нашей
артиллерии.
   У читателя может возникнуть вопрос: неужели даже  трехдневная  разведка
боем не насторожила немецко-фашистское командование и оно  не  догадалось  о
готовности советских войск к наступлению?
   Чтобы  ответить  на  этот  вопрос,  нужно  обратиться   к   материалам,
показывающим, как оценивало обстановку вражеское командование.
   Напомню, что противостоящими  войсками  командовал  генерал-фельдмаршал
Манштейн, о котором другой ведущий гитлеровский генерал,  Гудериан,  сказал:
"Наш самый  лучший  оперативный  ум"{132}.  Возможно,  в  немецко-фашистском
генералитете  он  и  был  "лучшим",  однако  ведь  оказался  бит  советскими
генералами и под Сталинградом, и под Курском, и на Левобережной Украине, и в
районе Киева. И немалую роль здесь играли  просчеты  гитлеровского  "лучшего
оперативного  ума"  в  оперативных  и  стратегических  вопросах,  в   оценке
обстановки на фронте. \216\
   Так было и на этот раз, о чем  можно  судить  по  собственным  мемуарам
Манштейна. Правда, говоря о положении  своей  4-й  танковой  армии  в  канун
рождества 1943 г., он уверял, будто ему "все  же  было  ясно,  что  на  этом
фланге группы армий снова собирается гроза" {133}. Однако  это  лишь  фраза,
явно призванная оправдать задним числом ее автора. На  самом  же  деле  наше
наступление застало его  врасплох,  причем  даже  после  того  как  оно  уже
началось, Манштейн не имел ни малейшего  представления  о  масштабах  нашего
удара. "Первые донесения о начале наступления противника по обе  стороны  от
шоссе Киев-Житомир, - писал он, - я  получил,  находясь  в  20  мотодивизии,
расположенной  за  угрожаемым   участком   фронта   в   резерве.   Я   хотел
присутствовать на рождественском празднике в ее полках. Вначале донесения не
содержали особо тревожных сведений"{134}.
   Невольно подтвердив таким образом, что  наступление  началось  внезапно
как для него лично, так и для войск 4-й  танковой  армии,  он  далее,  также
помимо своей воли, обнаруживает и одну из причин этого.
   Известно, что главная  ударная  группировка  наших  войск  у  Брусилова
состояла  из  1-й  гвардейской,  18-й  и  38-й  общевойсковых,  1-й  и   3-й
гвардейской танковых армий. Манштейн же считал, что 3-я гвардейская танковая
армия находилась севернее, в полосе  13-й  армии.  Вот  что  писал  он  сам:
"Особенно   опасным   было   то,   что   за   этой   армией,    по-видимому,
сосредоточивалась 3 гвардейская танковая армия..."{135}
   Не знал Манштейн и о том, что в нашу ударную группировку входила и 18-я
армия. И хотя она  участвовала  в  наступлении  с  первого  дня,  вражескому
командованию стало известно о ней с  большим  опозданием.  "Впоследствии,  -
писал Манштейн, характеризуя обстановку "в последующие дни",  т.  е.  спустя
несколько дней после начала нашего наступления в районе Брусилова, - в  этой
группе стала отмечаться и 18 армия"{136}.
   Все  это  не  оставляет  сомнений  в  том,  что   противник   не   имел
представления о действительных  масштабах  перегруппировки  наших  войск,  а
следовательно, не знал и  ее  целей.  Поэтому  не  вызывает  удивления,  что
разведка боем,  проводившаяся  нашими  войсками  в  течение  трех  дней,  не
насторожила врага в районе  Брусилова.  Вероятно,  она  была  расценена  как
стремление отвлечь внимание от главного направления, где готовился переход в
наступление.
   Случайно  ли  так   получилось?   Нет,   это   был   прямой   результат
осуществляемой нами дезинформации противника. Я уже говорил о мерах  в  этой
области, предпринятых нашим \217\ командованием. Что же касается заблуждений
Манштейна относительно группировки правого крыла 1-го Украинского фронта, то
они   также   были   вызваны   мероприятиями    нашего    командования    по
радиодезинформации.
   В этом отношении большой интерес  представляет  следующее  распоряжение
штаба фронта от 18 декабря:
   "Командармам 13, 60.
   С целью введения противника в заблуждение в отношении  наших  намерений
командующий  войсками  фронта  приказал:  командирам  13   и   60   провести
демонстративные действия в районах:
   1. Командующему 13 армией в районе Ходаки, Хотиновка, Липляны, Медынова
Слобода, Сарновичи.
   2. Командарму 60 в районе Перемога, Мелени, Чеповичи, Ксаверов.
   3. В этих районах показать: а) подготовку большой операции с ударом  на
запад и юго-запад, для чего показать сосредоточения  крупных  войск  пехоты,
артиллерии и танков; б) показать до 20 дивизионных ложных радиосетей (по  10
на армию); в)  показать  сосредоточение  танковой  армии  Рыбалко  в  районе
Ходаки, Стремингород, Медынова Слобода. Радиостанции прибудут от  Рыбалко  в
Каленское к утру 19.12.43; г)  распустить  слухи,  что  на  всем  фронте  мы
перешли к жесткой обороне, а на коростеньском направлении  будем  наступать;
д) вести непрерывную разведку на фронте Коростень, Холоено, Шершни.
   4. Эту ложную операцию провести в период с утра  19.12.43  г.  до  утра
26.12.43 г.
   Боголюбов"{137}.
   Наряду с этим войскам были даны указания, чтобы при перегруппировке все
радиостанции оставались на местах прежней дислокации и продолжали работать с
прежним режимом до начала наступления.
   Теперь остается лишь сопоставить  содержание  цитируемого  документа  с
вышеприведенными  оценками  Манштейна,  и  становится  очевидным,  что  наше
командование ввело в заблуждение противника, навязало ему желаемое  для  нас
ошибочное представление о силах фронта и их намерениях.
   А вот еще один  штрих,  дополняющий  картину  проводившейся  в  широких
масштабах дезинформации гитлеровцев.
   Как отмечалось выше,  19-22  декабря  противник  осуществлял  контрудар
юго-восточнее Коростеня,  стремясь  окружить  часть  наших  войск  в  районе
населенного  пункта  Мелени  и  затем  наступать  на  киевском  направлении.
Встретив   решительное   сопротивление   наших    войск,    сопровождавшееся
контратаками танков и пехоты, вражеское командование пришло к выводу,  \218\
что в районе Мелени сосредоточены крупные резервы наших войск и  что  оттуда
готовится удар на Житомир. Окончательно убедили гитлеровцев в этом все те же
дезинформационные мероприятия нашего командования.
   И противник действовал именно так,  как  нужно  было  нам:  решив,  что
угрожаемым участком является район Мелени, он  и  не  подумал  перебрасывать
отсюда войска к Брусилову, где мы готовились нанести главный удар.
   "Сопротивление русских, -  писал  Меллентин,  говоря  об  обстановке  в
районе Мелени, -  становилось  все  более  решительным,  а  21  декабря  они
предприняли  неожиданные  для  нас  по  своей  силе  контратаки...   Русские
оказались значительно сильнее, чем мы предполагали. Днем 21  декабря  в  наш
штаб была доставлена карта, найденная у убитого русского майора (карта  была
подброшена нашей разведкой. - К. М.). К нашему удивлению, оказалось, что  мы
пытались окружить у Мелени не  менее  трех  танковых  и  четырех  стрелковых
корпусов русских. Видимо, русские сосредоточили свои  силы  для  крупнейшего
наступления от района Мелени на Житомир...
   В 15. 00 нам стало известно, что у русских  созвано  большое  совещание
командиров соединений. Этот факт, а также общая обстановка на  нашем  фронте
свидетельствовали о том, что русские меняют свой план действий. Было  вполне
вероятно, что они откажутся от первоначального  наступления  на  Житомир,  а
сосредоточат свои усилия на уничтожении 48-го танкового корпуса.  Исходя  из
такой оценки, мы приняли решение перейти к обороне. 23 декабря  мы  оттянули
назад наши охватывающие противника фланги и вели оборонительные бои на  всем
фронте..."
   Далее   писания   Меллентина   уже   не   имеют   ничего    общего    с
действительностью, ибо он, призвав на помощь свою фантазию,  уверяет,  будто
бы таким путем 48-му танковому корпусу гитлеровцев  "удалось  упредить  и  в
значительной степени сорвать еще одно крупное наступление..."
   На самом же деле на  следующий  день,  24  декабря,  немецко-фашистское
командование поняло, что допустило очередной  крупный  оперативный  просчет,
ибо в то время как 48-й танковый  корпус  вел  бои  у  Коростеня  с  частями
Красной Армии, проводившими разведку, наши  войска  нанесли  мощный  удар  в
районе Брусилова и смяли оборонявшийся там 24-й танковый  корпус.  И  только
после этого "48-й танковый корпус получил приказ немедленно оставить позиции
у Мелени и совершить со своими тремя танковыми дивизиями стремительный  марш
на юг для восстановления положения на прорванном участке фронта". \219\
   Но было уже поздно. Мы в полной мере  использовали  внезапность  нашего
наступления на брусиловском направлении. А то  обстоятельство,  что  уже  24
декабря вражеское командование вынуждено было снять 48-й танковый  корпус  с
позиций у Мелени и перебросить его в полосу нашей 38-й  армии,  естественно,
резко ослабило сопротивление удару, нанесенному два дня спустя правым крылом
фронта. Но расскажу обо всем этом по порядку.
   В директиве командующего фронтом на проведение  Житомирско-Бердичевской
наступательной операции было сказано:
   "... 2. Я решил: вначале разбить брусиловскую  группировку...  На  двое
суток   позднее   главной   операции...    разгромить    малин-радомышльскую
группировку..."

В соответствии с этим наступление главной ударной группировки, в которую входила и 38-я армия, началось 24 декабря. Еще накануне мы были извещены о том, что штурмовая и бомбардировочная авиация нанесут удар по позициям противника в 9 часов 5 минут, а десятью минутами позже залпами гвардейских минометов и огнем всех артиллерийских и минометных средств начнется артиллерийская подготовка. Она планировалась продолжительностью в 90 минут, но атака пехоты и танков непосредственной поддержки пехоты должна была начаться на пятьдесят первой минуте. Это делалось для того, чтобы в момент перехода артиллерии к сопровождению атаки пехоты и танков не было паузы или изменения режима огня и, следовательно, чтобы противник, находясь в укрытиях, не мог определить начало нашей атаки.
   И вот наступил назначенный день... \220\



ГЛАВА VII. ЖИТОМИРСКО-БЕРДИЧЕВСКАЯ НАСТУПАТЕЛЬНАЯ ОПЕРАЦИЯ

I

   Тишина  декабрьского  утра  внезапно  была  как  бы  расколота   залпом
гвардейских минометных частей. Впереди, там, где находился противник,  земля
вздрогнула от мощного удара. И еще не утих грохот  разрывов,  как  загремела
наша артиллерия.
   Так начался для  гитлеровцев  канун  третьего,  последнего,  рождества,
проведенного ими на советской  земле.  Первый  раз,  в  1941  г.,  Советские
Вооруженные Силы испортили  захватчикам  праздник,  громя  их  под  Москвой.
Второе рождество фашисты встретили  в  окружении  под  Сталинградом,  тщетно
мечтая вырваться из кольца наших войск. И теперь, в  декабре  1943  г.,  над
ними вновь занесла карающую руку Красная Армия. Но  пенять  им  было  не  на
кого. Незваные, они принесли советскому народу горе и неслыханные жертвы. Но
настал час расплаты, и пусть теперь жестокий враг сполна получит отмщение.
   Так думал я, выслушивая в тот час доклады о результатах  авиационной  и
артиллерийской подготовки.  Они  были  весьма  эффективны:  огневая  система
противника на переднем крае и в ближайшей  глубине  оказалась  подавлена,  а
основная масса огневых средств уничтожена. Тактическая зона обороны врага  в
полосе только 38-й армии была уже в тот день прорвана на 20 км по  фронту  и
до 12 км в глубину. Таких же успехов достигли 1-я гвардейская и  18-я  армии
под командованием генерал-полковников А. А. Гречко и К. Н. Леселидзе.
   Андрей Антонович Гречко принял 1-ю гвардейскую армию всего  лишь  за  9
дней до  начала  наступления.  Причем,  как  отмечено  выше,  он  вступил  в
командование ею в неблагоприятной обстановке. В течение девяти  дней  А.  А.
Гречко организовал  оборону  восточного  берега  р.  Тетерев,  подготовил  и
осуществил прорыв в юго-западном направлении. Под  его  руководством  войска
армии  форсировали  реку  и  на  третий  день  наступления  вновь   овладели
оставленным ими  13  декабря  Радомышлем.  Успешно  действовали  они  и  при
разгроме житомирско-бердичевской группировки противника. \221\
   В декабре 1943 г. к нам на киевский  плацдарм  из  резерва  Ставки  ВГК
прибыла 18-я армия. Она сразу  же  приняла  участие  в  отражении  вражеских
ударов, а затем в наступлении, начавшемся 24 декабря, вошла в состав ударной
группировки фронта.
   Хорошо   запомнился   мне   командующий   18-й    армией    энергичный,
жизнерадостный генерал-полковник К.  Н.  Леселидзе.  Сам  он  был  всегда  в
движении, и в полевом управлении его армии работа  кипела.  Наше  знакомство
началось заочно: как-то пришла на мое имя посылка  с  фруктами  и  вином,  и
оказалось, что это К. Н. Леселидзе делился  с  соседями-командармами  дарами
своей родной  земли  -  солнечной  Грузии.  Так  делал  он  не  раз.  Личное
знакомство  с  ним,  состоявшееся   незадолго   до   Житомирско-Бердичевской
операции, оставило во мне чувство глубокой симпатии к  этому  замечательному
человеку, талантливому военачальнику. Ему не суждено было дожить до  победы.
Скоропостижная  смерть  унесла  его  в  могилу,  оставив  нам  лишь  светлые
воспоминания о нем.
   Под стать командующему были член Военного совета  генерал-майор  С.  Е.
Колонин, а также начальник политотдела полковник Л. И. Брежнев.
   Помнится  мне,  что  при  передаче  нами  части   полосы   предстоящего
наступления прибывшей с Северного Кавказа 18-й армии я впервые встретился  с
Л. И. Брежневым. Он прибыл к  нам  вместе  с  представителями  своей  армии,
которых  мы  ознакомили  с  передаваемыми  ей  дивизиями  52-го  стрелкового
корпуса. В свою очередь от них  мы  узнали  о  состоянии  74-го  стрелкового
корпуса, взамен передаваемого в состав нашей армии.
   В ходе общей беседы, а затем и в  узком  кругу  Леонид  Ильич  высказал
удовлетворение тем, что войска  армии  прибыли  в  состав  1-го  Украинского
фронта, действующего на важном стратегическом направлении. Из этой же беседы
мы узнали, что он вместе  с  армией  участвовал  во  всех  оборонительных  и
наступательных операциях на Северном Кавказе. Мне понравилась его  простота,
смелость и решительность суждений и действий. Одним словом, мы поняли, что в
лице    Леонида    Ильича    имеем    дело    с    отличным    организатором
партийно-политической и  идейно-воспитательной  работы,  обладавшим  широким
кругозором и в военных вопросах. Он оказался также хорошим товарищем и умным
собеседником.
   Таким образом, 18-ю армию возглавляли опытные, творческие руководители,
и   это   во   многом   обусловило    ее    действия,    в    частности    в
Житомирско-Бердичевской наступательной операции.
   Возвращаясь к действиям 38-й армии, отмечу, что, как  показали  пленные
из состава 19-й и 25-й танковых дивизий, наступление наших частей  было  для
них неожиданным, а артиллерийский удар настолько сильным, что  не  только  в
полосе прорыва, но и на прилегающих участках  солдаты,  устрашенные  залпами
гвардейских минометов, покинули свои позиции и бежали. \222\
   Атакующие части двигались вперед, не встречая серьезного сопротивления,
с темпом 2- 3 км в час. Только во второй половине дня  на  рубеже  Брусилов,
Соловьевка, Турбовка противник попытался организовать  оборону.  Создав  там
отдельные  очаги   сопротивления,   он   предпринимал   контратаки,   однако
изолированные, слабо управляемые, силами до батальона пехоты с 8-10 танками.
Лишь в районе Соловьевки в контратаке врага участвовало до 30 танков. Но они
не достигли цели.
   Операция протекала успешно. Правда, в результате короткого декабрьского
дня часть задач не удалось  выполнить  до  конца.  Атакующие  только  успели
подойти к намеченному рубежу. Брусилов  и  лес  южнее  не  были  очищены  от
противника. Соловьевка была занята только частично.  В  известной  мере  это
объяснялась также опозданием  с  вводом  в  бой  183-й  стрелковой  дивизий,
составлявшей второй эшелон 74-го стрелкового корпуса, а также  недостаточной
мобильностью 335-й стрелковой дивизии при маневрировании.
   С наступлением темноты я приказал войскам  закрепиться  на  достигнутых
рубежах, а частью сил продолжать выполнение задачи дня. В 1 час 30 минут был
освобожден от  противника  Брусилов,  а  вслед  за  ним  и  остальная  часть
населенного пункта Соловьевка.
   Поскольку  затронут  вопрос  о  недостатках  первого  дня  наступления,
следует отметить и  самый  существенный  из  них.  Он  состоял  в  том,  что
введенная в прорыв 1-я танковая армия не вырвалась вперед  и  не  повела  за
собой пехоту, как того требовала директива фронта.
   В целом же итоги первого дня боя в полосе 38-й  армии  были  успешными.
Войска армии прорвали вражескую оборону, освободили 10  населенных  пунктов,
вынудив противника поспешно отступать в юго-западном  направлении.  Наиболее
напористо и умело  действовали  соединения  17-го  гвардейского  стрелкового
корпуса генерал-лейтенанта А. Л.  Бондарева.  Выше  всяких  похвал  был  7-й
артиллерийский корпус прорыва,  залпы  которого  производили  опустошение  в
стане противника. \223\
   Не  могу  не  рассказать,  однако,  и  об  одном  неприятном   эпизоде,
относящемся к артподготовке. Произошел он в то же утро. Было так.
   Оставалось около 15 минут  до  начала  залпа  гвардейских  минометов  и
открытия  огня  всей  артиллерии.  Командный  состав  давно   находился   на
наблюдательных  пунктах  и  огневых   позициях.   Пехотинцы,   артиллеристы,
танкисты, саперы, связисты - все были на своих местах. Десятки  тысяч  людей
ждали сигнала. Уже сверены  часы.  Заслушаны  доклады  о  готовности  войск.
Медленно тянулись томительные  минуты.  Нервное  напряжение  нарастало.  Все
стремились казаться спокойными, но не каждому это удавалось.
   И в это время одна установка гвардейских минометов дала залп. "Сыграла"
одна "катюша", как тогда говорили солдаты. Я еще раз взглянул  на  часы:  не
хотел верить, что произошло нечто  непредвиденное.  Однако  назначенное  для
начала артиллерийской подготовки время действительно еще не наступило. Тогда
я мгновенно схватил трубку телефона, желая выяснить причину преждевременного
залпа. Но в это время "заиграла" вторая установка, потом целая батарея, а за
ней все гвардейские минометы. Мои попытки остановить открытие огня ни к чему
не привели. Началась своего рода цепная реакция. Вся артиллерия армии, в том
числе  приданная  и  поддерживающая,  открыла  огонь.   Совершилось   что-то
невероятное. Артиллерийская подготовка началась без команды и сигнала.
   Еле сдерживаясь,  я  потребовал  разъяснения  от  находившихся  тут  же
командующего артиллерией армии генерала В.  М.  Лихачева  и  командира  7-го
артиллерийского корпуса прорыва генерала П. М. Королькова.  Не  меньше  меня
пораженные происшедшим, они, однако, не успели ничего сказать, так как в это
время связист протянул мне телефонную трубку,  и  я  услышал  голос  маршала
Жукова, находившегося вместе  с  Ватутиным  на  наблюдательном  пункте  18-й
армии.
   - Почему открыли огонь преждевременно?
   - Пока не знаю, приказал выяснить, - ответил я.
   И тут же услышал залпы артиллерии, донесшиеся с полосы соседей  справа.
Это в 18-й и 1-й гвардейской армиях началась артиллерийская подготовка, хотя
время для ее начала все еще не наступило. Ведь все, о чем здесь  рассказано,
произошло в течение одной, от силы двух минут.
   Вероятно, Г. К. Жуков также услышал, что артиллерийская подготовка  без
сигнала распространилась по всей полосе наступления 1-го Украинского фронта.
Его голос, только что  еще  спокойный,  мгновенно  изменился,  стал  резким.
Разговор закончился тем, что Г. К. Жуков  решил  послать  для  расследования
случившегося начальника контрразведки и прокурора фронта.
   Расследование, начавшееся в то же утро,  показало,  что  артиллерийская
подготовка не была сорвана. Она только началась \224\ прежде  установленного
срока,  но  пр