начальному решению, как я уже упоминал, ее предполагалось
использовать  в  полосе  38-й  армии.  Но  так  как  наступление   последней
застопорилось, а попытка ввести в сражение танковую армию 16 июля на участке
Ивачув, Ярославице не увенчалась успехом,  то  командующий  фронтом  изменил
свое решение.
   Вначале двум танковым армиям  было  тесновато.  Но  вскоре  они  начали
буквально поглощать пространство, предрешив  разгром  львовской  группировки
врага.
   Наша 38-я армия 16 июля возобновила наступление теми же  силами.  В  то
время как справа от нас после ввода в прорыв 3-й гвардейской и 4-й  танковых
армий  наступление  шло  успешно,  в  нашей  полосе  обстановка   оставалась
напряженной. Это может  показаться  странным.  Ведь  в  результате  успехов,
достигнутых в полосе 60-й армии с началом активных действий 3-й гвардейской,
а вслед за ней и 4-й танковых армий, после резкого  снижения  наступательных
возможностей танковой  группировки  противника,  казалось  бы,  должна  была
ослабнуть и напряженность в  полосе  38-й  армии.  Но  этого  не  произошло.
Получилось, скорее, наоборот.
   Когда противник установил, что 3-я гвардейская  танковая  армия  начала
втягиваться в уже упоминавшийся узкий коридор, то наряду с угрозой он увидел
в этом возможность нанести ей поражение путем выхода на ее  коммуникации.  С
этой  целью  было  задумано  осуществить  встречные   удары   и   перерезать
"колтовский коридор". С севера предполагалось  действовать  частью  бродской
группировки,  а  с  юга  -  силами  зборовской  и  золочевской  группировок,
сосредоточенных на стыке 60-й  и  38-й  армий.  Выполняя  данное  намерение,
вражеское командование начало 16 июля усиливать войска, противостоявшие 38-й
армии,  частями  254-й  пехотной  дивизии,  прибывавшей  со   Станиславского
направления.
   Таким образом, обстановка в полосе 38-й армии  еще  более  осложнилась.
Теперь, на третий  день  операции,  нам  нужно  было  перегруппировать  свои
войска, перенеся основные усилия на правый фланг  и  сделав  его  заходящим.
Последнее диктовалось необходимостью, с одной  стороны,  разгромить  крупные
силы пехоты и танков южнее "колтовского коридора", нацелившиеся на  перехват
коммуникаций 3-и гвардейской танковой армии, и, \408\ с другой  -  ударом  в
юго-западном  направлении,  в   тыл   зборовской   группировки   противника,
ликвидировать ее в соответствии с задачей, поставленной армии.
   На правый фланг я направил еще не принимавшие участия в  боях  140-ю  и
резерв  армии  -  183-ю  стрелковые  дивизии.  Действуя  в  составе   101-го
стрелкового корпуса, усиленного артиллерией, они получили  задачу  наступать
сначала на запад, а затем повернуть в юго-западном направлении - в  район  к
западу от Зборова с  целью  разгрома  вражеской  группировки,  оборонявшейся
перед фронтом армии. Теперь все наши дивизии находились в первом эшелоне. До
предела использовалась огневая и ударная сила армии.
   Шли  ливневые  дожди.  Насквозь   промокшие   пехотинцы,   пулеметчики,
артиллеристы и минометчики с трудом преодолевали грязь, но все  же,  хотя  и
медленно, продвигались вперед. За четыре дня боев, с  14  июля,  преодолевая
упорное  огневое  сопротивление  и  отражая  контратаки  танков   и   пехоты
противника, они продвинулись на 8-14  км,  освободили  более  30  населенных
пунктов, среди которых был и районный центр Козлов.
   За это время войска  армии  нанесли  противнику  серьезные  потери.  По
свидетельству одного из пленных, его 113-й мотополк 1-й танковой дивизии,  в
котором роты до вступления в бой насчитывали по 100-120 человек, за два  дня
потерял до 70% личного состава и 40 танков. Всего же за  первые  четыре  дня
наступления войсками армии было уничтожено примерно 5 тыс. вражеских  солдат
и офицеров, 18 орудий, 24 миномета,  80  пулеметов,  подбито  и  сожжено  72
танка{254}.
   В это время  широкий  размах  приобрело  наступление  на  правом  крыле
фронта, где вместе с 3-й гвардейской и 13-й армиями действовала  уже  и  1-я
гвардейская танковая армия. Они нанесли поражение  рава-русской  группировке
противника. Вражеские войска в районе Броды, в промежутке между наступающими
армиями правого крыла и центра фронта, были окружены  и  разгромлены,  а  их
остатки большей частью взяты в плен.
   18 июля начался коренной перелом и в  действиях  нашей  38-й  армии.  В
первой половине дня противник еще оказывал сильное огневое  сопротивление  с
западного берега р. Стрыпа. Он предпринял на разных  участках  12  контратак
силой от батальона до полка пехоты, каждую из которых поддерживало по  10-15
танков. Но после этого его сопротивление  было  сломлено,  тактическая  зона
обороны преодолена. На ряде участков наши части форсировали реку  и  сначала
захватили, а затем расширили плацдармы на ее западном берегу.
   Хотя противник и теперь продолжал контратаки, но их количество, а также
численность участвовавших в них пехоты и \409\ танков резко сократились. Это
начали сказываться большие потери и усталость вражеских войск.
   В  связи  с  этим  фашистское  командование  спешило   пополнить   ряды
обороняющихся, подбрасывая подкрепления. Так, если к началу операции войскам
нашей армии противостояли 96-я, 357-я пехотные, 1-я танковая и часть сил 8-й
танковой дивизий, то, например, 20 июля в числе взятых в тот день 98 пленных
оказались и солдаты  различных  частей  75-й,  100-й  легкой,  254-й,  359-й
пехотных дивизий, отдельного танкового батальона, двух дивизионов  штурмовых
орудий, отдельного саперного батальона{255}.
   Но ни одна из перечисленных  дивизий  противника  уже  не  представляла
собой полноценной боевой единицы. Это по существу были остатки разгромленных
дивизий, сведенные в группы.
   Еще более печальная участь постигла восемь вражеских дивизий,  попавших
в окружение в районе г. Броды. Они были полностью разгромлены. Личный состав
противостоявших нам войск был также до крайности деморализован  поражениями.
Процесс разложения еще более усилился после того, как 20 июля вырвавшаяся из
огневого  кольца  смерти  небольшая  часть   окруженной   в   районе   Броды
группировки, бросившая все танки, орудия и пулеметы, распространила весть  о
полном разгроме там своих войск и вновь сразу  же  попала  под  удар  частей
нашего 101-го стрелкового корпуса. С  взятыми  тогда  в  плен  мне  довелось
беседовать, и главным,  что  бросалось  в  глаза,  были  блуждающие  взгляды
обезумевших от страха гитлеровских вояк.
   Фашистское командование не могло не  видеть  тщетность  усилий  сорвать
наступление советских войск. Надежда на организацию сопротивления в пределах
тактической зоны обороны провалилась. Связь  между  частями  была  нарушена,
управление парализовано, а наши танковые  армии  вели  бои  уже  на  ближних
подступах к Львову.
   Началось преследование немецко-фашистских войск, в результате  которого
остатки немецкой 4-й танковой армии были отброшены за Вислу южнее Варшавы, а
1-й танковой армии, противостоявшей нашей 38-й армии,  прижаты  к  Карпатам.
Фашистское командование охватила растерянность.  "Никто  не  знал,  -  писал
впоследствии бывший гитлеровский генерал  Меллентин,  находившийся  в  числе
бегущих на запад фашистов, - где закончится это ужасное отступление"{256}.
   Наша 38-я армия, отразив за прошедшую неделю свыше 70 контратак  пехоты
с танками и  перемолов  вражеские  резервы,  также  перешла  к  решительному
преследованию противника.
   Теперь мы вели боевые действия в тех  районах,  где  28  лот  назад,  4
июля-13 августа  1916  г.,  во  время  первой  мировой  войны,  осуществляли
наступательную операцию русские войска \410\ под командованием  генерала  от
кавалерии Алексея Алексеевича Брусилова. И я  невольно  перебирал  в  памяти
все, что знал об этой славной странице нашей истории.
   Поражали масштабы брусиловского наступления: оно завершилось  разгромом
четырех австрийских армий в  полосе  между  Полесьем  и  Днестром.  В  итоге
операции войск Юго-Западного фронта австрийская армия потеряла свыше 1  млн.
убитыми и ранеными, 450 тыс. пленными, 581 орудие и около 1800 пулеметов.
   Тогда впервые в  позиционной  войне  была  осуществлена  наступательная
операция  крупного  масштаба  с  одновременным  прорывом  фронта   на   пяти
направлениях.  Она  выявила  новые  черты   русского   военного   искусства:
тщательность  подготовки  наступления   на   широком   фронте,   продуманное
использование  артиллерии  и  авиации,  внезапность  удара   на   нескольких
направлениях в одно и то же время, развитие прорыва в  оперативной  глубине,
умелую борьбу с вражескими резервами.
   Из истории мы знаем: русские солдаты и офицеры проявили в этой операции
высокое боевое мастерство и геройство, а артиллеристы  -  высокое  искусство
стрельбы.  И  было  радостно  сознавать,  что  их  немеркнущий  подвиг  ныне
продолжили достойные наследники славы русского оружия - победоносные  войска
Красной Армии. \411\
   Мощными ударами  одновременно  на  всем  громадном  советско-германском
фронте они громили многомиллионную армию врага, завершая в эти дни  изгнание
захватчиков с родной земли и неся освобождение порабощенным фашизмом народам
Европы. Все известные до тех пор из  истории  войн  наступательные  операции
превзошло по своим масштабам и результатам летне-осеннее наступление Красной
Армии.
   В дни, о которых здесь рассказывается, оно еще  только  развертывалось,
принимая с каждым днем все больший масштаб. 11  июля  войска  Красной  Армии
завершили  уничтожение  окруженной  восточное   Минска   крупной   вражеской
группировки, 13 июля освободили столицу Советской Литвы - Вильнюс,  16  июля
вступили в Гродно, 17-20 июля силами 1-го Украинского  и  1-го  Белорусского
фронтов пересекли государственную границу с Польшей.
   Под натиском Красной Армии  разбитые  войска  противника  отступали  по
всему фронту. Смертельно  раненный  враг  уползал  в  свою  берлогу,  тщетно
надеясь там найти спасение.
   Вместе со всеми войсками фронта успешно  преследовала  противника  38-я
армия. Сосредоточив на  правом  фланге  усилия  четырех  стрелковых  дивизий
101-го стрелкового корпуса и артиллерийско-минометных средств  усиления,  мы
форсировали р. Золотая  Липа  и  продолжали  продвигаться  вперед.  За  ними
уступом слева наступал 67-й стрелковый корпус.
   Несколько  замедлилось  наступление  лишь  в  центре,  в  полосе  121-й
стрелковой  дивизии  генерала  И.  И.  Ладыгина.  Когда   она,   преодолевая
сопротивление   вражеских   арьергардов,   начала   отставать    от    своих
правофланговых соседей, я вынужден был выехать на ее участок.
   Со мной отправился и член Военного совета армии генерал А.  А.  Епишев.
Так было всегда. Туда, где трудно, мы ехали вместе, и совет, помощь  Алексея
Алексеевича неизменно способствовали успешному решению многих сложных задач.
Делили мы с ним и радость побед, и превратности войны, не раз чудом избегали
опасности. В эту поездку А. А. Епишеву не удалось ее избежать.
   Рано утром 22 июля мы с  Алексеем  Алексеевичем  приехали  к  командиру
67-го стрелкового корпуса генералу И.  С.  Шмыго,  а  оттуда  вместе  с  ним
прибыли в 121-ю стрелковую дивизию. Наблюдательный пункт  генерала  Ладыгина
находился на западной окраине населенного пункта Нестюки, только что отбитой
у противника. Командир  дивизии  доложил  обстановку,  и  мы  обсудили  план
действий. Было решено послать  два  полка  через  лес  для  форсирования  р.
Золотая Липа и обхода населенного пункта Дунаев с северо-запада.
   Отдав соответствующие распоряжения, я направился к машине. В это  время
генерал Ладыгин пригласил нас к завтраку. Мне не хотелось задерживаться, так
как  я  был  недоволен  \412\  недостаточной  распорядительностью  командира
дивизии, да и нужно было спешить в правофланговый корпус генерала Бондарева.
Но Алексей Алексеевич был настроен иначе.
   - Пожалуй, не мешало бы остаться, - предложил он, - ведь мы и  выехали,
не позавтракав, а дело идет к полудню.
   В конце концов и я решил не обижать генерала Ладыгина  отказом  от  его
гостеприимства. Тем более, что из-за недостатка времени  делал  это  уже  не
раз.
   Расположились  прямо  на  траве.  И   признаться,   я   подумал,   что,
действительно, хорошо сделали  мы,  воспользовавшись  возможностью  краткого
отдыха, редко случавшейся в те напряженные дни.
   Именно в эту  минуту  внезапно  начался  залповый  минометный  обстрел,
нацеленный прямо на НП дивизии. Пришлось прижаться к земле. Почти  сразу  же
враг открыл и шквальный пулеметный огонь. Несколько человек  на  НП  дивизии
было ранено, были и убитые.
   -  Откуда  тут  взялось  бревно?  -  услышал  я  рядом  голос   Алексея
Алексеевича. С легким стоном он добавил: - Здорово оно меня по спине...
   Но никакого бревна не было.  Одного  взгляда  на  А.  А.  Епишева  было
достаточно, чтобы увидеть: он ранен, и не только в спину, но и  в  бедро.  Я
помог Алексею Алексеевичу отползти на несколько метров в  сторону  от  места
обстрела и вместе с подбежавшими солдатами оказал ему первую помощь. Сюда же
принесли и командира дивизии генерала Ладыгина, получившего тяжелое ранение.
Обоих мы немедленно отправили в медсанбат, а потом в Москву на лечение.
   Теперь поздно было вспоминать, что от командования фронта  мне  не  раз
доставалось за рискованные выезды на линию огня. Да и неизбежны были  они  в
сложной  обстановке  решительной  борьбы  с  врагом,  когда  такие   поездки
вызывались прямой необходимостью. Так было и  теперь,  и  наш  совместный  с
членом Военного совета приезд в дивизию  не  был  напрасным.  Новое  решение
помогло ей быстро наверстать отставание и в дальнейшем  продолжать  успешное
наступление.
   Но невыразимо горько было сознавать, что  армия,  быть  может,  надолго
потеряла замечательного политического руководителя, а я - близкого  друга  и
верного товарища, с которым делили радости и заботы.
   Конечно, думал я, он оправится  от  ран,  однако  к  тому  времени  нам
пришлют замену, а его после выздоровления направят на другой участок фронта.
Но этого-то как раз и не хотелось. Мне казалось, никто не заменит  для  меня
Алексея Алексеевича, с которым мы без слов понимали друг друга.
   Скажу сразу: Алексей Алексеевич после лечения возвратился в  нашу  38-ю
армию, и мы вместе прошли боевой путь до последнего  дня  войны.  Суровые  и
величественные будни ее последних \413\ сражений еще сильнее  скрепили  наше
взаимопонимание,  дружбу,  среди  бесчисленных  проявлений  которой  была  и
готовность прикрыть своим телом товарища в минуту опасности. О  последнем  я
говорю отнюдь не символически. Помню, однажды, проезжая в  машине  невдалеке
от линии огня, мы попали под пулеметный обстрел. Решали мгновенья. И Алексей
Алексеевич, не растерявшись, навалился на меня, толкнул на пол машины, а сам
распластался сверху. Выпустил он меня из этого "плена"  только  после  того,
как опасность миновала.
   Но в тот июльский день 1944 г., когда А. А. Епишев был ранен, я не  мог
знать, направят ли его снова к нам.  И  потому  послал  начальнику  Главного
политического управления Красной Армии генерал-полковнику  А.  С.  Щербакову
следующую телеграмму:
   "Член Военного совета 38-й армии генерал-майор А. А. Епишев в  боях  за
Родину под м. Дунаев тяжело ранен. Ранение не смертельное,  требует  лечения
30-45 суток. До выздоровления  прошу  на  его  место  другого  кандидата  не
назначать, а  его  обязанности  по  совместительству  будет  выполнять  член
Военного совета полковник Олейник"{257}.
   Просьба была удовлетворена.
   Но вернемся к Львовско-Сандомирской операции.
   В день ранения А. А. Епишева и И. И. Ладыгина войска армии продвинулись
на 16-18 км, а 121-я стрелковая дивизия, применив обходный  маневр  главными
силами, форсировав р. Золотая Липа и овладев Дунаевом,  продвинулась  дальше
на 20 с лишним километров. Теперь  впереди  у  нас  был  сильно  укрепленный
оборонительный рубеж противника  на  западном  берегу  р.  Гнилая  Липа.  Но
вражеские войска и здесь  не  удержались.  Разрозненными  группами  поспешно
отходили они на запад, хотя и это не всем  удавалось.  Многие  такие  группы
охватывались нашими частями и уничтожались. Резко увеличилось число  пленных
и захваченных орудий, танков, пулеметов, автомашин и складов.
   IV
   Организованное сопротивление кончилось,  начиналось  бегство  вражеских
войск. Что же касается рубежа обороны на р. Гнилая Липа,  то  он  мог  иметь
свое первоначальное значение лишь при подходе крупных резервов противника. А
их  не  было.  Поэтому  Гнилая  Липа  была  форсирована  нами   с   ходу   и
оборонительный рубеж преодолен на ряде участков почти без боя.
   Наступление успешно продолжалось и в последующие дни. 24 июля мною  был
отдан новый боевой приказ войскам армии. Он требовал сформировать  передовые
отряды для быстрейшего захвата узлов дорог, переправ и  населенных  пунктов.
Целью \414\ в данном случае являлся перехват путей отхода вражеских  колонн.
Для этого в состав передовых отрядов  включались  специально  сформированные
стрелковые  роты,  вооруженные  автоматами  и  пулеметами,  а  также  группы
саперов. Они имели при себе вьючных лошадей с запасом мин, продовольствия  и
боеприпасов, что позволяло успешно выполнить поставленную задачу.
   101-му  стрелковому  корпусу,  действовавшему  по-прежнему  в   составе
четырех стрелковых дивизий, была поставлена особая задача. Генерал  Бондарев
должен был одну дивизию повернуть на юг, в  направлении  населенного  пункта
Бобрка, и нанести удар в тыл  частям  противника,  противостоявшим  67-му  и
52-му  стрелковым  корпусам.  Остальными  тремя  дивизиями  ему   предстояло
наступать в северо-западном направлении и содействовать  овладению  Львовом,
куда уже подошла 4-я танковая армия, завязавшая бои за город.
   Генералу Бондареву я поставил задачу после овладения Львовом  наступать
оттуда на юг, в направлении Николаева, в тыл вражеским  войскам,  отходившим
перед 1-й гвардейской и 18-й армиями. Однако силы 101-го стрелкового корпуса
понадобились для борьбы с 68-й  и  168-й  пехотными,  101-й  горнострелковой
дивизиями, переброшенными со Станиславского  направления,  и  бои  в  городе
грозили принять затяжной характер.
   Войска корпуса генерала  Бондарева  форсированным  маршем  двинулись  в
район, расположенный к югу и юго-западу от Львова с целью его обхода. Уже  в
первый день три дивизии продвинулись более чем на 20 км, а  одна  из  них  -
183-я - на 35 км и подошла к Львову вплотную. В течение следующих двух  дней
весь 101-й стрелковый успешно громил вражеские войска с юга и юго-запада  от
города. Одновременно он перерезал шоссе, идущее отсюда к Николаеву, и очищал
от противника кварталы южной части Львова.
   Утром 27 июля концентрическими ударами главных сил 4-й танковой  армии,
наступавшей с  юго-востока,  частью  сил  3-й  гвардейской  танковой  армии,
наносившей удар с запада,  и  38-й  армии,  атаковавшей  Львов  с  юга,  при
одновременном ударе войск  60-й  армии  с  востока  был  освобожден  крупный
промышленный и административный центр западной части Украины - город Львов.
   В  тот  день  столица  нашей  Родины  Москва  салютовала  войскам  1-го
Украинского фронта 20 артиллерийскими  залпами  из  224  орудий.  В  приказе
Верховного  Главнокомандующего  от  27  июля  1944   г.   при   перечислении
отличившихся в первую очередь были названы 3-я гвардейская  и  4-я  танковые
армии генерал-полковника П. С. Рыбалко и генерал-лейтенанта Д. Д. Лелюшенко.
Этим подчеркивалась их ведущая роль в овладении городом.  В  соответствии  с
тем же принципом далее в приказе были отмечены 38-я и 60-я  армии.  Почетное
наименование "Львовских" было присвоено четырем стрелковым корпусам,  в  том
числе \415\ трем - 52, 67 и 101-му - из состава 38-й армии и одному -  28-му
- из состава 60-й армии, а также десяти стрелковым полкам, из которых  шесть
- 203-й гвардейский Краснознамен