концу дня достиг переднего края нашей
поспешно занятой обороны. Да и то потому, что его авиация действовала  почти
беспрепятственно, нанеся нам тяжелый урон.
 В этот день  была  восстановлена  связь  со  штабом  фронта.  Вероятно,
командующий фронтом разобрался в обстановке. Он  одобрил  решение  на  отвод
войск армии и указал два промежуточных рубежа до выхода на  железную  дорогу
Россошь - Миллерово, на первый из  которых  войска  армии  отошли  ночью,  и
третий рубеж вдоль железной дороги. Командующий поторапливал  нас.  Главное,
говорил он, вывести войска из-под угрозы наметившегося окружения.
 Вторые эшелоны и тылы начали  отход  еще  засветло,  а  с  наступлением
сумерек двинулись и остальные войска. После изнурительного ночного  марша  к
утру 11 июля мы достигли последнего  промежуточного  рубежа  Первомайский  -
Ново-Стрельцовка и  перекрыли  железную  дорогу  севернее  районного  центра
Чертково.
 Правый фланг 38-й армии по-прежнему был открыт, угроза  обхода  его  не
уменьшилась. 4-я танковая  армия  противника  \257\  наносила  удар  на  юг,
глубоко обходя армию с  тыла.  Наиболее  угрожающим  был  участок  в  центре
обороны, там, где проходила железнодорожная  линия  на  Миллерово.  Здесь  и
обрушился на армию удар противника. Разгорелся  жестокий  бой.  К  12  часам
вражеским танкам удалось прорвать  оборону  армии  на  нескольких  участках.
Оценив обстановку, я отдал приказ на отход  войск  армии  за  р.  Калитва  в
направлении Дегтево, Кашары.
 Следует пояснить, что в районе Чертково действовали основные  силы  4-й
танковой армии и 51-й корпус 6-й армии, которые повернули на юг и  наступали
в  направлении  Миллерово.  Нечего  и  говорить  о  том,   каким   громадным
превосходством сил и средств обладала обходившая нас вражеская  группировка.
Кроме  того,  именно  в  этом  районе,  согласно  плану  немецко-фашистского
командования, предполагалось  окружить  войска  Юго-Западного  и  часть  сил
Южного фронтов. Данному намерению не суждено  было  осуществиться.  Основные
силы Юго-Западного фронта отходили на восток, а Южного - на юг, к Ростову, в
том числе и 9-я армия Юго-Западного фронта.
 На пути у наступавшего противника в районе Чертково оказалась лишь 38-я
армия.  Но  и  ее  не  удалось  окружить.  Здесь  опять  отлично  поработали
инженерные и саперные части армии: противник, стремившийся отрезать нам пути
отхода, повсюду натыкался на всевозможные "сюрпризы".
 Был даже случай, когда они избавили от серьезной опасности штаб армии.
 Это произошло вблизи населенного пункта Дегтево,  расположенного  у  р.
Калитва. К нему вели две параллельные  дороги,  тянувшиеся  по  обе  стороны
реки. И вот по. одной из них двигались штабные машины, направлявшиеся  через
Дегтево в Кашары, по другой - колонна войск противника. Она спешила  достичь
Дегтево, чтобы встретить нас у моста.  Мы  же  рассчитывали  добраться  туда
первыми.
 Так и  получилось.  Но  лишь  потому,  что  колонна  противника  вскоре
наскочила на заминированный нашими саперами участок и отстала.  Мы  свободно
переехали мост.
 К вечеру 11 июля штаб армии прибыл в Кашары. Сюда  же  широким  фронтом
отходили ее войска. Дивизии в результате почти непрерывных  четырехнедельных
боев были крайне ослаблены. Кроме того, теперь уже  оба  фланга  армии  были
открыты:  слева,  на  стыке  с  9-й  армией,  глубоко  вклинилась   танковая
группировка противника, действовавшая вдоль дороги на Миллерово.
 Ко всему этому  вновь  была  потеряна  связь  со  штабом  Юго-Западного
фронта. Мы непрерывно посылали в эфир свои позывные, но ответа не  получали.
Наконец, 12 июня мы приняли по радио  приказ  о  том,  что  по  распоряжению
Ставки Верховного Главнокомандования 38-я армия передается в  состав  Южного
фронта. Многочисленные попытки связаться по радио со штабом  Южного  \258  -
схема 259\ фронта были безрезультатны. Связь с Юго-Западным  фронтом  также
была потеряна окончательно.
 Армия попала в тяжелое положение.  Оба  фланга  открыты.  Соседей  нет.
Связи нет. Войска растянулись на десятки километров. Пришлось самостоятельно
искать  выход.  Отводить  войска  армии  в   полосу   Южного   фронта   было
нецелесообразно, так как к югу, в сторону Чертково  и  Миллерово  прорвались
большие массы танков и  мотопехоты  неприятеля.  При  любых  условиях  армия
обязана была оборонять свою полосу, у левой разграничительной линии  которой
она находилась. Исходя из этого, я решил отводить войска армии на восток,  в
направлении  Боковской,  обойти  с  юга  этот  населенный   пункт,   занятый
противником, войти в свою полосу и  попытаться  восстановить  связь  с  28-й
армией, которая до прорыва фронта обороны была правым соседом.
 Но для этого нужно было прежде всего  уйти  из-под  ударов  группировки
противника. 6-я немецкая армия в то время стремилась охватить  правый  фланг
38-й армии или рассечь ее  фронт.  И,  несмотря  на  беспримерную  отвагу  и
самоотверженность воинов армии, отразить вражеские удары удалось не сразу. В
течение нескольких дней армия с боями отходила на восток, двигаясь по самому
краю своей полосы и даже несколько  южнее.  На  северо-восток  мы  повернули
только тогда, когда убедились, что войскам больше не  грозит  окружение.  То
были трудные дни. И  они  особенно  ярко  показали  величие  духа  советских
воинов, их готовность к самопожертвованию во имя Родины.
 Считается, что в войсках, находившихся продолжительное время в обороне,
постепенно падает дисциплина. Казалось бы, именно так должно  было  обстоять
дело и в 38-й армии в описываемое время. Ведь  непрерывные  жестокие  бои  с
превосходящими силами врага, массированные атаки танков и автоматчиков,  вой
фашистских самолетов, целыми днями бомбивших наши колонны, постоянная угроза
окружения не могли не сказаться на физических и моральных силах  командиров,
политработников и красноармейцев. Однако должен сказать,  что,  несмотря  на
все это, не помню ни одного случая невыполнения приказания,  замешательства,
паники или бегства с поля боя под  каким-либо  благовидным  предлогом.  Весь
личный состав армии сражался самоотверженно, самозабвенно и с таким  накалом
злости, что враг не отваживался вести ближний бой без танков. \260\
 IV
 Считаю  необходимым  подчеркнуть  два   обстоятельства,   связанные   с
действиями 28-й и 38-й армий в первой половине июля 1942 г.
 Одно из  них  заключается  в  том,  что  именно  в  полосе  этих  армии
немецко-фашистские  войска  вышли  в  большую  излучину  Дона.  Нет,  я   не
оговорился. Ведь известно, что большая излучина Дона простирается к  востоку
от условной линии г. Новая Калитва - р. Калитва - устье Северного Донца.
 Когда сюда прорвался противник, стало ясно, что, продолжая двигаться на
восток, ему некуда было идти, кроме как на Сталинград.  Уже  по  одной  этой
причине выходит, что западная часть большой излучины  -  не  что  иное,  как
дальние подступы к этому городу. Есть и другое веское подтверждение тому: 12
июля, т. е. как только наступающие  войска  противника  пересекли  названную
условную линию, Ставка Верховного  Главнокомандования  вместо  Юго-Западного
фронта создала Сталинградский фронт. В связи с этим  целесообразно  считать,
что Сталинградская битва началась с указанного выше рубежа. На  наш  взгляд,
следует пересмотреть и дату начала Сталинградской битвы. В советской военной
литературе принято относить ее к 17 июля, когда на р. Чир  передовые  отряды
62-й армии вошли в соприкосновение с наступавшим  противником.  Такая  точка
зрения представляется необоснованной. И не  только  в  силу  вышеприведенных
причин, хотя и они достаточно убедительны. Существует еще одна  немаловажная
сторона дела. Во многих книгах об этом периоде войны упоминаются две даты  -
12 и 17 июля, первая-в связи с образованием Сталинградского фронта, вторая -
как начало Сталинградской битвы.
 Но, спрашивается, что  же  происходило  на  сталинградском  направлении
между 12 и 17 июля? Неужто на всем пространстве от упомянутой условной линии
до  р.  Чир  не  было  войск  Красной  Армии  и  противник  двигался   здесь
беспрепятственно, не встречая никакого сопротивления?
 В том-то и дело, что это было совсем не так. В частности,  38-я  армия,
которой я тогда командовал, отступая в глубь  излучины,  все  эти  дни  вела
ожесточенные бои с 6-й немецкой армией, устремившейся  к  Сталинграду.  Наша
армия не имела сплошного фронта, соседей, резервов, но сражалась с врагом. О
ее исключительно упорном сопротивлении можно судить по тому,  что  вражеским
войскам при всем их натиске потребовалось целых пять дней, чтобы  преодолеть
расстояние от Калитвы до Чира.
 Значение боев в западной части большой излучины Дона состоит также и  в
том, что в ходе их противнику был нанесен чувствительный урон.  Кроме  того,
ему не удалось осуществить одну из наиболее существенных частей своего плана
летней кампании - окружение и уничтожение советских армий  "между  Донцом  и
Доном". \261\ Бывший первый адъютант  штаба  6-й  немецкой  армии  полковник
Адам, ведавший вопросами потерь и пополнения, писал:
 "Если бы мы одержали победу, то на таком огромном фронте это выразилось
бы в сотнях тысяч пленных, поля сражений были бы усеяны убитыми и  ранеными,
мы имели  бы  горы  трофейного  оружия  и  разного  военного  снаряжения.  В
действительности же картина была совсем иная... На поле  боя  мы  обнаружили
мало убитых и раненых бойцов Красной Армии. А  тяжелое  оружие  и  транспорт
советские войска увели с собой..." И далее - о боях в большой излучине Дона,
от 23 июля: "...Некоторые роты  потеряли  треть  своего  боевого  состава...
Боевая численность пехоты резко снизилась. В  среднем  рота  насчитывала  60
человек... Армия выбилась из сил, измотана и очень ослаблена потерями"{89}.
 Интересно и свидетельство бывшего гитлеровского  генерала  Г.  Дерра  о
боях этого периода. "Потери русской армии с 28 июня по 25 июля,- писал  он,-
были, пожалуй, меньшими в  сравнении  с  потерями  наших  сил...  Управление
войсками на русской стороне, как это мы  могли  наблюдать  с  начала  летней
кампании, свидетельствовало о том, что противник  стремится  сохранить  свои
силы. Можно было предположить,  что  они  будут  использованы  тогда,  когда
германская армия распылит свои силы в русских просторах и окажется в тяжелом
положении в отношении снабжения"{90}.
 Возвращаясь к рассказу о 38-й армии, следует отметить, что наш отход не
был стихийным, неорганизованным. Отходили не  группы  воинов,  а  батальоны,
полки,  дивизии,  т.  е.   армия,   управляемая   командирами   и   штабами,
поддерживавшими между собой связь. Армия вышла из многодневных неравных боев
в большой излучине Дона в составе всех своих  восьми  стрелковых  дивизий  и
других частей, ослабленных в результате значительных потерь, но  сохранивших
боеспособность и готовых выполнять боевые задачи, поставленные командованием
Сталинградского фронта, в состав которого армия вошла 16 июля.
 В тот день, продолжая отходить на северо-восток, мы подошли  к  Дону  в
районе г. Серафимович. Здесь впервые  связались  со  штабом  Сталинградского
фронта. По его приказанию армия была отведена на левый берег Дона...  Многим
из нас с болью подумалось тогда: "Почти год назад мы уходили за Днепр,  неся
в сердцах  жгучую  ненависть  к  врагу  и  горячую  веру  в  то,  что  скоро
вернемся... И ведь, казалось, начинала сбываться надежда. Это было  зимой  и
весной, когда мы наступали. Увы, мы вновь отступаем, теперь уже за Дон..."
 Думы жгли душу. Но чувства  бессилия  или  обреченности  не  было  и  в
помине. Жила, как и прежде, твердая, непоколебимая вера в разгром  врага,  в
нашу победу. Ведь уже в битве под \262\  Москвой  Красная  Армия  не  только
похоронила  планы  "блицкрига",  но   и   развеяла   миф   о   непобедимости
немецко-фашистского вермахта. И не было сомнений, что наступит, не может  не
наступить день, когда враг испытает на себе еще более сокрушительные удары.
 ...С небольшой высотки хорошо видны переправы, по которым уходят за Дон
войска 38-й армии. В памяти  оживают  жаркие  схватки  с  врагом,  почти  не
прекращавшиеся тяжелые бои. Вспоминается каждая  высотка  и  рощица,  каждый
речной  бережок,  за  которы0   бились,   оказывая   фашистам   ожесточенное
сопротивление.
 В  конце  концов  противник,  обладавший  многократным  превосходством,
вынуждал нас отступать все дальше на восток  -  широкими  донскими  степями,
полями с налитой золотом пшеницей, которую некому было убрать,  опустевшими,
покинутыми станицами.
 Немало советских воинов полегло в  боях  на  просторах  донской  степи,
отдав жизнь за Родину, во имя грядущей победы над врагом. Их подвиг довершат
оставшиеся в строю. Вот они идут, запыленные, с  почерневшими  от  усталости
лицами. Идут не на отдых, а на новый боевой рубеж...
 38-й армии была поставлена задача занять оборону по левому берегу  Дона
в полосе устье р. Медведица - станица Новогригорьевская.
 Справа  оборонялась  -  тоже  по  левому  берегу  Дона  -  63-я   армия
генерал-лейтенанта В. И. Кузнецова. От Клетской тянулся  к  югу  рубеж  62-й
армии, которой тогда командовал генерал-майор В. Я. Колпакчи, а  дальше,  до
Верхне-Курмоярской - 64-й армии генерал-майора М. С. Шумилова.
 Вскоре на просторах донских и приволжских степей и развернулось одно из
величайших сражений в истории войн - Сталинградская битва. \263\

ГЛАВА VIII. СТАЛИНГРАД: КОНТРУДАР ПЕРВОЙ ТАНКОВОЙ АРМИИ

I
 В Сталинградской битве мне довелось участвовать уже не с 38-й армией. В
оборонительный  период  этого   грандиозного   многомесячного   сражения   я
командовал 1-й танковой, затем 1-й  гвардейской  армиями.  Обе  они  сыграли
существенную роль на разных этапах ожесточенной борьбы за Сталинград, но  их
боевые  действия,  к  сожалению,  должным  образом  не   освещены.   Поэтому
представляется целесообразным рассказать здесь хотя бы то, что запомнилось.
 Прошло  шесть  дней  с  тех  пор,  как  38-я  армия  в   ходе   тяжелых
оборонительных боев с превосходящими  силами  противника  отошла  к  Дону  в
районе Серафимович, Клетская. Переправившись на левый  берег,  войска  армии
начали  приводить  себя  в  порядок,  строили  оборону,  а  также  создавали
предмостные  укрепления  на  удерживаемых  небольших  плацдармах  на  правом
берегу.
 Штаб армии расположился в населенном пункте Клетско-Почтовском.  Я  там
бывал редко, почти все время проводил в частях  и  соединениях,  помогая  их
командованию в организации обороны.
 22 июля меня неожиданно вызвали в штаб Сталинградского фронта. В тот же
день я отправился в Сталинград. Вместе со мною поехал член  Военного  совета
38-й армии бригадный комиссар В. М. Лайок. В пути  мы,  разумеется,  строили
всевозможные догадки о причинах вызова. В конце концов решили, что предстоит
совещание, на котором нужно будет присутствовать, а возможно  и  докладывать
об обстановке на нашем участке обороны.
 Прибыв в Сталинград, мы первым долгом отправились в домик  командующего
фронтом. И тут начались неожиданности. Прежде всего оказалось, что в  домике
новый хозяин-генерал-лейтенант В. Н. Гордов. До  этого  он  командовал  21-й
армией, а теперь был  назначен  командующим  Сталинградским  фронтом  вместо
маршала С, К. Тимошенко. \264\ Замена не казалась  мне  равноценной.  В.  Н.
Гордов не обладал тогда опытом  крупного  военачальника.  К  сожалению,  это
представление подтвердилось в дальнейшем. Ведь обстановка на  сталинградском
направлении начала усложняться с каждым днем и даже с каждым часом. И именно
в тот чрезвычайно острый и напряженный период командование фронта  оказалось
ослабленным, что не могло не отразиться на руководстве боевыми действиями, в
особенности  в  условиях   многократного   превосходства   сил   противника.
Генерал-лейтенант Гордов, конечно, старался сделать все, что мог. Но  задача
была ему не по силам.
 Штабу фронта и тем более командованию и штабам  армий  неизвестна  была
причина ухода маршала С. К. Тимошенко с поста командующего.  Все  мы  хорошо
знали  и  глубоко  уважали  Семена  Константиновича.   Он   был   участником
гражданской войны и активным организатором Красной  Армии  в  мирное  время:
командовал 3-м кавалерийским корпусом и войсками Киевского Особого  военного
округа. Большой вклад был внесен им в дело разгрома белофиннов  в  1939-1940
гг. Став народным комиссаром обороны,  он  в  короткий  срок,  до  нападения
фашистской Германии на Советский Союз, добился резкого повышения  дисциплины
в войсках, устранил ошибки в подготовке личного состава, что  способствовало
быстрому росту боевой мощи Красной Армии. Несмотря на тяжелые неудачи  войск
Юго-Западного направления в 1941 г. и в первой половине 1942 г., приведшие к
отходу войск за р. Дон,  мы  верили  в  способность  Семена  Константиновича
успешно руководить фронтовым объединением. \265\
 Перемены в командовании фронта были не единственной неожиданностью  для
меня. Второй - о ней сообщил  мне  генерал-лейтенант  Гордов  -  был  приказ
Ставки Верховного  Главнокомандования  о  моем  назначении  командующим  1-й
танковой армией. Далее выяснилось, что этой армии пока еще не  существовало.
Ее предстояло  сформировать  на  западном  берегу  Дона  в  районе  Качалин,
Рычковский, Калач. И  задача  эта  возлагалась  на  управление  38-й  армии,
которое преобразовывалось в управление 1-й  танковой  армии  и  должно  было
немедленно передислоцироваться из Клетско-Почтовского в район Калача. Войска
же 38-й армии было приказано передать в состав 21-й армии.
 Кстати отмечу, что 21-я армия собственно и должна была занять оборону в
полосе устья р. Медведицы - станица Новогригорьевская. Так гласила директива
Ставки Верховного Главнокомандования от  12  июля.  Но  в  ходе  отступления
остатки этой армии отошли не на левый фланг  63-й  армии,  а  на  ее  правый
фланг, в район, находившийся в 250 км к западу от отведенной им полосы.  Вот
почему 16 июля эту полосу было приказано занять вышедшим к ней войскам  38-й
армии. Теперь же  они  передавались  в  состав  21-й  армии,  и  ее  полевое
управление должно было занять наше место в Клетско-Почтовском.
 Итак, эта сторона дела была ясна. Я тотчас же связался  по  телефону  с
Клетско-Почтовским и  отдал  необходимые  распоряжения:  своему  заместителю
генерал-майору Г. И. Шерстюку приказал возглавить комиссию по передаче войск
с их участками \266\ обороны, а  штабу  под  начальством  полковника  С.  П.
Иванова - прибыть в район Калача.
 Теперь  можно  было  приступить  к  выполнению   задач,   связанных   с
формированием 1-й танковой армии.
 Приказ Ставки требовал сформировать армию к 24 часам 28 июля. В связи с
ухудшением обстановки к западу от Дона  командующий  фронтом  сократил  этот
срок на двое суток. Таким образом, армии предстояло быть готовой  к  ведению
боевых действий  не  позднее  24  часов  26  июля.  Иначе  говоря,  в  нашем
распоряжении для формирования и сколачивания 4-й танковой  армии  оставалось
всего четверо суток. Но и это было не все.
 В состав армии должны были войти два танковых корпуса,  три  стрелковые
дивизии, четыре артиллерийских  (два  противотанковых  и  два  ПВО)  и  один
гвардейский минометный полки.  Фактически  к  началу  формирования  ей  были
переданы 13-й  и  28-й  танковые  корпуса,  131-я  стрелковая  дивизия,  два
артиллерийских полка противовоздушной обороны и один противотанковый. Вместо
недостающих  двух  стрелковых  дивизий,   артиллерийского   и   гвардейского
минометного полков армии была придана 158-я тяжелая танковая бригада.
 II
 К утру 23 июля мы с В. М. Лайоком были уже в районе  Калача.  Начали  с
поисков места для устройства командного пункта армии. Нашли  его  на  берегу
Дона, к северу от Калача. На другой день прибыл и полковник С. П. Иванов  со
штабом бывшей 38-й армии, а теперь уже  1-й  танковой  армии.  Не  теряя  ни
минуты, мы приступили к формированию последней.
 К тому времени обстановка на фронте