и, рассекал

458

     в  клочья...  но вместо десятков рассеченных пут на него налипали сотни
новых.  Он  запутывался  все  больше.  Он уже не мог пошевелить ни рукой, ни
ногой, ни даже пальцем. Он был превращен в кокон.
     А  старец  все  скрипел,  посмеивался - жутко и злобно. Он и не пытался
скрыть своего торжества.
     - Все,  Иван!  -  проскрипел  он наконец, оборвав свой зловещий смех. -
Все!  Не  надо  трепыхаться!  До сих пор ты имел дело лишь с тенями моими, с
жалкими  и  тленными  ипостасями, разбросанными по эпохам и мирам. Теперь ты
попался мне в лапы. И я могу раздавить тебя прямо сейчас...
     Иван  почувствовал,  что  чудовищная  незримая  сила  сжимает  его, что
трещат  все  щиты и броня, что вот-вот они лопнут и от него останется мокрое
место.  Но  давление вдруг ослабло. И он смог вздохнуть, с хрипом, с болью в
сдавленных ребрах.
     - Убедился?
     - Да, - просипел он.
     - Но  я  тебя  сразу  не убью. Ты не дождешься такой милости от меня. Я
заставлю  тебя подняться вверх по той лестнице времени, которой ты спускался
ко  мне,  и выправить свои ошибки. Дарованной тебе силой ты будешь сокрушать
противников  моих  сынов,  отмеченных  моими  посланцами  в  их  головах. Ты
приведешь  их к власти - абсолютной, полнейшей власти надо всеми Вселенными.
А  я  буду всегда рядом с тобою, я не дам тебе оплошать и проявить слабость.
И  вот  когда  ты  узришь всемогущество избранных мною и гибель Рода твоего,
когда  ты познаешь позор поражения и ужас предательства в полной мере, когда
ты изопьешь чашу изгоя, я убью тебя люто и страшно!
     - Мразь! - процедил Иван.
     - Нет,  я не мразь, - снова зашелся в скрипучем смехе Ог Семирожденный,
- ты ведь даже не знаешь, кто я есть, верно?!
     - Ты сатана!
     - Ошибаешься!  -  старец навис над Иваном своим огромным жутким лицом с
провалами  вместо  глаз.  -  Я  тот, с кем ты боролся все это время, кого ты
убивал,  истреблял, но так и не смог истребить. Ты отсек мне путь в будущее,
всем  нам  отсек  пути. Но ведь мы уже были в будущем! Верно? Ведь ты не мог
этого  не  знать! Мы уходили в Систему и Пристанище в XXV-ом веке, в XXXI-ом
и XXXIII-
                                                                         459

     ем.  Ты  все  знаешь. Ты перерубил все цепи, ты обрек нас на смерть. Ты
разрушил  Систему  и  Пристанище. И ты торжествовал победу! Но ведь мы были!
Те,  кого  ты  называл бессмертными выродками, властелинами миров. И мы, все
мы  в  моей  плоти  и моем духе, ушли из взорванной тобой Системы, за миг до
взрыва,  понимаешь,  ушли  в далекое прошлое, сюда. Петля замкнулась, ты был
прав! Ведь ты успел подумать про это?!
     - Да! - невольно признался Иван.
     - И  ты не ошибся! Мы здесь! И мы начнем все с начала, с самого начала!
Потому  что  все  идет  не  по восходящей и не по всяким вашим спиралям, это
бред   для   наивных   дурачков-профанов,   все  идет  по  петле,  замкнутой
пространственно-временной  одноповерхностной  как лента Мебиуса петле. И эта
петля,  Иван,  захлестнула твою шею. Ты попался! И вообще, ты должен наконец
понять   одну   простейшую   истину  -  тьма  всегда  пожирает  свет!  белое
обязательно  станет  черным!  нет  ни одной вечной свечи, все они догорают и
миры  погружаются  в  потемки!  Это  закон  Мироздания,  Иван!  Нерушимый  и
вековечный  закон!  И  постигнув  его, ты мог бы достичь многого! Ты стал бы
одним  из нас и обрек бы себя на могущество и власть в вечности! Но ты пошел
иным  путем.  И  ты  убил  себя.  Уже  убил!  Но хватит... готовься, мы идем
обратно.  Мы  идем  воссоздавать то, что ты порушил. И чтоб не было препон и
сбоев  в  пути  твоем  новом,  пути  Черного Блага, я сам, Ог Семирожденный,
войду в твое тело и в душу твою!
     Нависшее  черное  лицо  стало приближаться. Это был один черный сгусток
тьмы,  от  которой  не  укроешься,  не  убережешься,  которая  всевластна  и
всесильна.
     Давящие,  смертные  сомнения  навалились  на  Ивана.  Все напрасно! Все
мучения,  труды,  странствия,  битвы...  Все  зря! Он уже ощущал, как в него
начинала просачиваться Тьма.
     Но  он  был еще жив. И он собрал остатки сил, извергая из себя, из души
своей  непрошенного  гостя.  Нет!  Он  не позволит бесам еще раз вселиться в
нее!  Он  умрет  здесь  -  в  самых страшных муках умрет, но он не пойдет их
путем.
     - Изыди, мразь! - прохрипел он, задыхаясь от напряжения. - Прочь!!!
     В  нем  не было прежней силы. Но он еще мог сопротивляться. Только так!
Сопротивляться, драться, пока есть силы!

460

     А потом драться сверх силы, не сдаваться! Никогда! Ни за что!
     Сатанинский  оглушительный вой потряс внутренности черной пирамиды. Все
демоны  зла  обрушились на скованного по рукам и ногам Ивана. Но он уже рвал
путы. Слаб человек! Но никто не закроет двери, открытой пред ним!
     Чудовищный  злобный  хохот  иссушал  плоть, добирался до мозга, обдавая
его  ледяным  дыханием. Старец торжествовал, сопротивление обреченной жертвы
лишь подогревало холодную кровь Выродка-Мертвеца.
     Ог  Семирожденный  ликовал... он еще не видел волхвов, ставших плечом к
плечу с жертвой.
     - Откуда  вы?!  -  изумленно  прошептал  Иван,  озирая  сразу  все семь
освещенных нездешним светом лиц.
     Седоволосые,  парящие  в черном тягучем воздухе, в светящихся одеяниях,
непоколебимо  спокойные  и  светлоглазые, они окружали его - от самого юного
до самого древнего, покрытого морщинами.
     - Ты  проложил  дорогу  нам!  -  ответил  ближний. А тот, что был с ним
рядом на вершине, добавил:
     - Ты  забрался  в  самую глубокую пропасть. К самым страшным и ядовитым
гадам. И мы не могли бросить тебя. Но помочь себе сможешь только ты сам!
     Теперь  уже  не  одно  черное  ужасающее  лицо  давило на Ивана, к нему
тянулись   огромные,  скрюченные,  когтистые  черные  лапы.  Выродок-Мертвец
понял,  что  происходит  нечто  не  предвиденное  им.  Он  спешил. Он давил,
оглашая  внутренности  своего  черного  храма  уже  не воем и не хохотом, но
разъяренным  рыком.  Он  тянулся к Ивану, и вся Преисподняя тянулась к нему,
чтобы войти в душу всеуби-вающим ядом, подчинить ее себе и погубить.
     - Мы  с  тобой! - не разжимая губ, крикнул Ивану старый волхв. - Братья
и сестры, отцы и прадеды, все!
     Иван  рванулся  из пут, разодрал в клочья кокон. Прижал ладонью к голой
груди  оплавленный  крест.  Теперь  он  видел  не только светящихся Небесным
огнем  волхвов.  Сотни тысяч росских героев и полубогов окружали его со всех
сторон,  ограждали  от  сил  мрака  и  зла.  Они  пришли! И они снова с ним!
Звенели  латы  и  кольчуги, бряцали бронями пешие и конные, взвивались вверх
черно-бело-золотые  свя-торосские  стяги,  стояли,  тянулись к нему, отметая
прочь черные вихри, богатыри-витязи, дружинники, воины... со-
                                                                         461

     всем  рядом  высился  в  львиной  шкуре,  наброшенной  на могучие плечи
русоволосый  Ярослав,  за ним искрились златые кудри Жива, вздевающего вверх
копье-молнию,  потрясал  булатным  мечом  князь  Ахилл...  сотни тысяч, тьмы
дружин.  А  над  головами  искрилось и сияло позлащенными доспехами Небесное
Воинство  Архистратига,  вытесняло,  выдавливало  мрак  в  углы  и  закоулки
пирамиды. Они пришли к нему!
     И они вошли в него!
     Иван  ощутил  небывалый  прилив сил. Он не один! Но он последний! И ему
биться   за  всех,  биться  один  на  один!  Он  взметнул  вверх  руки  -  и
огненно-голубые  лезвия  праведных клинков полыхнули такой мощью, что адский
стон и хрипение прокатилось под чудовищными сводами.
     Черный  сгусток,  бесформенный  и  дрожащий,  метнулся  к  нему,  грозя
засосать  в  себя, пожрать навсегда. Но Иван опередил Ога Семирожденного, он
рассек  его  мрачную плоть на две части. Отпрыгнул. И тут же миллионы черных
рогатых  тварей  бросились на него со всех сторон, целая армия корявых гадин
жаждала его смерти.
     Биться!  Биться  сверх  сил!  Иван  крушил  нечисть,  не жалея себя, не
оставляя  ни вздоха на потом, ни капли крови на завтра. Он весь был в каждом
взмахе,  в  каждом  ударе.  И  с ним были все пресветлые рати Святой Великой
Руси. С ним был Благословивший его на этот бой...
     Истерзанный,  измученный  стоял он посреди страшного поля, когда некому
было  уже  воздеть на него руку. Груды черных, изгнивающих, съеживающихся на
глазах  тел  лежа'  ли  повсюду,  омерзительной  зеленой  жижей  были залиты
внутренности поганой пирамиды.
     Но  полз  к  нему змей, полз червь кольчатый, мохнатый, ядовитый, грозя
убить  обессиленного,  вымотанного. Издыхающий Ог хотел забрать его с собою,
в черные пучины.
     - Прочь, нечисть!
     Иван,  вздымая многопудовые, неподъемные руки, устремил святые клинки в
основания  пирамиды,  в  клубки  свивающихся  прозрачных  труб,  наполненных
копошащимися   личинками.   И   полыхнуло   светлым  огнем.  Рухнули  своды,
разорвались   трубы  -  потекло,  посыпалось,  полетело  все  в  дьявольскую
воронку,  с  зудом и шипением, с писком и скрежетом изверглось в преисподнюю
содержимое  сосудов,  черви  и  личинки,  обрушились  в  бездну мрака тысячи
корявых

462

     тел  и  рогатых  голов,  покатились,  засыпая собою провал черные блоки
гранитные...  Он  успел! Он смог! Он сокрушил это новое Пристанище выродков,
обрушил  его  в  Океан  Смерти.  С  воем,  с сатанинскими визгами, злобным и
истошным  зудением  возвращалось  все  на  круги  своя, чтобы уже никогда не
подняться из Преисподней.
     И только издыхающий червь полз на Ивана.
     И  Иван  умирал  от  ран,  от  боли, от невероятного напряжения. Он еле
стоял  на  ногах.  Он  падал,  поднимался,  истекал  кровью. Но шел на этого
червя,  на  гнусного змея. С яростным криком, превозмогая себя, проваливаясь
в  темноту,  он схватил гадину вырождения за голову и хвост, разорвал на две
части  и  бросил  в  затягивающуюся  черную дыру провала. Успел! Осыпающиеся
черные  глыбищи  закрыли  собою все, заткнули Сквозной Канал, сомкнулись, не
оставляя и щели.
     А  Ивана,  полуживого,  истерзанного,  избитого,  изможденного швырнуло
куда-то  вверх, протянуло сквозь тенеты паутин, бросило в раскаленный песок,
перевернули,  ударило - и снова швырнуло, но теперь уже в обжигающий снег, и
снова  завертело,  закружило,  обволокло  белесым туманом, повалило в густую
зеленую траву под высоким синим небом.
     Он  ничего  не  видел,  не  слышал,  он умирал... Но он знал, что сумел
разорвать временную петлю, сумел донести свой крест до конца.


     Эпилог

     В свете,
     Вне времен


НА КРУГИ СВОЯ


     Еще  не  узрев  никого,  но  зная,  что Он уже здесь, Иван опустился на
колени, склонил голову и тихо сказал:
     - Я  исполнил Волю Твою. Возмездие свершилось. Сокровенное дотоле тепло
проникло  внутрь  его  тела,  наполнило его светом и воздушной легкостью. Он
сразу   воспрял   духом,  будто  невидимая  кристально  чистая  струя  смыла
проникшую  в  каждую пору кожи и души коросту тягот, страданий и болезненной
памяти.
     - Встань!
     Иван  поднялся  с  колен.  Прямо  и открыто посмотрел в серые бездонные
глаза - в них были все миры Бытия: и

464

     старые,   и   новые,   и  еще  не  родившиеся,  и  уже  давно  ушедшие.
Светловолосый  человек,  ослепительно  похожий  на  него,  но весь напоенный
совершенством   и  могуществом,  будто  сотканный  из  самого  Света,  стоял
напротив  него  -  не  выше,  и  не  ниже,  а  вровень, лицо в лицо, глаза в
глаза... Всеблагой и Извечный!
     - Ты  исполнил  свою  волю  и волю всех, созданных по Образу и Подобию,
наделенных  душою  и  разумом.  Ты был послан в погибающий мир, чтобы спасти
его.  И  ты  выдержал  испытание.  Но  ты  не был игрушкой в чужих руках. Ты
вершил  суд  и  возмездие  сам  - за себя и всех детей Моих. А Я... Я только
верил в тебя. И ждал.
     - Нет!  -  выкрикнул  Иван истово. - Нет! Ты вел меня везде и всюду! Ты
был  со  мною!  Никогда  бы  я  один  не  выдержал и тысячной доли того, что
пришлось испытать мне на тяжком пути...
     - Успокойся.
     Сероглазый  обнял его за плечи, прижал к себе. Прикосновение легких рук
было  почти  неощутимым.  Но Иван сразу успокоился, тишина и благость объяли
его  исстрадавшуюся  душу.  И теплой, мягкой волной накатило осознание того,
что  он  сам  прошел  свой  крестный  путь - от начала и до конца, через все
невзгоды  и  тернии,  через  кровь,  муки,  ужас,  лишения, разлуки, битвы и
тяжкий  ежечасный, ежедневный труд. Он сам! И это не было гордыней. Это было
осознанием  себя.  Его  вела вера. Иди, и да будь благословен! Только сейчас
во   всей   полноте   до   него  дошел  смысл  этих  тихих  слов.  Иди!  Ибо
благословляющий  тебя  не  идет с тобой. Он лишь верит в тебя и ждет. И весь
путь  свой  ты  должен проделать сам, даже если это путь спасителя людского,
путь, уготованный не для смертных... Иди! И да будь благословен!
     - Я  был с тобою лишь памятью обо Мне и верой в правое дело, - проникли
в сердце слова сероглазого.
     - Да,  -  откликнулся  Иван, молча, не раскрывая рта, - но и этого было
достаточно. Я был Твоим Мечом в мире зла! И я сокрушил его!
     Сероглазый отстранился. Испытующе посмотрел на Ивана.
     - Зла в мире не убавилось, - сказал он еле слышно.
     - Как же так? - растерялся Иван.
     - Ты лишь избавил земные миры от напастей и спас род
                                                                         465

     человеческий.  Но  ты не истребил зла. Оно неистребимо пока есть жизнь.
И  оно  вернется в новых ипостасях. И люди не узнают его в другом обличий. И
все начнется сначала... Покоя не будет.
     - Значит,  все  было  зря,  -  понуро  изрек  Иван. И перед глазами его
проплыли  искаженные  болью и ужасом лица его родных, друзей, близких, всех,
кого  он  потерял  за  последние  годы  -  а потерял он именно всех! всех до
последнего!   Увиделись   страшные   подземные   лабиринты   с   миллиардами
растерзанных  землян,  превращенных  в  рабов, в еще живое мясо, в бездушную
страдающую плоть. Все зря! Зло вернется в мир!
     - Но  и  мир  станет за это время сильнее, - утешил его Вседержитель, -
добрее и лучше...
     - И он опять не заметит просачивающегося в него мрака?!
     - На  этот  вопрос  смогут  ответить  лишь  живущие в мире. Ибо им дано
видеть  или не видеть. Тебе же надлежит помнить одно: не гордыня, и не жажда
славы,  и даже не надежда на признание трудов твоих должны двигать тобою. Но
только  лишь  вера в то, что никто другой не пройдет твоим путем, никто иной
не осилит твоей крестной ноши!
     В  груди  у  Ивана похолодело. Он почти и не думал о славе и признании.
Но  все  же  где-то  в глубинах сердца, в потаенных закоулках души жили тени
надежд. И вдруг вот так, разом, одним махом...
     - И  никто  никогда  не  узнает  того,  что  свершилось?! - спросил он,
заранее зная ответ.
     - Никто и никогда.
     И  снова  покой  объял  его. Так и должно быть. Не славы ради шел он на
смерть.  И  не  все  надо  знать людям, не все способны выдержать они, не со
всяким  грузом в сердце жить можно. Никто и никогда! Будто ничего и не было.
Просто  род  людской прошел по самому краю, по лезвию бритвы... и уцелел. Но
никто  и никогда не узнает имени спасителя. Все верно, все правильно. Никому
ничего и не нужно знать.
     - Ты отпустишь меня? - спросил он у сероглазого.
     - Да,  -  ответил  тот, - ты волен в остатке жизни своей. И я хотел бы,
чтобы  новые  тяготы легли на плечи не твои, но тех, кто придет за тобою, ты
много  перенес  и  ты заслужил покой. Но никто не сможет обещать тебе покоя,
пока ты там, среди живых.

466

     - Никто, - эхом отозвался Иван.
     - До  конца  дней  своих  лишь  ты  один на Земле и во Вселенной будешь
знать  правду  о  том,  что случилось. Помни, ты один! Никто не может лишить
тебя  памяти.  Но  никто  и никогда не поверит ни единому слову твоему, если
решишь  ты поведать смертным о гибели мира, о земном апокалипсисе... ибо для
них он всегда впереди, в грядущем!
     - Я знаю, - сказал Иван. - И все равно я хочу к ним, на Землю.
     Сероглазый  подошел  совсем  близко,  возложил  ладони на плечи. И Иван
почувствовал,   как   некая  часть  его  перетекает  во  что-то  непостижимо
огромное,  не  имеющее границ и вечное. Но еще он почувствовал, что остается
самим  собою,  утрачивая  лишь обретенное на время в Старом Мире и не нужное
на  Земле.  Ему  сразу  стало  легко и вольно - таким и следует возвращаться
туда,  к  людям,  таким и надо жить среди них... и кто знает, что будет там,
на  Земле? Он был чист и светел. Лишь стародавнее и привычное тяготило душу,
обыденно,  неизбавимо, ну да ничего, эту тяжесть надо было нести - до конца,
до гробовой доски.
     - А теперь проси Меня и Я исполню желание твое! -- сказал сероглазый.
     - Мне не о чем просить Тебя, - ответил Иван, - мне ничего не надо.
     - Ничего?!
     Иван  пожал  плечами. Ну что он мог попросить у Всемогущего! Вернуть из
небытия  Алену,  Светлану,  Гуга, Кешу, Дила Бронкса... Это невозможно. Да и
зачем?  Зачем обрекать их на новые страдания?! Он знал, что все они в лучшем
мире,  что  они  ждут  его,  но  он должен придти к ним не раньше и не позже
положенного,  предопределенного.  Вот  только  несчастный  Цай, за него надо
попросить,  за  пожертвовавшего  собой  ради  них,  загубившего  душу свою и
затянутого в мрачные воды черного океана...
     - Не  проси  за  него,  - прервал мучения Ивана сероглазый, - отдавшему
душу  за  други  своя  будет  воздано  по  делам его, и воссоединятся они по
прошествии  времен, ибо жизнь его черна и страшна была, но душа чиста. Проси
для себя!
     Все  былое  промелькнуло пред Иваном в стремительном вихре. И ничего не
желал  он  исправить  в  прошедшем.  Не  нужны  ему  были земные богатства и
почести. И власти он
                                                                         467

     хлебнул  с  лихвой,  до  избытку.  Ничего  не  надо! Лишь обожгло вдруг
ослепительным  пламенем, будто это он сам был привязан к поручням, будто его
убивали  трехглазые  ироды.  И  встали  перед глазами два корчащихся в лютом
огне   тела.   И   ударило  в  уши  материнское  проклятие.  "Не  придет  он
мстителем...  не  умножит  зла!!!"  Так  было  сказано,  так  изречено. А он
пришел.  Он  не  подставил  левой  щеки.  Он  повторил  сказанное  не им, но
праведное  и  единственно  верное:  "Мне  возмездие,  и  аз воздам!" И он не
умножил  зла, но сокрушил его - пусть не навсегда, пусть на время, но воздал
по  делам...  А  они  все  там же, в Черной Пустоте, в бездне среди падающих
миров... И тогда он взмолился:
     - Даруй  мне  ее прощение! И возьми их к себе, в Свет! И ощутил, что не
легкие  руки  Вседержителя  касаются  его  плечей,  а  совсем иные - тонкие,
нежные,  горячие,  материнские. Да, это она обнимала его, прижимала к груди,
плакала,  орошая  его  грудь слезами, и опять обнимала - большого, сильного,
постаревшего,  совсем  не  похожего  на  того младенца, которого знала. И за
спиной  ее стоял отец и смотрел на него серыми, печальными глазами, и губы у
него  чуть  подрагивали,  он тоже хотел обнять сына, и он обнял, сдавил его,
когда  мать  лишь  на миг отстранилась. Да, это были они - те, кого он почти
не знал, те, кто дали ему жизнь, погибшие за него во мраке Космоса.
     - Сынок,  милый,  родимый,  -  причитала  мать, совсем еще юная, лет на
пятнадцать  моложе  его  самого, сына, но исстрадавшаяся, дрожащая, - прости
меня! прости нас! прости слова мои и забудь! Живи! Живи!! Живи!!!
     А  он  не  мог  выдавить из перехваченного судорогой горла ни слова, он
молчал  и  плакал.  Ему  нечего  было  больше желать. Эти двое, отец и мать,
являлись  ему  каждую  ночь,  они  страдали сами и заставляли страдать его -
безмерно,  невыносимо.  Теперь они обретут покой. И вместе с ними он обретет
покой. На время земной жизни