жалкого  комаришки,
трепыхающего своими  жалкими крылышками где-то в  зжблачных  высях.  А можно
сбежать  на  край   Вселенной,  не  имеющей  краев,  забраться  на  мертвый,
блуждающий во  мраке  астероид, зарыться  в него и блуждать вместе с  ним за
миллионы  парсеков отсюда  да и от любой  живой  души.  Бежать! У Ивана ноги
задрожали. Даже  твой родной  дом твой ли, ежели в  нем  хозяйничают чужаки,
если  в  нем сидит стая волков и клацает зубами  в предвкушении крови,  ждет
команды вожака. Бежать! Надо собирать всех своих -  Гуга, Таеку, Дила, Ливу,
Кешу  Мочилу, карлика несчастного и убираться пока не  поздно! ... Иди, и да
будь благословен? А  куда, спрашивается, идти?! И  как  идти в этом  вязком,
черном болоте?! И почему именно он должен идти куда-то и  бороться за чтото,
спасать кого-то?! Дил Бронкс разыскал Хука Образину. А для чего? Может, тому
лучше было  б  тихо спиться  и  подохнуть в своем  мусорном баке? Нет!  Иван
стряхнул с себя слабость. Они на то и бьют, они на то и рассчитывают, что их
должны испугаться, должны поразиться их  мощи и их  силе и пасть духом. Нет!
Бежать некуда. Даже если в родном доме сидит стая алчущих крови  волков - не
беги из него,  не команды вожака ждут волки, а ждут они, когда ты  им  спину
покажешь, ибо они сами, охотящиеся в ночи, трусливы  и слабы - иначе  пришли
бы к тебе при свете дня.
     - Он все равно убьет меня,  - просипел вдруг жалобно Крежень. Голос его
был плаксив.
     -  Мне тебя не жалко, - ответил Иван  тихо, -  не думай, что  я  сейчас
расплачусь.
     - Он убьет меня, а Лива убьет его, так свершится справедливость.
     - Бредятина!
     - Помяни мои слова, - мрачно проговорил Крежень уже без плаксивости.
     - Помяну, - отрезал Иван и сильнее сдавил кисть Седого.
     Зловещий голос все вещал и вещал - это был не  просто гипноз, это  было
массированное,  подавляющее  зомбирование. Ивану  начинала надоедать вся эта
публика, это  пешки, пусть они и  станут  свирепейшими  воинамисамоубийцами,
идущими на смерть во имя Черного Блага, пусть они унесут миллионы жизней, но
дело не в них,  все равно они пешки  в  чудовищной игре. А ему надо  познать
структуру,  ему  надо  уцепиться  за  ниточки,  на  которых  висят  все  эти
марионетки... и тогда по невидимой  паутине он вскарабкается наверх ... бред
какой-то, он все время спускался вниз, лез в пропасть, а  теперь  - наверх?!
Все  перепуталось  и  перемешалось.  Уже  нет  ни  верха, ни  низа!  По всей
видимости, он совершил  страшную  ошибку, покинув логово  "серьезных"!  Надо
было копать там, туда должны были  сходиться нити. Рубить их  надо не здесь,
где  распустились  они сотнями тысяч,  а там, в средоточии их,  в гнездовище
паучьем!  Да вот только там ли гнездовище  и средоточие? Поди  разберись. Да
еще и Крежень явно водил их всех за нос.
     - Помяну!  - повторил  Иван зло. - Только ты сдохнешь раньше, Седой. Ты
не доживешь до часа Тьмы!
     - Не понимаю, чего вы добиваетесь от меня, - процедил Крежень.
     Они говорили еле слышно, хотя в том не было нужды.
     Взвинченная  толпа ревела на все  голоса и требовала принесения жертвы.
Трудно  было  поверить,  что  в каких-то  двухстах  метрах  над головами шли
пешеходы и  ехали  лимузины, кто-то  целовался с кем-то, а кто-то еще только
лишь ожидал на свидание  возлюбленного или  возлюбленную. А что если бы  вся
эта посвященная  братия  собралась бы  там,  на поверхности?  Помешал  бы ей
кто-нибудь? Нет! Не помешал бы! Иван заскрипел зубами. Конечно, собрались бы
любопытные  зеваки,  поглазели  бы, поглядели  бы,  повертели  бы  головами,
поразевали бы рты, может, даже и повозмущались бы маленько...  да и пошли бы
себе мимо, своей дорогою  бы пошли. Так к чему же вся эта таинственность,  к
чему подземелья и мрак, черные саваны и сутаны?  А  к тому, что и  это часть
страшного,  зомбирующего воздействия, вот к чему!  Они запросто могут никого
не  бояться  на  Земле  и  в Федерации  -  там  наверху разложение,  распад,
вырождение-дегенерация еще похлеще, до них нет дела. Но они таятся!
     Ибо смысл их жизни - в  сокрытии явного,  в опутывании, в погружении во
мрак. Ибо смысл  их  жизни - в ношении  покровов, застящих взор и скрывающих
истинное.
     - Маскарад! - прошипел Иван, озираясь.
     - Нет, это не маскарад, - как-то обреченно отозвался Крежень. - Чтоб вы
с Гугом не сомневались, когда закончится месса, я покажу тебе еще кое-что.
     - Пойдем сейчас!
     - Сейчас нельзя.
     - Почему?
     - Гляди!
     Мрак развеяли  свечи -  шесть неожиданно  вспыхнувших  огромных  черных
свечей,  испускающих  не  только  колеблющийся  свет,  но   и  тошнотворный,
одуряющий запах.
     Все было! У Ивана даже заболела голова. Все было и на Хархане, точнее в
Меж-Арха-анье, было в Пристанище! Это не просто обряды жертвоприношения, это
кровавая круговая порука - они все в крови  невинных! Они боятся друг друга,
и потому они вынуждены этими жертвоприношениями доказывать  свою лояльность,
свою причастность к Черному Благу. Мерзавцы! Ублюдки!!
     Выродки!!!
     Шестиугольная  плаха.  Шесть торчащих  вверх метровых  игл.  И  черное,
высверкивающее  алмазным  искрящимся  блеском сидение  на  цепях... нет, это
трон, он во  тьме, он опускается  вниз, зависает над плахой,  на нем  кто-то
сидит. Свечи вспыхнули ярче. И Иван остолбенел.
     - Лива? - выдохнул он непроизвольно.
     - Ливы нет, - тихо изрек Седой, - это жрица смерти.
     - Жрица смерти?!
     - Да.
     - Но почему?!
     - Она  посвящена.  Она лишена памяти. Но взамен ей открыто большее. Она
уже  не  человек,  но  выше  человека, - в голосе  Креженя засквозили  нотки
зависти и даже подобострастия. Он явно верил во все эти чудеса.
     - Это ты привел ее сюда?
     - Да, это я привел ее сюда!
     -  Гуг  убьет  тебя!  - Иван  усмехнулся  -  усмешка  получилась  злой,
затравленной.
     -  Гуг убьет меня в  любом случае. А его  убьет  она! - Крежень выкинул
вперед руку, будто протыкая дрожащую пелену полумрака указательным пальцем.
     Жертвы поднимались из центра  шестиугольника,  из потаенного  люка, они
выползали сами, но движения их  были вялые,  слепые,  сомнамбулические,  так
могли двигаться  ожившие  под злыми чарами трупы. Три  девушки, обнаженные и
обритые наголо. И двое парней с закрытыми глазами. Пятеро обреченных.
     - Сейчас жрица выберет шестого, - пояснил Крежень, - или шестую.
     -  Но  она  же  слепа! - поразился Иван.  Он лишь теперь увидел, что  в
глазах  у  Ливы  стоит мрак,  что это  пустые глазницы,  а  вовсе  не глаза.
Прекрасная, пылкая Ливадия Бэкфайер ... и эти безглазые черные провалы!
     - Она видит лучше нас. И глубже!
     Иван вспомнил, как держал ее в  своих объятиях, как целовал, ласкал ...
нет,  это не он держал, это Гуг-Игунфельд Хлодрик Буйный  ласкал ее... но он
все помнил. Это  не она. Это тело ее. Но не  она. И  смуглое тело,  усеянное
жемчужными   нитями,   и  эти  тяжелые  серебряные  обручи  и  браслеты,   и
развевающиеся  во  мраке черные  невесомые  шелка. И  эта  жуткая  трехрогая
сверкающая корона?!
     - Да обрящут ищущие! - гнул свое вездесущий зловещий глас. - Да отметят
алчущие мести! Ибо время наше близко и час наш наступает - ждать недолго. Да
изымет каждый священную иглу дабы оросить ее влагой, истекающей  из сосудов,
уходящих  навсегда, дабы  смазать  пальцы  свои кровью  приносимых на алтарь
Черного Блага.
     Трое в черных сутанах с алыми капюшонами на головах вышли из  отверстия
на плахе-шестиугольнике, вздели руки вверх. И заревела  толпа, вскинула руки
ответно  -   в  каждой  сверкала  полуметровая  тонкая  игла.  Заглушая  рев
завизжали, завопили жертвы, пронзаемые торчащими из звезды остриями - теперь
каждая жертва висела  на таком острие,  свешиваясь  головою и  телом вниз, в
толпу, висела на одной лишь ступне, висела, корчась  и извиваясь от боли ...
и уже тянулись  к ней со  своими иглами ближайшие, когда голос возрос до воя
сирены:
     - Шестая жертва!
     - Шестая жертва!!! - эхом взревела толпа.
     - Жрица выберет шестую жертву!
     И вот тогда Ивану стало до жути страшно. Ему было плевать на безвольных
юнцов, болтающихся на иглах - они сами шли  к такой концовке,  это их крест!
Он понял, что сейчас  может  закончиться все.  Абсолютно все. Он понял  это,
когда в провалах черных глазниц жрицы смерти вспыхнули вдруг кроваво-красные
угольки  зрачков. Они будто вонзились ему в глаза,  ему в мозг, в  душу. Это
был ужасающий миг. Но пронесло. Видно, он чем-то не подходил на роль жертвы,
не вышел рожей, стало быть. Но когда  пылающие угли остановились на Крежене,
и Иван увидал даже во мраке, как тот побелел, волна ужаса накатила вновь.
     - Вниз! - Иван швырнул Седого на пол, под ноги. Он не мог  его потерять
сейчас,  он  не мог допустить,  чтоб  Седого, когда этот тип полностью  в их
руках, превратили в подушечку для иголок. Пронесло и здесь!
     - Шестая жертва!!!
     На  плаху уже волокли  голого  толстяка -  с  него содрали все  одежды,
исцарапали, повалили, а потом вскинули на руках вверх те, что стояли рядом с
ним, они же и передали жертву в руки черных.
     - Да свершится начатое! Да продолжится вечное!
     - Близок час Тьмы! - завопил кто-то из толпы.
     И  теперь  уже  никем  и  ничем   не  сдерживаемые  алчущие  посвящения
набросились  на  обреченных. Иван терпел, не  отворачивался.  Он должен  был
видеть  все.  Он  должен  был  понять  суть  всего.   При  видимой  злобе  и
возбуждении, при  всем психозе мессы ни один  из истязателей не ткнул жертве
своей иглы в смертельное место:  ни  в сердце,  ни в глаза, ни  в жрту. Иглы
погружались в мягкие ткани, пронзали  руки, ноги,  плечи - сотни, тысячи ран
наносились живым. Это было невыносимое зрелище!
     Он не страдал так даже от вида пожираемых чудовищем женщин на проклятой
планете Навей. Но  он, в  отличие от  всего бывшего  там,  не сделал ни шага
вперед, не шелохнулся. Любой из этих ублюдков мог быть жертвой. И каждый был
палачом.  И  по  существу истязали сейчас  не  этих несчастных  они  убивали
остатки человека в себе. Да, это не  обряд, это  обучение,  это  вытравление
души из тела. Это школа убийц. Их дрессируют! Их готовят к  более серьезному
жертвоприношению ... готовят, и не скрывают этого.
     Крежень  потел и дрожал  рядом. Глаза его были безумны. В кулаке зажата
игла. Но Иван не отпускал руки. Нет!
     Обойдутся!
     А голос гремел в самом мозгу:
     - Слышьте слышащие! Зрите зрящие! Идет эра наша -  и отдает наш Господь
в руки наши для большого мщения жертвы наши, коим несть  ни числа, ни счета,
кои  порождены предсуществами и уйдут в  ничто таковыми,  напояя  нас кровью
своей.  Услышьте  сердцами  своими  -  час  близок.  Уже  отверзаются  врата
Мироздания! И идет время наше!
     Ивану захотелось вдруг залезть на единственное в подземелье возвышение,
на  плаху  шестиконечную, прямо под ноги угрюмо-напыщенной Ливочке, вытащить
ручные  лучеметы и жечь!  жечь!! жечь  весь этот гнусный сброд  до последней
твари!!! Ведь надо хоть что-то делать!
     Ведь  нельзя  же  все  время  оставаться  созерцателем, дьявол  их всех
забери! Нервы. Сдают проклятые.
     - Пойдем отсюда! - шепнул он Седому.
     - Еще рано, - ответил тот, - не выпустят.
     - Почему?
     - Надо приобщиться, - Седой выразительно поглядел на свою иглу.
     - Ну уж нет, - рассердился Иван.
     - Здесь  все просматривается.  Чужаков уничтожают  без всякой болтовни,
сразу!
     Ивана передернуло.  Этого  еще  не  хватало  -  приобщиться! Быстрее он
приобщит всю  эту  вонючую  шоблу, так  приобщит,  что  никогда и  нигде  не
потребуется им уже никаких приобщений и посвящений.
     - Ты можешь  ткнуть, - сказал он Креженю, - а я покручусь рядом - никто
не заметит.
     - Заметят! Ты и меня погубишь.
     - Мне тебя не жалко.
     - Тогда себя пожалей!
     Тела  истязуемых  на глазах превращались  в трепещущее месиво, кожи  не
было видно,  лишь  пузырящаяся  каша  покрывала  несчастных.  Но  ни  единой
кровинке не давали  упасть  на мрамор черных плит, густые капли подхватывали
ладонями,  губами,  к  жалким  струйкам  припадали  ртами.  Сами  истязатели
тряслись  в вожделении и экстазе. Это  было нечто невероятное. Но тела жили,
вой и визг не смолкали, зудящий гул  толпы становился все  сладострастней  и
неистовей, и припадали к жертвам все новые и новые алчущие.
     -  На,  держи!  - Крежень сунул  в  руку  Ивану иглу.  Он ее  вырвал  у
какого-то  обезумевшего,  повалившегося  на  плиты  юнца.  Юнец  корчился  в
судорогах  падучей.  И  это  воины  Сатаны! Иван скривился, поправил  черную
накидку,  натянул  на глаза  капюшон и с  явной брезгливостью  сжал в ладони
протянутую иглу.
     - Только быстро! - процедил он сквозь зубы.
     - Один миг! - обрадованно сказал Крежень.
     И  они пошли к  извивающимся,  полуобескровленным  жертвам. Иван  грубо
распихивал снующих рядом, толкал локтями, давил ногами ... большего  он пока
не мог себе позволить. Иди! И да будь благословен! Он снова предает и себя и
пославших его. Это просто наказание какое-то заклятье! Он вдруг вспомнил про
страшное,   черное  заклятье,   наложенное   на   него   духом   Пристанища,
ведьмой-призраком,  что  преследовала  неотступно все те жуткие, невыносимые
годы. Заклятье! Он разорвет путы колдовства. Надо  идти! Крежень  не показал
еще и десятой части сокрытого во мраке! Надо идти.
     Он увидал, как Седой  с  явным удовольствием ткнул своей иглой  прямо в
пах  жертве  -  кто  это  был,  юноша  или  девушка,  теперь различить  было
невозможно - ткнул и  затрясся в непонятном ознобе, заклацал зубами, изо рта
прямо на шрам потекла слюна, зрачки расширились, стали черными.
     - Хватит! - не выдержал Иван.
     Крежень выдернул иглу. Мотнул головой.
     - Теперь ты! - прошипел он.
     Надо было колоть. На  Ивана смотрели  тысячи глаз - явных и  потаенных.
Надо! Он вытянул руку и чуть коснулся тела острием иглы. Он даже не проткнул
самого верхнего, исколотого слоя, но его вдруг словно разрядом тока ударило,
дернуло. В голове  помутилось, сделалось как-то  легко и  радостно, будто от
первого стакана водки, выпитой после долгого и изнурительного труда, по телу
побежал живительный бодрый огонь,  все закружилось,  завертелось ... смутный
полумрак рассеялся,  уступая место изумрудно-зеленому свечению, и из глубины
свечения неожиданно выплыла  криво ухмыляющаяся  дьявольская рожа, вперила в
Ивана  огненные  зрачки  зверино-рысьих  глаз, оскалила  острые клыки. Он не
успел отпрянуть, когда меж клыков мелькнул вдруг черный раздвоенный  змеиный
язык, вырвался наружу,  ударил в лицо, обвил шею смертным  арканом. Но ужаса
Иван  не ощутил, его уже несло на волнах теплого и быстрого потока,  несло в
блаженство,  в  осязаемую  и  сладостную  нирвану.  Сверкали  острия ледяных
сосулек, сталактитов и сталагмитов, совсем как на  Хархане, неслись вверх  и
вниз  сияющие водопады,  перемигивались  друг с  другом  тысячами  высверков
рубиновые и  янтарные россыпи. И он уже  не  ощущал  на шее языка-аркана. Он
видел наплывающую тьму. И из тьмы выявлялось нечто до боли и ужаса знакомое.
Иван глазам  своим не  верил. Авварон  Зурр-бан  Тург! Именно  он  в  Шестом
Воплощении Ога Семирожденного! Карлик-исполин! Колдун-крысеныш!
     Один из повелителей Тьмы и Мрака!
     -  Ну  вот ты и сделал первый шаг  мне навстречу! -  гугниво и  картаво
прошептал Авварон,  кривя толстые губы в плотоядной  усмешке. - Я  ведь тебя
предупреждал - исхода не будет! Ты наш!
     - Где я?! - завопил истошным голосом Иван. Его вынесло  из  блаженства,
вышвырнуло. Он вновь все видел и понимал. Но сон-наваждение не прервался.
     - Ты там, где тебе и надлежит быть. Ты в Пристанище! - ответил Авварон,
не сводя своих  бездонных глаз с Ивана. - А  Пристанище  в тебе.  Пристанище
повсюду.
     Ибо Земля лишь малая часть Пристанища, крохотный пузырек в его толще. А
ты проткнул этот пузырек... и вошел в мою обитель. Ты мой раб, Иван!
     - Врешь, гадина!
     -  Нет, не  вру.  Это не я,  это  ты вонзил иглу проникновения  в  тело
беззащитной жертвы.
     - Так было надо! - отрезал Иван.
     Авварон глумливо осклабился. И промолчал. Он торжествовал. Но торжество
было тихое,  спокойное, без  истеричного ликования от одержанной победы  над
непобедимым соперником, нет. И именно  это убедило  Ивана,  что  он совершил
нелепую ошибку. Разумеется, он никуда не переместился, он там, в подземелье,
это  лишь его дух витает  невесть  где. Но они  сумели  возобладать над ним,
сумели отделить его дух от его тела.
     - Ты - пустота! - сказал Иван, вглядываясь в бездну зрачков Авварона. -
Тебя  нет. Я  тебя убил!  На планете  Навей! Ты тогда не смог от меня ничего
добиться - тогда, когда я полностью был в твоих лапах. А  теперь ты ничто! И
я не хочу тратить на тебя время!
     Улыбка сошла с вислогубого синюшного лица Авварона Зурр-бан Турга.
     -  Да  ты убил  меня,  Иван,  это правда,  - проговорил  он  почти  без
гугнивости и сопения. - Но ты убил лишь одно из множества моих воплощений. У
тебя нет и никогда не будет  такой  силы, чтобы убить меня во всех ипостасях
моих, чтобы уничтожить мою сущность, понимаешь? Ты живешь один раз и в одном
лишь теле. Да, даже твои детские игры с переходами в разные тела не наделяют
тебя  способностью  жить сразу  в двух,  ты  всегда  живешь только  в  одном
смертном,  жалком  теле  слизня.  И я мог  бы раздавить  тебя  словно  червя
давимого походя, каблуком сапога.  Ты даже не представляешь  себе, что такое
жить одновременно во множестве измерений и времен, в разных телах и нетелах.
Потеря одной  физической или  метафизической оболочки  ничего  не меняет для
меня, Иван. Вот когда ты поймешь это, ты станешь стократ умнее, вот тогда ты
созреешь  - и всякой  нежити навроде хмыгов и хмагов не придется вешать тебя
на  дозревание вниз головою на  цепях, понимаешь меня, Ванюша,  милый ты мой
простофиля, дурачина ты эдакий?!
     Внимай дядяюшке Авварону. И верь каждому слову его.
     Верь!
     Иван нервно  рассмеялся.  С ним  обращались вновь как  с  глуповатым  и
непослушным ребенком. Сколько же можно!
     - Чтобы ты ни болтал, мой лучший друг и брат, тебя нет! Тебя нет здесь,
на  Земле!  Ты  забыл,  как  сам  плакался   мне,   что,   дескать   закрыты
пути-дороженьки на Землю, дескать, все  дверцы заперты... Или ты лгал?  Нет,
ты не лгал, нечисть! Земля для тебя - запечатанный сосуд!
     И  не  тебе  дано  снять эти  печати!  Может,  ты  скажешь,  что  нашел
Кристалл?!
     - Нет,  я не нашел его! -  злобно выкрикнул Авварон. - И ты прав, Земля
закрыта для нас как и прежде.
     Ни один  из обитателей Преисподней  не  может  выйти  на Землю. Но наши
слуги  правят  Землей,  ты сам  все видел,  ты  сам все  понял.  И  не  надо
выставлять себя  более глупым, чем ты есть!  Ты заладил  одно,  как попугай,
закрыты,  запечатаны...  Ну  и что?!  Я знаю о  Земле  и  людях  в тысячи, в
миллионы раз больше, чем ты  узнаешь за всю  свою короткую  жизнь. И я  могу
показать тебе кое-что.
     Смотри, Иван!
     Невидимый  липкий  язык петлей сдавил горло, кольнуло в  висках.  Ивана
против его воли развернуло в направлении вытянутой руки Авварона, туда, куда
тянулся скрюченный палец  колдуна. И сразу рассеялись алмазноянтарные блики,
сразу затихли водопады и истаяли огромные каменные сосульки.
     -  Смотри,  мой  друг  и  брат,  это не  Пристанище  Навей.  Это  часть
Пристанища - твоя Земля.
     И он увидел.
     Многоярусные, тысячеэтажные маталлопластиконовые соты пропарывали недра
планеты - и не было никаких  экранов, он видед все воочию, наяву - миллионы,
миллионы прозрачных ячей,  в которых  в  скрюченных  позах эмбрионов  лежали
миллионы тщедушных  и  головастых тел. Черепа с птичьими  клювами,  огромные
глазницы  с  выкаченными   даже   под  прикрытыми  веками  глазищами,  шесть
многосуставчатых  восьмипалых,  скрюченных  лапок...  и гуд