са 13 сентября после упорных уличных  боев
оставили  г.  Нежин.  Продолжая  отходить  на  юго-восток,  мы   в   течение
последующих дней достигли рубежа Прилуки - Толкачевка - Галица - Калшювка  -
Бобровица. Но и там организовать прочную оборону не смогли,  так  как  ни  у
корпуса, ни у 5-й армии в целом не было необходимых для этого сил и средств.
 Тем временем ход событий принял  еще  более  угрожающий  характер.  7-я
стрелковая дивизия 21-й армии 17 сентября \72\ оставила  г.  Прилуки  и  тем
самым позволила противнику беспрепятственно  выйти  во  фланг  и  тыл  15-му
стрелковому корпусу.
 Я узнал об этом после того как возвратился начальник  инженерных  войск
корпуса полковник Л. А. Развозов,  ездивший  по  моему  поручению  на  склад
фронта за инженерным имуществом. Он доложил, что не мог пробиться  через  р.
Сулу, так как немецкие танки захватили  переправы  на  этой  реке  в  районе
Пирятин - Прилуки и отрезали войскам фронта пути отхода на восток.
 Сначала у нас  в  штабе  не  поверили  этому,  слишком  уж  невероятным
показался рассказ полковника Развозова. Тем более, что за несколько часов до
того я виделся  с  генералом  Потаповым,  и  он  не  произнес  ни  слова  об
окружении.
 Все же, как подтвердилось  вскоре,  нас  действительно  вновь  постигло
несчастье. И масштабы его на этот раз оказались ошеломляющими.  В  окружение
попали 5, 26, 37-я и часть сил 21-й армий, а  также  ряд  частей  фронтового
подчинения вместе с управлением Юго-Западного фронта.
 Причина же того, что командарм при встрече не сказал мне о  свалившейся
на нас беде, могла быть только одна: и он, и его штаб в это  время,  видимо,
не знали действительной обстановки и положения войск. Впоследствии я  понял,
что именно этим  объяснялся  и  незаслуженный  упрек,  брошенный  мне  тогда
генералом М. И. Потаповым.
 Эта встреча произошла, как я уже отмечал, 17 сентября. Командный  пункт
армии  тогда  находился  в  Бубновщине.  Там,  в  саду,  \73\  я  и   увидел
склонившихся над картой, разложенной на небольшом столике, М.  И.  Потапова,
члена Военного совета М. С. Никишева и начальника штаба Д. С.  Писаревского.
Выслушав мой доклад, командарм выразил свое  недовольство.  15-й  стрелковый
корпус отступает, сказал он, а вот 31-й продолжает удерживать свои позиции.
 Фактическое  же  положение   было   такое:   15-й   стрелковый   корпус
действительно отходил под напором превосходящих сил противника, а  слева  от
нас то же самое делал 31-й стрелковый корпус. Это обстоятельство я и имею  в
виду, когда говорю, что штаб 5-й армии, видимо, уже потерял  тогда  связь  с
войсками и не знал ни их положения, ни обстановки.
 Вернувшись  в  корпус,  я  поставил  дивизиям  задачи  на  контрудар  в
направлении Рудовка, Малая Девица.  Находившийся  там  противник  не  ожидал
такого маневра и потому,  не  выдержав  удара,  вынужден  был  отступить  на
несколько километров. Однако наш контрудар никем не  был  поддержан.  В  это
время и возвратился  из  неудачной  поездки  полковник  Развозов.  Вскоре  о
наступлении  противника  на  флангах  корпуса  донесла  разведка.   Пришлось
прекратить наступление и опять начать отвод войск.
 Корпус  продолжал  отходить  в   юго-восточном   направлении,   отбивая
непрерывные атаки противника как с фронта, так и с флангов. До сих пор у нас
не было связи только  с  правым  соседом.  Мы  потеряли  ее  при  выходе  из
окружения в районе Чернигова. Теперь же никак не удавалось установить  связь
и со штабом 5-й армии. \74\
 Лишь 20 сентября, после того как противник  захватил  Бахмач,  Прилуки,
Пирятин, Лубны, корпус соединился с 164-й  и  190-и:  стрелковыми  дивизиями
26-й армии, отходившими в том же направлении, что и мы. Восточный берег реки
Сулы был уже в руках фашистов, когда мы вышли на ее западный берег. Здесь, в
населенном пункте Оржица, оказались также окруженными штабы корпусов  других
армий.
 В таком отчаянном положении я  принял  единственно  возможное  решение:
собрать  побольше  людей  из  разных  частей  и  прорываться  на   север   и
северо-восток. В этом мне оказывал горячую помощь член Военного совета  26-й
армии бригадный комиссар Д. Е. Колесниченко.
 Мы собрали несколько тысяч бойцов и командиров, и я повел их  в  атаку.
Но прорваться не смогли. Повторили попытку, и опять безуспешно. Потом еще  и
еще раз. Кольцо продолжало беспощадно сжиматься вокруг нас, и, казалось,  не
было такой силы, которая  могла  бы  разорвать  его.  Однако  остатки  15-го
стрелкового корпуса, а также 164-й и 196-й  стрелковых  дивизий  26-й  армии
нашли в себе эту силу.
 В ночь на 24  сентября,  собрав  всех  оставшихся  в  живых,  мы  вновь
ринулись в атаку. На этот раз враг  не  устоял  перед  натиском  окруженных.
Прорвав кольцо на фронте до километра, наша группа ушла на восток.  Двигаясь
группами по ночам вдали от дорог и населенных пунктов, выведенные нами части
добрались до р. Псел. Там мы, наконец, соединились со своими.
 С небольшими группами бойцов и офицеров прорвались из  окружения  также
командующий  26-й  армией  генерал-лейтенант  Ф.  Я.   Костенко,   начальник
оперативного отдела  Юго-Западного  фронта  генерал-майор  И.  X.  Баграмян,
командиры корпусов генерал-майоры А. И. Лопатин и П. П. Корзун,  комбриг  Ф.
Ф. Жмаченко и многие другие.
 IV
 Наша группа вышла из окружения 27 сентября, и этот день запомнился  мне
как особенный, необыкновенный. Ведь тот, кому довелось побывать во вражеском
кольце и вырваться из него, как бы начинал жить заново. Так было и со мной.
 Вспомнил, как в тяжких боях, которые мы вели в окружении,  нет-нет,  да
мелькала в голове мысль: а что с другими нашими армиями, фронтами, неужели и
там?.. Гнали прочь эту мысль, сердцем чуяли: нет, это не  конец,  навязанная
нам война еще только начинается, и мы сумеем повернуть ее ход в свою пользу.
В этой уверенности мы черпали силы для новых и новых схваток с врагом.
 Вот почему такими торжественными и счастливыми были минуты  встречи  со
своими,  ставшими  как-то  по  особенному  \75\   близкими,   родными.   Мы,
вырвавшиеся из  вражеского  кольца,  вновь  обрели  самое  святое,  то,  чем
жили,-нашу социалистическую Родину, боевых друзей  по  партии  и  армии.  Мы
снова увидели готовые к бою с фашистами полки, дивизии,  корпуса,  армии.  И
крепче, чем когда-либо, поверили: нет, еще не все сказано в этой войне,  еще
за нами слово...
 Не только радость встреч, но и горечь утрат принесли нам первые минуты,
часы, дни после выхода из окружения.
 Кстати,  не  могу  не  отметить,  что  в  послевоенное   время   бывшие
гитлеровские  генералы  упорно  стремятся  преувеличить  данные  о   потерях
советских войск, окруженных в сентябре 1941 г. на  Юго-Западном  фронте.  А.
Филиппи, например, утверждает, что немцы тогда взяли в плен более  665  тыс.
человек. Он же  хвастливо  заявляет:  "Здесь  были  окончательно  раздавлены
попавшие под двухсторонний удар остатки храброй 5-й  армии  русских.  Судьбе
угодно было, чтобы с выходом этой армии из Припятского болотистого района ее
счастливая звезда закатилась"{26}.
 Во всем этом нет ни слова правды.
 Во-первых, все попавшие в окружение войска еще до того, на 10 сентября,
насчитывали лишь около 452 тыс. человек. Следовательно, уже  по  одной  этой
причине в плен к немцам не могло попасть почти в полтора раза большее  число
людей.
 Во-вторых, в кровопролитных боях до окружения и в последовавшей за  ним
десятидневной битве мы понесли  большой  урон  убитыми,  и,  таким  образом,
численность наших войск во вражеском кольце стала еще меньшей.
 Наконец, в-третьих, значительное  число  советских  солдат  и  офицеров
вырвалось из окружения, а многие ушли в партизаны.
 Из всего этого следует, что в плен попала сравнительно небольшая  часть
войск, оказавшихся в окружении. Что касается остатков 5-й армии, то и они не
были "окончательно раздавлены", как уверяет А. Филиппи, а вышли из окружения
в разных местах, пройдя с тяжелыми боями от Чернигова до Оржицы и  далее  на
р. Псел к северо-востоку от Миргорода.
 Но оставим в стороне  вымыслы,  в  которых  ищут  себе  утешение  битые
гитлеровские генералы, самонадеянно начавшие войну и  проигравшие  ее.  Если
обратиться к действительным нашим потерям, то они и без всяких преувеличений
были чрезвычайно тяжелыми.
 В жестокой схватке с превосходящими силами врага пали тысячи  и  тысячи
бойцов, командиров и политработников. И  среди  них  -  командующий  фронтом
генерал-полковник М. П. Кирпонос, начальник штаба фронта генерал-майор В. И.
Тупиков и члены Военного совета М. А. Бурмистренко и дивизионный комиссар Е.
П. Рыков. \76\
 Погибшим в  бою  считали  тогда  и  командующего  5-й  армией  генерала
Потапова. И лишь после войны я узнал, что судьба его сложилась иначе. Будучи
тяжело ранен, он оказался в плену у немцев,  а  в  1945  г.  был  освобожден
американскими войсками и на самолете доставлен в Москву.
 Об этом мне рассказал уже в 1948 г. во Львове генерал-лейтенант  В.  А.
Пеньковский. Оказалось, что после войны он учился  на  высших  академических
курсах  при  Академии  Генерального  штаба  вместе  с  Михаилом   Ивановичем
Потаповым, который по окончании их был направлен на службу в Дальневосточный
военный округ.
 Я был очень обрадован всем этим и  часто  думал,  что  хорошо  было  бы
увидеться с ним. Такая возможность представилась лишь в 1955 г.,  на  сборах
руководящего состава  военных  округов.  В  присутствии  многих  маршалов  и
генералов  я,  наконец,  встретился  с  Михаилом  Ивановичем  Потаповым.  Мы
взволнованно обнялись и расцеловались, а потом, когда освободились  от  дел,
долго беседовали о минувшем, вспоминая каждый бой и всех, кто  пал  на  поле
брани.
 Еще раз довелось мне встретиться с Михаилом Ивановичем в  феврале  1965
г., когда он был уже заместителем командующего войсками  Одесского  военного
округа. Участвуя в партийной конференции этого округа, я в своем выступлении
рассказал делегатам о мужестве и героизме генерала Потапова и руководимых им
в начальный период войны  войск  5-й  армии.  Участники  конференции,  среди
которых большинство составляли люди послевоенного  поколения,  устроили  ему
горячую овацию, показав этим,  что  они  гордятся  своими  старшими  боевыми
товарищами. Сам Михаил Иванович Потапов  очень  волновался  во  время  моего
выступления, а затем горячо благодарил меня за  теплые  и  правдивые  слова,
сказанные в его адрес.
 Генерал-полковник М. И. Потапов безвременно скончался в марте  1966  г.
Мы, знавшие его, навсегда сохраним  в  своих  сердцах  глубокое  уважение  к
памяти храброго и одаренного генерала, чья  армия  в  первые  дни  и  недели
войны, действуя в исключительно неблагоприятных условиях, с честью и  славой
противостояла многократно превосходящим силам врага.
 Непоколебимая вера в то, что победу в конечном счете одержат  Советские
Вооруженные Силы, не покидала Михаила Ивановича не только в  дни,  когда  он
вынужден был отступать со своей армией, но даже и в плену.  Я  нисколько  не
удивился,  когда  оказалось,  что  подтверждение  этому  дают   и   немецкие
источники.  Так,  западногерманский  журнал   "Кампфтруппен"   в   1967   г.
опубликовал статью генерала Лео Гейера фон Швеппенбурга{27}. Это \77\ бывший
командир 24-го танкового корпуса, который  в  сентябре  1941  г.  замкнул  с
севера кольцо окружения Киева.
 И вот он пишет, что в конце сентября того же года к нему был  доставлен
взятый в  плен  раненый  генерал  М.  И.  Потапов.  Поскольку  тогда,  после
поражения  на   Юго-Западном   фронте,   советские   войска   оставили   всю
Правобережную Украину и часть Левобережной, а также Киев, немецко-фашистским
генералам мерещилось, будто Красная Армия уже не в силах  им  противостоять.
И, естественно" фон Швеппенбург не преминул спросить Потапова, на что  же  в
таких условиях возлагает надежды советское командование. И получил,  по  его
собственному признанию, такой ответ,  из  которого  явствовало,  что  Михаил
Иванович исключал возможность победы немцев в войне против СССР{28}.
 Великая, непреоборимая вера в нашу конечную победу жила в сердцах  всех
советских воинов в тот трудный час.  Она  вела  на  подвиг,  помогала  ценою
невероятных усилий прорываться из окружения, чтобы снова и снова сражаться с
врагом.
 V
 С тех пор прошли десятилетия. О Великой  Отечественной  войне  написано
много книг. Но события, о которых повествуется в этой главе, к сожалению, до
сих пор очень слабо освещены либо вообще остаются  "белым  пятном"  в  нашей
исторической литературе. И потому на  многие  вопросы,  относящиеся  к  этим
событиям, пока что не даны ответы.
 Помню, иногда, в редкие минуты затишья между боями, и меня  мучил  один
вопрос. Почему, спрашивал я себя, гитлеровцам удалось окружить  значительную
часть войск Юго-Западного фронта?
 Сначала мне казалось, что я знаю ответ: потому,  мол,  что  в  решающий
момент Ставка Верховного Главнокомандования не дала фронту своих резервов...
Но несколько месяцев спустя, когда нами было сорвано наступление фашистов на
Москву, я увидел, что это не так. И понял: тысячу  раз  была  права  Ставка,
когда она отказала Юго-Западному фронту в выделении резервов. Она просто  не
располагала  в  то  время  крупными  резервами,  а  те,   которые   имелись,
расходовались  в   основном   на   прикрытие   московского   стратегического
направления.
 Но из всего этого вовсе не следует, что окружения  войск  Юго-Западного
фронта в  сентябре  1941  г.  нельзя  было  избежать.  Такой  вывод  был  бы
неправильным. Это стало мне ясно спустя десятилетия, когда я  ознакомился  с
документами, в которых  отражены  те  оценки  обстановки,  которые  давались
командованием  фронта,   Юго-Западного   направления,   Ставкой   Верховного
Главнокомандования, а также принимавшиеся ими решения. \78\
 Начну с имеющей прямое отношение к данному вопросу  записи  переговоров
по прямому проводу 24 августа 1941 г. между Верховным  Главнокомандующим  И.
В. Сталиным и командующим Брянским фронтом генералом  А.  И.  Еременко.  Она
гласит:
 "Сталин: У аппарата Сталин. Здравствуйте!
 У меня есть к вам несколько вопросов:
 1. Не следует ли расформировать Центральный фронт, 3-ю армию  соединить
с 21-й и передать в ваше распоряжение соединенную 21 армию? Я  спрашиваю  об
этом потому, что Москву  не  удовлетворяет  работа  Ефремова  (речь  идет  о
тогдашнем командующем Центральным фронтом.- К. М.).
 2. Вы требуете много пополнения людьми и вооружением...
 3. Мы можем послать вам на днях, завтра, в крайнем случае  послезавтра,
две танковые бригады с некоторым количеством KB в  них  и  два-три  танковых
батальона очень ли они нужны вам?
 4. Если вы обещаете разбить подлеца Гудериана, то мы можем послать  еще
несколько полков авиации и несколько батареи PC. Ваш ответ?
 Еременко: Здравствуйте! Отвечаю:
 1. Мое мнение о расформировании Центрального фронта таково: в  связи  с
тем, что я хочу разбить Гудериана и, безусловно, разобью, то  направление  с
юга надо крепко обеспечивать. А это  значит  -  прочно  взаимодействовать  с
ударной группой, которая будет действовать из района Брянска. Поэтому  прошу
21-ю армию, соединенную с 3-й армией, подчинить мне...
 Я очень благодарен вам, товарищ Сталин, за то, что вы  укрепляете  меня
танками и самолетами. Прошу только ускорить их отправку.  Они  нам  очень  и
очень нужны. А  насчет  этого  подлеца  Гудериана,  безусловно,  постараемся
задачу, поставленную вами, выполнить, то есть разбить его"{29}.
 Из разговора видно, что войскам Брянского фронта была поставлена задача
разбить танковую группу Гудериана и что командующий фронтом обещал выполнить
эту задачу  в  ближайшее  время.  Напомню,  что  танковая  группа  Гудериана
представляла в тот момент серьезную угрозу для правого фланга  Юго-Западного
фронта. Поэтому, надо полагать, ликвидацию  этой  угрозы  Ставка  Верховного
Главнокомандования  и  связывала  в  значительной  мере  с   предполагаемыми
действиями войск Брянского фронта.
 После вышеприведенных переговоров по прямому проводу прошло  16  суток,
прежде чем противник глубоко проник на фланг и в тыл  войскам  Юго-Западного
фронта. За это  время  командование  Брянского  фронта  не  смогло  что-либо
сделать для ликвидации угрозы  своему  левому  соседу  в  районе  Бахмача  и
Конотопа. Очевидно, у  него  не  было  достаточных  для  этого  \79\  сил  и
возможностей. Между тем, информируя 10 сентября Военный совет  Юго-Западного
фронта о поставленной Брянскому фронту задаче, Б. М. Шапошников  даже  тогда
все еще возлагал исключительные надежды  на  действия  частей  и  соединений
этого фронта.
 Однако на деле произошло иное. Танковая  группа  Гудериана,  оставив  в
полосе Брянского фронта две дивизии, ушла главными силами на юг  и  наносила
удар за ударом во фланг и тыл войскам Юго-Западного фронта.  Таким  образом,
Юго-Западный фронт не получил обещанной помощи.
 В тот же,  уже  упоминавшийся  день,  10  сентября,  танки  противника,
наступавшие с севера, ворвались в г. Ромны. Это резко осложнило положение на
Юго-Западном фронте, в связи с чем руководство фронта обратилось в Ставку  с
предложением о немедленном отводе войск с целью избежать окружения. Глубокой
ночью, в 1 час 15  мин.  11  сентября  состоялся  следующий  разговор  между
командованием фронта и Б. М. Шапошниковым:
 Кирпонос: У аппарата  Кирпонос,  Бурмистренко,  Тупиков.  Здравствуйте,
товарищ маршал!
 Шапошников: Здравствуйте,  товарищ  Кирпонос,  товарищ  Бурмистренко  и
товарищ Тупиков. Вашу телеграмму о занятии противником  Ромны  и  поэтому  о
необходимости  скорейшего  отхода   Ставка   Верховного   Главнокомандования
получила... Нет сомнения,  что  занятие  Ромны  создаст  известное  гнетущее
настроение, но я уверен, что Военный совет фронта далек от  этого  и  сумеет
справиться с эпизодом у Ромны.
 Операция отхода всем фронтом - не  простая  вещь,  а  очень  сложное  и
деликатное дело. Помимо того, что всякий отход понижает до некоторой степени
боеспособность частей, в этой войне при отходе противник вклинивается  между
отходящими частями своими механизированными группами и  заставляет  пехотные
части принимать бой  в  невыгодных  условиях,  а  именно,  когда  артиллерия
находится на колесах, а не в боевом положении.  Мы  это  видели  на  примере
отхода 5-й армии за Днепр и переправы противника у Окуниново и, наконец,  на
отходе всего Южного фронта за Днепр.
 Ставка Верховного Главнокомандования считает, что необходимо продолжать
драться на тех позициях, которые занимают части  Юго-Западного  фронта,  так
как это предусмотрено нашими уставами. Я уже вчера,  10.9,  говорил  с  вами
относительно того, что через три дня Еременко начинает операцию по  закрытию
прорыва  к  северу  от  Конотопа  и  что  второй  конный  корпус   Верховным
Главнокомандующим  от  Днепропетровска  направлен  на   Путивль{30}.   Таким
образом, необходимо вам в течение трех  дней  \80\  ликвидировать  передовые
части противника у Ромны. Для чего, я  считаю,  вы  сможете  две  дивизии  с
противотанковой артиллерией взять от Черкасской армии и  быстро  перебросить
их  на  Лохвицу  навстречу  мотомехчастям  противника.  И,  наконец,   самое
существенное - это громить его авиацией.  Я  уже  отдал  приказана  товарищу
Еременко  всей  массой   авиации   резерва   Верховного   Главнокомандования
обрушиться на 3-ю и 4-ю  танковые  дивизии,  оперирующие  в  районе  Бахмач,
Конотоп, Ромны. Местность здесь открытая, и противник легко уязвим для нашей
авиации.
 Таким образом, Ставка Верховного Главнокомандования считает что  сейчас
ближайшей  задачей  Военного  совета  Юго-Западного  фронта  будет   разгром
противника, пытающегося выдвинуться из района Бахмач, Конотоп на юг. У  меня
все.
 Кирпонос:
 1) Военный совет заверяет Ставку в том,  что  он  далек  от  панических
настроений, не болел этим никогда и не болеет.
 2) Создавшееся положение на участке Юго-Западного  фронта,  как