Кровать была для нее слишком  мала,  и  ей  пришлось  скорчиться,
чтобы как-то улечься на ней. Кроме того, она не  могла  избавиться  от
чувства неловкости, причиной которого  было  отсутствие  над  кроватью
тента. Но рука ребенка робко скользнула в ее ладонь, и через некоторое
время ей все-таки удалось задремать.



                                * * *


     Она проснулась, как от внезапного толчка,  и  с  трудом  сдержала
чуть было не сорвавшийся с ее губ крик ужаса. Мальчик смотрел на нее в
упор широко раскрытыми  глазами,  и  ей  понадобилось  довольно  много
времени, чтобы вспомнить, как она очутилась на его кровати.  Медленно,
не отрывая от него взгляда, она спустила на пол  сначала  одну,  потом
другую ногу.
     Бросив быстрый испуганный взгляд  в  сторону  лишенного  покрытия
потолка, она напрягла мускулы для  последнего  решительного  движения,
собираясь окончательно выбраться из кровати.
     Но в этот момент мальчик, вытянув руку, коснулся  ее  губ  своими
похожими на обрубки пальцами и что-то произнес.
     Это прикосновение заставило ее отпрянуть. При  дневном  освещении
он был непередаваемо безобразен.
     Мальчик опять повторил какую-то фразу,  а  затем,  открыв  широко
рот, движением руки пытался показать, будто что-то вытекает у него изо
рта.
     Мисс Феллоуз задумалась, стараясь отгадать значение этого  жеста,
и вдруг взволнованно воскликнула:
     - Ты хочешь, чтобы я пела?
     Мальчик молча продолжал смотреть на ее губы.
     Несколько фальшивя от напряжения, мисс Феллоуз  начала  ту  самую
песенку, что пела ему накануне  ночью,  и  маленький  урод  улыбнулся,
неуклюже раскачиваясь в  такт  музыке  и  издавая  при  этом  какой-то
булькающий звук, который можно было истолковать как смех.
     Мисс Феллоуз незаметно  вздохнула.  Да,  правильно  говорят,  что
музыка усмиряет сердце дикаря. Она может помочь...
     - Подожди немного, - сказала она,  -  дай  мне  привести  себя  в
порядок, это займет не  больше  минуты.  А  потом  я  приготовлю  тебе
завтрак.
     Ни на секунду  не  забывая  об  отсутствии  потолка,  она  быстро
покончила со своими делами. Мальчик оставался в  постели,  внимательно
наблюдая за ней, когда она появлялась в поле его зрения. И каждый  раз
в эти моменты она улыбалась и махала ему рукой. В конце концов он тоже
помахал ей в ответ, и она нашла этот жест очаровательным.
     - Ты хочешь молочную овсяную кашу? - спросила  она,  покончив  со
своими делами.
     Приготовление каши было делом нескольких секунд, и когда еда была
на столе, она поманила его рукой.
     Неизвестно, понял ли он значение ее  жеста  или  же  его  привлек
запах пищи, но мальчик тут же вылез из кровати.
     Она попыталась показать ему, как пользоваться  ложкой,  но  он  в
страхе отпрянул.  ("Ничего,  у  нас  впереди  еще  много  времени",  -
подумала она.) Однако она настояла на  том,  чтобы  он  руками  поднял
миску ко рту. Он повиновался, но действовал так неловко,  что  страшно
испачкался, хотя большая часть каши все-таки попала по назначению.
     На  этот  раз  она  дала  ему  молоко  в  стакане,  и  мальчуган,
обнаружив, что отверстие сосуда слишком мало, чтобы просунуть  в  него
лицо, жалобно захныкал. Она взяла его за руку и, прижав его  пальцы  к
стакану, заставила его поднести стакан ко рту.
     Снова все было облито и  испачкано,  но,  как  и  в  первый  раз,
большая часть молока  все-таки  попала  ему  в  рот,  а  что  касается
беспорядка, то она привыкла и не к такому.
     К ее удивлению, освоить туалет оказалось более  простой  задачей,
что принесло ей немалое облегчение. На этот  раз  он  довольно  быстро
понял, чего она ждет от него. Она поймала себя на том, что гладит  его
по голове, приговаривая:
     - Вот это хороший мальчик, вот это умница!
     И ребенок улыбнулся,  доставив  ей  неожиданное  удовольствие,  -
"Когда он улыбается, он, право же, вполне сносен", - подумала она.
     В этот же день после полудня прибыли представители  прессы.  Пока
они устанавливали в дверях свою  аппаратуру,  она  взяла  мальчика  на
руки, и он крепко прижался к ней. Суета  испугала  его,  и  он  громко
заплакал, но, несмотря на это, прошло не менее десяти минут,  пока  ей
разрешили унести ребенка в соседнюю комнату.
     Она вскоре вернулась, покраснев от возмущения, и в первый раз  за
восемнадцать часов вышла из домика, плотно закрыв за собой дверь.
     - Я думаю, что с вас на сегодня хватит.  Теперь  мне  понадобится
бог знает сколько времени, чтобы успокоить его. Уходите.
     - Ладно, ладно, - произнес джентльмен из "Таймс-геральд". - А это
действительно неандерталец или какое-нибудь жульничество?
     - Уверяю вас, что это не мистификация, - раздался откуда-то сзади
голос Хоскинса. - Ребенок - настоящий Homo neanderthalensis.
     - Это мальчик или девочка?
     - Это мальчик-обезьяна, - вмешался джентльмен из  "Ньюс".  -  Нам
сейчас показывают не что иное,  как  мальчика-обезьяну.  Как  он  себя
ведет, сестра?
     - Он ведет себя точно так же, как любой другой маленький мальчик,
- отрезала мисс Феллоуз. Раздражение  заставило  ее  стать  на  защиту
ребенка, - и он вовсе не мальчик-обезьяна. Его зовут... Тимоти, Тимми,
и он абсолютно нормален в своих действиях.
     Имя Тимоти было выбрано  ею  совершенно  случайно  -  оно  просто
первым пришло ей в голову...
     - Тимми - мальчик-обезьяна, - изрек джентльмен из "Ньюс", и,  как
оказалось впоследствии, именно под этой кличкой ребенок  впервые  стал
известен всему миру.
     - Скажите, док, что вы собираетесь делать  с  этой  обезьяной?  -
спросил, обращаясь к Хоскинсу, джентльмен из "Глоба".
     Хоскинс пожал плечами.
     - Видите ли, моя первоначальная задача заключалась в  том,  чтобы
доказать возможность перенесения его в наше время. Однако  я  полагаю,
что  он  заинтересует  антропологов  и  физиологов.  Ведь  перед  нами
находится существо, по своему развитию стоящее на грани между животным
и человеком. Нам представляется возможность узнать многое о нас  самих
и о наших предках.
     - Как долго намерены вы держать его здесь?
     - Сколько нам понадобится  на  его  изучение  плюс  еще  какой-то
период  после  завершения  исследований.  Не  исключено,  что  на  это
потребуется довольно много времени.
     - Не могли бы вы вывести  его  из  дома?  Тогда  нам  удалось  бы
установить телевизионную аппаратуру и состряпать настоящее зрелище.
     - Очень сожалею, но ребенок не может покинуть пределы Стасиса.
     - А что такое Стасис?
     - Боюсь,  джентльмены,  что  объяснение  займет   слишком   много
времени, - Хоскинс позволил себе улыбнуться. -  А  вкратце  суть  дела
заключается в том, что  время,  каким  мы  его  себе  представляем,  в
Стасисе не существует. Эти комнаты как бы покрыты невидимой  оболочкой
и не являются в полном смысле частью  нашего  мира.  Именно  благодаря
этому и удалось извлечь, так сказать, ребенка из времени.
     - Постойте-ка, - перебил джентльмен из "Ньюс", которого  явно  не
удовлетворило объяснение Хоскинса, - что это  вы  там  болтаете?  Ведь
сестра свободно входит и выходит из помещения.
     - Это может сделать любой из вас, - небрежно ответил  Хоскинс.  -
Вы будете двигаться параллельно временным силовым  линиям,  и  это  не
повлечет за  собой  сколько-нибудь  значительной  потери  или  притока
энергии. Ребенок же был  доставлен  сюда  из  далекого  прошлого.  Его
движение происходило поперек силовых линий,  и  он  получил  временный
потенциал. Для того чтобы переместить его в наш  мир,  в  наше  время,
потребуется израсходовать всю энергию, накопленную  нашим  акционерным
обществом, а также, возможно, и все запасы энергии города  Вашингтона.
Мы были вынуждены  сохранить  доставленный  сюда  вместе  с  мальчиком
мусор, и нам придется лишь постепенно, по крупицам удалять его отсюда.
     Пока Хоскинс давал  объяснения,  корреспонденты  что-то  деловито
строчили в своих блокнотах. Из  всего  сказанного  они  ровным  счетом
ничего не поняли и были убеждены в том, что их читателей постигнет  та
же  участь:  однако  все  звучало  очень  научно,  а  именно   это   и
требовалось.
     - Вы  сможете  дать   сегодня   вечером   интервью?   -   спросил
представитель  "Таймс-Геральд".  -  Оно  будет  передаваться  по  всем
каналам.
     - Думаю, что смогу, - быстро ответил  Хоскинс,  и  корреспонденты
удалились.
     Мисс Феллоуз молча смотрела им вслед. Все,  что  было  сказано  о
Стасисе и о  временных  силовых  линиях,  она  поняла  не  лучше,  чем
корреспонденты. Но одно усвоила твердо. Тимми  (она  поймала  себя  на
том, что уже думает о  мальчике,  как  о  "Тимми")  был  действительно
приговорен к вечному заключению в стенах Стасиса, причем это вовсе  не
было простым капризом Хоскинса.  Видимо,  и  вправду  невозможно  было
выпустить его отсюда. Никогда.
     Бедный ребенок. Бедный ребенок.
     Внезапно до ее сознания дошло, что  он  все  еще  плачет,  и  она
поспешила назад, чтобы успокоить его.



                                * * *


     Мисс Феллоуз не удалось увидеть выступление  Хоскинса;  хотя  его
интервью передавалось не только в самых отдаленных уголках  Земли,  но
даже на станции на Луне, оно не проникло в  маленькую  квартирку,  где
жили теперь мисс Феллоуз и уродливый мальчуган.
     На следующее утро Хоскинс спустился к ним, сияя от торжества.
     - Интервью прошло удачно? - спросила мисс Феллоуз.
     - Исключительно удачно. А как поживает... Тимми?
     Услышав, что он назвал  мальчика  по  имени,  мисс  Феллоуз  была
приятно удивлена.
     - Все в порядке. Иди сюда, Тимми, это добрый  дядя,  он  тебя  не
обидит.
     Но Тимми не пожелал выйти  из  другой  комнаты,  и  из-за  дверей
виднелся только клок его спутанных волос да  время  от  времени  робко
показывался один блестящий глаз.
     - Мальчик удивительно быстро привыкает к обстановке, право же, он
весьма сообразителен.
     - Вас это удивляет?
     - Да. Боюсь, что вначале я приняла его за  детеныша  обезьяны,  -
секунду поколебавшись, ответила она.
     - Кем бы он там ни был, а пока что он очень много для нас сделал.
Ведь он создал славу "Стасис Инкорпорейтэд". Мы теперь на коне, да, мы
на коне.
     Видимо,  ему  не  терпелось   поделиться   с   кем-нибудь   своим
торжеством, пусть даже с ней, с мисс Феллоуз.
     - Каким же образом удалось ему это сделать? - спросила  она,  тем
самым давая Хоскинсу возможность высказаться.
     Засунув руки в карманы, Хоскинс продолжал:
     - Десять лет  мы  работали,  имея  в  своем  распоряжении  крайне
ограниченные средства, добывая где только можно буквально по пенсу. Мы
просто обязаны были создать сразу нечто очень эффектное, пусть нам для
этого пришлось все поставить на карту. Уверяю вас, это  был  каторжный
труд. Попытка вызвать из глубины времени  этого  неандертальца  стоила
нам всех денег, которые удалось сколотить,  где  одалживая,  а  где  и
воруя, да, да, именно воруя. На осуществление этого эксперимента пошли
средства,  ассигнованные  на  другие  цели.  Их  мы  использовали  без
разрешения. Если бы опыт не удался, со мною было совсем покончено.
     - Поэтому-то у домика нет потолка? - прервала его мисс Феллоуз.
     - Что вы сказали? - переспросил Хоскинс.
     - Вам не хватило денег на потолок?
     - А! Видите ли, это было  не  единственной  причиной.  По  правде
говоря, мы не в состоянии были угадать точный  возраст  неандертальца.
Наши  возможности  четкого  определения  особенностей  объекта,  столь
удаленного во времени, пока ограниченны, и  он  вполне  мог  оказаться
существом огромного роста и дикого нрава, а в этом случае нам пришлось
бы общаться с ним на расстоянии, как с посаженным в клетку животным.
     - Но поскольку ваши опасения не оправдались, вы могли бы  теперь,
мне кажется, достроить потолок.
     - Теперь да. У нас теперь много денег. Все это великолепно,  мисс
Феллоуз. -  Улыбка  не  сходила  с  его  широкого  лица,  и  когда  он
повернулся, чтобы уйти, казалось, даже спина его улыбалась.
     "Он довольно приятный  человек,  когда  забывается  и  сбрасывает
маску отрешенного от всего земного ученого", - подумала мисс Феллоуз.
     Ей вдруг захотелось узнать, женат ли он, но,  спохватившись,  она
постаралась отогнать от себя эту мысль.
     - Тимми, - позвала она, - иди сюда, Тимми!



                                * * *


     За протекшие с того дня месяцы мисс Феллоуз все больше  и  больше
начинала чувствовать себя неотъемлемой  частью  объединенной  компании
Стасис. Ей был предоставлен  отдельный  маленький  кабинет,  на  двери
которого красовалась табличка с ее именем и который находился довольно
близко от кукольного домика (как она продолжала называть служившую для
Тимми жильем камеру Стасиса). Ей теперь платили  намного  больше,  чем
вначале, а у  кукольного  домика  был,  наконец,  достроен  потолок  и
улучшено внутреннее  оборудование:  была  выстроена  вторая  туалетная
комната, и, мало того, она получила собственную квартиру на территории
Стасиса, и иногда ей даже  удавалось  там  ночевать.  Между  кукольным
домиком и этой ее новой квартирой провели внутренний телефон, и  Тимми
научился им пользоваться.
     Мисс Феллоуз привыкла к Тимми настолько, что  даже  меньше  стала
замечать его безобразие. Однажды на улице она поймала себя на том, что
какой-то встретившийся  на  пути  обыкновенный  мальчик  показался  ей
крайне  непривлекательным  -  у  него  был  высокий  выпуклый  лоб   и
выступающий вперед резко очерченный подбородок.  Ей  пришлось  сделать
над собою усилие, чтобы избавиться от этого наваждения.
     Гораздо приятнее было привыкать к случайным посещениям  Хоскинса.
Было совершенно очевидно, что он с удовольствием расставался на  время
со своей становившейся все более утомительной ролью главы акционерного
общества "Стасис Инкорпорейтэд" и что ребенок, с  появлением  которого
было связано нынешнее  процветание  общества,  будил  в  нем  какие-то
особые чувства,  граничащие  с  сентиментальностью.  Но  мисс  Феллоуз
казалось, что ему было приятно беседовать и с ней.
     (За это время ей удалось узнать,  что  Хоскинс  разработал  метод
анализа  отражения  мезонного  луча,  проникающего  в   прошлое;   его
изобретением был и сам Стасис. Холодность его была чисто  внешней,  ею
он пытался замаскировать природную доброту, и, о да, он был женат.)
     К чему мисс Феллоуз никак не могла привыкнуть, так это  к  мысли,
что она участвует в научном эксперименте. Несмотря на все усилия,  она
все больше чувствовала себя лично связанной со  всем  происходящим,  и
дело подчас доходило до прямых стычек с физиологами.
     Однажды, спустившись к ним, Хоскинс нашел ее в таком гневе,  что,
казалось, она способна была в этот момент совершить убийство.  Они  не
имели права, они не имели права... Даже если это был неандерталец, все
равно это был человек, а не животное.
     Она следила за ними  через  открытую  дверь.  Почти  ослепнув  от
охватившей ее ярости, она прислушивалась к всхлипываниям Тимми.  Вдруг
она заметила стоящего рядом Хоскинса.
     Возможно, что он уже давно находился здесь.
     - Можно войти? - спросил он.
     Коротко кивнув, она поспешила к Тимми, который тесно  прижался  к
ней, обвив ее своими  маленькими  кривыми  и  все  еще  такими  худыми
ножками.
     - Вы ведь знаете, что они не  имеют  права  проделывать  подобные
опыты над человеком, - сказал Хоскинс.
     - А я решительно заявляю, доктор Хоскинс, что они не имеют  права
проделывать это и над Тимми.  Вы  когда-то  сказали  мне,  что  именно
появление Тимми дало жизнь Стасису.  Если  вы  чувствуете  хоть  каплю
благодарности, вы должны избавить беднягу от этих  людей,  по  крайней
мере до той поры, пока он не  подрастет  настолько,  что  начнет  хоть
немного больше понимать. После их манипуляций он не может  спать,  его
душат  кошмары.  Я  предупреждаю  вас  (ярость   ее   вдруг   достигла
кульминации), что я их больше сюда не впущу! (До  ее  сознания  дошло,
что под конец она перешла на крик, но она уже  не  владела  собой).  Я
знаю, что он неандерталец, - несколько успокоившись, продолжала она, -
но мы их во многом недооцениваем.
     Я читала о неандертальцах. У них была своя культура  и  некоторые
из   величайших   человеческих   открытий,   такие,   как,   например,
одомашнивание животных, изобретение колеса и различных типов  каменных
жерновов, были сделаны именно в их эпоху. У них, несомненно, были даже
и духовные потребности. Это видно из  того,  что  при  погребении  они
клали вместе с умершими его личные вещи, - следовательно, они верили в
загробную жизнь, может быть, у них уже была какая-то религия.  Неужели
все это не дает Тимми права на человеческое отношение?
     Она ласково похлопала мальчика по спине и отослала его  играть  в
комнату. Когда открылась дверь, взору Хоскинса представилось  огромное
количество разнообразных игрушек.
     Он улыбнулся.
     - Несчастный ребенок  заслужил  эти  игрушки,  -  поспешно  заняв
оборонительную позицию, сказала мисс Феллоуз. - Это все,  что  у  него
есть,  и  он  зарабатывает  их  теми  мучениями,  которым  его   здесь
подвергают.
     - Нет, нет, уверяю вас, я ничего не имею против этого.  Я  только
подумал о том, как изменились вы сами с того первого дня, ведь вы были
весьма недовольны тем, что я подсунул вам неандертальца.
     - Мне кажется, что я не была до такой уж  степени  недовольна,  -
тихо возразила мисс Феллоуз, но тут же умолкла.
     - Как вы считаете, мисс Феллоуз, сколько ему может  быть  лет?  -
переменил тему Хоскинс.
     - Я не могу вам этого сказать с достаточной точностью -  ведь  мы
не знаем, как развивались неандертальцы, - ответила  мисс  Феллоуз.  -
Если исходить из его роста, то ему не более трех лет, но неандертальцы
вообще были низкорослыми, а если учесть характер проделываемых над ним
опытов, то он, быть может, вовсе перестал расти. А исходя из того, как
он усваивает английский язык, можно заключить, что ему больше четырех.
     - Это правда? Я что-то не заметил в докладах ни слова о том,  что
он учится говорить.
     - Он не станет говорить ни с кем, кроме меня, во всяком случае, в
настоящее время. Он всех ужасно  боится,  и  это  не  удивительно.  Он
может, например, попросить какую-нибудь определенную пищу. Более того,
он в состоянии высказать любое свое желание и понимает почти все,  что
я говорю ему. Впрочем, не исключено, что его развитие  приостановится.
(Произнося  последнюю  фразу,  мисс  Феллоуз  напряженно  следила   за
выражением его лица, стараясь определить, насколько вовремя  коснулась
она этого вопроса.)
     - Почему?
     - Каждому ребенку нужна определенная стимуляция,  а  Тимми  живет
здесь, как в одиночном заключении. Я делаю для него все,  что  в  моих
силах, но ведь я не все время нахожусь подле него, а кроме того, я  не
в состоянии дать ему все, в чем он нуждается. Я хочу  сказать,  доктор
Хоскинс, что ему необходимо играть с каким-нибудь другим мальчиком.
     Хоскинс медленно наклонил голову.
     - К сожалению, у нас  имеется  всего  лишь  один  такой  ребенок.
Бедное дитя!
     Услышав это, мисс Феллоуз сразу смягчилась.
     - Ведь вы  любите  Тимми,  не  правда  ли?  -  Было  так  приятно
сознавать, что еще кто-то испытывает к ребенку теплые чувства.
     - О да, - ответил Хоскинс, на секунду теряя  самоконтроль,  и  за
этот краткий миг ей удалось заметить в его глазах усталость.
     Мисс Феллоуз тут же  оставила  намерение  довести  свой  план  до
конца.
     - Вы выглядите очень утомленным, доктор Хоскинс,  -  с  искренним
участием произнесла она.
     - Вы так думаете? Мне придется сделать над  собой  усилие,  чтобы
иметь более бодрый вид.
     - Мне кажется, что "Стасис Инкорпорейтэд" не дает вам  ни  минуты
покоя.
     Хоскинс пожал плечами.
     - Вы правы. В равной степени в этом повинны еще находящиеся у на