нажая мускулистое, заросшее
рыжей щетиной тело.

     Ну,  вот так оно  лучше!  Иван всегда  предпочитал  видеть  врага в его
собственном обличий, нечего  тень на плетень наводить.  Он не стал нападать,
выждал, когда оборотень бросился на него, клацая зубищами, и угрожающе рыча,
чуть  отступил, изогнулся, присел,  отпрыгнул и в развороте, в  прыжке,  что
было силы ударил пяткой прямо  в висок - удар был смертельным,;испробованным
сотни  раз, такой  запросто валил с ног и отправлял  на тот  свет  не только
слона обыкновенного земного, но и исполинского мегозавра с планеты  Угонда -
височная   кость   у  мегозавров   достигала   полуметра   толщины,  но  она
раскалывалась  пустым орехом и мозги  вытекали наружу. Иван любил животных и
жалел их. Но когда стая мегозавров прогрызла на угондийском карьере защитную
сферу и  принялась  пожирать одного  андроида за другим, Иван бил  их именно
так, он  был  безоружен, никто и предположить не мог, что на карьере, в этом
ржавом  царстве тоски и  уныния, понадобятся лучеметы. Давно это было...  но
это было в привычной, своей Вселенной. А здесь удар не сработал - нога снова
завязла, потом с хлюпом и чавканьем отлипла. Оборотень истерически завизжал,
упал,  сжался  в  комок, покатился за  стволы,  но отнюдь  не превратился  в
бездыханное  тело.  Пристанище.  Проклятое  Пристанище  с  его  причудами  и
колдовством!

     -Авваро-он?!- заорал Иван снова.- Где ты, негодяй?"

     Иван    не   сомневался,   что   это   шуточки   подлого   и    лживого
карлика-крысеныша,  который был совсем не карликом и  не крысенышем, который
был." невесть кем и чем.
     Оставалось не более получаса. Нет,  Сихан в любом  случае  будет ждать,
никуда  он  не  денется.  Ведь  просто  так уходить  нельзя,  Алену  удалось
повидать, горькая встреча была, но была, он не все успел расспросить, она не
все сказала, и,  главное, так ничего не  удалось выведать про сына... может,
его  и не было?! а может, он давно  погиб, или пропал в мирах-гирляндах, или
его воплотили? Ну, гнусный подлец Авварон! Теперь Иван не знал, что делать.

     Он обернулся назад - избушки не  было, след ее простыл,  кругом тонкие,
кривые стволы осин, кочки, топь да филин все ухает,  не переставая, злобно и
гнетуще.  И  тихая жуткая  ночь.  Только всхлипывания еле  слышные доносятся
из-за стволов, кто там? Иван пошел на странные звуки. Шел он долго, прыгал с
кочки на кочку, перелезал через буреломы,  продирался сквозь кустарник  - во
тьме, в  призрачных  бликах  лунного света. Он уже  прошел столько,  что  из
эдакой дали не то что плача, а и рева бронехода не услыхать. Но всхлипывания
не прекращались.
     И вот тогда он неожиданно резко обернулся.

     Прямо за  спиной, метрах  в трех под согбенным  корявым  стволом сидела
Алена  - не высохшая и старая,  а  та самая,  которую  он оставил на планете
Навей: молодая,  прекрасная, измученная  и преследуемая. Она сидела, спрятав
лицо в колени, сидела и плакала. Живая, желанная...

     - Аленушка,- прошептал Иван пересохшими губами.

     Она чуть приподняла  голову, глянула на  него одним  глазом  и зарыдала
пуще прежнего. Серая  хламида, которую она давным-давно, совсем в иной жизни
содрала с одного из воинов непобедимого и сгинувшего Балора, была на коленях
и ниже темной, сырой от слез.

     -  Аленушка!  - Ивану показалось, что  он закричал  в полный  голос, но
слова сиплым клекотом еле вырвались из горла.

     Он уже хотел броситься к ней, упасть на колени, обнять ее крепко-крепко
и  плакать вместе с  ней,  радоваться  и грустить, забыв все нехорошее, весь
этот  злой  морок,  напущенный  нечистью...  Но замер,  не  решился,  что-то
внутреннее  и сильное стучало в висках:  Иван, не спеши, не надо, погоди!  И
почему она смотрит на  него все время одним глазом,  левым глазом, почему не
поднимает лица от колен?! Леший... Иван сразу вспомнил  всех, кого повидал в
Пристанище: леших, навей, оплетаев, кикимор болотных... они все  одноглазы и
хромы,  они глядят  искоса, облекаются в чужую  плоть,  они появляются из-за
спины, из-за  левого плеча,  насылают тоску  и смерть.  Но  при чем тут она,
Аленка?! Она  просто плачет, сейчас она  откинется назад, посмотрит на  него
большими,   глубокими  глазищами  своими...  и  все   кончится,  колдовство,
призрачные тени, сумрачные видения, и останутся они одни, вдвоем.

     - Это же я, - тихо проговорил Иван. - Погляди на  меня! Я люблю тебя! Я
так долго ждал нашей встречи!

     Алена снова уткнулась лицом  в  хламиду, снова волна дрожи пробежала по
спине ее,  плач стал громким, отчаянным,  горьким.  У Ива^а  сердце пронзило
острейшей  иглой жалости  и боли. Он  готов бьы  ползти  к  ней,  вымаливать
прощения, целовать ноги, подол этой драной хламиды.

     И все  же  внутренняя  скрытая сила удерживала  его,  заставляла делать
иное, наливая ноги свинцом.

     - Погляди на меня! - закричал он.
     Плач   перешел   в  жуткое  стенание,   в  пронзительный  крик-вой,   в
истерические взвизгиваний и хрипения.

     - Посмотри на меня!!

     Она  приподняла  голову,  будто  подчиняясь  требованию,  закрыла  лицо
ладонями.  И  снова меж ними  проглядывал  один  глаз,  левый, но смотрел он
странно   и   страшно,   ледяным  взглядом,  совершенно  не  сочетавшимся  с
завываниями  и  плачем.  Вот  уже  и  пена  потекла  пузырящаяся  по  рукам,
затряслась голова, забилось в конвульсиях все тело.

     - Смотри на меня!!!

     Руки упали безвольными плетями.

     И Иван увидал ее лицо. Но лишь первый миг это было ее лицом, Аленкиным.
А спустя этот краткий миг стало происходить что-то чудовищное, невозможное -
острым  клинком  вытягивался  ведьмачий нос, проваливались щеки, заострялись
скулы,   покрывался   колючей  рыжей  щетиной  костистый  подбородок,  когти
вырастали  на месте ногтей,  и переходил плач в  злобный  рык,  в клокотание
звериное. Оборотень! Снова оборотень!

     Иван прыгнул вперед, ударяя  сразу двумя  ногами, ломая грудную  клетку
поганому чудищу. И снова завяз, снова погряз в трясине колдовской плоти, еле
извернулся, упал, откатился. И бросился снова. Он бил гадину беспощадно, бил
смертным боем - руками, ногами, локтями, коленями, головой.  Бил, отскакивал
и  снова бил. И  всякий  раз ему самому  доставалось крепко  - острые  когти
оборотня изорвали  одежду и кожу на  лице  и руках, кривые клыки впивались в
мясо, выдирая куски, кровь сочилась отовсюду, он слабел. А оборотень набирал
силы,  становился все  больше, выше,  шире, страшнее. Он уже  на  две головы
возвышался над Иваном.  И теперь  он бросался на человека,  Иван еле успевал
уворачиваться  и  отбиваться.  Не  помогало  знание  особых, тайных приемов,
ничего не помогало. Оборотень на глазах постигал систему *альфа" и бил Ивана
его  оружием,  его  приемами. Он бил человека  древними ведическими ударами,
каких и знать-то не мог. Иван ничего не  понимал, такого бойца ему встречать
пока  не  доводилось: чудовищная  нежить  не  просто  избивала  его, но  уже
добивала,  он  не мог  ей ничего противопоставить,  он был измучен, изранен,
обескровлен,  подавлен. Он ослеп  и  оглох  от  ударов  и  только чудом  еще
оставался  жив.  Монстр  уже издевался над  ним,  забавлялся  беззащитной  и
обреченной жертвой, сломленной,  обессилевшей,  загнанной в  угол.  Это было
лютое избиение.

     И в  последний  миг,  падая почти бездыханным на топкую землю, усеянную
палой листвой,  Иван всего на какое-то мгновение, чудом сумел собраться- это
был  отчаянный,  полубезумный  всплеск  сил  и воли.  Он выскользнул  из-под
смертного удара  костистого и когтистого кулака, вскочил на ноги, всем телом
навалился на ствол ближайшей осины, сломал ее, расщепив вдоль узкого ствола,
выдрал,  вскинул,  выставил  вперед  и,  ничего не  видя, ничего  не  слыша,
бросился на оборотня.

     - Стой! - прогремело сзади  голосом Авварона Зурр бан-Турга.  - Не смей
этого делать! Ты убьешь его!

     Но Иван ничего не слышал.

     Он уже вонзал острый конец осины прямо в сердце чудовищу.

     - Остановись! Это же твой сын!
     Нет! Иван не слышал. И не верил.
     Он загонял осину все глубже.

     Он задыхался, обливался кровью, но добивал оборотня.

     - Убийца!!! - вопил гнусно и истошно Авварон.
     Иван  опрокинул  оборотня. Теперь он стоял,  еле  удерживаясь на ногах,
опираясь всем  телом на  осиновый кол, изнемогая от нахлынувшей слабости. Но
сквозь  кровь,  сквозь боль  и мрак он  видел, как жуткое,  кошмарное чудище
истекает  черной  кровью, уменьшается, превращается в человека  -  хлипкого,
голого, трясущегося, скребущего землю ногтями и молящего о пощаде.
     Да, молящего о пощаде с пронзенным сердцем.

     - Ты убил  собственного сына! -  зловеще прошептал из-за  левого  плеча
Авварон. -  Я  же сказал тебе, Иван,  что будет встреча с  сыночком. Ты  сам
просил об этом, ты что - забыл? Забыл! А потом убил его. Убийца!

     - Врешь, сволочь! - прохрипел Иван.

     Человек извивался,  стонал, тянул руки к нему, к  Ивану, глаза его были
налиты непостижимым отчаянием.
     Нет,  Иван не  верил, он  ничему не  желал верить,  он  давил на осину,
пригвождая оборотня к земле.

     -  Ну  и  дурак,  - прошипел  напоследок  Авварон.  - Убивец  ты!  -  И
отвернулся. И  пошел  прочь. А пройдя три шага, обернулся черным вороном - и
улетел, канул во мраке.

     Дурак? Убивец? Иван резко выдернул осину из груди оборотня. Упал. Он не
мог стоять на ногах. Но он просипел, вопрошая:

     - Правда это?

     Оборотень  не ответил. Рана у него на груди медленно затягивалась. Иван
заглянул в глаза оборотня. Это были серые, глубокие глаза Аленки. Оба глаза,
а не один левый.
     Такие глаза не могли появиться  в этом проклятом  мире сами по себе.  И
это  были не глаза оборотня, это  были глаза  его сына. Значит, он  родился.
Значит, он выжил и стал вот таким.

     - Ты живой? - спросил Иван.

     - Я не умру, - глухо ответил сын-оборотень. - Ты пожалел меня. Зачем?!

     - Много будешь знать, скоро состаришься, - пробубнил  Иван. - Тебе мать
ничего про меня не рассказывала?

     -  У  меня не было матери,  -  вызывающе проговорил оборотень, - я  сын
Пристанища.

     - Ты мой сын, - сказал Иван. - Погляди на меня, и ты узнаешь себя.

     Теперь,  когда оборотень был  в своем собственном облике,  он и  впрямь
казался  почти двойником  Ивана - тот же нос,  тот же  лоб, подбородок,  вот
шрама над  бровью  нет.  А роста почти такого же, и пальцы на руках, и  даже
уши, щеки... только глаза были ее; Аленины! Вот так встреча!

     Иван  чувствовал,  что  теперь  сын-оборотень  не  сделает  ему  ничего
плохого, хотя и не поверил ему, хотя и не признал. Но еще он чувствовал, что
вот-вот потеряет сознание, еще немного и даже этот призрачно-мертвенный свет
луны смеркнется, и он погрузится во  мрак. И тогда Иван рванул ворот, снял с
шеи  маленький железный крестик на цепочке,  подполз к сыну и надел на него.
Тот передернулся, выгнулся, захрипел.

     - Носи! И не снимай! - приказал  Иван. -  Ты мой вечный должник! Я тебе
жизнь  вернул...  Дал,  а потом вернул! Понял? Ты  меня  понял?!  Не  снимай
никогда...

     Иван провалился во мглу. Но последнее, что  увидал перед  провалом было
встревоженное  и совсем  человеческое, вопрошающее  лицо  с  серыми глазами,
лицо, склоненное над ним. О чем сын хотел его спросить. О чем?!
     И-ван так и не узнал этого.

     Две безликие тени возникли перед  карликом Цаем ван Дау внезапно. Но он
сразу понял, кто это.

     - Ты  хотел уйти от нас? -  сокрушенно, почти плача,  вопросила одна из
теней.

     Цай  промолчал,  он знал, что  теперь разговоры бесполезны,  все  будет
зависеть не от его ответов, а от того, какие инструкции получили в Синдикате
серые стражи.
     Они могут просто взять да пропустить через его позвоночник  ку-разряд -
и это будет крышка, четвертого разряда Цай ван Дау не выдержит, и ни одна из
комиссий не установит, что он умер насильственной смертью.

     Но тени словно читали его несложные мысли:

     - Не бойся, - ласково прошипела другая,  - ты еще нужен Синдикату, тебя
не ликвидируют... пока. Но примерно  накажут, чтоб  впредь неповадно было, и
другим в науку!

     Цай молчал.

     Первая  тень неторопливо  оглядела  камеру,  обвела  липким пристальным
взглядом  пол,  стены,  потолок,  сливающиеся  в  нечто  серое  и  единое. И
спросила, указывая мыском серого сапога на бесчувственное тело:

     - А это еще что?!

     - Псих, - ответил карлик Цай.

     - Больной, что ли? - переспросила тень.

     -  Ага, больной,--равнодушно выговорил Цай.  Ему  теперь  было  на  все
наплевать, мечты о тихой и спокойной старости на заброшенной дальней планете
канули в тар-тарары. Ничего не будет. Ни-че-го!

     - И чем же он болеет, позвольте узнать?

     - Душою, - голос Цая совсем померк.
     -  А ты  решил спрятаться у него в палате? Ты забыл,  что в твоем мозгу
сидит  маленький такой дельта-маячок,  забыл,  что  старые  и добрые  друзья
всегда  видят тебя  и никогда  не бросят одного? Эх ты, Цай  ван  Дау, а еще
отпрыск царских кровей в тридцать восьмом колене!

     - Императорских! - поправил Цай.

     - Чего?!

     -  Императорских  кровей, вот  чего. Только не осталось  их во мне,  ни
хрена не  осталось - всю кровь вы мою выцедили,  кровопийцы! Убивайте здесь!
Никуда не пойду с вами! Надоело! - Цай  выпалил  все это на одном дыхании  и
отвернулся.

     - Не хочет, - с издевкой протянула одна из теней.

     - Устал, небось, - сочувственно просипела другая. И тут же добавила:

     - Надо ему освежающий массаж сделать, тонус поднять!

     И обе тени придвинулись к Цаю на расстояние вытянутой руки, сунули руки
в боковые  карманы серых балахонов. Стражи Синдиката были на службе и они не
имели права на сострадание.

     - Я убил его... - неожиданно прохрипел лежавший на полу.

     - Бредит? - вслух осведомилась одна из теней.

     -  Можете, убрать? - вопросом на  вопрос ответила другая. И вытащила из
кармана  крохотный  черный  шарик  на  трубочке  без рукояти  -  распылитель
ограниченного  действия.  Сноп  лилового искрящегося света накрыл  лежащего,
окутал фиолетовым облаком... и пропал, улетучился.

     - Что еще за дела?! - воскликнул первый страж.

     - Это фантом, - развел  руками другой. - Его здесь нет, одна видимость.
Сейчас проверю! - Он подошел ближе к лежащему,  пнул ногой - удар был ощутим
и телесен. Он пнул сильнее.

     - Прости  меня, я чуть не убил тебя... -  снова  прохрипел  лежащий.  И
открыл глаза. Они смотрели вверх, но ничего не видели, это был отсутствующий
взгляд человека, глядящего во мрак.

     - Брось ты его! Не наше дело!

     - Да, пора заняться этим! - он кивнул на Цая.
     Цай  вытаращенными глазищами,  сквозь наплывающие полупрозрачные бельма
смотрел на Ивана, лежащего посреди камеры, и ничего не понимал. Да, он знал,
что самого  Ивана  нет, что лежит здесь  лишь его материальная  оболочка,  а
точнее, просто конгломерат атомов, молекул, клеток, внешне абсолютно похожий
на ушедшего.
     Но почему распылитель не берет этого двойника? Почему?! Цай ван Дау был
не просто инженером, ученым, конструктором и создателем новейших технологий,
он был еще  и  философом,  мыслителем. И он  обязан был  даже перед  смертью
разгадать загадку,  ум его проснулся, Цай ожил. Ретранс  делали не на Земле,
его делали  не  в этом веке  - и  все его возможности были  еще  неясны.  Но
ретранс явно гарантировал  возвращение  странника в  его  тело, то  есть  он
обеспечивал неуничтожаемость этого тела! Теперь все менялось в корне.

     Карлик Цай встал. Подошел ближе к стражам Синдиката, шершавым распухшим
языком  провел по кровоточащему нёбу  и, глядя прямо в невыразительные глаза
одного из стражей, плюнул черным сгустком ему в лицо.

     Цай  знал, что они  могут убить его здесь, уничтожить  полуматериальную
оболочку, но им неподвластно его тело, оставленное в  бункере... а сознание,
душа, все, что спрессовано в объеме его  мозга - неуничтожимы, даже если его
сейчас распылят  в ничто, они  распылят  только  материю, а  сам он вернется
туда, откуда прибыл.

     Цай громко расхохотался.

     И стражи все поняли. Они осознали свое бессилие.
     Один  из  них,  оплеванный  и униженный, достал  из  кармана  платочек,
размазал черную кровь по лицу. И прошипел:

     - Ничего! Куда ты от нас денешься?!

     Другой злорадно ухмыльнулся и уставился  в упор на Цая ван Дау, беглого
каторжника,  наследного императора и гения  подповерхностных  структур. Этот
гений нужен был  Синдикату  живым. Но ни одна из инструкций и ни один приказ
не освобождали этого гения  от заслуженных им  наказаний, а  уж степень этих
наказаний дозволялось иногда определять самим серым стражам на месте.

     Очнулся Иван в зеленой травушке посреди колючего полуживого кустарника.
Он  не  сразу  понял,  что  произошло,  долго  озирался,  вспоминал, пока не
сообразил, что Авварон, подлец  и негодяй, исполнил обещанное, а потом снова
впихнул его в "черный пузырь". А вот сколько  прошло времени, Иван  не знал.
Он сидел  в траве и удрученно разглядывал  свои разбитые в кровь, изодранные
руки. Все лицо горело от боли, кости ломило, комбинезон был  черен и грязен.
Жуткий сон! Да, все это было жутким, кошмарным  сном,  этого не могло быть в
действительности, не могло, и все тут! Сын-оборотень, осиновый кол, страшная
избушка,  и не избушка  вовсе, а переходной шлюз, такие на  Земле будут  лет
через тыщу,  не раньше!  Аленка, постаревшая до  неузнаваемости, наваждение,
злой, гнетущий морок!

     Горло  сдавливало  накатывающими   судорогами,  измятая  грудь  болела,
пылала- она, как и лицо, было сплошной раной, одним большим синяком-нарывом.
     Иван провел  рукой по коже, -  прямо  под разодранным  воротом, от шеи,
потом  на  грудь",  крестика  не  было.  Неужели  он  и  впрямь  отдал   его
сыну-оборотню?!  Нет, скорее всего  цепочка оборвалась и  крестик потерялся,
лежит где-нибудь как и кристалл этот. Сон!  Тягостный, черный сон! Но он сам
просил о встрече, никто ему не  навязывал ее. Ах, Авварон,  Авварон - темная
душонка, одним словом, нечисть.

     Иван   попробовал   приподняться-  тело   его  слушалось,   но   болело
немилосердно, до черных кругов в глазах, до неудержимого стона. Это  ж надо,
как его  отделали! И кто? Сыночек  родной! Родимый! Плоть от плоти, кровь от
крови! Оборотень! Мерзавец! Предатель! Негодяй!
     Иван  вдруг оборвал свои  излияния...  это кто  еще предатель?! это кто
негодяй?!  Он  сам  их бросил  и предал. И родился его сын не  на Земле, а в
треклятущем Пристанище, и рос в нем, по его черным и гнусным законам. Хорошо
еще не стал чем-то похуже! и не сон это, а явь,  чистая явь! Иван  глухо,  с
надрывом застонал.

     Но  тут  же  вновь  люто  сдавило  виски,   бросило  наземь,  замутило,
закрутило. И пробился прямо в мозг голос:

     -  Иван!  Иван,  что с  вами?!  Почему  вы  молчите? Я  не  могу  долго
поддерживать связь, канал скоро закроется!
     Иван!!!

     - Да здесь я, - вяло ответил Иван. Он  не  знал, что делать. Авварон не
простит ему обмана. Да  и идти на обман  дело негожее, грех. Хотя  какой это
грех  провести  нечистую  силу,  не  грех,  а  хитрость... военная доблесть.
Эх-хехе, хитрость, это и есть  грех. Да, он обещал  отдать Кристалл, обещал,
никуда не денешься. Но разве он называл точные сроки, когда отдаст?! Нет, не
называл. Ну и нечего спешить. Все будет отдано, что положено. Потом!

     Иван пошарил рукой - не Кристалл, а граненое стеклышко нащупали пальцы.
Его  надо  отогреть, оживить,  насытить  теплом человеческим,  и  тогда  это
стеклышко станет Кристаллом. А-а, была не была!

     - Сихан, я готов! - прошептал Иван. - Забирайте меня отсюда.

     И  снова как  сквозь вату  пробилось: "Я  не вижу теоя, Ванюша,  милый!
Отзовись  на  зов