и постичь всю силу ее  духа.  В  свое  время,  мнится  мне,
станет она равной самим богам, а то и превзойдет их.
   - И тогда вы вытесните нас! - бросила Сефрения.  -  Так  же,  как  тролли
когда-то вытеснили древних людей, а люди сейчас вытесняют троллей,  так  вы,
презренные дэльфы, станете  нашими  повелителями,  оттеснив  наших  истинных
богов, и загоните нас в  бесплодные  пустоши,  а  сами  будете  наслаждаться
земными плодами. Именно так веками обращались с нами, стириками, эленийцы, и
мы хорошо знаем, что это такое. Вам не так легко будет покорить нас,  Кедон,
и мы не станем поклоняться вам и пресмыкаться у  ваших  ног,  точно  побитые
собаки.
   - Как же можем мы вытеснить вас и захватить ваши  земли,  о  Сефрения  из
Илары? Прикованы мы к озеру и не можем  надолго  покидать  его  воды.  Да  и
покорность ваша была бы нам ни к чему, ибо нас уже не будет здесь. Мы  уйдем
к свету и сами станем светом. Моя Ксанетия, что некогда станет анарой, могла
бы уже теперь слиться со светом, однако те  из  нас,  что  еще  не  достигли
подобного совершенства, удерживают ее здесь. Когда мы умрем, ничто более  не
принудит ее оставаться здесь, и она поведет дэльфов к звездам, дабы  обитать
там вместе с  Эдемусом,  что  задолго  до  нас  ушел  туда  приготовить  нам
обиталище.
   - Где вы станете богами, - презрительно фыркнула Сефрения.
   - Слово сие бессмысленно, Сефрения из Илары, - тихо сказала  Ксанетия.  -
Все мы, боги либо люди, стремимся к единой цели. Эдемус ушел прежде  нас,  а
мы уйдем прежде тебя. С любовью будем ждать мы твоего прихода и простим тебе
все зло, что ты причинила нам.
   - Простите меня? - вспыхнула Сефрения. Сама того не замечая, она  перешла
на  архаическое  наречие  стириков.  -  С   презрением   отвергаю   я   ваше
снисходительное прощение! Никогда я не прощу вас, ниже  вашего  прощения  не
приму!
   - Однако же примешь, Сефрения, - возразила сияющая женщина.  -  Ныне  уже
сердце, что бьется в твоей груди, полно сомнением. Два чувства терзают тебя,
нежная Сефрения. О, я хорошо знаю тебя, и ведомо мне,  что  ненависть  твоя,
точно зимняя стужа, крадется впотьмах, таясь  в  затемненных  уголках  твоей
души. Истинно говорю тебе, что стужа сия растает в солнечном тепле  любящего
твоего нрава - как оттаивает ныне, причиняя мне немалую боль, ненависть, что
обитает в моей душе. Однако не обманись, о Сефрения из Илары, ибо я ненавижу
стириков так же сильно, как ты ненавидишь  дэльфов.  Тысячелетия  вражды  не
так-то легко преодолеть. Я ненавижу коварных стириков,  однако  не  в  силах
ненавидеть тебя. Мне ведомо сердце твое, дорогая сестра, ибо оно так  сходно
с моим. Настанет час, когда мы обе отречемся от ребяческой этой ненависти  и
между нами воцарятся мир и согласие.
   - Никогда!
   - "Никогда", дорогая сестра, - это очень и очень долго.
   - По-моему, мы отвлеклись, - вмешался Спархок.  -  Насколько  я  понимаю,
долина не будет запечатана вечно?
   - В сем нет нужды, Анакха, - ответил анари. -  В  час,  когда  мы  уйдем,
снимет Эдемус проклятие с озера, и станут  его  воды  обычными.  Тогда  люди
смогут приходить в эту долину без боязни.
   - Я должен сказать тебе, что уж если Беллиом запечатает вашу  долину,  он
сделает это наверняка. Могу дать тебе слово, что ни один дэльф не сможет  ее
покинуть. Если вы собираетесь превратиться в лунные лучи или солнечный свет,
это, конечно, не будет вам помехой, но, если втайне вы задумали что-то  еще,
- можете сразу отказаться от  этого  намерения.  И,  если  этот  ваш  Эдемус
вынашивает какие-то планы отмщения стирикам, передайте ему, что лучше бы ему
этого не делать. Для Беллиома любой бог - на один зуб, в чем на  собственной
шкуре убедился Азеш. Ты все еще хочешь, чтобы я запечатал вашу долину?
   - Да, - без колебаний ответил Кедон.
   - Что  скажешь,  Сефрения?  -  спросил  Спархок.  -  Устроит  тебя  такое
ручательство?
   - Они все равно попытаются обмануть тебя, Спархок. Это коварный народец.
   - Сефрения, ты знаешь Беллиом - наверное, даже лучше,  чем  знаю  его  я.
Неужели ты всерьез думаешь, что кто-то, будь то человек  или  бог,  в  силах
обмануть его? Если я велю ему запереть дэльфов в долине и никого другого  не
допускать в нее, никто не сможет обойти этот запрет - ни ты, ни Афраэль,  ни
Эдемус, ни даже Бог эленийцев. Даже если все боги этого мира и других  миров
соберутся вместе, им не одолеть волю Беллиома. Если я запечатаю эту  долину,
так  и  будет.  Даже  птицы  и  черви  не  смогут  покинуть  ее.  Это   тебя
удовлетворит?
   Она отвернулась.
   - Мне нужен ответ, матушка, и я не намерен ждать его еще  год.  Тебя  это
удовлетворит?
   - Ты отвратителен!
   - У меня сейчас слишком много забот. Подумай и  дай  мне  знать,  что  ты
решила. - Спархок повернулся к анари. - Ну что ж, теперь я знаю, чего хотите
вы.  Следующий  вопрос  -  что  достанется  мне?  Что  я  получу  от  нашего
соглашения?
   - Нашу помощь в борьбе с врагами, о Анакха.
   - Это слишком расплывчато, Кедон. У меня есть Беллиом. Что именно  можете
вы сделать для меня, чего я не в состоянии сделать сам?
   - Тебе недостает согласия с сим камнем, Анакха. Ты в силах принудить  его
подчиниться, однако мало он любит тебя и порой нарочито ошибается,  исполняя
твои мысли, - как было, когда перенес он тебя и Богиню-Дитя  в  Дэмос,  хотя
желал ты оказаться в Дэле, что в Южной Арджуне.
   - Откуда тебе это известно? - ошеломленно спросил Спархок.
   - Твой разум открыт мне, Анакха, как открыты разумы всех  людей  в  мире.
Такова одна служба, что мы могли бы сослужить тебе. Разве не стало  бы  тебе
подспорьем знать помышления твоих врагов?
   - Это верно, Кедон, но есть и другие способы добывать у людей правду.
   - Однако те, кто подвергнут пытке, знают, что их  пытали,  и  знают,  что
именно они открыли тебе. Наше умение действует более тонко.
   - Он прав, Спархок, - подал голос Келтэн. - Скажи, Кедон, о чем я  сейчас
думаю?
   - Тебя, сэр рыцарь, тревожит то, что принужден  ты  будешь  лишить  жизни
Ксанетию, буде мы окажемся  обманщиками.  Ты  же  питаешь  к  ней  искреннюю
приязнь.
   - Это правда, - признал Келтэн, обращаясь к своим друзьям. - Я думаю, эти
люди и впрямь умеют читать мысли.
   - Обладаем мы и иными талантами, господа рыцари, - продолжал Кедон,  -  и
охотно поставим их вам на службу в обмен за то, чего мы хотим от вас. - Он с
некоторой грустью взглянул на Сефрению. - Боюсь, когда я открою вам  природу
наших талантов, тебе сия истина причинит боль и  еще  более  ожесточит  твое
сердце против нас, дорогая сестра.
   - Не смей меня так называть! Моя ненависть к тебе и твоим сородичам и так
уже тверда, как гранит.
   - Сие не правда, Сефрения из Илары,  -  возразила  Ксанетия.  -  Смятение
царит в твоей душе оттого, что, впервые повстречав нас, не нашла  ты  в  нас
зла. Всеми силами стараешься ты поддержать вражду, что проистекает скорее из
долга перед народом твоим, нежели от личной твоей злобы.  Признаюсь,  что  и
сама я также смятена. Меня влечет полюбить тебя, подобно как и  тебя  влечет
любовь, но не ненависть.
   - Прекрати! - вспыхнула Сефрения. -  Убери  свои  грязные  лапы  из  моих
мыслей!
   - Вот упрямица, - пробормотал Улаф.
   - Природа младших богов Стирикума такова, что хранят они детей своих даже
от их собственной глупости, - вновь заговорил анари. - Оттого-то  стирики  и
принуждены обращаться к богам своим с молитвой  и  заклинанием  всякий  раз,
когда хотят они преступить начертанный человеку предел. Не так ли,  Сефрения
из Илары?
   Она промолчала.
   - В этом суть стирикской магии, Кедон, - ответил за нее Вэнион.
   Сефрения обожгла его ненавидящим взглядом, и Спархок  мысленно  застонал.
Неужели нельзя было помолчать?!
   Анари кивнул.
   - Эдемус, как я уже говорил, ушел прежде нас, дабы приготовить нам  путь,
и не может более хранить и направлять нас. Оттого он  даровал  иным  из  нас
силу творить то, что надобно свершать без его помощи.
   -  Неограниченная  магия?!  -  воскликнула  Сефрения.  -  В  ваших  руках
неограниченная сила богов?
   - Да, иные из нас обладают ею.
   - Это чудовищно! Человеческий разум не в силах постичь суть  такой  силы.
Не в нашей власти предугадать, что будет, если мы используем эту  силу  ради
исполнения наших детских капризов.
   - Твоя Богиня славно обучила  тебя,  Сефрения  из  Илары,  -  проговорила
Ксанетия. - И мыслишь ты именно так, как она желает, чтобы ты мыслила.
   - Твоя Богиня, дорогая сестра, желает, чтобы была  ты  и  оставалась  как
дитя. Тогда только будет она уверена в любви  твоей.  Однако  истинно  скажу
тебе: Эдемус любит нас так же сильно,  как  любит  тебя  твоя  Афраэль.  Его
любовь, однако, принудила нас вырасти. Он предал силу свою в  наши  руки,  и
должны мы сами принимать все последствия деяний  наших,  когда  пускаем  эту
силу в ход. Воистину, эта любовь совсем иного рода, однако  и  она  остается
любовью. Эдемус более не направляет нас, а  посему  мы  вольны  творить  что
пожелаем. - Анари мягко улыбнулся. - Простите меня, друзья мои, но у  такого
глубокого старца одно лишь затаенное стремление.  -  Он  вытянул  руку  и  с
грустью посмотрел на нее. - Как быстро меняемся мы с  течением  лет,  и  как
тягостны эти перемены...
   Изменение происходило постепенно, но то, что творилось у них  на  глазах,
было настолько поразительно, что казалось чудом.  Иссохшая  плоть  понемногу
становилась полнокровной, узловатые суставы сгладились, и  морщины  на  коже
словно растаяли. Изменялась, однако, не только рука Кедона. Морщины  на  его
лице исчезли бесследно, впалые  щеки  округлились,  а  редкие  седые  волосы
погустели, закурчавились. Под потрясенными взглядами  эленийцев  дэльф  безо
всякого видимого усилия избавлялся от разрушительных примет времени. Он  уже
превратился в юношу с чистой упругой  кожей  и  ясным,  не  тронутым  годами
лицом. Затем он стал уменьшаться в  росте,  его  руки  и  ноги  под  одеждой
стремительно сокращались. Юношеский пушок исчез  с  его  щек  и  подбородка,
голова, казалось, стала больше в сравнении с уменьшающимся телом...
   - Этого, пожалуй, довольно!  -  объявил  он  тонким  детским  голоском  и
улыбнулся - странно было видеть старческую улыбку на этом мальчишеском лице.
- Стоит  хоть  немного  ошибиться  в  расчетах,  и  я  превращусь  в  ничто.
Признаться, я уже подумывал об этом,  но  дела  мои  и  обязанности  еще  не
завершены. Ксанетия должна исполнять свой долг, и не вправе я  отягощать  ее
еще и моим.
   Спархок с трудом сглотнул.
   - Думаю, ты все очень хорошо объяснил, Кедон, - сдавленно проговорил  он.
- Мы верим, что вы способны  сделать  то,  что  недоступно  нам.  -  Спархок
оглядел своих друзей. - Я уже предвижу  споры  и  доводы,  -  продолжал  он,
стараясь не встречаться взглядом с Сефренией, - и, что бы мы ни решили,  мы,
видимо, все равно усомнимся в своей правоте.
   - Можно помолиться, - предложил Бевьер.
   - Или бросить кости и загадать, что выпадет, - вставил Улаф.
   - Только не твои кости, - возразил Келтэн.
   - Мы можем даже прибегнуть к логике, -  заключил  Вэнион,  -  но  Спархок
прав. Как бы ни старались мы принять  решение,  мы  вполне  можем  просидеть
здесь всю зиму и так и не прийти к согласию. - Он также старательно  избегал
взгляда Сефрении.
   - Ну что ж, - сказал Спархок, сунув руку во внутренний карман  рубахи,  -
раз уж здесь нет Афраэли, чтобы поцелуями принудить нас к согласию, -  пусть
решит Беллиом.
   - Спархок! - вскрикнула Сефрения.
   - Анакха, нет! - почти одновременно воскликнула Ксанетия.
   - Беллиом не питает теплых чувств ни к кому из нас, - продолжал он, - так
что мы можем положиться на его беспристрастность.  Нам  нужен  совет,  и  ни
Афраэль, ни Эдемус не в силах нам его предоставить - да я и сомневаюсь,  что
поверил  бы  любому  из  них,  учитывая  все   обстоятельства.   Нам   нужно
беспристрастное мнение, так почему бы нам не выяснить,  что  обо  всем  этом
думает Беллиом?

ГЛАВА 15

   - Голубая Роза, - обратился Спархок на языке троллей к камню, сиявшему  в
его руках. - Я - Анакха. Ты знаешь меня?
   Сияние Беллиома слабо запульсировало, и Спархок  ощутил  нежелание  камня
признавать его власть. Тут его осенило.
   - Нам нужно поговорить, - сказал он на сей раз по-эленийски,  -  и  я  не
хочу, чтобы Кхвай и прочие слышали наш разговор. Понимаешь ли ты меня, когда
я говорю на этом языке?
   На сей раз в мерцании камня ощущалось легкое любопытство.
   - Отлично. Можешь ли ты каким-то образом говорить со мной?  Нам  с  тобой
нужно принять решение. Оно слишком важно для меня, чтобы попросту заставлять
тебя исполнять мое желание, потому что я могу и ошибаться. Я знаю, что ты не
питаешь ко мне теплых чувств - как и к любому обитателю этого мира, - но мне
думается, что на сей раз наши интересы совпадают.
   - Отпусти меня.
   Слова были сказаны томительным шепотом, однако голос  показался  Спархоку
странно знакомым.
   Он стремительно обернулся к Келтэну. Лицо друга застыло,  одеревенело,  с
губ неловко слетали слова:
   - Отчего ты сотворил это со мною, Анакха? Отчего ты поработил меня?
   Архаический эленийский никак не мог исходить от самого Келтэна, но почему
Беллиом предпочел говорить именно его устами?
   Спархок тщательно перестроил свои мысли, облекая их в  тот  церемонный  и
архаичный язык, на котором обратился к нему Беллиом, - и в тот миг, когда он
сделал это, к нему  пришло  понимание.  Каким-то  образом  это  знание  было
вложено в его разум и дремало там, пока не было разбужено архаической речью.
Странным образом это понимание было связано с языком, и, когда его  сознание
переместилось  от  современного   эленийского,   с   его   небрежностями   и
неточностями, к величественным и соразмерным периодам архаического  наречия,
часть его  сознания,  раньше  закрытая,  открылась  под  воздействием  этого
необычного ключа.
   - Не я поработил тебя, о Голубая Роза.  Твое  же  собственное  невнимание
привело тебя в опасную близость от красного железа, кое и заключило  тебя  в
нынешнем твоем состоянии; и не я, но Гвериг извлек тебя из тверди  земной  и
придал тебе облик цветка жестокими своими алмазными орудиями.
   Из губ Келтэна вырвался сдавленный стон пережитой боли.
   - Я Анакха, о Голубая Роза, - продолжал Спархок, - твое творение.  Ты,  и
не кто иной, вызвал меня к бытию, дабы стал я орудием твоего освобождения, и
я не предам веры твоей в меня. Отчасти сотворен я из мысли твоей, а посему я
твой раб и слуга. Это ты поработил меня, Голубая Роза. Или не лишил ты  меня
судьбы, отделив меня от богов и людей сего  мира?  Однако,  хотя  я  и  твой
слуга, и раб, все же я принадлежу сему  миру  и  не  допущу,  чтобы  был  он
разрушен и чтобы люди, в нем живущие, приняли смерть  от  злой  воли  врагов
моих. Разве я не освободил тебя из рабства у Гверига? Разве это  хотя  бы  в
малой мере не есть доказательство моей верности делу,  что  возложил  ты  на
меня? И разве мы, соединенные общей целью, не  уничтожили  Азеша,  желавшего
заключить нас обоих в еще более тяжкие цепи, нежели те, что  ныне  сковывают
нас друг с другом? Ибо не ошибись, о Голубая Роза, - в той же мере,  что  ты
мой раб, и л порабощен тобою, и вновь та цепь, что сковала нас,  есть  общее
наше дело, и ни один из нас не станет свободен, покуда  дело  сие  не  будет
исполнено. Когда же случится сие и ты, и я  вольны  будем  следовать  каждый
своему пути, - я останусь, ты же уйдешь, к радости  своей,  дабы  продолжить
прерванное и бесконечное странствие твое к наидалекой звезде.
   - Истинно уразумел ты сие, Анакха, - ворчливо заметил Беллиом,  -  однако
же никогда разумение твое не проявляло себя в  твоих  мыслях,  когда  мог  я
проникнуть в них. Тяжкое овладевало мной отчаяние, ибо мнилось мне, что труд
мой оказался напрасен.
   Сефрения ошеломленно взирала то на Спархока, то на впавшего в  оцепенение
Келтэна, и на ее бледном, безупречно красивом лице читалось чувство,  весьма
походившее на огорчение. Ксанетия тоже не сводила с  них  глаз,  и  ее  лицо
выражало  примерно  то  же.  Спархок  при  виде  этого   ощутил   мимолетное
удовлетворение.  Эти  двое  были  настолько  похожи  в  своем,  быть   может
неосознанном    высокомерном,    чувстве     собственного     превосходства.
Осведомленность Спархока, которая так долго была сокрыта даже от него самого
и так неожиданно  проявилась,  изрядно  поколебала  это  их  самодовольство.
Впервые в жизни он осознал в полной мере, что он  -  Анакха,  и,  что  более
важно, постиг значение слова "Анакха" так, как недоступно было ни  Сефрении,
ни Ксанетии. Он обошел их обеих, вступив в общение с Беллиомом, и  когда  он
соединил свои мысли с мыслями Беллиома,  то  до  некой  степени  разделил  и
знание, принадлежавшее самому Беллиому, - а им ничего подобного  никогда  не
удалось бы достичь.
   - Труд твой был не напрасен,  о  Голубая  Роза,  -  сказал  он  камню.  -
Ошибался же ты в том,  что  облекал  мысль  свою  в  этот  строй  речи.  Мое
понимание было также облечено в эту речь и оттого не открывалось мне, покуда
я не ответил на слова твои. Теперь же примемся за наше дело. Враги мои также
и твои враги, ибо тебя они могут сковать так же верно, как сковали бы  меня.
Ни один из нас не сможет быть покоен и волен, покуда они не сгинут. Согласен
ли ты со мной?
   - Рассуждения твои разумны, Анакха.
   - Стало быть, цель наша едина?
   - Стало быть так.
   - Это уже кое-что, - пробормотал Спархок.
   На лице Келтэна выразилось холодное неодобрение.
   - Прости, - извинился Спархок, - привычка.  Здравый  смысл  гласит,  что,
поскольку враги наши и цели наши едины и поскольку мысли наши скованы цепью,
кою ты же и сотворил, надлежит нам в  сем  случае  объединить  свои  усилия.
Одержав победу, оба мы обретем и свободу. Врагов наших и единой  цели  более
не будет, и цепь, что сковала нас,  прекратит  свое  существование.  Клянусь
тебе искренне, что по завершении сего дела дам я тебе свободу, дабы  мог  ты
продолжить свой труд. Жизнь моя воистину в твоих руках, и, буде я солгу,  ты
в силах уничтожить меня.
   - Не вижу я лжи в мыслях твоих, Анакха, и укреплю я руку твою,  и  сердце
твое сделаю тверже камня, буде те, кто любим тобою, пожелают отвернуть  тебя
от твоего замысла и твоей клятвы. Отныне мы союзники.
   - Стало быть, решено! - с восторгом воскликнул Спархок.
   - Решено! - Речь Беллиома,  исходившая  из  уст  Келтэна,  была  сухой  и
бесстрастной, но на сей раз и в его голосе прозвучал восторг.
   - Теперь же  поговорим  о  том  решении,  что  предстоит  нам  определить
совместно.
   - Спархок... - неуверенно начала Сефрения.
   - Прости, матушка, - сказал он, - но я сейчас говорю  не  с  тобой.  Будь
добра не вмешиваться.
   Спархок не был уверен, обращать ему свой вопрос к Сапфирной  Розе  или  к
Келтэну, которым, похоже, совершенно овладел дух  камня.  Наконец  он  решил
говорить, глядя в пустоту между ними.
   - Дэльфы предложили нам свою помощь в обмен на некую услугу, - начал  он.
- Хотят они, дабы мы запечатали их долину, так чтобы никто не  мог  войти  в
нее и никто не мог ее покинуть, и взамен невеликой сей услуги сулят они  нам
свою помощь. Предлагают ли они сие прямо и честно? -  Спархок  услышал,  как
Ксанетия судорожно втянула ртом воздух.
   - Истинно так, - ответил Беллиом. - Я не вижу лжи в их предложении.
   - Да я и сам так думал, просто хотел убедиться.
   - Анакха! - голос Беллиома прозвучал твердо. - Всякий раз, когда говоришь
ты таким образом, разум твой становится сокрыт  от  меня.  Союз  наш  нов  и
непривычен нам  обоим,  и  неразумно  с  твоей  стороны  пробуждать  во  мне
сомнения, пользуясь сей быстрой и невнятной речью.
   Спархок, не выдержав, рассмеялся.
   - Прости мне промах мой, Голубая Роза, - сказал  он.  -  Стало  быть,  мы
можем доверять дэльфам?
   - Сию минуту - да. Намерения их сейчас не  лживы.  Что  станется  с  ними
завтра - сие неведомо. Род ваш  неп