обота  это  Третий Закон.  Каждый  так  называемый
порядочный человек, чувствующий свою ответственность перед  обществом,
подчиняется  определенным  авторитетам.  Он  прислушивается  к  мнению
своего  врача,   своего  начальника,   своего  правительства,   своего
психиатра, своего  приятеля.  Он исполняет  законы,  следует  обычаям,
соблюдает приличия, даже  если они  лишают его  некоторых удобств  или
подвергают опасности.  А у  роботов это  - Второй  Закон. Кроме  того,
предполагается, что  каждый  так  называемый  хороший  человек  должен
любить своих ближних,  как себя  самого, вступаться  за своих  друзей,
рисковать своей жизнью  ради других.  Для робота это  - Первый  Закон.
Попросту говоря, если Байерли исполняет все Законы Роботехники, он или
робот, или очень хороший человек.
    - Значит, - произнес Куинн, - вы никогда не сможете доказать,  что
он робот?
    - Я, возможно, смогу доказать, что он не робот.
    - Это не то, что мне нужно!
    - Вам придется удовлетвориться  тем, что есть. А  что вам нужно  -
дело ваше.
    Тут Лэннингу  пришла  в  голову неожиданная  идея.  Он  неуверенно
сказал:
    - Постойте...  А  вам  не кажется,  что  обязанности  прокурора  -
довольно странное занятие  для робота?  Судебное преследование  людей,
смертные приговоры - огромный вред, причиняемый людям...
    - Нет,  так вы  не вывернетесь,  - возразил  Куинн. -  То, что  он
окружной прокурор, еще не означает, что он человек. Разве вы не знаете
его биографии?  Да он  хвастает тем,  что ни  разу не  возбуждал  дело
против невиновного, что  десятки людей были  оправданы только  потому,
что улики против них его не  удовлетворяли, хотя он мог бы,  вероятно,
убедить суд присяжных и добиться смертного приговора?
    Худые щеки Лэннинга дрогнули.
    - Нет, Куинн,  нет! В  Законах Роботехники ничего  не говорится  о
виновности человека.  Робот не  может решать,  заслуживает ли  человек
смерти. Не ему об  этом судить. Он не  может причинить вред ни  одному
человеку - будь то негодяй или ангел.
    - Альфред,  -  устало  произнесла Сьюзен  Кэлвин,  -  не  говорите
глупостей. Что, если робот увидит маньяка, собирающегося поджечь  дом,
где находятся люди? Он остановит его или нет?
    - Конечно.
    - А если единственным способом остановить его будет убийство?
    Лэннинг проворчал что-то нечленораздельное.
    - В таком случае, Альфред, он  сделает все, чтобы его не  убивать.
Если маньяк все-таки будет  убит, роботу понадобится психотерапия.  Он
сам сойдет с  ума, если  будет поставлен перед  таким противоречием  -
нарушить букву  Первого Закона,  чтобы остаться  верным его  духу.  Но
человек будет тем не менее убит, и убит роботом.
    - Что  же, по-вашему,  Байерли должен  был давно  сойти с  ума?  -
осведомился Лэннинг, вложив  в эти  слова весь сарказм,  на какой  был
способен.
    - Нет,  но сам  он никого  не убивал.  Он лишь  предает  гласности
факты,  свидетельствующие  о  том,  что  данный  человек  опасен   для
множества остальных людей, которых мы называем обществом. Он встает на
защиту большинства и тем  самым с наибольшей возможной  эффективностью
исполняет Первый  Закон. Дальше  этого  он не  идет. Потом  уже  судья
приговаривает преступника к смерти или тюрьме, если присяжные признают
его виновным. Стережет  преступника тюремщик, казнит  палач. А  мистер
Байерли всего  лишь устанавливает  истину и  помогает обществу.  После
того  как  вы,  мистер  Куинн,  обратились  к  нам,  я   действительно
ознакомилась с  карьерой  мистера  Байерли.  Я  узнала,  что  в  своем
заключительном слове  он никогда  не  требует смертного  приговора.  Я
узнала также, что  он высказывался  за отмену смертной  казни и  щедро
финансирует  исследования  в  области  судебной  нейрофизиологии.  Он,
очевидно, верит в то, что преступников надо лечить, а не наказывать. Я
считаю, что это говорит о многом.
    - Да? - Куинн улыбнулся. - А не пахнет ли здесь роботом?
    - Возможно. Кто  это отрицает? Такие  действия свойственны  только
роботу или же очень благородному  и хорошему человеку. Вы видите,  что
просто невозможно провести границу  между поведением роботов и  лучших
из людей?
    Куинн откинулся в кресле. Его голос дрожал от нетерпения.
    - Доктор Лэннинг, возможно  ли создать человеко подобного  робота,
который внешне ничем не отличался бы от человека?
    -"Ю. С.  Роботс"  проводила  такие  эксперименты  -  конечно,  без
позитронного мозга. Если взять человеческие яйцеклетки и  регулировать
их рост с помощью гормонов, можно нарастить человеческие мышцы и  кожу
на остов  из пористого  силиконового  пластика, который  нельзя  будет
обнаружить при внешнем  обследовании. Глаза, волосы,  кожа могут  быть
действительно человеческими, а не имитацией.  И если к этому  добавить
позитронный мозг  и  любые  внутренние  устройства,  какие  вы  только
пожелаете, у вас получится человекоподобный робот.
    - Сколько  времени  для  этого нужно?  -  коротко  спросил  Куинн.
Лэннинг подумал.
    - Если  у вас  есть  все необходимое  - мозг,  остов,  яйцеклетки,
гормоны, оборудование для облучения, то, скажем, два месяца.
    Куинн выпрямился.
    - Тогда мы  посмотрим, на  что похож мистер  Байерли изнутри.  Это
сослужит "Ю.  С. Роботс"  плохую  службу, но  у вас  была  возможность
предотвратить такой оборот дела.
    Когда они остались одни,  Лэннинг нетерпеливо повернулся к  Сьюзен
Кэлвин.
    - Почему вы настаиваете...
    Она резко перебила его, не пытаясь скрывать свои чувства:
    - Что вам нужно: установить истину или добиться моего ухода? Я  не
собираюсь лгать ради вас.  "Ю. С. Роботс" может  постоять за себя.  Не
будьте трусом.
    - А что, если он вскроет Байерли, и выпадут колесики и шестеренки?
Что тогда?
    - Он  не  вскроет Байерли,  -  произнесла Кэлвин  презрительно.  -
Байерли не глупее Куинна. По меньшей мере не глупее.
    Новость облетела  весь  город  за  неделю  до  выдвижения  Байерли
кандидатом в  мэры.  "Облетела"  -  это, пожалуй,  не  то  слово.  Она
разбрелась по нему неверными шагами. Сначала она вызвала смех и шутки.
Но по мере того  как невидимая рука Куинна  не спеша усиливала  нажим,
смех стал звучать уже не так весело, появились сомнения, и люди начали
задумываться.
    На предвыборном собрании царило смятение. Еще неделю назад никакой
борьбы на нем не ожидалось: могла быть выдвинута лишь одна кандидатура
- Байерли.  Да  и  теперь  других кандидатов  не  нашлось  -  пришлось
выдвинуть его. Но это привело всех в полную растерянность.
    Рядовых избирателей  мучали  сомнения. Всех  поражала  серьезность
обвинения,  если   оно  было   правдой,  или   крайнее   безрассудство
обвинителей, если обвинение было ложным.
    На следующий день после того, как собрание без особого  энтузиазма
проголосовало за  Байерли,  в  газете  появилось  длинное  интервью  с
доктором  Сьюзен  Кэлвин  -  "мировой  величиной  в  робопсихологии  и
позитронике".
    И тут разразилось  просто черт  знает что такое  - другого  слова,
пожалуй, и не подберешь.
    Только этого  и  ждали  "фундаменталисты". Это  не  была  какая-то
политическая партия или религиозная секта. Так называли людей, которые
просто не смогли приспособиться к  жизни в "атомном веке",  окрещенном
так еще  тогда, когда  атомы были  в новинку.  Это были,  в  сущности,
сторонники опрощения,  тосковавшие  по  жизни,  которая  тем,  кто  ее
испытал на себе, вероятно, казалась не такой уж простой.
    В новых поводах  для своей  ненависти к роботам  и к  тем, кто  их
производил,  фундаменталисты  не  нуждались.  Но  обвинений  Куинна  и
рассуждений Кэлвин было достаточно, чтобы придать вес их аргументам.
    Огромные  заводы  "Ю.  С.  Роботс  энд  Мекэникл  Мен  Корпорейшн"
напоминали ульи,  кишащие  вооруженной  охраной.  Здесь  готовились  к
отпору. Городской дом  Стивена Байерли был  оцеплен полицейскими.  Все
остальные аспекты предвыборной  кампании, конечно, были  забыты. Да  и
предвыборной кампанией то,  что происходило, можно  было назвать  лишь
потому,  что  оно  заполняло  промежуток  времени  между   выдвижением
кандидатур и днем выборов.
    Появление суетливого человека не смутило Стивена Байерли. На него,
очевидно, не  произвели никакого  впечатления  и маячившие  на  заднем
плане мундиры. На  улице, за угрюмой  цепью полицейских, ждали  верные
традициям своего ремесла  репортеры и  фотографы. Одна  предприимчивая
телевизионная компания  установила  камеру  против  крыльца  скромного
жилища прокурора,  и диктор  с  деланным возбуждением  заполнял  паузы
подробнейшими комментариями.
    Суетливый  человек  вышел  вперед.  Он  держал  в  руках  длинную,
хитроумно составленную официальную бумагу.
    - Мистер Байерли, вот  постановление суда, которое  уполномочивает
меня обыскать это помещение на предмет незаконного нахождения в нем...
э-э... механических людей и роботов любого типа...
    Байерли взял бумагу, бросил на нее равнодушный взгляд и, улыбаясь,
вернул ее человеку.
    - Все  по  форме.  Валяйте. Исполняйте  свои  обязанности.  Миссис
Хоппен, - крикнул он  экономке, которая неохотно  вышла из комнаты,  -
Пожалуйста, пройдите с ним и помогите, если понадобится.
    Суетливый человек,  фамилия которого  была Херроуэй,  заколебался,
заметно покраснел,  тщетно  попытался  перехватить  взгляд  Байерли  и
пробормотал, обращаясь к двум полицейским:
    - Пошли.
    Через десять минут они вернулись.
    - Все? -  спросил Байерли  безразличным тоном  человека, не  очень
заинтересованного в ответе.
    Херроуэй откашлялся,  начал  срывающимся  голосом,  остановился  и
сердито начал снова:
    - Послушайте,  мистер Байерли.  Мы получили  инструкцию  тщательно
обыскать дом.
    - Разве вы этого не сделали?
    - Нам точно сказали, что мы должны искать.
    - Да?
    - Короче, мистер Байерли, будем называть вещи своими именами.  Нам
велено обыскать вас.
    -  Меня?  -  произнес  прокурор,  широко  улыбаясь.  -  А  как  вы
предполагаете это сделать?
    - У нас с собой флюорограф...
    - Значит, вы хотите мой рентгеновский  снимок? А вы имеете на  это
право?
    - Вы видели постановление.
    - Можно взглянуть еще раз  Херроуэй, лицо которого выражало  нечто
большее чем простое усердие,  снова протянул бумагу. Байерли  спокойно
произнес:
    -  Я  сейчас   прочитаю,  что  вы   уполномочены  обыскать:   "...
домовладение, принадлежащее Стивену Аллену Байерли, под номером триста
пятьдесят пять по улице Уиллоугров,  город Ивенстрон, а также  гаражи,
кладовые и  любые  другие здания  или  строения, относящиеся  к  этому
домовладению, а также все земельные участки, к нему  принадлежащие"...
хм... и  так  далее. Все  верно.  Но,  дорогой мой,  здесь  ничего  не
говорится о  том,  чтобы обыскивать  мои  внутренности. Я  не  являюсь
частью домовладения. Если вы думаете, что я спрятал робота в  кармане,
можете обыскать мою одежду.
    Херроуэй твердо помнил, кому он обязан своей должностью. И теперь,
получив возможность выдвинуться на лучшую, то есть лучше оплачиваемую,
он не собирался отступать. Он сказал вызывающе:
    - Послушайте-ка,  я уполномочен  осмотреть всю  обстановку  вашего
дома и все, что я в нем найду. Но ведь вы находитесь в доме, верно?
    - Удивительно справедливое замечание. Да, я в нем нахожусь. Но я -
не обстановка. Я совершеннолетний  правомочный гражданин, у меня  есть
свидетельство  о  психической  вменяемости,  и  я  имею   определенные
законные права.  Если  вы  обыщете меня,  ваши  действия  можно  будет
квалифицировать как посягательство  на мою личную  неприкосновенность.
Этой бумаги тут мало.
    - Конечно,  но  если  вы робот,  то  о  личной  неприкосновенности
говорить не приходится...
    - Тоже  верно.  Тем  не  менее этой  бумаги  недостаточно.  В  ней
подразумевается, что я человек.
    - Где? - Херроуэй схватил бумагу.
    - А там,  где говорится: "...  домовладение, принадлежащее" и  так
далее. Робот не может владеть собственностью. И можете сказать  своему
хозяину, мистер  Херроуэй,  что  если он  попытается  получить  другую
бумагу, где  не будет  подразумеваться, что  я человек,  я  немедленно
возбужу против него гражданский иск и потребую, чтобы он доказал,  что
я робот, на основании сведений, которыми он располагает сейчас. И если
это ему не удастся, он заплатит солидный штраф за попытку лишить  меня
прав, предусмотренных законом. Вы передадите ему все это?
    Подойдя к двери, Херроуэй обернулся.
    - Вы ловкий крючкотвор...
    Держа руку в  кармане, он  на секунду задержался  в дверях.  Потом
вышел из  дома,  улыбнулся в  сторону  телекамеры, все  еще  продолжая
играть свою роль, помахал рукой репортерам и крикнул:
    - Завтра для вас, ребята, кое-что будет. Кроме шуток.
    Сев в  машину, Херроуэй  откинулся на  подушки, вынул  из  кармана
маленький аппарат  и осмотрел  его.  Ему еще  ни разу  не  приходилось
делать снимок  в  отраженных  рентгеновских лучах.  Он  надеялся,  что
ничего не напутал.
    Куинн и Байерли еще ни разу  не встречались лицом к лицу  наедине.
Но визифон почти заменял такую  встречу. Это была в буквальном  смысле
встреча  лицом  к  лицу,  хотя   для  каждого  из  них  лицо   другого
представлялось лишь в виде черно-белого рисунка.
    Разговора потребовал  Куинн.  Куинн  его  и  начал,  обойдясь  без
вступительных церемоний:
    - Вам, наверное, будет интересно это узнать, Байерли. Я  собираюсь
предать  гласности,   что  вы   носите   на  себе   непрозрачный   для
рентгеновских лучей экран.
    - В самом деле?  В таком случае вы,  надо думать, уже предали  его
гласности. Боюсь,  предприимчивые  представители прессы  уже  довольно
давно  подслушивают  все  мои   телефонные  разговоры  из   служебного
кабинета. Вот почему я и сижу последние недели дома.
    Байерли говорил дружеским тоном. Можно было подумать, что  болтает
с приятелем.
    Губы Куинна слегка сжались.
    - Этот разговор защищен от  подслушивания. Для меня он сопряжен  с
некоторым риском.
    - Ну еще бы! Никто не знает,  что вы стоите за этой компанией.  По
крайней мере официально никто не знает. Неофициально это знают все.  Я
бы на вашем  месте об  этом не  беспокоился. Значит,  я ношу  защитный
экран? Я полагаю, вы  обнаружили это, когда рентгенограмма,  сделанная
вашим подставным лицом, оказалась передержанной?
    - Вы понимаете, Байерли,  для всех будет  вполне очевидно, что  вы
боитесь рентгеновского просвечивания.
    - А  также  станет ясно  и  то, что  вы  или ваши  люди  незаконно
посягнули на мои права.
    - Им на это наплевать.
    - Может  быть. Это,  пожалуй, прекрасно  характеризует различие  в
нашей тактике, не правда ли? Вам нет  дела до прав граждан. А я о  них
не забываю. Я не дам себя просвечивать, потому что настаиваю на  своих
правах из принципа. Так же как я буду настаивать на правах  остальных,
когда меня изберут.
    - Несомненно, это очень хорошо  для предвыборной речи. Только  вам
никто не  поверит.  Слишком высокопарно.  Вот  еще что,  -  его  голос
внезапно стал жестким,- вчера  у вас дома находились  не все, кто  там
живет.
    - Это почему?
    - Я располагаю сведениями,  - Куинн зашелестел разложенными  перед
ним бумагами, которые были видны в  визифон, - что одного человека  не
хватало. Калеки.
    - Совершенно верно,  - произнес Байерли  без всякого выражения,  -
калеки. Моего старого учителя, который живет со мной и который  сейчас
находится за городом - и находится там уже два месяца. В таких случаях
говорят "удалился на покой". Вы что-нибудь против этого имеете?
    - Ваш учитель? Какой-то ученый?
    - Когда-то он был юристом, прежде  чем стать калекой. У него  есть
официальное  разрешение  заниматься  биофизическими  исследованиями  в
собственной лаборатории,  и  полное  описание  его  работ  передано  в
соответствующие учреждения,  куда  вы и  можете  обратиться.  Большого
значения его работы не имеют, но они безобидны и развлекают... бедного
калеку. А я помогаю ему насколько могу.
    - Ясно. А что этот... учитель... знает о производстве роботов?
    - Я не могу судить о его познаниях в области, с которой сам толком
не знаком.
    - Он имеет Доступ к позитронным мозгам?
    - Спросите  об этом  ваших друзей  из "  Ю. С.  Роботс". Им  лучше
знать.
    - Я  буду краток,  Байерли. Ваш  калека-учитель и  есть  настоящий
Стивен Байерли. Вы  - созданный  им робот.  Мы можем  это доказать.  В
автомобильную катастрофу попал он, а не вы. Это можно проверить.
    - В самом деле? Пожалуйста, проверяйте. Желаю успеха.
    И мы можем  обыскать этот  загородный дом. Посмотрим,  что мы  там
найдем.
    - Ну это как сказать, Куинн. - Байерли широко улыбнулся. - На наше
счастье, мой так называемый учитель серьезно болен. Загородный дом для
него  как  бы  санаторий,  где  он  отдыхает.  Его  право  на   личную
неприкосновенность  при  таких  обстоятельствах  еще  прочнее.  Вы  не
сможете получить разрешение на  обыск, если не предъявите  достаточных
оснований. Тем не менее я не буду вас от этого удерживать.
    Наступила небольшая пауза.  Куинн наклонился вперед,  так что  его
лицо заняло весь экран и стали видны тонкие морщинки на лбу.
    - Байерли, зачем упрямитесь? Вас не выберут.
    - Разве?
    -  Неужели   вы  этого   не  понимаете?   Или,  по-вашему,   отказ
опровергнуть обвинение, что вам было  бы очень легко сделать,  нарушив
один из Законов Роботехники,  не убеждает людей, что  вы в самом  деле
робот?
    - Я  понимаю одно:  из  малоизвестного, ничем  не  примечательного
юриста я  превратился в  фигуру мирового  значения. Вы  умеете  делать
рекламу.
    - Но вы же робот.
    - Сказано - не доказано.
    - Доказательств хватит, чтобы вас не выбрали.
    - Тогда вам нечего волноваться - вы уже победили.
    - До свидания,  - сказал  Куинн. В его  голосе впервые  прозвучала
злоба. Визифон погас.
    -  До  свидания,  -  невозмутимо  произнес  Байерли  перед  пустым
экраном.
    Байерли привез  своего  учителя  в город  за  неделю  до  выборов.
Вертолет опустился на окраине.
    - Ты останешься здесь  до конца выборов, -  сказал ему Байерли.  -
Если дело  обернется плохо,  лучше,  чтобы ты  был в  более  спокойном
месте. В хриплом голосе, вырвавшемся из перекошенного рта Джона, можно
было различить тревогу.
    - Разве есть основания опасаться насилия?
    - Фундаменталисты  не скупятся  на  угрозы, так  что  теоретически
такая опасность есть. Но  я не думаю, чтобы  это случилось. У них  нет
реальной силы. Просто они постоянно  вносят смуту, и когда-нибудь  это
кончится беспорядками. Ты согласен  побыть здесь? Ну, пожалуйста!  Мне
будет не по себе, если придется беспокоиться о твоей безопасности.
    - Хорошо. Ты все еще думаешь, что дело кончится благополучно?
    - Уверен. У тебя там никто не появлялся?
    - Никто. Это я точно знаю.
    - И ты себя вел так, как мы договорились?
    - В точности. Там все будет в порядке.
    - Тогда будь осторожнее, Джон, а завтра смотри телевизор.
    Байерли пожал изувеченную руку, лежавшую на его руке.
    Хмурое  лицо   Лентона  выражало   сильнейшее  беспокойство.   Его
положение было  незавидным.  Он  считался  уполномоченным  Байерли  по
проведению избирательной кампании,  которая была вообще  не похожа  на
избирательную кампанию. Объектом ее был человек, который раскрыть свой
план действий отказался, а следовать указаниям своего  уполномоченного
не соглашался.
    - Вы не должны! (Это были его любимые слова, а в последние дни они
стали и единственными.) Я говорю вам, Став, вы не должны!
    Он рухнул в кресло перед столом прокурора, который не спеша листал
отпечатанный на машинке текст своей речи.
    -  Откажитесь,  Стив!  Посмотрите,  ведь  эту  толпу  организовали
фундаменталисты. Вас  не станут  слушать.  Скорее всего  вас  закидают
камнями. Зачем вам выступать с речью перед публикой? Чем плоха  запись
на пленку или выступление по те