Собираясь  в Даллас, Вильям начал подумывать о  том, чтобы  найти  себе
новую  подругу.  Хорошо  бы  найти ее в том регионе,  где он не намерен жить
постоянно.
     Он имел лишь  самое  приблизительное  представле­ние о том, что от него
требуется,  но  не тогда ли,  подобно далекой  зарнице, пришла ему в  голову
мысль, что, может быть...
     Итак, он приехал  в Даллас,  вышел из вертолета и снова увидел сияющего
Дмитрия. Маленький человек прищурился, потом обернулся и сказал:
     -- Я так и знал. Какое поразительное сходство!
     Вильям  посмотрел  в  ту  сторону,  куда  смотрел  Дмит­рий,  и  увидел
отпрянувшего... Ему было  достаточно вспомнить собственное  лицо,  чтобы  не
усомниться: пе­ред ним стоит Энтони.
     На лице Энтони явственно читалось страстное жела­ние скрыть их родство.
От Вильяма требовалось только произнести вслед за Дмитрием "Поразительно!" и
за­быть,  что  Энтони  его  брат.   Безусловно,  генетические  модели  людей
многообразны, тем не  менее  в природе возможно сходство даже при отсутствии
родства.
     Но  Вильям  был  гомологистом,  а  работать  с  мозгом,   не  выработав
невосприимчивости к некоторым деталям не может никто, поэтому он сказал:
     -- Я уверен, что это Энтони, мой брат.
     Дмитрий удивился:
     -- Ваш брат?
     -- Мой отец, -- объяснил Вильям, -- имел двух де­тей от одной и  той же
женщины, моей матери. Мои родители были странными людьми.
     Потом он  шагнул  вперед,  протянув руку, и у  Энтони не  было  другого
выбора,  как  обменяться рукопожати­ем...  Инцидент,  происшедший  в секторе
приема, когда прибыл эксперт, на несколько  дней стал единственным предметом
разговоров.


     5

     Раскаяние Вильяма, когда он понял, что натворил,  было слабым утешением
для Энтони.
     После ужина в тот вечер они сидели рядом. Вильям сказал:
     --  Извини.  Я думал, если худшее случится сразу  же, то  оно  тут же и
кончится. Но, кажется, это не так. Я  не  подписывал никаких бумаг,  никаких
официальных дого­воров. Я уеду.
     -- И что хорошего? --  спросил Энтони грубо. -- Все  теперь  знают. Два
тела и одно лицо. Этого доста­точно, чтобы человека начало тошнить.
     -- Если я уеду...
     -- Ты не можешь уехать. Ведь это была моя идея.
     -- Вызвать  меня сюда?  --  Вильям  вытаращил глаза насколько это  было
возможно при его тяжелых веках, брови его поползли вверх.
     --  Нет, конечно. Пригласить  гомологиста.  Откуда  я  мог  знать,  что
приедешь именно ты?
     -- Но если я уеду...
     --  Нет.  Единственное, что  теперь  можно  сделать,  это  справиться с
задачей,  если с ней вообще можно справиться. Тогда остальное не будет иметь
значения. ("Все прощается тому, кто добивается успеха", -- по­думал он.)
     -- Я не знаю, смогу ли я...
     -- Мы  должны попытаться. Дмитрий  поручил  работу  нам.  "Это отличный
шанс. Вы  братья, --  сказал  Энтони,  передразнивая  тенор  Дмитрия,  --  и
понимаете друг друга. Почему бы вам не поработать  вместе?" -- По­том  своим
голосом,  сердито: -- Так  что это  неизбежно.  Для  начала объясни, чем  ты
занимаешься,  Вильям?  Мне  нужно  составить  более  точное  представление о
гомологии, чем то, которое вытекает из самого названия этой науки.
     Вильям вздохнул.
     -- Но  для начала прими, пожалуйста,  мои  извине­ния...  Я  работаю  с
детьми, страдающими аутизмом.
     -- Боюсь, я не понимаю, что это значит.
     --  Если обойтись  без  подробностей, я занимаюсь с детьми,  которые не
взаимодействуют с окружающим миром  и не общаются с  другими людьми, которые
уходят  в  себя и  замыкаются  в  себе так,  что  до  них  почти  невозможно
достучаться. Но я надеюсь когда-нибудь излечить это.
     -- Поэтому твоя фамилия Анти-Аут?
     -- Вообще говоря, да.
     Энтони издал короткий смешок, но на самом деле его это не забавляло.  В
тоне Вильяма появился холодок.
     -- Я заслужил эту фамилию.
     --  Не сомневаюсь,  -- торопливо пробормотал  Эн­тони. Он понимал,  что
надо   бы  извиниться,  но   не  мог  себя  заставить.  Преодолев  возникшее
напряжение, он вернулся к предмету разговора. -- Ты чего-нибудь до­бился?
     -- В лечении? Пока нет. В понимании -- да. И чем больше я понимаю... --
по мере  того  как  Вильям гово­рил,  его голос теплел,  а взгляд становился
отсутству­ющим. Энтони было знакомо это удовольствие -- гово­рить о том, чем
заполнены  твои  ум  и сердца забыв  обо всем остальном. Ему самому  нередко
доводилось испы­тывать подобное чувство.
     Он слушал Вильяма предельно внимательно, стара­ясь вникнуть  в то, чего
на самом деле не понимал, поскольку  понимание было необходимо. Он знал, что
и Вильям будет слушать его так же.
     Как  отчетливо он  все  запомнил.  Слушая Вильяма, он не думал, что все
запомнит, да  и  не слишком хорошо  понимал тогда, что происходит.  Мысленно
возвращаясь  в  прошлое, он  видел все,  как  в  ярком  свете прожектора,  и
внезапно обнаружил, что может воспроизвести целые предложения того разговора
почти дословно.
     --  Итак, мы полагаем, -- говорил Вильям,  --  у ре­бенка,  страдающего
аутизмом,  нет  недостатка   во  впе­чатлениях.  Он  также  вполне  способен
достаточно сложно их интерпретировать. Он, скорее, не принимает,  отвер­гает
внешние    впечатления,    хотя,    безусловно,    обладает   потенциальными
возможностями,  необходимыми  для пол­ноценного взаимодействия с  окружающим
миром. Но запустить механизм этого взаимодействия  удастся лишь тогда, когда
мы найдем впечатление, которое он захочет воспринять,
     -- Ага, -- сказал Энтони, чтобы показать, что слу­шает.
     -- Вытащить его из аутизма никаким обычным спо­собом нельзя, потому что
он не принимает тебя  точно  так  же,  как  весь  остальной мир.  Но если ты
наложишь арест на его сознание...
     -- Что?
     -- Есть у нас одна методика, при которой, по суще­ству, мозг становится
независимым от тела и осущест­вляет только функции  сознания.  Это  довольно
сложная техника, разработанная в нашей лаборатории... -- Он сделал паузу.
     -- Тобой? -- спросил Энтони, скорее из вежливо­сти.
     --  В  сущности,  да, -- сказал  Вильям, слегка по­краснев, но  явно  с
удовольствием.  --  Поместив  созна­ние  под   арест,  мы   предлагаем  телу
искусственно  соз­данные  ощущения,  ведя  при этом  наблюдения  за мозгом с
помощью  дифференциальной  энцефалографии.  Появ­ляется  возможность  больше
узнать  о  человеке, страда­ющем аутизмом, о  наиболее  желательных для него
чувственных впечатлениях; попутно мы получаем новые данные о мозге в целом.
     -- Ага, -- сказал Энтони, но на этот раз это было настоящее "ага". -- А
то, что вы узнали о мозге, можно использовать, работая с компьютером?
     --  Нет, --  ответил Вильям.  -- Шанс  равен нулю.  Я говорил  об  этом
Дмитрию. Я ничего не знаю о компью­терах и недостаточно знаю о мозге.
     --  А если я  научу тебя разбираться  в компьютерах и подробно объясню,
что нам надо, что тогда?
     -- Этого недостаточно. Это...
     -- Брат, -- Энтони  постарался, чтобы  это слово про­извело  на Вильяма
впечатление. --  Ты мой должник. Удели внимание  нашей проблеме. Пожалуйста,
попы­тайся  применить к компьютеру все,  что  ты  знаешь  о мозге. Речь идет
всего лишь о попытке, но я надеюсь, что попытка будет честной.
     Вильям беспокойно шевельнулся и сказал:
     -- Я понимаю твое положение. Я попробую. И по­пытка будет честной.


     6

     Вильям  попробовал. Предсказание  Энтони сбылось,  им пришлось работать
вдвоем. Первое  время  то один,  то другой сотрудник Проекта наведывались  к
ним, и,  поскольку  скрыть родство было  невозможно, Вильям  сообщал каждому
ошеломляющую новость о том, что  они с Энтони -- братья,  пытаясь извлечь из
этого ка­кую-нибудь пользу. Но со временем коллеги перестали проявлять к ним
повышенный  интерес, и  в их жизнь, подчиненную одной цели,  больше никто не
вмешивался.  Когда Вильям приближался к Энтони  или Энтони к Вильяму, любой,
оказавшийся в это время рядом, как будто уходил сквозь стену.
     Постепенно они преодолели напряженность и  даже  выработали собственный
стиль общения.  Случалось,  они  разговаривали  так, будто не было  никакого
родства, никаких общих воспоминаний о детстве.
     Энтони  описал   то,  что   требовалось  от  компьютера,   просто,  без
технических терминов, а Вильям, после  долгих размышлений, рассказал, как, с
его точки зре­ния, работу компьютера можно уподобить работе мозга.
     Энтони спросил:
     -- Это в принципе возможно?
     -- Не знаю, -- ответил Вильям.  -- Попробуем. Мо­жет быть, он  не будет
работать, А может быть, будет.
     -- Стоило бы обсудить это с Дмитрием Большим.
     -- Давай сначала сами прикинем, что у нас получа­ется, К нему надо идти
с конкретными предложениями, а если их у нас нет, нечего и ходить.
     Энтони заколебался:
     -- Мы пойдем к нему вместе?
     Вильям проявил деликатность и сказал:
     -- Ты будешь нашим  представителем. Какой смысл в том, чтобы лишний раз
появляться вместе?
     -- Спасибо, Вильям. Если из этого что-нибудь по­лучится, я  воздам тебе
по заслугам.
     Вильям сказал:
     -- На этот счет у меня нет никаких опасений. Если идея чего-то стоит, я
полагаю, что никто, кроме меня, не сможет воплотить ее в жизнь.
     Они  многократно   и  всесторонне   обсудили   ситуацию.  Если  бы   не
эмоциональная  напряженность  -- следст­вие их родства  -- Вильям  начал  бы
гордиться  своим братом,  который  так быстро  разобрался в  чуждой для себя
области.
     Потом   начались   долгие  обсуждения  у   Дмитрия  Боль­шого,   беседы
практически с каждым сотрудником Про­екта. Энтони посвятил им много дней,  а
после этих разговоров  встречался с Вильямом один на один. Все это тянулось,
как  мучительная беременность, но  в кон­це  концов была получена санкция на
создание того, что назвали "Меркурианским Компьютером".
     У  Вильяма  появилась  возможность  расслабиться,  и  он  отправился  в
Нью-Йорк. Он не планировал там задерживаться  (разве мог он представить себе
такое два месяца назад?),  но надо было урегулировать свои дела  в Институте
Гомологии.
     В Нью-Йорке ему пришлось  участвовать во множе­стве обсуждений, едва ли
не в большем числе, чем в Далласе. Он должен был объяснить сотрудникам своей
лаборатории,  что произошло, и  почему ему придется уехать, и как они должны
продолжать  дело  без  него.  Потом  было  возвращение   в  Даллас  с  новым
оборудова­нием  и  с  двумя  молодыми  помощниками  на  неопределенно долгий
отрезок времени.
     Но Вильям не оглядывался назад. Собственная лабо­ратория и  ее нужды не
занимали его мысли. Сейчас он был полностью поглощен своей новой задачей.


     7

     Для  Энтони  началось  самое  тяжелое  время.  Отсутст­вие  Вильяма  не
принесло заметного  облегчения, и скоро Энтони стал надеяться, не смея в это
поверить,  что Вильям, может быть,  не вернется. А  вдруг он пришлет  вместо
себя своего заместителя, кого-нибудь  другого? Кого-нибудь с другим лицом, и
Энтони больше не будет чувствовать себя  монстром с двумя спинами и четырьмя
ногами?
     Но Вильям вернулся. Энтони издалека наблюдал за бесшумно приземлившимся
грузовым самолетом и  за его разгрузкой.  Даже  издалека он  в конце  концов
узнал Вильяма.
     Так тому и быть.
     Энтони ушел. В тот же день он отправился к Дмит­рию.
     --  Дмитрий,  я  не  вижу  никакой необходимости ос­таваться  здесь. Мы
разработали все детали. Исполните­лем может быть кто угодно.
     -- Нет, нет, -- сказал Дмитрий. -- Идея  принадле­жит  в первую очередь
тебе. Ты должен увидеть ее воплощенной. Нет никакого резона делить славу.
     Энтони подумал: "Никто другой не станет  рисковать. Возможность провала
сохраняется. Этого можно было ожидать".
     Он заранее знал ответ Дмитрия, но все-таки упрямо продолжал:
     -- Понимаете, я не могу работать с Вильямом.
     -- Но почему? -- Дмитрий сделал вид,  что удив­лен. -- Вы  так  многого
добились вместе.
     --  Я  дошел  до  предела  своих  возможностей,  Дмит­рий, и больше  не
выдержу. Думаете, я не знаю, как это выглядит со стороны?
     -- Милый мой! Ты слишком серьезно к этому отно­сишься.  Ясное дело, все
на  вас  смотрят. Ведь  они люди. Но люди способны привыкнуть  ко  всему. Я,
например, уже привык.
     "Не привык ты, толстый лицемер", -- подумал Эн­тони и сказал:
     -- Я не привык.
     -- Ты неправильно на  это смотришь. Ваши  родители были эксцентричными,
нельзя  не   признать,  но,   в  конце   концов,   они  не  сделали   ничего
противозаконного. Это всего лишь причуда. Здесь  нет ни твоей вины, ни  вины
Вильяма. Вас винить не в чем.
     -- Мы меченые, -- сказал Энтони, быстро проведя рукой по лицу.
     -- Не настолько  меченые, насколько тебе  представ­ляется. Я, например,
вас различаю. Ты определенно моложе. Волосы у тебя больше вьются.  Вы только
на  первый взгляд  одинаковые. Слушай, Энтони, у тебя будет столько времени,
сколько   захочешь,  любая   по­мощь,   которая   тебе   понадобится,  любое
оборудование,  которое ты сможешь использовать. Я уверен, что рабо­та пойдет
чудесно. Подумай об удовлетворении...
     Энтони, конечно, сдался и согласился  помочь Вилья­му хотя бы  наладить
оборудование. Вильям,  казалось, был тоже уверен, что работа пойдет чудесно.
Не так замечательно, как сказал Дмитрий, но вполне гладко.
     -- Дело только  в том, чтобы установить правильные связи, -- сказал он,
--  хотя,  должен  признать,  эта очень  серьезное "только". Твоя  задача --
получить  изо­бражение  сенсорных   сигналов   на  экране,  чтобы  мы  имели
возможность  осуществлять...  Я  ведь не  могу  сказать  "ручной  контроль",
правда?  Значит, чтобы  мы могли осуществлять  интеллектуальный  контроль  и
уп­равлять реакциями компьютера, если это понадобится.
     -- Это технически возможно, -- отозвался Энтони.
     --  Тогда давай приступим... Слушай, мне  понадобит­ся  по меньшей мере
неделя, чтобы наладить связи и быть уверенным в инструкциях...
     -- Программах, -- поправил Энтони.
     --  Ну,   поскольку   это  твоя   сфера,  я  буду  пользовать­ся  твоей
терминологией. Мои ассистенты  и я запрограм­мируем Меркурианский Компьютер,
но не по-твоему.
     --  Надеюсь, что не по-моему. Для того и требовался  гомологист,  чтобы
создать  программу, более тонкую,  чем та, которую  может  написать  простой
телеметрист. -- Говоря это, он не пытался скрыть иронию.
     Вильям не обратил внимания на его тон и ответил:
     -- Начнем с простого. Мы заставим робота ходить.


     8

     Прошла неделя.  За  тысячу  миль от них, в Аризоне, робот начал ходить.
Ходить  ему  было  трудно,  иногда  он  падал,  иногда  задевал  лодыжкой  о
препятствия,  а  то вдруг  поворачивался на  одной  ноге и шел  в совершенно
неожиданном направлении.
     -- Это ребенок, который учится ходить, -- говорил Вильям.
     Иногда   заходил  Дмитрий,  которому   захотелось   по­смотреть  на  их
достижения.
     -- Поразительно! -- восклицал он. Энтони, однако, так не думал.
     Шли  недели, месяцы. Робот делал  успехи, возмож­ности  его становились
все  больше по  мере  того, как в Меркурианский Компьютер  вводили все более
слож­ные  программы.  (Вильям  попробовал   было  говорить  о  Меркурианском
Компьютере как о мозге, но Энтони этого не допустил.) Но то, что получалось,
Энтони все-таки не устраивало.
     -- Это не годится, Вильям, -- сказал наконец Энто­ни. Накануне ночью он
не спал.
     -- Странно, -- ответил Вильям холодно. -- А я как раз собирался сказать
тебе, что мы, кажется, победили.
     Энтони с  трудом сдержался. Напряженная  работа, постоянное присутствие
Вильяма и неуклюжий робот -- это было больше, чем он мог вынести.
     -- Я собираюсь уволиться, Вильям. Бросить эту ра­боту. Извини... Ты  ни
при чем.
     -- Конечно, при чем, Энтони.
     --  Дело  не  только  в  тебе,  Вильям.  Это провал.  Мы не справимся с
задачей.  Ты  видишь, какой робот неуклю­жий, а ведь  он на Земле,  всего за
тысячу миль отсюда, сигнал проходит туда и обратно за доли секунды. Когда он
будет на Меркурии, передача сигнала займет мину­ты, эта  задержка заложена в
Меркурианский Компью­тер. Надеяться, что робот будет работать -- безумие.
     Вильям сказал:
     -- Не уходи, Энтони. Ты не можешь уволиться сейчас. Я предлагаю послать
робота на Меркурий. Я уверен, что он готов.
     Энтони засмеялся громко и издевательски.
     -- Ты сошел с ума, Вильям.
     -- Нет. Ты, кажется, думаешь, что на  Меркурии будет труднее, а  это не
так.  Труднее на Земле.  Этот робот  сконструирован в  расчете на одну треть
земного притяжения, и в Аризоне он работает в условиях трой­ной нагрузки. Он
рассчитан на 400  градусов  Цельсия,  а  работает  при 30, он  рассчитан  на
безвоздушное про­странство, а работает в атмосфере.
     -- Робот имеет достаточно ресурсов, чтобы это пре­одолеть.
     -- Его  механическая  часть,  безусловно,  может  это выдержать,  а как
насчет Компьютера? Его взаимодей­ствие с роботом, который находится не в тех
условиях, для  которых предназначен,  затруднено... Пойми, Энто­ни, если  ты
хочешь,  чтобы  компьютер  был  таким же  сложным, как  мозг, тебе  придется
мириться   с  идиосин­кразией...   Знаешь,   давай   сделаем  так.  Добьемся
совме­стными усилиями, чтобы  робота  послали на Меркурий. Экспедиция займет
шесть месяцев, а я на это время возьму отпуск. Ты избавишься от меня.
     -- А кто будет присматривать за Меркурианским Компьютером?
     --  К  настоящему моменту ты знаешь, как он работа­ет, к тому же тебе в
помощь я оставлю двух своих парней.
     Энтони отрицательно покачал головой.
     -- Я не могу взять на себя ответственность за Ком­пьютер, и я не возьму
на себя ответственность  за предложение  послать робота на  Меркурий.  Он не
будет работать.
     -- Я уверен, что будет.
     -- Полной уверенности у тебя быть не может.  А ответ­ственность на мне.
Именно я окажусь виноватым. Тебе-то ничего не будет.
     Позднее  Энтони осознал, что это  был  решающий  момент. Вильям  мог бы
оставить все как есть. Энтони мог бы уволиться. И они потеряли бы все.
     Но Вильям сказал:
     --  Мне ничего не  будет?  Слушай,  отец  с матерью поступили так,  как
поступили. Хорошо. Я  сожалею об этом не  меньше твоего, но  дело сделано, и
есть нечто забавное  в том, что  получилось  в результате. Когда я говорю об
отце, я имею в виду  твоего отца тоже,  и есть  масса людей,  которые  могут
сказать о себе то же самое: братья,  сестры, брат и сестра. А когда я говорю
"мама", я имею в виду  твою  маму, и есть масса людей, которые могут сказать
так же. Но я не знаю двух других людей, даже не слышал никогда о тех, у кого
были бы общие отец и мать.
     -- Я знаю, -- сказал Энтони мрачно.
     --  Да,  но  попробуй  понять  мою  точку  зрения,  --  Вильям  говорил
торопливо.  --  Я  гомологист.   Я  работаю  с  генетическими  моделями.  Ты
когда-нибудь  задумывал­ся   о  наших  генетических  моделях?  У  нас  общие
родители, значит, наши генетические  модели похожи больше, чем любая  другая
пара моделей на планете. Наши лица доказывают это наилучшим образом.
     -- Это я тоже знаю.
     --  Значит,  если  Проект  заработает  и  ты прославишь­ся,  это  будет
означать,  что  твоя  генетическая  модель  в  высшей  степени  полезна  для
человечества, следова­тельно, моя генетическая модель тоже... Неужели ты  не
понимаешь, Энтони? У нас общие родители, у меня твое лицо, твоя генетическая
модель,  значит, твоя слава и твой  позор тоже мои. Они мои  почти настолько
же, насколько и твои, а если мне достанется слава  или позор, они твои почти
настолько же, насколько мои. Я не могу не быть заинтересован в твоем успехе.
У меня для этого больше оснований, чем у кого-либо на Земле, оснований чисто
эгоистических,  таких эгоистических, какие только можно  себе представить. Я
на твоей стороне, Энтони, пот