остоянен,  Анакха.  -  В  голосе  Келтэна
прозвучало легкое колебание. - Говорю я сие не затем, чтобы осудить вас,  но
затем, чтобы  высказать  свое  наблюдение.  Ныне  можешь  ты  довериться  их
искренности -  как  они  могут  довериться  тебе.  Все,  что  ни  произойдет
впоследствии, в воле одного лишь случая.
   - Так, значит, случай все  же  существует?  -  удивился  Спархок.  -  Нам
говорят, что все, что происходит в мире, предопределено богами.
   - Кто бы  ни  говорил  тебе  сие,  он  заблуждался.  -  Бевьер  ахнул.  -
Странствие мое и мое дело были прерваны  случаем,  -  продолжал  Беллиом.  -
Ежели мой путь возможно было изменить, отчего же не может такое произойти  с
твоим? Истинно скажу тебе, Анакха: должны мы объединиться с дэльфами в  деле
сем, ибо ежели не сделаем того, то наверняка погибнем. Станет ли кто из  вас
обманывать другого, нет ли, зависеть будет от обстоятельств.  Сейчас  сердца
дэльфов чисты; сие может перемениться. Сейчас твое сердце чисто;  сие  также
может перемениться. Однако желаем мы того или нет, но должны мы заключить  с
ними союз, иначе оба падем и вечно  будем  терзаться  в  оковах  ужаснейшего
рабства.

***

   - Ты слышал его, Бевьер, - говорила Сефрения оливково-смуглому  арсианцу,
когда Спархок бесшумно вошел в комнату и застал их поглощенными  разговором,
- они обожествляют озеро - источник скверны, которая делает их отверженными.
   - Но он говорил о Боге, леди Сефрения, - мягко возражал Бевьер. - Сдается
мне, он называл его Эдемусом - или что-то в этом роде.
   - Эдемус покинул их - наложил на них проклятие и отвернулся от них.
   - Анари  сказал,  что  Эдемус  ушел  раньше  них,  чтобы  приготовить  им
обиталище. - Возражения Бевьера становились все неувереннее.  -  Он  сказал,
что дэльфы изменяются - превращаются в чистый свет.
   - Ложь! - отрезала она. - Свечение, которым они отмечены, вовсе  не  знак
благословения, Бевьер, а мета проклятия. Кедон  весьма  хитроумно  попытался
вывернуть все наизнанку и представить дело так, будто дэльфы превращаются  в
нечто святое, тогда как на деле все происходит наоборот.
   - Но они и вправду практикуют магию, Сефрения, и подобной магии я в жизни
не видывал. Я бы ни за что не поверил, что кто-то может вернуться в детство,
если бы не увидел этого собственными глазами.
   - Именно об  этом  я  и  толкую,  Бевьер.  Они  практикуют  не  магию,  а
колдовство. Скажи, разве ты когда-нибудь видел, чтобы я подражала Богу?
   Спархок, незамеченный, попятился в  коридор  и  направился  к  келье  без
двери, которую занимал Вэнион.
   - У нас проблема, - сказал он магистру пандионцев.
   - Что, еще одна?
   - Сефрения пытается перетянуть на свою сторону Бевьера. Она внушает  ему,
что дэльфы занимаются колдовством. Ты же знаешь  Бевьера.  При  одном  слове
"колдовство" у него глаза лезут на лоб.
   - Ну почему она никак не угомонится?! - воскликнул Вэнион, воздевая  руки
к потолку. - Неужели слова Беллиома ей недостаточно?
   -  Она  просто  не  хочет  верить,  Вэнион,  -  вздохнул  Спархок.  -  Мы
сталкивались в точности с тем же, когда убеждали  эленийских  крестьян,  что
стирики не рождаются на свет с рогами и хвостами.
   - Сефрении, как никому, должны бы быть чужды подобные предрассудки.
   - Боюсь, что нет, друг мой. Стирики, похоже, хорошо умеют ненавидеть. Что
мы можем предпринять?
   - Я поговорю с ней в открытую.
   Спархок моргнул.
   - Если станешь спорить, она превратит тебя в лягушку.
   Вэнион коротко усмехнулся.
   - Нет. Если помнишь, я долго жил  в  Сарсосе.  Стирик  не  может  сделать
ничего подобного без согласия своего бога, а Афраэль любит меня - во  всяком
случае, я на это надеюсь.
   - Я соберу остальных  и  уведу  их  подальше,  чтобы  ты  мог  без  помех
поговорить с ней с глазу на глаз.
   - Нет, Спархок, это нужно сделать при всех. Она  пытается  тайком  обойти
нас, чтобы заполучить себе  сторонников.  Мы  должны  довести  до  всеобщего
сведения, что в этом деле ей нельзя доверять.
   - Не лучше ли было бы вначале поговорить с ней наедине - до того, как  ты
прилюдно унизишь ее? Вэнион упрямо покачал головой.
   - Мы должны сделать это открыто, - объявил он.
   - Тебе остается только надеяться, что Афраэль тебя любит,  -  пробормотал
Спархок.

***

   - Они целиком и полностью  обратились  к  язычеству,  -  упрямо  говорила
Сефрения. - С тем же успехом они могли бы поклоняться  деревьям  или  скалам
причудливой формы. У них нет ни вероучения, ни доктрины, ни  ограничений,  и
то, что они практикуют колдовство, - тому доказательство.  -  Вэнион  созвал
всех в большую комнату в конце коридора, и сейчас Сефрения настойчиво и даже
резко доказывала перед ними свою правоту.
   - В чем разница? - пожал плечами Телэн. - Магия,  колдовство  -  все  это
одно и то же, разве нет?
   - Магия исходит от богов, Телэн, - пояснил Бевьер. - Наша Святая Матерь в
мудрости своей дозволила рыцарям церкви изучать секреты Стирикума,  дабы  мы
могли лучше служить ей. Однако для нас существуют  ограничения  -  некоторые
области, куда путь нам закрыт. Колдовство не знает ограничений,  потому  что
оно - порождение зла.
   - Дьявола, что ли? Я никогда не верил в  существование  дьявола.  Столько
зла собрано в самих людях, что мы вполне можем обойтись и без него. Я знавал
нескольких очень злых людей, Бевьер.
   - Существование дьявола доказано.
   - Только не для меня.
   - Мы, кажется, отвлеклись, - вмешался Улаф. - Какое,  собственно  говоря,
имеет значение, кому именно  поклоняются  дэльфы?  Нам  и  прежде  случалось
заключать союз бог весть с кем, чтобы достичь той  или  иной  цели.  Беллиом
говорит,  что  мы  должны  объединиться  с  дэльфами,  иначе  мы  проиграем.
Проигрывать мне совсем не хочется, так в чем же проблема?
   - Беллиом ничего не знает об этом мире, Улаф, - сказала Сефрения.
   - Тем  лучше.  Он  подходит  к  делу  с  ясным  и  ничем  не  замутненным
пониманием. Если мне нужно спрятаться  за  деревом,  чтобы  меня  не  унесла
лавина, разве я стану спрашивать у дерева, кому оно поклоняется?
   - Беллиом скажет или сделает все что угодно, лишь бы обрести  свободу,  -
настаивала Сефрения. - Вот почему я с самого начала была против того,  чтобы
использовать его.
   - Сефрения, нам придется поверить Беллиому. - Вэнион явно  изо  всех  сил
старался сдержать раздражение. - Разве не  бессмысленно  доверять  ему  свои
жизни и не верить его словам? Ты же знаешь, в прошлом он немало помог нам.
   - Только потому, что его принуждали к этому, Вэнион. Беллиом  подчинился,
потому что его заставили подчиниться. Я верю ему даже меньше,  чем  дэльфам.
Он чужой, совершенно чужой, и мы не в силах предвидеть, на что он  способен.
Мы в безопасности лишь до тех пор, покуда держим его под замком и  вынуждаем
силой подчиняться нам.  Если  мы  начнем  прислушиваться  к  его  речам,  мы
окажемся в большой опасности.
   - Может быть, ты и о нас того нее мнения, матушка? -  с  грустью  спросил
он. - Мы эленийцы, а эленийцы в прошлом не раз  доказывали,  что  им  нельзя
доверять. Ты  хотела  бы  и  нас  держать  под  замком  и  принуждать  силой
подчиняться тебе? - Не говори чепухи, Вэнион. Беллиом - не человек.
   - Зато дэльфы - люди.
   - Нет!
   - Ты грешишь против логики, Сефрения. Что бы там ни было, дэльфы  были  и
остаются людьми. Мы не питаем  особой  приязни  к  земохцам  или  рендорцам,
однако мы никогда не пытались  утверждать,  будто  они  -  не  люди.  Многие
эленийцы терпеть не могут вас, стириков, но мы никогда не заходили настолько
далеко, чтобы отрицать вашу человеческую природу. - Он помолчал мгновение  и
глубоко вздохнул. - Полагаю, любовь моя, к этому все  и  сводится.  Если  ты
отрицаешь, что дэльфы - люди, как я могу быть уверен, что в глубине души  ты
не думаешь точно так же и обо мне?  Я  жил  в  Сарсосе,  и  многие  тамошние
стирики давали понять, что считают меня низшим  существом.  Ты  была  одного
мнения с ними? Я был для тебя домашним зверьком, Сефрения, собакой,  скажем,
или ручной обезьяной, которую ты держала забавы ради? Черт побери, Сефрения,
это уже вопрос нравственности!  Отрицая  чью  бы  то  ни  было  человеческую
природу,  мы  открываем  путь  непостижимому  ужасу.  Неужели  ты  этого  не
понимаешь?
   - Дэльфы совсем другие.
   - Никто не может быть совсем другим! Мы должны в это верить, в  противном
случае мы и сами перестаем быть людьми! Ну почему ты этого не понимаешь?
   Сефрения побелела.
   - Все это весьма возвышенно и благородно, Вэнион, но к дэльфам  не  имеет
ровным счетом никакого отношения. Ты не знаешь, кто они такие  и  какова  их
природа, а потому сам не ведаешь,  о  чем  говоришь.  В  прошлом  ты  всегда
обращался ко мне за советом, когда твое невежество могло бы завести тебя  на
опасный путь. Верно ли я поняла, что больше этого не случится?
   - Не говори глупостей.
   - Я и не говорю. Я очень серьезна, Вэнион. Намерен ли ты обойтись на  сей
раз без моего совета? Собираешься  ли  ты  связаться  с  этими  прокаженными
чудовищами, независимо от того, что говорю тебе я?
   - У нас нет другого выхода, неужели ты  не  можешь  это  понять?  Беллиом
сказал, что мы проиграем, если не заключим союз с  дэльфами,  а  проигрывать
нам нельзя. Я думаю, существование всего мира зависит от того, проиграем  мы
или нет.
   - Стало быть, ты перерос  свою  потребность  во  мне.  Было  бы  вежливее
сказать мне это до того, как меня притащили в этот проклятый  город,  однако
было бы глупо ожидать вежливости от  эленийца.  Как  только  мы  вернемся  в
Материон, я отправлюсь в Сарсос, где мне и надлежит быть.
   - Сефрения...
   - Нет. Довольно. Я триста  лет  верой  и  правдой  служила  пандионцам  и
благодарю вас за то, как щедро заплатили вы за годы моего труда. Между  нами
все кончено, Вэнион. Кончено раз и навсегда. Я надеюсь,  что  остаток  твоей
жизни будет счастливым, но, в счастье или же в печали, ты проживешь его  без
меня. - И Сефрения, развернувшись, стремительно вышла из комнаты.

***

   - Но ведь это же будет весьма опасное дело, анари, - говорил Итайн,  -  а
Ксанетия так много значит для вашего народа. Благоразумно  ли  рисковать  ее
жизнью?
   - Истинно так, Итайн из Материона, - отвечал старик,  -  Ксанетия  дорога
нам, ибо она будущая анара. Однако именно она одарена щедрее прочих, и может
статься так, что именно ее дар, в конце  концов,  перевесит  чашу  на  весах
нашего противоборства с общим врагом.
   Спархок, Вэнион и Итайн встретились с Кедоном  перед  тем,  как  покинуть
Дэльфиус. Было ясное осеннее утро. Изморозь, осевшая на лугу,  быстро  таяла
под утренним солнцем, и тени под вечнозеленым кустарником, окаймлявшим  луг,
обрели оттенок глубокой синевы.
   - Я только хотел кое-что прояснить, анари, - сказал Итайн. -  Материон  -
прекрасный город, но в нем  живет  немало  грубых  и  невежественных  людей,
которые отнюдь не мирно отнесутся к появлению среди них дэльфа. Ваша  нежная
Ксанетия - существо неземное, не от мира сего, почти дитя.  То,  что  она  -
сияющая, защитит ее от проявлений грубой силы, но действительно ли ты  готов
выставить ее лицом к лицу с проклятиями, поношением, бранью -  всем,  с  чем
может она столкнуться в населенном мире? Анари улыбнулся.
   - Ты неверно судишь о Ксанетии, Итайн из Материона. Ужели истинно  мнится
тебе, что она - почти дитя? Станет ли тебе легче, ежели  скажу  я,  что  она
миновала уже первое столетие своей жизни?
   Итайн воззрился на него, затем на Ксанетию, молча сидевшую у окна.
   - Анари, - сказал он, - вы, дэльфы, - непостижимый  народ.  Я  готов  был
поклясться, что ей не больше шестнадцати.
   -  Невежливо,  Итайн  из  Материона,  говорить  о  возрасте  женщины,   -
улыбнулась дэльфийка.
   - Прости меня, анара, - Итайн отвесил ей изысканный поклон.
   - Его превосходительство, анари, затронул весьма важный вопрос, -  сказал
Вэнион. Лицо магистра все еще  хранило  следы  боли,  причиненной  вчерашним
разговором с Сефренией. - Ксанетия не останется незамеченной ни в Материоне,
ни по пути в столицу. Не могли бы мы как-то  изменить  ее  внешность,  чтобы
целые деревни не впадали в панику, когда она проедет  мимо?  -  Он  виновато
взглянул на бледную женщину. - Я ни за что на свете не  хотел  бы  оскорбить
тебя, анара, но твоя внешность волей-неволей бросается в глаза.
   - Благодарю тебя за комплимент, добрый сэр, - улыбнулась она.
   - Не желаешь продолжить,  Спархок?  -  осведомился  Вэнион.  -  Я  что-то
запутался.
   - Мы воины, Ксанетия, - напрямик сказал Спархок, - и привыкли отвечать на
враждебность прямым отпором. Мы могли бы, если  придется,  мечами  прорубить
себе дорогу от Дэльфиуса до императорского дворца в Материоне,  но,  сдается
мне,  тебя  бы  огорчило  такое  зрелище.  Может   быть,   ты   не   сочтешь
оскорбительным предложение каким-то образом скрыть свой истинный вид? Сумеем
ли мы вообще замаскировать твою дэльфийскую внешность? Не знаю, замечаешь ли
ты это, но ты все время светишься. Один раз твои соплеменники подошли к  нам
довольно близко и лишь тогда начали светиться. По  силам  ли  тебе  ослабить
свое сияние?
   - Мы властны над светом, Анакха, - заверил его Кедон, - а Ксанетия, самая
одаренная среди нас, властна над ним  куда  более,  чем  все  мы,  хотя  сие
причиняет ей боль, ибо для нас неестестественно сдерживать свое свечение.
   - Значит, нам придется придумать что-то другое.
   - Боль сия не так уж и важна, Анакха, - сказала Ксанетия.
   - Для тебя - может быть, но не для меня. Впрочем, начнем с твоих волос  и
кожи. Черты лица у тебя вполне тамульские. Как  полагаешь,  Итайн,  если  мы
покрасим ее кожу и волосы, сможет она сойти за тамулку?
   - В сем  нет  нужды,  Анакха,  -  сказала  Ксанетия.  Она  сосредоточенно
сдвинула брови, и  на  ее  лице  понемногу,  словно  легкий  румянец,  начал
проступать золотистый оттенок, а волосы постепенно из бесцветных становились
просто светлыми.  -  Цвет  -  лишь  разновидность  света,  -  объясняла  она
хладнокровно, а ее кожа  между  тем  бронзовела,  и  волосы  все  темнели  и
темнели, - и, поскольку я властна над внутренним своим сиянием, властна я  и
над цветом волос и кожи; более того, изменяя, а не подавляя совершенно  свое
свечение, могу я уменьшить боль. Весьма счастливый выход для меня  -  и  для
тебя, полагаю я, также, ибо ты  чувствителен  к  чужой  боли.  Сие  довольно
просто. - Теперь ее кожа отливала золотисто-бронзовым  цветом,  почти  таким
же, как у Итайна, а волосы были темно-каштановые. - Труднее переменить формы
тела, и уж совсем трудно совершить перемену пола.
   - Что?! - Итайн поперхнулся.
   - Я совершаю сие нечасто и неохотно, - продолжала Ксанетия. -  Эдемус  не
предназначил мне быть мужем, а посему нахожу я пребывание в  мужском  облике
крайне неудобным. Тела мужские столь неуклюжи и неаккуратны. - Она  вытянула
перед собой руку и внимательно ее осмотрела. - Цвет, сдается мне,  верен.  И
этот тоже, - прибавила она, взглянув  на  прядь  почерневших  волос.  -  Что
думаешь ты теперь, Итайн? Останусь ли я незамеченной в Материоне?
   - Вряд ли, о божественная Ксанетия, - улыбнулся он. - Появление  твое  на
улицах Огнеглавого Материона заставит забиться сильнее сердца тех, кто узрит
тебя, ибо ты прекрасна, и красота твоя сверх всякой меры ослепляет мой взор.
   - Неплохо сказано, - пробормотал Спархок.
   - Медовые твои речи услаждают мой слух, Итайн, - улыбнулась  Ксанетия.  -
Мнится мне, ты великий мастер улещать женщин.
   - Тебе следует знать, анара, что  Итайн  -  дипломат,  -  предостерег  ее
Вэнион, - и его речам не всегда можно верить. На сей раз, однако, он  сказал
тебе истинную правду. Ты необычайно хороша собой.
   Ксанетия грустно взглянула на него.
   - В сердце твоем  поселилась  боль,  лорд  Вэнион,  -  заметила  она.  Он
вздохнул.
   - Это мои личные трудности, анара.
   - Сие не совсем так, мой лорд. Ныне все мы друзья, и беды одного  из  нас
суть беды всех. Однако то, что причиняет тебе  боль,  грозит  куда  большим,
нежели причинить боль всем нам,  ибо  ссора  между  тобою  и  любимой  твоей
угрожает всему нашему делу, и покуда не будет залечена рана сия,  подвергает
она опасности и наши общие устремления.

***

   Они  ехали  на  восток  по  едва  заметной  тропинке,  которая   казалась
проложенной  скорее  дикими  зверями,  чем  людьми.  Сефрения  с   замкнутым
окаменевшим лицом ехала позади  всех  в  сопровождении  Бевьера  и  молодого
Берита.
   Спархок и Вэнион возглавляли отряд, следуя  указаниям  Ксанетии,  которая
ехала за ними под бдительным присмотром Келтэна.
   - Дай ей время, Вэнион, - говорил Спархок. - Женщины  зачастую  объявляют
нам войну лишь для того, чтобы привлечь наше  внимание.  Всякий  раз,  когда
Элане кажется, что я уделяю  ей  меньше  внимания,  чем  следовало  бы,  она
устраивает мне нечто подобное - просто затем, чтобы я опомнился.
   - Боюсь, на сей раз дело зашло куда дальше, Спархок, - со вздохом отвечал
Вэнион. - Сефрения -  стирик,  но  никогда  прежде  она  не  вела  себя  так
неразумно. Если б только мы могли узнать, что кроется за этой  бессмысленной
ненавистью... но от нее мы вряд ли дождемся объяснений.  Скорее  всего,  она
ненавидит дэльфов просто потому, что ненавидит дэльфов.
   - Афраэль все исправит, -  уверенно  сказал  Спархок.  -  Как  только  мы
вернемся в Материон, я поговорю с Данаей, и... - Спархок осекся,  похолодев,
и рывком развернул Фарэна. - Мне нужно поговорить с Ксанетией.
   - Что-то случилось? - спросил Келтэн.
   - Ничего особенного, - ответил Спархок. - Поезжай вперед  и  присоединись
ненадолго к Вэниону. Я должен кое-что сказать Ксанетии.
   Келтэн одарил его любопытным взглядом, однако подчинился.
   - Ты обеспокоен, Анакха, - заметила дэльфийка.
   - Да, немного. Ты ведь знаешь мои мысли, верно? Она кивнула.
   - Тогда ты знаешь и кто на самом деле моя дочь.
   - Да, Анакха.
   -  Это  тайна,  анара.  Афраэль  избрала  свое  нынешнее  воплощение,  не
посоветовавшись с моей женой. Нельзя, чтобы Элана узнала правду. Боюсь,  это
может свести ее с ума.
   - Твоя тайна в безопасности, Анакха. Я даю тебе слово, что  буду  хранить
молчание.
   - Ксанетия, что на самом деле произошло между стириками и дэльфами? Я  не
хочу знать, что об этом думаете ты либо Сефрения. Мне нужна правда.
   - Тебе незачем ведать правду, Анакха. Предназначено тебе  исполнить  дело
сие, не познав правду.
   - Я элениец, Ксанетия, - страдальчески пояснил он. - Я должен знать что к
чему, чтобы принимать решение.
   - Так ты намерен судить нас и возложить вину на стириков либо дэльфов?
   - Нет. Я намерен выяснить причину такого  поведения  Сефрении  и  сделать
так, чтобы она изменила свое мнение.
   - Неужто она настолько дорога тебе?
   - Зачем ты спрашиваешь, если и так уже знаешь ответ?
   - Затем, чтобы помочь тебе прояснить твои мысли, Анакха.
   - Ксанетия, я рыцарь ордена Пандиона. Сефрения триста лет  была  матушкой
нашего ордена. Все мы с радостью и не колеблясь отдали бы за нее  жизнь.  Мы
любим ее, хоть и не разделяем ее предрассудков. - Он откинулся в седле. -  Я
не стану долго ждать, Ксанетия. Если мне не удастся  узнать  всю  правду  от
тебя - или от Сефрении, - я попросту спрошу Беллиом.
   - Нет, только не это! - В ее темных глазах полыхнула боль.
   - Я солдат, Ксанетия, и мне недостает терпения соблюдать все тонкости.  А
теперь я оставлю тебя. Мне надо поговорить с Сефренией.

***

   - Диргис, - сказала Ксанетия,  когда  они  въехали  на  вершину  холма  и
увидели внизу в долине типично атанский город.
   - Ну, наконец-то, - пробормотал Вэнион, вынимая карту. - Теперь  мы  хотя
бы знаем, где находимся. - Он взглянул на карту, затем на вечернее  небо.  -
Спархок, не поздновато ли нам совершить очередной прыжок?
   - Нет, мой лорд, - ответил Спархок. - Света еще достаточно.
   - Ты в этом так уверен? - осведомился Улаф. -  Или  вы  с  Беллиомом  уже
успели это обсудить?
   - У