ции,  в
которой  мы  превосходили  противника  по  численности  в  живой  силе,   по
количеству артиллерии и танков, не уступали ему в авиации. Например, никогда
раньше не было на нашем фронте  такого  количества  танков  непосредственной
поддержки пехоты. 560 - шутка ли? И мы имели не только  это,  но  еще  и  во
втором эшелоне два \185\ танковых корпуса (269 танков), предназначенных  для
развития наступления после прорыва тактической зоны обороны противника. Да в
резерве фронта - около сотни одних лишь танков.
 Словом, в руках Военного совета Юго-Западного фронта действительно была
сосредоточена большая сила. Об этом говорят  данные,  приведенные  выше.  Но
достаточно ли наличия таких сил, чтобы  считать  обоснованной  точку  зрения
Военного совета фронта по вопросу о плане военных действий на юге?
 Напомню о силах, которые там противостояли нашим войскам, о  намерениях
противника.
 То  был  период,  когда  немецко-фашистское  командование   в   широких
масштабах и с весьма решительными целями  подготовляло  летнее  наступление.
Отсутствие  второго  фронта  на  Западе   позволило   военному   руководству
фашистской Германии перебросить весной 1942 г. на  Восточный  фронт  крупное
пополнение. Оно не  только  восполнило  огромные  потери,  понесенные  здесь
германской армией в минувшую зиму, но и значительно увеличило ее силы.
 Даже при наличии этих новых сил гитлеровское командование было уже не в
состоянии организовать наступление на  всем  советско-германском  фронте,  а
потому и планировало провести его лишь на юге и с этой целью концентрировало
там большое количество сил и средств.
 План подготовки летнего наступления фашистских войск  предусматривал  и
проведение ряда частных наступательных операций, которым придавалось большое
значение.  В  своих  воспоминаниях,  опубликованных  после   войны,   бывший
гитлеровский генерал З. Вестфаль перечислил три такие операции,  считавшиеся
германским командованием "наиболее важными... в это  время",  т.  е.  весной
1942 г. Среди них была и "ликвидация выступа  русских  войск  в  направлении
Изюма (южнее Харькова)"{65}.
 Речь шла о том  самом  барвенковском  выступе  или  плацдарме,  который
образовался в ходе  январского  наступления  войск  Юго-Западного  и  Южного
фронтов, когда мы продвинулись на 80- 90 км  на  участке  Балаклея,  Красный
Лиман. Теперь противник стремился  ликвидировать  этот  выступ  и  захватить
выгодные позиции для летнего наступления.
 Такова  и  была  цель  подготовлявшейся  операции,  получившей  кодовое
название "Фридерикус I". Враг предполагал осуществить ее  наступлением  двух
группировок в общем направлении на г. Изюм- из района Славянска на  север  и
из района Балаклеи на юг. Ф. Паулюс  писал:  "Эта  операция  должна  была  в
первую очередь устранить непосредственную опасность коммуникациям  немецкого
южного фланга в районе  Днепропетровска  (имелась  в  виду  железная  дорога
Днепропетровск -  Сталине,  по  которой  \186\  доставлялось  снабжение  1-й
танковой и 17-й немецким армиям.-К. М.) и обеспечить  удержание  Харькова  с
разместившимися  там  большими  складами  и  лазаретами  6-й  армии.  Далее,
необходимо было овладеть местностью западнее реки Сев.  Донец  юго-восточнее
Харькова для последующего наступления через эту реку на  восток.  Для  этого
нужно было концентрическими ударами с юга и севера уничтожить продвинувшиеся
через Донец в направлении Барвенково советские войска" {66}.
 Штаб фронта, да и мы, командармы, не знали планов противника, и в  этом
была наша слабость. Но не только в этом.
 Перегруппировка войск фронта, начавшаяся в конце марта, была связана  с
большими трудностями.  Многие  соединения  и  части  находились  на  большом
удалении от отведенных им участков прорыва, поэтому  приходилось  перемещать
их вдоль фронта. Одновременно нужно было формировать 28-ю армию и  размещать
соединения, прибывавшие из резерва Ставки Верховного Главнокомандования. Все
это осложнялось весенней распутицей и  связанным  с  ней  плохим  состоянием
дорог, разливом рек и отсутствием достаточного количества переправ, особенно
через Северный Донец.
 Ограниченное время на подготовку операции и переброска сил и средств на
большие расстояния требовали от  войск  высокого  физического  и  морального
напряжения, от штабов  -  не  менее  напряженной  работы  по  организации  и
непрерывному контролю за ходом перегруппировки  и  сосредоточения.  Но  штаб
фронта, а вслед за ним и мы, командующие и штабы армий, не взяли это дело  в
свои руки. Мы не составили единого плана  перегруппировки,  не  дали  четких
указаний о порядке и очередности переправ по мостам и движения по маршрутам,
об  организации  ПВО  на  марше  И  в  районах  сосредоточения,  наконец,  о
соблюдении маскировки.
 Одним из следствий всего этого  были  медленные  темпы  перегруппировки
войск. В подавляющем большинстве случаев не удалось обеспечить своевременный
выход частей и соединений в назначенные им районы.  Кроме  того,  чрезмерная
затрата времени на перегруппировку привела к тому,  что  значительная  часть
мероприятий по боевой подготовке  войск  и  штабов  к  наступлению  осталась
невыполненной.
 Еще хуже было то, что передвижение больших войсковых масс к  намеченным
участкам прорыва происходило  без  должной  организованности  и  скрытности.
Поэтому нет ничего удивительного в том, что немецко-фашистское  командование
разгадало наши  замыслы.  А  разгадав  их,  спешно  провело  мероприятия  по
укреплению обороны на угрожаемых направлениях.
 К 11 мая плотность гитлеровских войск  в  полосе  обороны  на  участках
ударных группировок Юго-Западного фронта и в \187\ полосах 57-й и 9-й  армий
Южного фронта резко увеличилась. Боевые группы и смешанные части  противника
были  организационно  объединены  в  пехотные  и  легкопехотные  дивизии.  В
оперативной глубине враг разместил сильные резервы.
 Итак, подготовляемое наступление не являлось неожиданным, внезапным для
противника. Уже одно это не могло гарантировать успешного исхода операции.
 IV
 Большой вред делу нанесла также недооценка сил врага. Эта особенность в
деятельности военных советов Юго-Западного направления и фронта,  наложившая
еще зимой заметный отпечаток на принимаемые ими решения,  теперь  проявилась
еще резче. Мне довелось с ней столкнуться незадолго до начала наступления.
 В этот день я приехал на  командный  пункт  фронта,  чтобы  доложить  о
замеченных  признаках  уплотнения  боевых  порядков  врага  и   значительном
укреплении переднего края его обороны.
 Дело в том, что, принимая обратно часть плацдарма за Северным Донцом, я
увидел там большие перемены на переднем крае противника. Две  недели  назад,
когда мы передавали 21-й армии этот  участок,  враг  располагал  здесь  лишь
опорными пунктами в селах. Теперь же, кроме ранее существовавших,  появилось
много новых, причем оборудованы они были не только в населенных пунктах,  но
и вне их, на тактически выгодных рубежах.
 Эти наблюдения дополнили  данные  разведки.  Из  них  явствовало,  что,
например,  на  участок  294-й  пехотной  дивизии,  оборонявшейся  в   полосе
предстоящего наступления 38-й армии, был выдвинут еще один пехотный полк. Он
принадлежал к 71-й пехотной дивизии, основные силы которой совместно с 3-й и
23-й танковыми дивизиями сосредоточились к тому времени в Харькове.
 С одной из  этих  танковых  дивизий  -  3-й  -  части  38-й  армии  уже
сталкивались  во  время  мартовских  боев  за  расширение   Старосалтовского
плацдарма  на  западном  берегу  Северного  Донца.  Тогда  она  нанесла  нам
неожиданный и чрезвычайно опасный удар. Как уже отмечалось,  для  ликвидации
его последствий нам пришлось приложить немало усилий. И теперь - у  меня  не
было сомнений в этом - не спроста сосредоточилась 3-я танковая да еще вместе
с 23-й танковой и 71-й пехотной дивизиями  в  Харькове,  в  непосредственной
близости от арены боев, на направлении предстоящего удара 38-й армии.
 В свете  всех  этих  выводов  и  предположений  поутихли  мои  недавние
восторги   по   поводу   нашего   превосходства.   Оно   представилось   мне
незначительным в полосе наступления в целом  и  явно  сомнительным  на  ряде
участков. Если подтвердятся, полагал я, \188\  мои  наблюдения  относительно
значительного укрепления обороны противника  и  предназначения  3-й  и  23-й
танковых дивизий,  то,  например,  в  полосе  38-й  армии  перевес  сил  мог
оказаться не на нашей стороне.
 Такое опасение  основывалось  на  том,  что  мы  имели  сил  и  средств
значительно   меньше,   чем   другие   объединения   Юго-Западного   фронта,
предназначенные для прорыва обороны противника. Это подтверждают ставшие мне
позднее известными следующие данные о том, как распределил штаб фронта  силы
и средства к началу мая 1942 г.{67}

 Таблица

 (1) Армия
 (2) Число сд, предназначенных для прорыва
 (3) Участок прорыва, км
 (4) Участок прорыва, км на одну сд
 (5) Число орудий и минометов, всего
 (6) Число орудий и минометов на 1 км фронта прорыва
 (7) Число танков непосредственной поддержки пехоты, всего
 (8) Число танков непосредственной поддержки пехоты, на 1 км фронта прорыва

 (1)      (2)    (3)    (4)     (5)     (6)      (7)    (8)

 21-я     3     14     4,7     331     23,6     43     3,5
 28-я     6*    15     2,5     893     59,5     181    12
 38-я     4     26     6,5     485     18,7     125    5
 6-я      7     26     3,7     832     32,0     166**  6,4
 Армейская  2     10     5       319     31,9     40     4
 группа

 *Кроме того, в полосе 28-й армия намечалось ввести в прорыв три кавалерийские дивизии и мотострелковую бригаду.
 **Во втором эшелоне 6-й армии находились также  21-й  и  23-й  танковые
корпуса, имевшие 269 танков.
 Из  таблицы  видно,  что  38-я  армия  находилась  в  самых  невыгодных
условиях. Каждая дивизия армии имела наибольший участок прорыва и наименьшую
артиллерийскую плотность, а также всего лишь пять танков на 1 км. Количество
противотанковых и противовоздушных средств, которыми располагала армия (один
артиллерийский полк противотанковой обороны и  два  зенитных  артиллерийских
дивизиона), было ниже всяких норм. Наконец, не  было  накоплено  достаточных
материальных средств.  Например,  боеприпасов  было  в  среднем  только  1,5
боекомплекта, а горючего - 2,6 заправки.
 Таким  образом,  армия  имела  минимальные  возможности  для  успешного
прорыва обороны противника. Между тем после выполнения этой ближайшей задачи
она должна была по существу  одними  лишь  собственными  силами  окружить  и
уничтожить   \189\   чугуевско-балаклеевскую   группировку   противника    и
одновременно частью сил наступать на Харьков с востока. Было  очевидно,  что
необходимыми для этого силами и средствами армия не располагала. Такой вывод
подсказывался опытом мартовской операции, воспоминания о  которой  были  еще
свежи. Тогда армия имела значительно большие силы и средства, но  так  и  не
смогла добиться решительного успеха. Та же  задача  была  ей  поставлена  по
плану предстоящей операции, однако выполнять ее надо было меньшими силами  и
в более сложной обстановке.
 Изложив командующему фронтом все перечисленные аргументы,  я  предложил
усилить армию. Но просьба моя была отклонена.
 Дух  оптимизма,  к  сожалению,  оказавшегося  неоправданным,  витал  на
командном пункте фронта. Как это ни странно, Военный  совет  фронта  уже  не
считал  противника  опасным.  Мое  сообщение  о  мероприятиях   командования
неприятеля  в  полосе  предстоящего  наступления  38-й  армии  не  привлекло
внимания. Напротив, меня усиленно уверяли, что противостоящий  враг  слаб  и
что мы имеем все необходимое для его разгрома.
 Военный совет Юго-Западного направления был  убежден  в  непогрешимости
своей оценки  сил  противостоящего  врага.  Настолько  убежден,  что  упорно
отстаивал ее и в конце концов отстоял  на  вышеупомянутом  заседании  Ставки
Верховного Главнокомандования, на котором присутствовали  Маршал  Советского
Союза С. К. Тимошенко и генерал И. X. Баграмян.
 Ставка Верховного Главнокомандования согласилась  с  тем,  что  Военный
совет Юго-Западного направления  разгромит  имевшимися  в  его  распоряжении
силами и средствами харьковскую  группировку  противника  и  освободит  весь
промышленный  район.  Поскольку,  по  мнению  Военного  совета  направления,
противник там был слаб, то и вопрос о значительном усилении наших  войск  на
юге не обсуждался.
 Правильная оценка Военным советом Юго-Западного направления  обстановки
на юге к началу мая 1942 г., на мой взгляд, вообще могла бы решающим образом
изменить дальнейший ход событий. И не только  потому,  что  в  таком  случае
летнее наступление врага с  самого  начала  встретило  бы  несравнимо  более
сильный отпор. Я имею в виду еще и сильное влияние  оценки  Военного  совета
Юго-Западного направления на  оперативно-стратегические  взгляды  Верховного
Главнокомандования,   согласно   которым   главным   оставалось   московское
направление.
 Доклады Военного совета Юго-Западного направления об обстановке на  юге
весной 1942 г. играли существенную роль в формировании  указанных  взглядов.
Большое значение при этом, как  уже  отмечалось,  придавалось  принципу  "на
месте виднее". Полагаю, что не меньший вес имели высокий  авторитет  маршала
Тимощенко и  доверие,  оказываемое  военно-политическим  \190\  руководством
страны члену Военного совета Юго-Западного направления Н. С. Хрущеву.
 Однако более реалистическая оценка обстановки могла бы привести к тому,
что Ставка иначе бы распределила ресурсы и упреждающий  удар,  задуманный  в
форме Харьковской наступательной операции,  мог  быть  осуществлен  в  более
широких масштабах и с привлечением значительно больших сил, а возможно  и  с
постановкой активных задач войскам не только Юго-Западного, но также  Южного
и Брянского фронтов.
 Конечно, в то  время  Красная  Армия  еще  не  располагала  достаточным
количеством сил  и  средств  для  полного  разгрома  врага.  Кстати,  должен
заметить,  что  на  войне  их   всегда   не   хватает.   Что   же   касается
рассматриваемого периода, то на 12 мая 1942 г.  общее  соотношение  в  живой
силе, танках, артиллерии и даже авиации было в  пользу  войск  Юго-Западного
направления.  Следовательно,  наступательная   операция   на   южном   крыле
советскогерманского фронта более крупными  силами  и  с  более  решительными
целями, чем Харьковская, была не  так  уж  неосуществима.  И  она  могла  по
крайней  мере  расстроить  и  истощить  силы  врага,  предназначавшиеся  для
наступления на Сталинград и Кавказ.
 Все  это  вовсе  не  означает,  что  решающим  для  исхода  Харьковской
наступательной операции был недостаток сил и средств. Он дал  себя  знать  в
известной степени и на некоторых участках.  Еще  больше  сказались  на  этой
операции и связанных с ней событиях серьезные недостатки  в  руководстве  ее
подготовкой и ведением со стороны Военного совета Юго-Западного направления,
фронта и командующих армиями.
 Таким  образом,  в  поисках  ответа  на  вопрос  о  реальности  замысла
Харьковской наступательной операции в  мае  1942  г.  я  нахожу  две  группы
фактов. Это, с одной стороны, соотношение сил и средств на участках прорыва,
сложившееся в целом в пользу войск фронта,  и  высокий  наступательный  дух,
царивший в наших войсках. Нечего и говорить,  насколько  существенными  были
эти факторы. Именно благодаря им, в особенности героизму и отваге  советских
воинов, в первые дни наступления  возникла  чрезвычайно  опасная  для  врага
ситуация,  грозившая  сорвать  его  планы.  Вышеупомянутый  З.  Вестфаль  по
существу признал это, заявив относительно  боев  под  Харьковом  в  те  дни:
"...Победа досталась нам только после серьезных усилий"{68}.
 К сожалению, факторы, делавшие реальным осуществление  целей  операции,
сводились к нулю отмеченными выше недостатками в руководстве организацией  и
ведением   операции.   Наиболее   пагубной    оказалась    недооценка    сил
противостоящего врага в целом  и  отдельных  его  группировок  в  частности.
Короче говоря, резко дало себя знать то, что в советской военно-исторической
\191\ литературе справедливо называют отсутствием у нас тогда должного опыта
организации и ведения больших наступательных операций.
 Это стало очевидным с первого дня наступления.
 V
 Наступление северной ударной группировки началось 12 мая в  6  час.  30
мин. артиллерийской подготовкой. Она продолжалась ровно час.  В  7  час.  30
мин. пошла в атаку пехота с танками непосредственной  поддержки.  В  это  же
время авиация начала длившийся 15-20 минут налет по  районам  артиллерийских
позиций и опорным пунктам противника в его главной полосе обороны.
 Значительное число огневых точек подавить не удалось.  Кроме  того,  их
оказалось  намного  больше,  чем   предполагалось,   и   это   была   первая
неожиданность для наших войск. В результате стрелковые подразделения и танки
первых эшелонов 21, 28-й и 38-й армий были встречены плотным огнем. За  этим
последовали контратаки тактических резервов противника.  В  первой  половине
дня атакующие части смогли продвинуться на глубину от 1 до 3 км.
 Второй неожиданностью было  то,  что,  вопреки  надеждам,  меньше  всех
продвинулась 28-я армия. Она имела, как показано выше, сил и средств больше,
чем 21-я и 38-я армии. Однако в ходе боев выяснилось, что и  враг  создал  в
полосе наступления 28-й армии большую тактическую плотность обороны.  Это  в
свою очередь показало, что немецко-фашистское  командование  знало  о  нашем
наступлении. Внезапность как важнейший элемент  всякого  боя  была  потеряна
нашими войсками. Предстояло вести тяжелые, кровопролитные бои.
 К концу первого дня наступления лучших результатов в бою добились  21-я
и 38-я армии. Войска этих армий, имея плотность артиллерии и танков на 1  км
фронта меньшую, чем 28-я армия, достигли больших успехов.
 Я уже говорил здесь о наступательном духе, царившем в войсках фронта. В
38-й армии, в частности, его проявления можно было увидеть  во  всем.  Бывая
почти каждый день в ротах, батареях, батальонах и  дивизионах  и  беседуя  с
бойцами и командирами, я убеждался в том,  что  вся  армия  живет  ожиданием
приказа о наступлении, стремлением обрушить на врага  уничтожающий  удар.  И
когда наконец в частях и подразделениях  было  зачитано  обращение  Военного
совета фронта о переходе в наступление, оно было  встречено  с  восторгом  и
воодушевлением.
 Результаты огромного духовного подъема войск  сказались  уже  в  первый
день операции.
 Лучше всех действовала 226-я стрелковая дивизия  генерал-майора  А.  В.
Горбатова, усиленная 36-й танковой бригадой \192\ (командир полковник Т.  И.
Танасчишин). Она  в  короткий  срок  прорвала  тактическую  глубину  обороны
гитлеровцев и перешла затем к преследованию разбитых подразделений  294-й  и
211-го полка 71-й пехотных  дивизий.  После  короткого,  стремительного  боя
226-я стрелковая дивизия овладела важным узлом  сопротивления  противника  в
населенном пункте Непокрытое, продвинувшись за день на 10 км.
 Успех  сопутствовал  и  124-й  стрелковой  дивизии  полковника  А.   К.
Берестова, совместно с которой действовала 13-я танковая  бригада  (командир
подполковник И. Т. Клименчук). Эта дивизия форсировала р.  Большая  Бабка  и
двумя ударами - с востока и (используя  успех  соседа  справа)  с  севера  -
овладела уже знакомым читателю селом Песчаное, где противник создал  крупный
опорный пункт на своем переднем крае.
 В это время и попал в наши руки упоминавшийся  выше  дневник  командира
оборонявшегося в Песчаном батальона 294-й пехотной дивизии. Последние записи
в   этом   любопытном   документе   подтверждают,   что   немецко-фашистское
командование заранее знало о  предстоящем  наступлении  и  в  связи  с  этим
бросило крупные резервы на усиление обороны.  Даже  автор  дневника  выражал
удивление по поводу того, что его батальон в т