что влез в этот чертов шар.
Ежели бы он остался на привычном клад-
                                                                         179

     бище,  за  эти  денечки  и  ночки  мог  бы спровадить к их родному отцу
дьяволу  не  меньше  двух  десятков  студенистых гадин. А здесь что? Ничего,
одни  слова,  болтовня.  Надо  бить  гадов!  А Иван все кружит над планетой,
выжидает чего-то!
     Светлана  покачала  головой.  Она  догадывалась,  зачем  Ивана потянуло
сюда,  в  Западное  полушарие.  Но молчала. Ее тревожило совсем другое, ведь
проклятущие   негуманои-ды-выродки   там,   в   Системе,   давно  уже  могли
опамятоваться  и  разобраться  с  их  "шариком",  непослушным  и строптивым,
каждый день, каждый час их за любым углом могла поджидать кара.
     Глеб  Сизов  тоже  молчал.  Он сидел в боковом кресле, укутанный в свою
хламиду  и думал. В подземельях и пещерах в адских муках корчились миллиарды
землян,  а они ничего не могли поделать. Да, конечно, можно было разгромить,
разнести  в пух и прах еще одну зону, еще десяток таких зон, передавить всех
выползней  в  них,  перебить  гадин, подготовляющих приход чего-то еще более
гадкого  и  ужасного...  а  дальше?  А дальше - брошенные на произвол судьбы
тысячи,  миллионы  людей  без  подпитки,  без инъек-торов, без пронизывающих
насквозь  и  поднимающих  со смертного одра даже трупы инфернополей, в конце
концов,  без даже самых малых запасов продовольствия и чистой питьевой воды.
Это  их смерть. Однозначная и предопределенная. Глеб молчал, и думал, думал,
думал.
     Хар  просто  лежал  на  полу с закрытыми глазами. И виделась ему родная
Гиргея,   прохладные   темные   струи,  ласкающие  плавники.  Хару  начинала
надоедать  его  странная  и непонятная миссия. Властительница троггов Фриада
показала  этим  безумцам, как можно совладать с их губителями, как помочь их
горю,  но  они почему-то думают о другом, они жалеют тех, кто уже умер и кто
еще  умрет,  вместо  того, чтобы жалеть тех, кто должен родиться, но никогда
уже  не  родится.  Одним  словом, люди! Они говорят, что у них есть какой-то
свой  бог,  и  они  больше  надеются  на  него,  чем  на  себя... Нет, лучше
вспоминать  дом,  родной и совсем тихий океан, покойные не доступные чужакам
глубины.
     - Мы  не  приперлись  сюда,  -  спокойно  ответил Иван, - мы вернулись,
чтобы исполнить то, что должны исполнить.
     - Гуга  не  воскресить,  - смутился Кеша и принялся теребить свою сивую
бородищу.

180

     _  А  он и не умирал, чтобы его воскрешать, - поправил Иван. - Может, и
тебя подбирать не стоило?
     - Может, и не стоило!
     _ Ну хватит! - оборвала Светлана. Не доставало только свар и ссор.
     Иван  прослушивал  "землю".  Но  все  четыре  вмонтированные  в  породу
локатора-сторожа  молчали.  И  немудрено  после  того,  что случилось с этим
вселенским  вертепом.  Иван  и  так  помнил,  где  замуровали  тело  Ливадии
Бэкфайер-Лонг  по  кличке  Стрекоза.  Там  же,  рядышком,  должен  лежать  и
вынесенный  Сигурдом  с  поля  боя  его  подлинный друг и брат Гуг-Игунфельд
Хлодрик  по  кличке  Буйный.  И  недаром же в тот самый памятный день, когда
Светлана  опустилась  на  своем  ржаво-серебристом шаре прямо напротив Храма
Христа  Спасителя  и  вызволила  его,  Ивана,  он  первым  делом попросил ее
переместиться  к  развалинам  Кремля, к руинам Большого Кремлевского дворца,
где  и  были кабинеты Правителя. Она прикрывала их из рубки корабля, а они с
Ке-шей   долго   бродили  по  темным  переходам...  Все  погибло!  Все  было
разрушено,  разбито,  разбросано,  завалено щебнем, осыпавшейся штукатуркой,
рухнувшими  перекрытиями.  Они не сохранили тысячелетних святынь. Они шли по
оскверненным  отеческим  гробам  и ничего не могли поделать, они не скрывали
своих  слез  и  отчаяния  -  утраченного  не вернешь. Опрокинутая колокольня
Ивана  Великого  лежала  рассеченным  на  части телом огромного оцепеневшего
богатыря   незапамятных   времен.   Разбитые   колокола   молча   взывали  к
равнодушному  черному  небу.  Купола  и стены Благовещенского собора зияли в
ночи  дырами  огромных  пробоин.  От  Архангельского  оставалась  лишь груда
камней.  Три башни, изуродованные до неузнаваемости и потому потерявшие свои
имена,  охраняли  развалины,  прочих  не  было вовсе. Они перешагивали через
разбросанные,  раздавленные  иконы,  на  которых  уже  не  угадывались  лики
святых.  Иван  помнил,  многое удалось спасти, вывезти - и на "Ратник", и на
другие  звездолеты,  станции.  И тем не менее. Кремля больше не было, как не
было  ни величавой белокаменной Москвы, ни самой Великой России. И все же он
пробрался,  переползая  из  дыры в дыру, протискиваясь под упавшими балками,
перепрыгивая  через  провалы,  пробрался  в свой бывший кабинет и вытащил из
заваленного  обломками  шкафчика  Гугову  торбу.  Путь  назад  был вдесятеро
короче. Они не смотрели по сторонам, что смотреть,
                                                                         181

     рвать  сердце.  Они  бежали  на  корабль, чтобы уйти от этих страданий,
чтобы  не  видеть,  не  вспоминать...  И все равно кремлевские руины навечно
запечатлелись  в  их  памяти.  Кеша  посмурнел  еще  больше.  А Иван... Иван
помнил, что есть Тот, Кто в него верит.
     Щупы  на  звездолете  Системы  стояли  прекрасные. С пятого захода Иван
вышел  на  подземные  лабиринты заброшенной гравидороги, что строилась еще в
двадцать  третьем  веке.  Ничего не изменилось, они были столь же заброшены,
что  и  год, и два назад. Шесть входов-выходов завалены. Седьмой открыт, как
ему и полагалось.
     - Кеша,   -   позвал  Иван,  -  видишь?  Давай  вперед  с  Харом,  надо
разминировать, ты у нас мастак по этому делу!
     Иннокентий  Булыгин  приободрился, повеселел. Он любил работу работать,
особенно если она была рисковой.
     - Я пойду следом. Светлана с Глебом прикроют нас с' корабля.

              Глеб заерзал, хмуро сдвинул брови к переносице.

     - Я тоже пойду, - сказал он.
     Но  Иван  покачал головой - они забыли, что его приказы не обсуждаются.
И  тут  же  поймал  себя  на  внезапной  мысли: а считают ли они вообще его,
Ивана,  Верховным...  а  может,  нет?!  Надо  было бы просто спросить. Но не
сейчас, в следующий раз.
     Кеша  был  спор  на  сборы.  Не  прошло  и пяти минут, как черный бутон
малого бота ушел вниз.
     А  Иван  рылся  в  торбе.  Сейчас ему мог пригодиться шнур-поисковик и,
разумеется,  яйцо-превращатель.  Остальное  брать  не стоит. Рукоять меча на
руке.    Десантный   боевой   лучемет   за   плечом,   пара   парализаторов,
сигма-скальпель,   с  десяток  сигма-фанат  с  грецкий  орех  величиной,  но
обладающих  огромной убойной силой... и, пожалуй, хватит! Ежели понадобятся,
Светлана пришлет пару киберов с носилками. Лучше бы не понадобилось!
     А внизу грохотало и гремело. Кеша не мог без шума и фейерверков.
     - Как  там  рогатые?  -  спросил  Иван  у Светланы. Она теперь сидела в
мыслеуправляющем кресле звездолета.
     - Не   видно   что-то,   -  ответила  она  спокойно,  -  две  гадины  в
восемнадцати  километрах  на  север и около сотни контейнеров с биомассой на
запасных  путях  гравидороги.  Еще,  правда,  на  нижнем уровне около тысячи
голых. Прорубают дыру вниз. Но там уже другая полость, соединений нет.

182

     Иван  невольно  отметил, с какой легкостью она перестала называть людей
людьми.  Голые!  Ну  что  ж,  и  так  бывает. Сейчас не время языковедческие
дискуссии разводить.
     _  Я скоро вернусь, - сказал он с улыбкой, склонился над ней, поцеловал
в щеку. И тут же поправился: - Мы скоро вернемся. Не грусти!
     Проход  Кеша  очистил  на  славу.  Иван нагнал Булыгина с Харом почти у
самого  входа  в  ремонтно-складской  сектор.  Он шел, поминая добрым словом
мальчишку  Сигурда,  тот  пронес  тело  Гуга,  не  зацепив  ни  единой мины,
преодолевая  все  завалы  и ловушки, а это означало только одно, Гуг доверял
ему  больше,  чем Иван - почему? а потому, что он предвидел и такой вариант.
Ну,  Гуг,  ну,  сукин сын! Впрочем, с ним все ясно. А вот .где сам Сигурд? И
снова  на  мгновение  перед  глазами  стемнело.  И  привиделись  Ивану залы,
огромные  залы,  что  остались  в окраинных толщах не разрушенного глубинным
ударом  материка  - обломка Антарктиды. И лежащий на смертном ложе Сигурд. И
иглы,  вонзенные  в  него, иглы, через которые исходит кровь, исходит жизнь.
Он  умер  там!  Его  убили!  Иван  зажмурился, встряхнул головой. Откуда эти
видения?  Откуда  это  знание?!  Не  в  первый  раз ему открывается сокрытое
временем  и  расстояниями.  Это  дар.  Обретенный  дар!  Господи, Ты ведь не
обещал  сил  иных  кроме  Веры  и  Духа. Так откуда же... Иван снова тряхнул
головой.  Это и не силы никакие, это просто Просветление. И он приобщается к
миру  просветленных,  которым  открыто прошлое и будущее, для которых нет ни
километров, ни верст, ни миль.
     Но  он  не  стал  предаваться раздумиям. Вперед! Ему надо в срок пройти
все круги очищения. А там видно будет.
     -Вот  он,  родимый!  -  просипел  Кеша,  вводя Ивана в камеру с низкими
бетонными потолками. - Живого места нет!
     Кеша  был  прав. Гуг лежал под прозрачной крышкой анабиосаркофага в чем
мать  родила.  Но  узнать  его  сумел бы только близкий человек. На огромном
богатырском  теле не было живого места: вывернутые перебитые в суставах руки
и  ноги,  разорванная грудь, рубцы, раны, дыры, вывороченные внутренности...
и  все это венчала изуродованная голова с раздробленной челюстью и пробитым,
передавленным черепом. Ножного биопротеза вообще не было - видно, его
                                                                         183

     оторвало  при  ударе  о  землю,  а  Сигурд  не  стал  подбирать эту уже
ненужную   деталь.   И   какого  черта  Гуга  Хлодрика  вынесло  из  бункера
управления,  какого  дьявола  бросило  в  бой,  самый  лютый  бой  всей этой
быстролетной  Европейской  войны?!  Иван  стоял  мрачный и растерянный. Кеша
вообще  старался  не  смотреть  на  израненное  тело.  Он-то знал, что после
Параданга  Буйный  повсюду искал смерти... ну что ж, вот он ее и нашел. Надо
было  раньше  придти сюда. Раньше, когда они еще стояли у кормила власти! Но
ведь  именно  тогда  полезли  эти проклятые рогатые выползни, изо всех щелей
полезли  - и жизнь превратилась в ад! Про Гуга Хлодрика просто все позабыли!
Другой  бы  не вынес и десятой доли того, что обрушилось на старого викинга,
Сигурд  рассказал, как было дело. Бронеход с Гугом сбили на огромной высоте,
они  попали  в  перекрестие  четверного базового боя, профессионалы называли
его  романтично  и  краси-'  во - "дыхание ночи". Машину разорвало в клочья,
разметало  надо  всей  землей,  и  после  этого Гуг еще рухнул вниз, прямо в
воронку,  в  ад  и  кошмар  свирепого, непрекращающегося боя... может, это и
спасло  его?  может,  его  изувеченное  тело  подхватила  встречная взрывная
волна,  не  дала  разбиться  о вывороченный бетон?! Кто его знает! Во всяком
случае,  когда  Сигурд  замораживал  Гуга, в его огромном и могучем теле еще
теплился  крохотный, еле заметный огонечек жизни. Но сейчас... Иван не знал,
что  делать.  Ведь  яйцо  срабатывает  не  сразу.  И если они пробудят Гуга,
разморозят его, а он умрет... и не останется ни крохи жизни, ни огонечка?
     Оборотень  Хар  тихо  поскуливал  и с опаской, недоверием поглядывал на
другой  саркофаг, стоящий в углу камеры. Там лежала Ливадия Бэкфайер, она же
Лива  Стрекоза,  беглая  каторжница,  ведьма...  черная  ведьма и последняя,
самая большая любовь Гуга Хлодрика.
     Об  этой  мулатке, с которой пришлось как-то провести безумно страстную
ночь  в  чужом  обличий,  Иван  и  не  думал. Лежит, и пусть лежит. Лучше не
трогать. Но исцелить Гуга он был обязан.
     - Надо бы его прямо в гробу перенесть в корабль, - посоветовал Кеша.
     Иван  подумывал  и  о  таком варианте. Но он не годился. Какая разница!
Гуг  с  одинаковой  вероятностью  мог  помереть  и  здесь  и там. А коли жив
останется, так и своими ногами дойдет.

184

                         Он вытащил яйцо-превращатель из внутреннего клапана
     скафа.
     Кивнул  Кеше.  Тот  понял  с  полувзгляда.  Сейчас  от их собранности и
сработанности зависело все.
     - Пошел! - буркнул Иван.
     И  Кеша  резко,  двумя поворотами миништурвала включил анабиосаркофаг в
режим  разморозки.  Оба замерли у изголовья, наблюдая, как постепенно, очень
медленно  с белой мертвецки-ледяной кожи спящего в летаргии начинает стекать
хрустальными  каплями  ледяное  покрытие...  вот  сейчас, в любой миг сердце
может   сделать   свой  первый  удар  -  уже  врубилась  внутренняя  система
стимуляции,  и  оно  его обязательно сделает, но второго... второго может не
последовать.
     - Давай! - закричал Иван.
     И  Кеша,  отжав  рычаг, разбил стеклянный предохранитель, вдавил черный
палец  в  белую упругую кнопку. Прозрачная крышка гроба начала сползать... И
в  еще  узкую,  только  образовавшуюся  щель  Иннокентий  Булыгин с реакцией
заправского  бойца  молниеносно  всунул  руку,  сдавил  раздробленную нижнюю
челюсть,  оттянул  ее.  И уже локтем резко надавил на грудь, на сердце, раз,
другой.
     - Молодец!
     Иван  втиснул  в открытый рот нагретое рукой яйцо, склонился над Гугом.
Теперь  все  будут  решать  секунды.  Он  нависал  над изуродованной плотью,
отогревал  ее  своим дыханием. А Кеша давил и давил на грудную клетку, давил
так, что ребра трещали.
     - Ну,  Гуг,  дружище,  давай!  -  молил Иван. Он впился губами в другой
конец   яйца-превращателя,  задышал  тяжело,  не  давая  ему  остынуть.  Еще
немного. Еще немного!
     И  он  ощутил  первый толчок сердца, собственным сердцем ощутил. Теперь
все зависело только от самого Гуга-Игунфельда Хлодрика Буйного.
     - У него силушки на десятерых, - прохрипел Кеша, - оклемается!
     - Оклемается,  -  машинально  проговорил  Иван,  разжимая  губы,  но не
переставая дышать в лицо выходящего из летаргии.
     А  лицо  это, Гугово, обрюзгшее, разбитое, изуродованное лицо, начинало
меняться на глазах. Яйцо-превращатель действовало! Они успели!
                                                                         185

     Иван  готов  был  расхохотаться в голос. У них был один шанс из тысячи.
Но  они не упустили его. Полумертвый Гут Хлодрик, размораживающийся и тут же
умирающий,  умирал,  превращаясь  в  живого  и здорового Ивана - в двойника,
точную  копию  Ивана.  Старый  добрый прием, Иван сам его опробовал, испытал
еще на проклятущем Хархане. Он сработал и здесь!
     - Все, хорош! - выдохнул Кеша.
     И  перестал  давить  на  сердце.  Оно билось и так, без его помощи. Оно
билось в здоровой и крепкой груди Ивана, лежащего в саркофаге.
     Яйцо выпало. Губы оживающего разжались. И из них сипло вырвалось:
     - Ну  чего  вы  меня  бьете,  падлы, чего? Совсем забить хотите старика
Гута? Не дави на грудь!
     - Никто и не давит давно! - обиженно оправдался Кеша.
     Лежавший  говорил  Ивановым  голосом,  но все выражения и даже тон были
Гуговы.  Получилось!  Теперь  оставалось  немного выждать и вернуть Гугу его
плоть.
     Иван  смотрел  на  свое собственное тело, распростертое в гробу. На нем
не  было видно и следа увечий, нанесенных Гугу. Так и должно было быть. Лишь
корявый  и грубый шрам пучился под левым соском. Ладно. Хорошо! Надо бы1 еще
выждать...
     Гут открыл глаза, поглядел на Ивана и сказал:
     - Ваня, тебя тоже сбили? Или мы с тобой на том свете?!
     Он начал приподниматься.
     Но  Иван  молча  сунул  ему прямо под кадык яйцо, придавил голову. Кеша
навалился  на  ноги.  Хар восторженно заскулил, заглянул в саркофаг, положив
на край обе свои мохнатые лапы.
     Обратное  превращение  произошло  быстро.  Иванов  двойник  начал вдруг
наливаться  тяжестью,  мощью,  жиром  и  мышцами, волосы его поседели, нос и
щеки  покраснели, набрякли... поврежденная нога менялась вместе со здоровой,
ничем не отличаясь от нее.
     Наконец  Гут  разбросал  по  сторонам и того, и другого, уселся в своем
гробе,  недоверчиво глядя на собственное брюхо, заросшее рыжей шерстью, и не
менее волосатые ноги.
     - А чего это я голый, мать вашу?! - вопросил он изумленно.

186

     - Это  ты у тех спросишь, Буйный, - ответил подымающийся с пола Кеша, -
кто  тебя  в  ящик  сунул.  А  нам  спасибо  надо  бы сказать, а не граблями
размахивать!
     Иван  вытащил  из бокового клапана черную бутылочку, надавил на пробку.
И  в  Гуга брызнуло серой пенящейся жижей. Ее вышло из маленького цилиндрика
столько,  что  обратно  и в большую бадью не собрать. Но жижа быстро налипла
пленкой  на  Гуговом  теле,  застыла  герметично-гибким слоем поверхностного
нательного  комбинезона.  Жижа  обладала  "памятью", и потому на комбинезоне
было   все  как  и  положено  -  клапана,  швы,  нагрудные  карманы  и  даже
воротник-капюшон.
     Все произошло очень быстро. Туг не успел и рта раскрыть.
     Но  из  саркофага  он  выбрался.  Поглядел на Ивана мрачно. Спросил еле
слышно:
     - А где мой малыш, где Сигурд? - в голосе была затаенная надежда.
     И Иван не стал ее разрушать.
     - С  Сигурдом  все  в  порядке, - сказал он, - ведь это твой малыш спас
тебя,  уложил  в  анабиосаркофаг,  приволок сюда. И хватит об этом. Нам надо
спешить,  Гуг!  Тут,  на Земле, кое-что изменилось, пока ты спал. Могут быть
неприятности!
     С  полминуты  Гуг  Хлодрик  стоял в оцепенении. Потом как-то набычился,
изнизу  повернул  голову  влево, будто боясь встретиться с чьим-то взглядом.
Увидел  другой саркофаг, застывший на возвышении, вздрогнул. И спросил почти
без вопросительных интонаций:
     - Там - она?
     - Да, - ответил Иван."
     Гуг  подошел  ближе  к  герметичному,  закрытому  гробу. Но заглядывать
внутрь  не  стал.  Сгорбился.  Лицо  помрачнело.  Был  он какой-то тяжелый и
постаревший, недовольный тем, что его пробудили.
     - Значит,  малыш  исполнил  мою  последнюю волю, - пояснил он сам себе.
Потом  поднял свои светло-голубые глаза на Ивана и сказал твердо: - Я никуда
отсюда не пойду без нее, понял?!
     - У него нету ретранса, - вставил Кеша, косясь на Хара.
     - Врешь!
                                                                         187

     Гут застыл каменным изваянием, набычился.
     - У меня есть ретранс, - отозвался наконец и Иван.
     - Но  ты  прекрасно  знаешь,  Гуг,  чем  это может кончиться. Там, - он
показал  рукой  на  саркофаг, -лежит не твоя нежная и любящая мулаточка. Там
лежит  совсем  другое  существо. Не будь идиотом, Гуг, в нее вселили демона.
Иди, пробуди его
     - и он прикончит всех нас. Разве для этого я разморозил тебя?!
     Седовласый   викинг,  бывший  космодесантник-смертник,  главарь  банды,
рецидивист,  беглый  каторжник,  лучший  друг  Ивана и недавний замороженный
полутруп   поднялся   на  возвышение,  заглянул  под  прозрачный  колпак.  И
пробормотал неуверенно:
     - Врешь  ты,  Ваня, баки забиваешь старому, доброму разбойнику. Это она
- моя Ливочка, моя лапочка... Вспомни, ведь ты же обещал, что она не умрет?
     - Она  не  умерла,  Гуг.  Она спит. И ее нельзя будить. У тебя у самого
короткая память!
     - Она...  это  она!  -  вдруг пролепетал Гуг и побелел. Он вспомнил тот
жуткий  подземный  притон,  сатанинскую  оргию, вспомнил, как из центра зала
прямо  на  него шла женщина ослепительной красоты в развевающихся одеждах, в
высокой  трехрогой  короне,  усеянной  алмазами,  в сверкающих цепях на шее,
груди  и  бедрах. "Отпустите меня! - ревел он тогда. - Отпустите!" Он рвался
к  своей  любимой.  Но  два его же охранника держали его мертвой хваткой. Он
вырвался.  Он  бежал  к  ней,  пошатываясь, раскидывая в стороны руки, будто
распахивая  объятия.  "Ли-и-ива-а!!!"  Он знал, что через секунду она увидит
его,  замрет,  заулыбается,  заплачет  и  захохочет  -  все  вместе,  сразу,
одновременно,  и  они  о