выправить  и  вернуть!  Не  вышло.  Ивана  удалось  вытащить  из  кошмарных,
смертных  измерений...  а  на душе осталась незаживающая, рваная рана. Потом
он  просто  жил,  пытаясь  обрести  покой  в отрешении и обуздании гордыни -
ведь,  что  ни  говори, он вошел в чужой монастырь, и надо было вести себя в
нем  по  его  законам.  И  тут  монастырь этот взорвался с такой дьявольской
силой,  что  Сихан даже растерялся. Ведь он никогда всерьез не занимался ею,
но  все  же  достаточно  знал  историю Земли, историю человечества от самого
зарождения  и  до  проклятого  черного  понедельника  14  июля  3089 года от
Рождества  Христова.  Он  мог  поклясться на чем угодно, что никаких бунтов,
восстаний,  переворотов  и  прочих глобальных катаклизмов во второй половине
XXV-ro  века  не  было,  и  быть  не могло! Но события разворачивались не по
учебникам.  Горела  Европа!  Горели  Штаты!  Замерла  в  тягостном затаенном
напряжении  Великая  Россия!  А  он  забился в свою скорлупу и выжидал. И он
догадывался,  что  снова  чудит  этот  русский, что именно Иван затеял нечто
непонятное  и  непредсказуемое.  Надо было вмешаться сразу! Но... кому надо?
Он  делал  все  наоборот, он ушел в себя, не связался с Иваном, хотя мог это
сделать  в  любую  минуту.  А  когда на белый свет вылез из потаенного мрака
первый  выползень,  Сихан  Раджикрави  все  сразу  понял.  Полигон!  Это его
собственные  детища!  Они  сломали  все преграды. Они разрушили все барьеры.
Они  пришли,  черт  побери,  на  Землю! Они сокрушат здесь все, они камня на
камне  не  оставят!  Джинн  вырвался  из  бутылки.  А  виноват  во всем он -
изначально  виноват.  Но  он  не  испытывал  ни  угрызений,  ни мук совести.
Напротив,  в  те  дни,  когда  первые  и жалкие вурдалаки впивались в глотки
обескураженных, перепуганных смертных, он ликовал - тихо, сдержанно, внут-

56

     ренне.  Это  его  победа!  Это он создал существ более совершенных, чем
двуногие  разумные сапиенсы. А значит, он превзошел Творца! Он смог свершить
то, что недоступно самому Создателю - он, Первозург, Первотворец!
     В   тот  день  он  бродил  по  разрушенному  в  недавней  бойне  и  уже
полувосстановленному  Парижу.  Еще  ни  одного вурдалака не было в городе, а
людишки  в  панике  и  страхе  забивались  по  своим  щелям,  норам, боялись
высунуть  носа  из  квартир  и  хижин, домов и дворцов. Он поднялся на самый
верх  древней Эйфелевой башни. И взирал на ничтожных, копошащихся внизу. Он,
ставший  сильнее  не  только  их  самих  вместе  взятых,  но  и их Бога! Он,
всемогущий  и всевластный... Холодные ветра обдували Сихана, леденили лицо и
руки,  остужали,  но  не  могли остудить. Это было просто каким-то приступом
безумия.  Черным  злорадствующим  демоном  нависал он над Парижем, надо всем
миром.  И  пылающее,  огнедышащее  самолюбие, рвущееся наружу, распирало его
наподобие  бурлящей  лавы, распирающей чрево вулкана, рвущейся наружу из его
смертоносного жерла. Он ликовал!
     А  люди  уже  умирали  -  по всей планете, особенно у полюсов - зло шло
оттуда.  Когда Сихан спустился вниз, ужас стоял над парижскими мостовыми. Он
бросился  к центру - черной тенью, ликующим демоном. И где-то на полпути его
чуть  не сшибла с ног толпа, вырвавшаяся из подземки. Обезумевшие, ошалевшие
от  страха  люди  диким  животным  стадом  неслись,  сломя головы, ничего не
видя...  и  тогда  он узрел рогатого, который в слепом неестественном прыжке
вонзил  черные  когти  в  плечи отставшей дамочки, рванул ее на себя, впился
клыками  в  затылок.  Она взвизгнула, и тут же смолкла, валясь по ступенькам
вниз вместе с выползнем. Картина была мерзкая и отвратительная.
     Нет,  не  так  он  представлял  себе  приход вурдалаков на Землю. Сорок
миллионов  лет  они  окружали его в Пристанище. Сорок миллионов лет они жили
во   плоти,  созданной  им  и  уже  позже  ими  самими.  Они  были  страшны,
необузданы,  коварны,  хитры,  неостановимы... Но они были не такими, совсем
не  такими. Они зашли слишком далеко, выращивая себе подобных не в замкнутом
мире  тысяч  свернутых  созвездий, а здесь, на Земле. Это их творения, да, а
вовсе  не  его!  Сихан  подошел  тогда  ближе к лежащим на ступеньках. Ногой
отпихнул тело дамочки. И наотмашь ударил носком
                                                                          57

     прямо  в  морщинистое  рыло  выползня.  Тот  сразу  позабыл про жертву,
вскочил  на  свои кривые заросшие темно-рыжей шерстью нижние лапы, расставил
когтистые  ручищи и слепо, роняя кровавую слюну, пошел на Сихана Раджикрави.
Но   он   не  знал,  с  кем  имеет  дело.  Выползням,  даже  самым  тупым  и
зверообразным,  почти  ничего  не соображающим, не полагалось шутки шутить с
первозургами.  Рогатый  замер  в  порыве,  потом  медленно,  очень медленно,
отошел  к бирюзовой стене, привалился к ней, и начал уже было сползать вниз,
но  остановленный  недоступной  ему  волей  окаменел, застыл. Сихан сдирал с
выползня  слой  за  слоем.  И  это  не  были слои кожи и мяса. Это были слои
трансмутации,  слои почти нематериальные. Он хотел видеть исходное естество.
И  он  его  увидел  -  у  стены  оцепенело  стоял  парень  лет восемнадцати,
худосочный,   изможденный,   голый,  с  длинными  пейсами,  свисавшими  ниже
подбородка,  изгрызенными  синюшными  ногтями,  черными  немытыми ступнями и
черной  наколкой над левым соском "666". Сатанист. Самый обычный завсегдатай
черных  месс, такие во все века одинаковы, что в XIII-M, что в XXV-ом, что в
XXXI-ом!  Вот  она,  первооснова.  Это  не его детища... а детища его детищ.
Ничего  не поделаешь. Полигон - саморазвивающаяся система. Ему не остановить
ее  развития.  Не  остановить!  Сихан  снял заговор, и тщедушный юнец мешком
упал  на  ступени,  покатился  вниз.  Плевать.  И  на дамочку плевать. Сихан
Раджикрави  уже  не  был человеком. Он умел укрощать свои чувства. Ликование
ушло,  будто его и не было. Но и разочарования не наступило. Все дни земного
кошмара  он  был  лишь  немым свидетелем. Повторяя одно и то же: "Не мною вы
созданы  на  погибель  свою.  И  не  Творцом.  Но  самими  собою  - алчными,
жестокими  и  злобными!".  Он  видел  то,  чего  не  видел  никто: сами люди
уничтожали  людей. Да, обитатели Полигона открыли сквозные каналы. Но они не
стали  делать  грязной  работы, они оставили ее самим недо-существам, низшей
расе.  Не  это  главное.  Суть в ином. Ведь не только Полигон был замкнутой,
недоступной  системой.  Но  и Земля, весь мир земных тварей. Теперь Земля со
всеми  планетами  Федерации,  заселенными человекообразными, несущими в себе
земной  мир,  больше  не  замкнуты. Они доступны иным силам! Что ж, сомнения
оставили  Перво-зурга:  Вселенная  устроена проще самой простой трехъярусной
этажерки. Сорок миллионов лет он постигал мудрость

58

     Мироздания.  А этот выскочка и верхогляд Иван постиг ее за годы. Теперь
Сихан   знал   точно,   под   Вселенной   вселенных,  связанные  миллиардами
подпространств,  ярусов,  миров-гирлянд,  сфер-веретен,  переходных  слоев и
сквозных  каналов,  висит  вне  любых  пространств  и измерений не одно лишь
разросшееся,  гипертрофированное  Пристанище,  но  и  самая подлинная, самая
реальная  изо всех трех сущих миров субстанция, определяющая ход вещей везде
и  повсюду...  -  Преисподняя.  Значит,  они  есть!  Ничем  другим логически
связанную  цепь  событий,  захлестнувших  Мироздание, не объяснить. Но тогда
его роль во всем этом... Перво-зург стиснул виски ладонями. Нет! Хватит!
     Он  видел  все  -  йт  начала  и  до страшного, опустошительного конца.
Реками  лилась  кровь,  стон  и  ужас  переполнял  умирающую  планету. Но не
кошмары  нахлынувшего  внезапно  апокалипсиса  мучили  Первозурга.  Нет, его
переполняло   другое.   Они  есть!  Значит,  это  абсолютная  и  непреложная
правда...  все,  что говорил Иван! все, что подтверждалось позднее! Он шел к
нему  в  Чертоги,  не  ведающий  своего  предназначения, но начиненный более
страшной  для Сихана Раджикрави, чем тысячи тонн тротила, сверхпрограммой, о
которой  он  сам  и  знать  не  знал.  Шел,  чтобы  убить  его!  И  вовсе не
"серьезные",  не  особая  ложа  Синклита,  заложили в Ивана эту убийственную
сверхпрограмму  - эти марионетки были всего-навсего исполнителями и х воли -
воли  Преисподней.  Это  Она  стремилась  уничтожить  Первозурга! Да, теперь
Сихан   до  боли  ясно  видел  очевидное.  Но  зачем?