Айзек Азимов
			Рассказы

АДСКИЙ ОГОНЬ
БАТТОН, БАТТОН
БЕССМЕРТНЫЙ БАРД
Благое намерение
В ПЛЕНУ У ВЕСТЫ
В Четвертом поколении
ВСЕ ГРЕХИ МИРА
ВЫБОРЫ
ВЫХОД ИЗ ПОЛОЖЕНИЯ
Возьмите спичку
ГЛУБИНА
ГОВОРЯЩИЙ КАМЕНЬ
ГОДОВЩИНА
ДВИЖУЩАЯ  СИЛА
ДЕНЬ ОХОТНИКОВ
Давайте объединимся
Двухсотлетний человек
Думай!
Женская интуиция
Заминка на праздновании Трехсотлетия
Зеркальное отражение
ИСТИННАЯ ЛЮБОВЬ
КАК ИМ БЫЛО ВЕСЕЛО
КЛЮЧ
Когда-нибудь
Кое-что о гуманоидных роботах
Кое-что о металлических роботах
ЛЕННИ
Мнимые величины
НЕПРЕДНАМЕРЕННАЯ ПОБЕДА
Настоящая любовь
ОБЕЗЬЯНИЙ ПАЛЕЦ
ПАУЗА
ПОСЛЕДНИЙ ВОПРОС
ПОСЛЕСЛОВИЕ
ПОЮЩИЕ КОЛОКОЛЬЧИКИ
ПУТЬ МАРСИАН
ПЫЛЬ СМЕРТИ
Паштет из гусиной печенки
Первый Закон
РАБ КОРРЕКТУРЫ
РАЗРЕШИМОЕ ПРОТИВОРЕЧИЕ
РИСК
СОБЕРЕМСЯ ВМЕСТЕ
СТОРОННИК СЕГРЕГАЦИИ
СЬЮЗЕН КЭЛВИН
Световирши
Современный волшебник
Странник в раю
ТАКОЙ ПРЕКРАСНЫЙ ДЕНЬ
ТРИ-ЧЕТЫРЕ
ТРИНАДЦАТЫЙ ДЕНЬ РОЖДЕСТВА
ТУПИК
Тиотимолин и космический век
Точка зрения
УДОВЛЕТВОРЕНИЕ ГАРАНТИРОВАНО
УЛИКИ
УРОДЛИВЫЙ МАЛЬЧУГАН
ХЭЛЛОУИН
Хозяйка
Хомо сол
Цена риска
ЧТО В ИМЕНИ?
ЧТО ЕСЛИ...
Что это за штука - любовь?
Штрейкбрехер
ЭВЕРЕСТ
Я в Марсопорте без Хильды


                                ХЭЛЛОУИН


     Сандерсон выглядел встревоженным и хмурым.
     - Это ошибка с нашей стороны. Мы настолько ему доверяли, что даже  не
присматривали. Человеческая ошибка. - Он покачал головой.
     - Но что к этому побудило?
     - Идеология, - сказал Сандерсон. - Он берет работу только  для  того,
чтобы ее сделать. Мы знаем, потому что он оставил записку,  что  не  может
переубедить нас. Он был одним из тех, кто утверждает, что расщепление ядра
смертельно опасно и, в конце концов, приведет к успешной  краже  плутония,
производству бомб в домашних условиях, ядерному терроризму и шантажу.
     - Я полагаю, он не молчал?
     - Да, он широко ставил об этом в известность всех, стараясь возбудить
общественное мнение.
     - Насколько опасен похищенный им плутоний? - спросил Хейлис.
     - Не совсем опасен. Количество его невелико. Чемодан можно держать  в
руках и не подозревать, что внутри идет расщепление ядра. Он  предназначен
для других целей. Уверяю  вас,  вещества  там  недостаточно  для  создания
бомбы.
     - А может возникнуть опасность для владельца?
     -  Никакой,  если  не  открывать  чемодан.   Конечно,   если   вынуть
содержимое, при определенных обстоятельствах возникнет  угроза  для  того,
кто соприкасался с плутонием.
     - Я вижу, общественность тревожится не напрасно, - заметил Хейлис.
     Сандерсон нахмурился.
     - Это ничего не доказывает. Впредь таких промашек не  повториться,  к
тому же эта система тревоги, во всяком случае, сработала. Если  бы  он  не
ухитрился забраться в этот отель, и если бы мы не боялись переполошить там
людей...
     - Почему вы сразу не известили Бюро?
     -  Если  бы  нам  удалось  заполучить  его  самим...  -   пробормотал
Сандерсон.
     - Тогда все было бы шито-крыто, даже от Бюро. Оплошность, и только.
     - Ну...
     - Хорошо, что поставили нас в  известность  теперь,  когда  он  умер.
Отсюда я делаю вывод, что плутония вы не нашли, не так ли?
     Сандерсон  опустил  глаза,  избегая  ровного,  внимательного  взгляда
Хейлиса.
     - Да, - признался он и добавил, обороняясь: - Мы не могли действовать
слишком открыто. Здесь тысячи людей, если бы пошли слухи, что  это  как-то
связанно со станцией...
     - Тогда вы погибли, даже если вернете плутоний. Я понимаю. Сколько он
здесь находится? - Хейлис посмотрел на часы. - Сейчас три пятьдесят семь.
     - Весь день. Мы не успели взять его на лестнице: он перепрыгнул через
перила и разбился.
     - Но плутония при нем не оказалось. Кстати, откуда вы знаете, что  он
пронес его в отель?
     - Видели. Один из наших сотрудников держал его чуть ли не на мушке.
     - Значит, несколько часов он скрывался от вас  в  этом  отеле  и  мог
спрятать небольшой чемодан  где  угодно  на  двадцати  девяти  этажах,  по
девяносто  номеров  на  каждом,  или  коридорах,  подсобках,  конторах,  в
подвале, на крыше в конце концов? И теперь мы должны вернуть его назад. Мы
не можем позволить плутонию болтаться по городу,  столь  бы  мало  его  ни
было. Правильно?
     - Да, - с несчастным видом кивнул Сандерсон.
     - Конечно, можно отправить пару сотен человек обыскать отель дюйм  за
дюймом, и в конце концов чемодан найдут.
     - Но мы не можем пойти на это, -  сказал  Сандерсон.  -  Как  мы  все
объясним?
     - Есть еще одна возможность, - заметил Хейлис. - Его  слова.  Как  он
сказал - Хэллоуин?
     Сандерсон кивнул.
     - Несколько секунд он был в сознании, прежде чем умер. Мы  спрашивали
его, где плутоний, и он сказал "Хэллоуин".
     Хейлис глубоко вздохнул и медленно произнес:
     - И это все, что он сказал?
     - Все. Его слова слышали три человека.
     - И вы точно слышали - Хэллоуин? Он не сказал что-нибудь другое?
     - Нет Хэллоуин. Тут мы единодушны.
     - Это слово не имеет какое-нибудь  значение  для  вас?  Ну...  Проект
"Хэллоуин" на станции? Может  быть,  его  использовали  для  какого-нибудь
обозначения?
     - Нет-нет, ничего подобного.
     - Как вы  думаете,  может  быть,  он  пытался  сказать,  где  спрятал
плутоний?
     - Мы не знаем, - в панике  бросил  Сандерсон.  -  Глаза  его  уже  не
видели, говорил он тихим шепотом. Мы даже не уверены, слышал  ли  он  наши
вопросы.
     Хейлис с минуту молчал.
     -  Да.  Вполне  возможно,  это  был  ускользающий   обрывок   детских
воспоминаний праздника. Он укрылся в отеле, чтобы заставить вас зайти  как
можно дальше и чтобы потом обо всем  этом  раструбили  газеты.  Это  могло
иметь для него какое-то значение...
     Сандерсон передернул плечами. Хейлис продолжал размышлять вслух:
     - Хллоуин - день, когда в мир выходят  злые  силы,  и  он,  наверное,
считал, что сражается против них.
     - Мы не злые силы, - запротестовал Сандерсон.
     - Но он так считал наверняка и не хотел, чтобы его  поймали  и  нашли
плутоний. Потому-то он его  и  спрятал.  В  любом  номере  имеются  пустые
укромные уголки. Во всех номерах днем меняют белье и  полотенца,  и  когда
это происходит, дверь открыта. Он вошел, шагнул - один - единственный  раз
- и поставил чемодан туда, где  его  сразу  не  увидишь.  Позже  он  хотел
вернуться туда и забрать его, а если и поймают, ящик все равно заметил  бы
кто-нибудь из постояльцев или персонала, отнес бы в правление и там бы его
вскрыли.
     - Но какой номер? - с тоской протянул Сандерсон.
     - Мы обыщем один номер, - ответил Хейлис, - и если это не  сработает,
придется обыскивать весь отель.
     И он вышел.


     Полчаса спустя Хейлис вернулся. Тело убрали,  но  Сандерсон  все  еще
находился здесь в глубоком унынии.
     - В номере было двое, - сказал Хейлис. -  Пришлось  их  разбудить.  Я
нашел кое-что наверху шкафа для одежды.
     Это был небольшой куб серого цвета с ручкой для переноски сверху.
     - Да, - кивнул Сандерсон, еле сдерживая напряжение. Он открыл замок и
вывернул его, затем положил возле отверстия индикатор.  Послышался  слабый
потрескивающий звук. - Да, это плутоний. Но как вы его нашли?
     - Догадался, - пожал плечами Хейлис. - Последнее слово погибшего было
Хэллоуин. Когда он увидел тот номер открытым, поскольку  там  шла  уборка,
ему наверное, это показалось знаменем.
     - Какой Номер?
     - Номер 1031, - ответил Хейлис. - Октябрь, тридцать первое. Хэллоуин.





 ТРИНАДЦАТЫЙ ДЕНЬ РОЖДЕСТВА

   Был год, когда мы радовались, что кончилось
Рождество.
   Это был мрачный сочельник, я не ложился,
слушая вполуха про бомбы. Мы с Ма оставались на
ногах до полуночи Нового Года. Потом позвонил Па и
сказал:
   - О'кей, все кончилось. Ничего не произошло. Я
скоро буду дома.
   Мы с Ма заплясали, словно к нам в гости
собирался Санта-Клаус, а через час приехал Па, и я
отправился в постель, где отлично выспался.
   Понимаете, дом у нас не совсем обычный. Па
руководит группой детективов, и в те дни из-за
этих террористов вполне мог облысеть. Потому что,
когда 20 декабря штаб-квартиру предупредили, что в
Новый Год взорвут советское представительство при
ООН, это было очень серьезно.
   По тревоге была поднята вся группа,
подключилось ФБР. У Советов, я полагаю, тоже есть
секретная служба, но ничто не могло удовлетворить
Па.
   День перед Рождеством был сумашедшим.
   - Если кто-то настолько спятил, что решил
подбросить бомбу и плевал на последствия, он,
похоже, сумеет это проделать, невзирая на все наши
ухищрения. - Голос Па был таким мрачным, каким мы
его никогда не слышали.
   - Неужели нельзя узнать, кто это? - Спросила
Ма.
   Па покачал головой.
   - Письма составлены из вырезанных газетных
фраз, наклеенных на бумагу. Отпечатков пальцев
нет, только грязные пятна. Исходные данные ничего
не дают.
   Наверное, это кто-то, кому не нравятся
русские, - заметила Ма.
   - Это почти не сужает поиск, - сказал Па. - Советы
уверены, что это сионисты, и нам приходится
не спускать глаз с Лиги Защиты Евреев.
   - Но, Па, - вмешался я, - это же не разумно,
ведь евреи не празднуют Рождества. Оно для них
ничего не значит, между прочим, как и для
Советского Союза. Они официальные атеисты.
   - Причем тут русские? - проворчал Па. - А
теперь отвяжись. Завтра может быть денек хуже
некуда, Рождество там или нет.
   После чего он ушел. Его не было весь день, и
это было очень плохо. Мы даже не открыли свои
подарки, просто сидели и слушали радио,
настроенное на станцию новостей. А когда в полночь
позвонил Па и ничего не случилось, мы вздохнули с
облегчением, но я так и забыл развернуть подарок.
   Ничего не произошло и до утра 26-ого. Мы
отпраздновали свое Рождество. Па был свободен в
тот день, и Ма испекла индейку на день позже.
Ничего не случилось и после обеда. Мы все время
говорили об одном и том же.
   - По-моему, - сказала Ма, - тот, кем бы он ни
был, не отыщет никакой лазейки, чтобы подложить
бомбу, раз Министерство Юстиции привело в
готовность все силы.
   Па улыбнулся, показывая, что ценит лояльность
Ma.
   - Я не думаю, что все наши силы приведены в
готовность, - заметил он. - Но какая разница?
Бомбы нет. Возможно, это был просто блеф. Держу
пари, даже без бомбы русские при ООН провели
столько бессонных ночей, что не известно, что
хуже.
   - Если нн не подложил бомбу на Рождество, - предположил
я, - то, может быть, решил сделать это
в другое время? Вдруг он просто назвал Рождество,
чтобы всех переполошить, а потом, когда все
уляжется...
   Па отвесил мне легкий подзатыльник.
   - Что-то ты слишком разошелся, Ларри. Нет, я
так не думаю. Настоящие террористы ценят только
ощущение своей силы. И если они говорят, что
то-тот и то-то произойдет в определенное время, то
оно происходит с точностью до минуты - это для них
не забава.
   Но я не успокоился, подозрения мои не исчезли.
Однако, шли дни, взрыва все не было, и постепенно
Министерство вернутось к нормальной работе. ФБР
убрало своих людей, и даже русские, кажется,
забыли обо всем, по словам Па.
   2-ого января рождественские каникулы
кончились, и я отправился в школу. Мы начали
репетировать наш рождественский карнавал,
тщательно отрабатывая показ песни "Двенадцатый
день Рождества". В ней начисто отсутствовала какая
бы то ни было религиозность - просто подарок к
Рождеству.
   Нас было двенадцасть человек и каждый пел одну
строфу, а затем все вместе подхватывали "Курочка
на груше". Я был пятым номером и пел "Пять золотых
колец", потому что голос у меня был еще
мальчишеский - сопрано, - и я легко и красиво брал
высокие ноты.
   Некоторые ребята не знают, почему в Рождестве
12 дней, но я объясняю это тем, что, если считать
Новый Год за начало, то 12-ый день после этого
выпадал бы на январь, когда Три Мудреца прибыли с
дарами для Христа-Спасителя. И естественно, что
именно к шестому числу мы приурочили показ нашего
спектакля перед публикой. Пришли многие родители.
   Па освободился на несколько часов и сидел с Ма
в зале. Я видел, как он сидел, застывший, слушая
высокие ноты сына в последний раз, потому что в
этом году голос мой должен был измениться, и я
знаю, почему.
   Осеняла ли вас когда-нибудь идея посреди
театральной сцены во время спектакля?
   Мы пропели лишь "Второй день" и "Две горлицы",
когда я подумал: "Это ведь тринадцатый
день Рождества!" Весь мир задрожал вокруг меня, а
я ничего не мог сделать - только стоял на сцене и
пел "Пять золотых колец". Я никак не мог
дождаться, когда они закончат этих глупых
"Двенадцать барабанящих барабанщиков". Это было
все равно, ято высыпать на себя порошок от чесотки
вместо дезодоранта. Едва замерла последняя строфа
и все принялись аплодировать, я выбрался из строя,
спрыгнул со сцены и оказался между рядами, крича:
"Па!"
   Он, кажется, испугался, но я вцепился в него
и, по-моему, чацтил так бысто, что он едва
понимал.
   Я бормотал:
   - Па, Рождество не везде выпадает на один и
тот же день. Вдруг это один из русских в
представительстве? Они - официальные атеисты, но
если один из них верующий, он выбрал время для
взрыфа по Библии. Может быть, он член Русской
Православной Церкви? А у них свой календарь.
   - Что? - проговорил Па с видом, будто не понял
ни слова из сказанного.
   - Это так, Па, я читал. Русская
Православная Церковь до сих пор пользуется
Юлианским календарем, тогда как Запад уже сто лет
назад перешел на Грегорианский. Юлианский
календарь отстает от нашего на тринадцать дней, и
Рождество по нему наступает 25-го декабря, когда у
нас уже 7-е января. То есть, завтра!
   Он не поверил мне просто так на слово. Он
изучил все по альманаху, потом позвонил кому-то в
Министерство, кто был членом Русской Православной
Церкви.
   Он сумел вновь разшевелить Мижнистерство. Они
переговорили с русскими, и те перестали твердить о
сионистах, поискали у себя и нашли. Я не знаю, что
они с ним сделали, но, во всяком случае, на
тринадцатый день Рождества взрыва не было.
   Министерство хотело премировать меня новым
велосипедом, но я отказался. Я просто исполнил
свой долг.





                                 ЭВЕРЕСТ


     В 1952 году [рассказ опубликован до того, как в 1953 году был впервые
покорен Эверест] готовы были уже отказаться от подъема на Эверест.  Только
фотографии не позволяли отказываться.
     Ну, не  очень  хорошие  фотографии:  нечеткие,  с  полосами,  но  нас
интересовали только темные пятна на белом  фоне.  Эти  пятна  были  живыми
существами. Свидетели клялись в этом.
     Я сказал:
     - Что за дьявол, уже сорок лет говорят  о  живых  существах,  которые
встречаются на склонах Эвереста. Пора что-то с этим делать.
     Джимми Роббонс (прошу прощения, Джеймс Абрам Роббонс)  был  одним  из
тех, кто убедил меня. Он помешан на альпинизме. Он все знает  о  тибетцах,
которые не приближаются к Эвересту, потому что это гора  богов.  Он  может
перечислить  на  память  все  загадочные  человекоподобные   следы,   даже
замеченные на снегу на высоте в двадцать пять  тысяч  футов.  Он  наизусть
помнит все рассказы о тощих и высоких живых существах, которые носятся  по
ущельям выше последнего лагеря; его со страшным трудом умудряются  разбить
альпинисты.
     Приятно иметь такого энтузиаста в главном комитете по изучению Земли.
     Последняя фотография, однако, добавила силы его словам. Вряд ли можно
подумать, что на ней люди.
     Джимми сказал:
     - Послушайте, босс, дело не в том, что они здесь, а в  том,  что  они
так быстро двигаются. Посмотрите на эту фигуру. Она размазана.
     - Могла повернуться камера.
     - Тут крутой утес. И люди клянутся, что эта штука  быстро  двигалась.
Каким должен быть метаболизм, чтобы бежать при таком количестве кислорода?
Послушайте, босс, поверили бы вы в глубоководных рыб, если бы не видели их
сами? Рыбы ищут новые ниши в окружающей среде, которые смогут заселить,  и
уходят все глубже и глубже и однажды обнаруживают, что не могут вернуться.
Они так сильно адаптировались,  что  могут  жить  только  под  многотонным
давлением.
     - Ну...
     - Черт побери, неужели вы не можете применить это и  здесь?  Какие-то
существа  вынуждены  подниматься  в  гору.  Они  постепенно  привыкают   к
разреженному воздуху  и  низким  температурам.  Могут  питаться  мхом  или
редкими птицами, точно так же, как рыба постепенно отказывается от верхней
фауны, медленно опускаясь вниз. И вот однажды  они  обнаруживают,  что  не
могут спуститься. Я не говорю, что это  люди.  Могут  быть  серны,  горные
козлы, барсуки или что угодно.
     Я упрямо ответил:
     - Свидетели говорят, что они отдаленно  напоминают  людей,  а  следы,
несомненно, подобны человеческим.
     - Или птичьим, - сказал Джимми. - Невозможно решить.
     Вот тогда я и сказал:
     - Пора что-то с этим делать.
     Джимми пожал плечами и ответил:
     - Уже сорок лет пытаются подняться на Эверест. - И покачал головой.
     - Ради Бога, - сказал я. - Все вы, альпинисты, свихнувшиеся.  Вас  не
интересует вершина. Вам нужно подняться на нее  определенным  путем.  Пора
перестать   дурачиться   с   пиками,   лагерями,   веревками   и   прочими
принадлежностями Джентльменского клуба, который каждые пять лет посылает в
горы новых сосунков.
     - К чему вы ведете?
     - Самолет изобрели в 1903 году, знаешь ли.
     - Пролететь над Эверестом! - Он сказал это так, как  английский  лорд
говорит "Охотиться на лису!", а рыболов: "Насадить червяка!"
     - Да, - ответил я, - пролететь над Эверестом и  опустить  кого-нибудь
на вершину. Почему бы и нет?
     - Он там долго не проживет. Тот парень,  который  спустится,  я  хочу
сказать.
     - А почему бы и нет? - снова спросил я. - Можно  сбросить  припасы  и
кислородные баки, а парень будет в космическом костюме. Естественно.
     Потребовалось время, чтобы договориться с Воздушным Флотом, а к этому
времени  Джимми  Роббонс  настолько  свихнулся,  что   решил   добровольно
отправиться на вершину Эвереста.
     - В конце концов,  -  почти  шепотом  сказал  он,  -  я  буду  первым
человеком, вступившим на нее.


     Это начало рассказа. Сам же рассказ гораздо  проще  и  требует  всего
нескольких слов.
     Самолет прождал  две  недели  лучшего  времени  года  (для  Эвереста,
разумеется), пока не  дождался  относительно  летной  погоды,  и  вылетел.
Получилось.  Пилот  сообщил  по  радио,  как  выглядит  с  высоты  вершина
Эвереста, а потом описал, как выглядел Джимми Роббонс, когда  его  парашют
становился все меньше и меньше.
     Потом снова началась буря, и  самолет  с  трудом  вернулся  на  базу.
Потребовалось ждать еще две недели, пока установится погода.
     И все это время Джимми провел  в  одиночестве  на  крыше  мира,  а  я
презирал себя как убийцу.
     Две недели спустя самолет отправился на поиски  его  тела.  Не  знаю,
зачем это, но таков человек. Сколько погибло в последней войне? Кто  может
сосчитать? Но деньги не считают, когда нужно спасти одного или даже просто
вернуть его тело.
     Тело не нашли, но увидели дымовой сигнал; он поднимался вверх, и  его
уносил ветер. Спустили кошку и подняли Джимми, по-прежнему  в  космическом
скафандре. Выглядел он как из ада, но, несомненно, был жив.


     Постскриптум к этому рассказу связан с моим  посещением  больницы  на
прошлой неделе. Джимми поправляется очень медленно. Доктора  говорят  шок,
они говорят истощение, но глаза Джимми говорят гораздо больше.
     Я сказал:
     - Джимми, ты не стал говорить с  репортерами,  отказался  говорить  с
правительством, но со мной ты можешь поговорить?
     - Мне нечего сказать, - прошептал он.
     - Конечно, есть, - возразил я. - Ты  две  недели  в  бурю  прожил  на
вершине Эвереста. Ты не мог этого сделать, у тебя не хватило бы  припасов.
Кто тебе помог, Джимми, мальчик?
     Вероятно, он знал, что меня обмануть не сможет. Или  ему