ым
валом. Выявилось много огневых точек, которые  накануне  не  были  засечены.
Вражеские войска не только упорно  сопротивлялись,  но  и  начали  проводить
целую серию контратак. Например, части 101-го стрелкового корпуса только  до
10 часов отбили 10 контратак. Каждая из них предпринималась силами  до  двух
батальонов при поддержке 20-25 танков. Это явилось для  нас  неожиданностью.
Было совершенно ясно, что противник стремился  не  только  затормозить  наше
наступление, но сорвать его и восстановить первоначальное положение.  Вскоре
выяснилось, что нас атаковали 1-я и часть сил 8-й танковых дивизий.
   Требовалось уничтожить атакующие танки,  которые  начали  теснить  наши
боевые порядки.
   Еще на рассвете мы с А. А. Епишевым приехали в 101-й стрелковый  корпус
генерал-лейтенанта А. Л. Бондарева, так что события развертывались на  наших
глазах. Увидев угрозу срыва наступления, я не стал терять времени на переезд
на командный пункт армии, а остался на месте, поддерживая через  штаб  армии
связь со всеми корпусами и штабом фронта.
   Вражеский контрудар  вначале  грозил  большими  неприятностями.  Танкам
противника  удалось  прорваться   через   наши   цепи   и   приблизиться   к
артиллерийским позициям. Там их  встретила  огнем  дивизионная  и  корпусная
артиллерия. В результате огневого удара, в  котором  приняла  участие  также
армейская артиллерийская группа и вся приданная артиллерия, танки противника
были остановлены, потеряли 40-50 машин  и  начали  отход.  К  этому  времени
подоспела и наша авиация, начавшая штурмовать танки с малых высот.  Наиболее
эффективно действовали бомбардировщики 2-го  гвардейского  бомбардировочного
авиационного корпуса генерал-майора И. С. Полбина.
   В  итоге  комбинированного  удара  противотанковых  средств  стрелковых
дивизий, артиллерии и авиации мы отразили контрудар противника  и  отбросили
его танковую группировку. \400\
   Но и наступление наших войск в тот день было по существу сорвано.
   Зато 60-я  армия,  избавившись  благодаря  стойкости  корпуса  генерала
Бондарева от угрозы удара во фланг ее  наступающих  войск,  начала  довольно
успешно продвигаться вперед. К концу дня она прорвала оборону противника  на
глубину 8-10 км.
   В значительной мере  это  объяснялось  тем,  что  танковая  группировка
противника основными силами нанесла удар по войскам 8-й  армии.  Лишь  часть
сил одной из двух танковых дивизий, а именно 8-й, была нацелена против  60-й
армии. К тому же эта дивизия еще на марше подверглась удару нашей авиации.
   Это подтверждает и позднейшее свидетельство  бывшего  начальника  штаба
48-го танкового корпуса противника, противостоявшего нашим войскам. Отметив,
что "маневр 1-й танковой дивизии прошел удачно",  он  писал  далее:  "Совсем
иначе обстояло дело с 8-й танковой дивизией. Русские прорвали оборону в  том
месте, где мы и предполагали, поэтому дивизии  следовало,  выполняя  приказ,
лишь пройти через  лес  по  заранее  установленному  маршруту.  Но  командир
дивизии, к несчастью, решил уклониться от полученных указаний и для выигрыша
времени начал движение по шоссе Золочев-Езерна,  хотя  генерал  Бальк  самым
строжайшим образом  запретил  всякое  передвижение  войск  по  этой  дороге.
Результат нарушения приказа не замедлил сказаться.  На  марше  8-я  танковая
дивизия, двигавшаяся длинными колоннами, была атакована русской  авиацией  и
понесла огромные потери. Много танков и грузовиков сгорело, все  надежды  на
контратаку рухнули"{252}.
   Там же мы находим и свидетельство относительно слабости остальных  сил,
противостоявших нашему правому соседу. "Галицийская дивизия  СС  (состоявшая
из буржуазно-националистических элементов западных областей Украины.-К. М.),
которая оборонялась в лесу, не  смогла  оказать  сильного  сопротивления,  и
русские  добились  глубокого  вклинения  на  левом  фланге  48-го  танкового
корпуса". \401\
   Что касается 1-й танковой дивизии, действовавшей против 38-й  армии,  а
до того скрытно сосредоточенной в районе Зборова, то ее не  постигла  судьба
8-й. Противник не  зря  выбрал  район  Зборова  для  сосредоточения  танков,
используя   особенности   местности.   Почти   за   три   века   до    нашей
Львовско-Сандомирской  операции,  в  августе  1649  г.,  славные  полковники
Богдана Хмельницкого Нечай, Богун, Гладкий,  Глух,  Воронченко  и  другие  в
лесах и неровностях именно этой местности укрыли до 60 тыс. конных  казаков,
которые затем внезапно напали  и  разгромили  регулярную  армию  шляхетского
войска. Так что особенности рельефа местности  в  районе  Зборова  позволяли
укрыть не одну танковую дивизию.
   Другой важный фактор состоял в том, что в полосе 60-й армии действовали
танковая и механизированная бригады 3-й гвардейской танковой армии.
   Это нужно пояснить.  Директивой  фронта  от  7  июля  60-й  армии  была
поставлена задача выйти к исходу первого дня  операции  на  рубеж  Подгорце,
Сасов, Плугов, Золочев. На этом же участке прорыва должна была на  следующее
утро начать наступление 3-я гвардейская  танковая  армия.  Ей  предстояло  с
рубежа  Сасов,  Золочев  развивать  прорыв  в  направлении   Буек,   Каменка
Струмилова, Жолкев, Янов  и  во  взаимодействии  с  другими  армиями  фронта
разгромить львовскую группировку  противника.  Но  так  как  60-я  армия  по
известным уже причинам не вышла  на  указанный  рубеж,  то  командующий  3-й
гвардейской танковой армией генерал-полковник  П.  С.  Рыбалко  принял  иное
решение. В сложившейся обстановке он  счел  необходимым  помочь  60-й  армии
завершить прорыв обороны  противника  передовыми  отрядами  для  обеспечения
ввода в сражение главных сил своей армии. Командующий фронтом  дал  согласие
на это.
   В результате в бой  были  введены  56-я  гвардейская  танковая  и  69-я
механизированная бригады.
   В решении начать  действия  передовыми  отрядами  армии,  в  стремлении
помочь стрелковым войскам быстрее прорвать вражескую  оборону  и  тем  самым
ускорить выполнение своей задачи ярко проявились черты  П.  С.  Рыбалко  как
военачальника. Он, на мой взгляд, был одним из самых выдающихся  командующих
танковыми армиями периода Великой Отечественной войны. П. С. Рыбалко оставил
богатое наследство исследователям, которое, к сожалению,  все  еще  ждет  их
внимания.  Пожалуй,  ни  одно  танковое  или  общевойсковое  объединение  не
сохранило таких обширных  документальных  материалов,  как  3-я  гвардейская
танковая армия. Это поистине золотой фонд,  в  котором  можно  найти  анализ
каждой операции армии, всех возникавших перед ней проблем. И ко всему  этому
приложил свою руку Павел Степанович.
   Мне неоднократно приходилось действовать совместно с ним,  и  всегда  я
убеждался вновь  и  вновь  в  том,  что  это  человек  \402\  большого  ума,
талантливый командарм. Он не был узким специалистом по применению  подвижных
танковых  масс.  Блестящий  теоретик  и  практик,   мысливший   оперативными
категориями, П. С. Рыбалко  решал  поставленные  задачи  творчески,  глубоко
продуманно.
   Так действовал он и во Львовско-Сандомирской операции. Генерал  Рыбалко
не стал ждать, когда  пехота  очистит  путь  для  танковой  армии.  Стремясь
быстрее выполнить общую задачу, он увидел новое  решение,  лучше  отвечавшее
сложившейся обстановке, и осуществил его,  способствовав  тем  самым  успеху
прорыва и в дальнейшем разгрому львовской группировки противника.
   Один из передовых отрядов  3-й  гвардейской  танковой  армии  вместе  с
частями 15-го стрелкового корпуса днем и  ночью  пробивал  брешь  в  обороне
противника, а затем оторвался от пехоты, перерезал дорогу Сасов, Золочев и к
утру 16 июля вышел на рубеж, с которого  вся  армия  должна  была,  согласно
плану, вводиться в прорыв. Позади себя передовой отряд оставил узкую  полосу
освобожденной советской земли, так  называемый  колтовский  коридор,  длиной
16-18 км и шириной 4-6 км.
   Но еще раньше, когда в сущности было неясно, удастся ли все же  пробить
эту брешь, и даже трудно было определить, явится ли она дорогой  к  разгрому
врага, генерал Рыбалко уже подготовил  свою  танковую  армаду  для  ввода  в
прорыв и обратился к маршалу Коневу за соответствующим разрешением.
   Был ли в этом решении риск?
   Противостоящие  вражеские  войска  были  скованы  на  флангах  тяжелыми
кровопролитными боями, в которые втянулись и ближайшие оперативные резервы -
1,  8,  16  и  17-я  танковые  дивизии.  Стратегические  резервы  противника
перебрасывались в Белоруссию, где с каждым днем разрасталась катастрофа  для
гитлеровских войск группы армий "Центр". Правый наш сосед, левое крыло  1-го
Белорусского фронта, изготовился нанести с 18 июля удар на Брест  и  Люблин,
что должно было расширить масштабы наступления Красной Армии.
   И. С. Конев и сам все  это  великолепно  понимал.  Но  целесообразность
ввода танковой армии по узкому  простреливаемому  с  обеих  сторон  коридору
вызывала  в  штабе  фронта  сомнения.  Высказывались  опасения  относительно
возможных тяжелых и напрасных потерь. Но все эти возражения  вскоре  отпали,
так как было принято во внимание,  что  по  названному  коридору  пойдут  не
малоподвижные пехотные колонны, а танки и автомашины с войсками. Командующий
фронтом приказал ввести армию в  сражение,  но  потребовал  стремительных  и
решительных действий. Утром 16 июля она могучим потоком хлынула в  горловину
коридора. Это был риск, но смелый, обоснованный.
   Однако вернемся к вражескому контрудару танковыми дивизиями. Он  явился
неожиданным для меня. Подобный контрудар был нанесен также  на  рава-русском
направлении. Там \403\ действовали фашистские 16-я и 17-я танковые  дивизии,
наспех  переброшенные  со  Станиславского   направления.   Они   не   успели
сосредоточиться, поэтому их удар не имел существенного влияния на ход боевых
действий.
   Что касается контрудара танковой группировки противника в полосах  60-й
и 38-й армий, то своей внезапностью он  угрожал  сорвать  наступление  наших
войск на львовском  направлении.  Как  это  могло  произойти?  Полагаю,  что
первопричиной такого промаха являлось недостаточное изучение противостоявших
вражеских сил. Как фронтовые, так и  армейские  разведывательные  органы  не
сумели полностью вскрыть состав,  группировку  и  замысел  врага.  Отсюда  и
несовершенство армейских планов наступательной  операции.  План  38-й  армии
несомненно был бы несколько иным, если бы мы  располагали  более  подробными
сведениями о намерениях, силах и средствах  противника.  В  действительности
обстановка на участке прорыва армии была иная и меры  по  разгрому  танковой
группировки пришлось принимать в ходе операции.
   В первую очередь на уничтожение  вражеских  танков  были  нацелены  все
противотанковые средства, штатная, приданная  и  поддерживающая  артиллерия.
Командующий фронтом, твердо и уверенно управлявший войсками, извещенный мной
об  обострении  обстановки  на  участке  прорыва,   немедленно   перенацелил
значительные  силы  2-й  воздушной  армии   против   контратакующих   танков
противника. Во второй половине дня они произвели свыше 1800 самолето-вылетов
и вместе с артиллерией армии сорвали вражеский контрудар. Кроме того, И.  С.
Конев направил в полосу армии противотанковый  резерв  и  приказал  ускорить
действия 107-го и 4-го гвардейского танкового корпусов 1-й гвардейской армии
из-за левого фланга 38-й армии для сковывания и разгрома вражеских войск.
   Срочные и решительные меры  возымели  свое  действие,  и  угроза  срыва
наступления была ликвидирована.
   Кстати, в уже упоминавшихся воспоминаниях К. В.  Крайнюкова  говорится,
что он вместе с маршалом И. С. Коневым 15 июля выезжал в 38-ю армию. Нет,  в
тот день  к  нам  приезжал  начальник  штаба  фронта  генерал  армии  В.  Д.
Соколовский, о чем я хорошо помню, и это подтверждается  записью  в  журнале
боевых действий армии{253}. Он приезжал по поручению командующего, чтобы  на
месте  ознакомиться  со   сложившейся   обстановкой.   Встретились   мы   на
наблюдательном пункте 101-го стрелкового корпуса.
   К тому времени контрудар противника был уже отражен и он начал отводить
свои танки из-под нашего  огневого  удара.  Я  рассказал  Соколовскому,  как
развивались события и какие меры были предприняты для отражения  контрудара.
\404\
   Вскоре был получен приказ командующего фронтом с задачей на 16 июля. Он
предписывал войскам армии перейти  утром  следующего  дня  в  наступление  и
продолжать выполнение ранее поставленной задачи. Предварительно,  в  течение
ночи, мы должны были подтянуть всю артиллерию, в том  числе  и  тяжелую,  на
огневые позиции в  непосредственной  близости  от  боевых  порядков  пехоты,
определить вражескую группировку, наличие у нее  танков  и  выявить  огневую
систему противника. Мной были отданы соответствующие  распоряжения  войскам.
Генерал Соколовский одобрил их и уехал в свой штаб.
   На следующий день я получил из  штаба  фронта  телеграмму  за  подписью
командующего, в которой указывались недостатки, допущенные  командованием  и
штабом 38-й армии, приведшие к невыполнению задач,  поставленных  ей  на  15
июля.  В  ней  указывалось  на  плохое  ведение  разведки,  своевременно  не
вскрывшей сосредоточение  танковой  группировки  противника,  направления  и
времени ударов, слабо организованное использование  артиллерии  и  нарушение
управления.
   Несомненно,  при  отражении  неожиданного  контрудара   были   допущены
некоторые  ошибки  и  с  моей  стороны.  Вероятно,  определенное  неудобство
вызывало управление войсками. Хотя я находился в 101-м стрелковом корпусе  и
через его узел связи руководил отражением контрудара, поддерживая постоянную
связь с командующим  войсками  фронта,  штабом  армии,  командующими  родами
войск, начальниками служб армии и корпусами (при необходимости мог связаться
с каждым в отдельности командиром дивизии), все же лучшим местом был бы свой
наблюдательный пункт.
   Что касается работы разведывательных органов, то, по моему мнению, этот
вопрос недостаточно исследован. Проще всего сказать, как это  делают  авторы
некоторых военно-исторических работ, что командование и штабы  38-й  и  60-й
армий плохо организовали разведку  и  потому  не  обнаружили  сосредоточения
танков  в   глубине   обороны   противника.   Однако   это   не   раскрывает
действительного положения дел, не  объясняет  причины  того,  что  контрудар
немецких  танковых  дивизий,  несколько   нарушивший   первоначальный   план
проведения операции, был для нас неожиданным.
   Ожесточенный характер боев 14 и 15 июля, а также дальнейший ход  борьбы
ясно показали, что  противник  тщательно  подготовился  к  отражению  нашего
наступления.  И  рубеж,  перед  которым  застопорилось  движение  стрелковых
дивизий 38-й армии, и заранее сосредоточенные танковые  дивизии  подтвердили
заблаговременную подготовку контрудара, который и был нанесен сразу же после
вклинения в оборону противника.
   Быть может, не стоило бы вообще касаться  вопроса  о  том,  кто  именно
плохо организовал  разведку.  Но  вопрос  этот  выходит  за  рамки  событий,
происходивших на львовском направлении \405\ в те дни.  А  в  истории  нашей
разведки, многократно  показавшей  в  ходе  войны  блестящие  образцы  своей
сложной и благородной  деятельности,  среди  множества  страниц  героизма  и
самоотверженности, замечательных успехов  и  бесценных  по  своему  значению
достижений имели место и неудачи. Умалчивать о них не в наших интересах. Ибо
опыт - это счет не только удач, но  и  ошибок,  упущений.  Не  приходится  и
говорить, что бывали и такие случаи, когда необходимые  сведения  вообще  не
удавалось   добыть,    либо    полученные    данные    не    соответствовали
действительности. Так получилось и в этот раз.
   В этом отношении случай с 1-й  и  8-й  танковыми  дивизиями  противника
очень характерен.
   Поскольку 1-я и 8-я танковые дивизии составляли вражеский  резерв,  то,
естественно, все виды разведки, во  всех  звеньях  разведывательных  органов
фронта должны были  следить  за  их  передвижениями.  Примером  этому  может
служить выявление места дислокации 8-й танковой дивизии в  районе  Золочева,
которая затем при выдвижении к  участку  прорыва  была  подвергнута  заранее
спланированному бомбо-штурмовому удару нашей авиации и понесла  существенные
потери. Было ли это сделано в отношении 1-й танковой дивизии?  Не  полагаясь
целиком на память - ведь прошло больше четверти века, -  я  попытался  найти
ответ на этот вопрос в архивных документах.
   Из них выяснилось, что 1-я танковая дивизия противника  с  начала  июня
1944 г. находилась западнее Зборова, а по информации, полученной штабом 38-й
армии, - в  районе  Бучач  до  \406\  10  июля,  т.  е.  в  70-80  км  южнее
действительной дислокации войск. Кстати  сказать,  выдвижение  16-й  и  17-й
танковых  дивизий  на  рава-русском  направлении  было  обнаружено  также  с
опозданием.
   В предыдущей главе рассказано, что делала 38-я армия в последних числах
июня  и  в  начале  июля  и  почему  она  не  могла  вести  разведку   после
передислокации со Станиславского направления. Наш  штаб  ничего  не  знал  о
расположении 1-й танковой дивизии противника в  районе  Зборова,  поэтому  о
ней, естественно, не  упоминалось  и  в  боевом  приказе  от  11  июля.  Она
находилась  рядом,  но  ни  армия,  ни  фронт  не  знали  об   этом.   После
произведенной смены войск в ночь на 13 июля у нас уже не оставалось  времени
и не было необходимых средств не только для проведения  глубинной  разведки,
но даже для более тщательного изучения противника и его  обороны  в  главной
полосе. Словом, на этот раз разведка не помогла нам в достаточной степени. В
результате врагу удалось  нанести  неожиданный  удар  и  помешать  выполнить
поставленные задачи.
   Спустя много лет, в июле 1971  г.,  маршал  И.  С.  Конев,  выступая  в
Академии Генерального штаба при защите  дипломной  темы  "Способы  отражения
контрудара противника в ходе фронтовых наступательных операций летне-осенней
кампании 1944 г.", раскрыл причину, почему действиям командования 38-й армии
при отражении контрудара противника в  Львовско-Сандомирской  операции  была
дана резкая оценка. Он мотивировал это тем, что в  то  время  стратегической
инициативой безраздельно владело советское командование, наряду с  этим  1-й
Украинский фронт располагал превосходными силами и средствами,  поэтому  так
чувствительна была реакция на случай, когда войска 38-й армии  не  выполнили
задачи в намеченный срок.
   Далее он рассказал, что для изучения обстановки на месте в  38-ю  армию
был направлен генерал В. Д.  Соколовский,  который  к  разбирательству  дела
подошел не совсем объективно и поторопился проинформировать о своих  выводах
Генеральный штаб до ознакомления с ними командующего. В заключение маршал И.
С. Конев сказал, что в таком виде приказ можно было не издавать,  и  призвал
историков при использовании документов прошлой войны всесторонне  и  глубоко
оценивать складывавшуюся обстановку и учитывать мотивы, под влиянием которых
разрабатывались документы.
   Мне никогда не приходилось высказываться по этому вопросу, чтобы это не
было сочтено как стремление оправдаться, уйти от ответственности. Теперь  же
должен отметить, что в названном приказе и телеграмме внимание акцентируется
не на причинах, способствовавших  возможности  нанесения  контрудара,  а  на
следствии,  т.  е.  на  недостатках,  выявленных  при  отражении  внезапного
контрудара. Причинность и следствие же неотделимы,  их  нельзя  разрывать  и
рассматривать отдельно. \407\
   Продолжу рассказ о  дальнейших  действиях  после  ввода  в  прорыв  3-й
гвардейской танковой армии в полосе правого соседа.
   III
   События продолжали развертываться.
   Сутки спустя после ввода 3-й танковой армии на том же участке, в полосе
60-й армии, была введена в прорыв  и  4-я  танковая  армия  генерала  Д.  Д.
Лелюшенко. По перво