речному  лабиринту  улиц.  -
Никаких факелов, - озираясь,  заметил  Берит.  -  А  к  чему  им  факелы?  -
проворчал Улаф. - Это верно, - согласился молодой рыцарь.  -  Заметили,  как
меняется запах города, если в нем не жгут постоянно факелы? Даже в Чиреллосе
и днем и ночью воняет горящей смолой. Так странно оказаться в городе, где ни
к чему не липнет этот коптящий дым.
   - Я не думаю, Берит, что мир готов увидеть людей, которые  светятся  сами
по себе. Эта идея вряд ли завоюет много сторонников - особенно  если  учесть
некоторые ее недостатки.
   - Куда мы направляемся, леди? - спросил Келтэн у бледной сияющей женщины,
которая ехала рядом с ним. Положение Келтэна было  странным.  Он  защищал  и
охранял Ксанетию. Он заботился о ее удобстве и благополучии. И он же  должен
был убить ее при первом признаке враждебности со стороны ее соплеменников.
   - В жилище анари, - отвечала Ксанетия. - Именно ему надлежит  представить
наше предложение Анакхе. Анакха владеет  Беллиомом,  и  лишь  в  его  власти
повелевать им.
   - Спархок, ты мог бы отправиться сюда один и не таскать нас за  собой,  -
легкомысленно заметил Телэн.
   - Возможно, но путешествовать в компании  как-то  приятнее.  Кроме  того,
если б ты остался в Материоне, то пропустил бы немало интересного.  Вспомни,
как весело было прыгнуть с утеса и повиснуть в воздухе  над  доброй  тысячей
футов пустоты!
   - Я изо всех сил стараюсь забыть об этом, мой лорд, -  со  страдальческой
миной отозвался мальчик.
   Они спешились в одном из крытых коридоров неподалеку от центра  города  и
передали своих коней на попечение нескольким юным дэльфам. Спархок  подумал,
что юноши похожи на пастушков, которых заставили исполнять  работу  конюхов.
Затем путники вслед за Ксанетией направились к темной,  изъеденной  временем
двери. Спархок, все еще охваченный неестественно-бесстрастным  спокойствием,
тайком разглядывал Ксанетию. Ростом она была  немногим  больше  Сефрении,  и
хотя была женщиной, и  притом  привлекательной,  отчего-то  ее  пол  казался
чем-то малозначащим. Открыв изъеденную временем дверь,  она  провела  их  по
коридору, в стенах которого на равном расстоянии  друг  от  друга  виднелись
глубоко вделанные двери. Коридор освещался прозрачными  шарами,  на  длинных
цепях свисавшими с высокого потолка. Шары наполняла  светящаяся  жидкость  -
Спархок предположил, что это вода из озера.
   В  конце  коридора  Ксанетия  остановилась,  и  ее  взгляд  на  миг  стал
отсутствующим.
   - Кедон дозволяет нам войти, - сказала она наконец. Она открыла дверь и в
сопровождении Келтэна, не отступавшего от нее ни  на  шаг,  первой  вошла  в
находившиеся за дверью покои.
   - Сие чертог Кедона, анари дэльфов, - проговорила Ксанетия  тем  странным
гулким голосом, который явно был отличительной чертой всех дэльфов.
   Три истертые каменные ступени вели в главный зал - чистый и  опрятный,  с
куполообразным потолком, который поддерживали массивные низкие арки.  Стены,
слегка изогнутые внутрь, покрывала белая штукатурка, а низкая тяжелая мебель
была обита белоснежной шерстью. В дальнем конце зала, под небольшой каменной
аркой камина горел огонь, и с потолка свисали на цепях все те же  светящиеся
шары.
   Спархок ощутил себя здесь незваным грубым пришельцем. Жилище Кедона веяло
кротостью и святостью, и рослый пандионец остро  ощущал  неуместность  своей
кольчуги и тяжелого меча, который висел у него на поясе. Он  и  сам  казался
себе неуместным здесь, неуклюжим варваром,  и  его  спутники,  облаченные  в
кожу, сталь и грубую серую ткань,  высились  вокруг  него,  словно  каменные
идолы древнего варварского племени.
   Из двери в  дальней  стене  зала  появился  глубокий  старик.  Хрупкий  и
согбенный, он шел, шаркая ногами и опираясь на  длинный  посох.  Его  редкие
волосы белели как снег, и  на  сей  раз  это  был  скорее  признак  глубокой
старости, нежели отличительная черта  дэльфов.  В  добавление  к  свободному
одеянию из небеленой шерсти его узкие худые плечи  окутывало  некое  подобие
шали.
   Ксанетия  тотчас  подошла  к  старику  и  нежно  коснулась  ладонью   его
морщинистой щеки. Глаза ее были полны тревоги, но она не сказала ни слова.
   - Добро пожаловать,  господа,  -  приветствовал  их  старик.  Он  говорил
по-эленийски с легким акцентом, и его высокий голос звучал немного скрипуче,
словно заржавел от редкого использования. - Добро пожаловать также  и  тебе,
дорогая сестра, - прибавил он, обращаясь к Сефрении  на  почти  безупречном,
хотя и архаичном стирикском наречии.
   - Я тебе не сестра, старик, - холодно ответила она.
   - Все мы братья и сестры, Сефрения из  Илары,  верховная  жрица  Афраэли.
Родство наше в том, что все мы люди.
   - Когда-то, возможно, это было и так, дэльф,  -  в  голосе  Сефрении  был
убийственный лед, - но ты и твой проклятый народ - больше не люди.
   Старик вздохнул.
   - Вероятно нет. Затруднительно сказать наверняка, что мы есть или чем  мы
станем. Отбрось свою вражду, Сефрения  из  Илары.  Здесь  тебе  не  причинят
вреда, и устремления наши ныне стали едины. Ты хотела бы отъединить  нас  от
всего человечества, однако таково же и наше желание. Отчего бы не слить  нам
усилия воедино, дабы достичь его?
   Сефрения повернулась к нему спиной.
   Итайн,  всегда  и  везде  остававшийся  дипломатом,  поспешил   заполнить
неловкую паузу.
   - Кедон, я полагаю? - вежливо осведомился он.  Старик  кивнул.  -  Должен
признаться, почтенный, что Дэльфиус  немало  меня  озадачил.  Мы,  тамульцы,
почти ничего, в сущности, не знаем о твоих соплеменниках, и, тем  не  менее,
дэльфы много лет являются средоточием одного из самых чувствительных  жанров
нашей литературы.  Мне  всегда  казалось,  что  так  называемая  дэльфийская
литература целиком и  полностью  состряпана  третьесортными  рифмоплетами  с
больным воображением. Но вот я оказался в Дэльфиусе - и обнаружил,  что  все
то,  что  я  считал  литературными  выдумками,  имеет  под  собой   реальное
основание.
   Вне всякого сомнения, Итайн был очень  ловок.  Его  утверждение,  что  он
умнее даже своего брата, министра  иностранных  дел,  пожалуй,  не  вызывало
сомнений.
   Анари чуть заметно улыбнулся.
   - Мы сделали все, что было в наших силах, Итайн из Материона. Я не  стану
спорить с тобой - воистину "Ксадана" написана чудовищным стихом и проникнута
отталкивающим избытком слезливых чувств, однако  она  хорошо  послужила  той
цели, для коей и была сотворена. Она смягчила и ослабила вражду, посеянную в
вашем народе стириками. Тамульцы властны над атанами, а мы не хотели воевать
с огромными нашими соседями. Со стыдом признаюсь тебе,  что  и  сам  я  внес
немалую лепту в создание "Ксаданы".
   Итайн заморгал.
   - Ты уверен, Кедон, что мы говорим об одной и той  же  поэме?  "Ксадана",
которую я изучал еще школьником, была написана семь с лишним столетий назад!
   - Неужто так давно? Как быстро летят годы! Я наслаждался жизнью  своей  в
Огнеглавом Материоне. Обучение в университете принесло мне немалую пользу.
   Итайн был слишком хорошо обучен, чтобы чересчур открыто  показывать,  как
он потрясен.
   - У тебя тамульские черты лица, Кедон, но разве цвет кожи и волос  никому
не казались... странными?
   - Вы, тамульцы, народ цивилизованный, а  потому  не  проявляете  чересчур
пристального интереса к чужим недостаткам. По внешности моей  сочли,  что  я
альбинос, и сего оказалось довольно.  Такое  явление,  хоть  и  нечасто,  но
встречается. Один из соучеников моих - стирик - был  колченог.  Как  это  ни
странно, мы с ним сдружились. По речи твоей  я  вижу,  что  тамульский  язык
немного изменился с тех пор, как я в последний  раз  пребывал  среди  твоего
народа,  и  сие,  вероятно,  затруднило  бы  мне  возвращение  в  Огнеглавый
Материон.  Прими,  умоляю,  мои  нижайшие  извинения  касательно  "Ксаданы".
Воистину сия поэма чудовищна, однако, как я и сказал, она  хорошо  послужила
своей цели.
   - Мне бы следовало самой догадаться, - резким тоном вмешалась в  разговор
Сефрения. - Вся дэльфийская литература  была  создана  с  одной-единственной
целью: посеять ненависть к стирикам.
   - Какова же была цель той лжи, которой вы, стирики, многие века потчевали
тамульцев? - осведомился Кедон. - Не был ли этот замысел таков  же  по  сути
своей? Не стремились ли вы заронить в умы тамульцев мысль  о  том,  что  мы,
дэльфы, суть недочеловеки?
   Сефрения пропустила мимо ушей этот вопрос.
   - Неужели  ваша  ненависть  к  нам  настолько  сильна,  что  вы  решились
осквернить ею сознание целой расы?
   - А насколько  же  глубока  твоя  ненависть,  о  Сефрения  из  Илары?  Не
пытаешься ли ты и ныне, в сей миг, отравить злобой к нам  души  сих  простых
эленийцев? - Анари опустился в мягкое кресло и устало провел рукой по  лицу.
- Сдается мне, что взаимная наша ненависть так чрезмерна,  что  нет  в  мире
средства, дабы исцелить ее. Уж лучше разделиться нам навеки. Сие  возвращает
нас к тому, ради чего мы собрались здесь ныне. Желание  наше  в  том,  чтобы
отделиться от всего мира.
   - Потому что вы настолько лучше нас? - с глубоким презрением осведомилась
Сефрения.
   - Не лучше, о жрица, но иные. Гордыню и ложное превосходство оставляем мы
твоему народу.
   - Если  вам  так  не  терпится  возобновить  древнюю  вражду,  остальные,
полагаю, предпочли бы при этом не присутствовать, - холодно сказал Вэнион. -
Вы отлично справитесь и без нашей помощи.
   - Но, Вэнион, ты не знаешь, что они совершили, - проговорила  Сефрения  с
немой мольбой в глазах.
   - По правде говоря, любовь моя, меня совершенно  не  интересует  то,  что
случилось несколько тысячелетий тому назад. Если тебе так охота пережевывать
старые обиды, займись этим в другое время. - Вэнион поглядел на престарелого
дэльфа. - Мне кажется, Кедон, у тебя на уме был  какой-то  обмен.  Мы  бы  с
радостью сидели здесь и любовались, как вы с Сефренией строгаете друг  друга
на ломтики, но нам, видишь ли, немного некогда.  Государственные  дела,  сам
понимаешь.
   Даже Спархок поперхнулся при этих словах.
   - Ты весьма откровенен и прям, лорд Вэнион, - с  ледяным  укором  заметил
Кедон.
   - Я  солдат,  почтенный  анари.  Обмен  оскорбительными  колкостями  меня
изрядно утомляет. Если вам с Сефренией так хочется  подраться,  беритесь  за
топоры.
   - Случалось тебе прежде иметь  дело  с  эленийцами,  почтенный  анари?  -
невозмутимо осведомился Итайн.
   - Почти никогда.
   -  Тебе  следовало  бы   прибавить   это   обстоятельство   к   следующей
благодарственной молитве. Эленийцы обладают тягостной склонностью переходить
прямо к  делу.  Это,  конечно,  ужасно  по-варварски,  зато  сберегает  уйму
времени. Полагаю, ты хотел обратиться со своим предложением к Анакхе  -  вот
он. Должен предостеречь тебя: лорд Вэнион сама тонкость, если сравнивать его
со Спархоком, но Анакха - именно Спархок,  так  что  рано  или  поздно  тебе
придется иметь с ним дело.
   - Раз уж мы все сегодня решили сегодня вести себя невежливо, вряд  ли  мы
уйдем далеко, - сказал Спархок. - Почему бы тебе, Кедон, не сказать, что  ты
хочешь от нас получить и что предлагаешь взамен? Я обдумаю твое предложение,
и мы обсудим его завтра утром, когда сумеем вернуться в рамки вежливости.
   - Слова твои мудры, Анакха, - согласился старик. - В  Тамульской  империи
царит смятение.
   - Знаю. Мы и сами это уже заметили.
   - Сие смятение устроено не против Империи, Анакха,  но  ради  тебя.  Тебя
заманили в сии земли, ибо лишь ты обладаешь  властью  над  Беллиомом.  Враги
твои алчут завладеть камнем.
   - Это мы тоже знаем. Мне не нужны предисловия, Кедон. Переходи к делу.
   - Мы окажем тебе помощь в борьбе твоей, и заверяю тебя,  что  без  помощи
оной не сможешь ты одержать победу.
   - Тебе придется убедить меня в этом, но об этом мы  сможем  поговорить  и
позже. Что вы хотите взамен?
   - Дабы ты взял Беллиом и навеки запечатал нас в сей долине.
   - И это все?
   - Все, о чем мы просим. Огради нас от мира, и мир огради от нас. Всем сие
будет  лишь  во  благо  -  эленийцам  и  тамульцам,  стирикам   и   дэльфам.
Нескончаемая мощь Беллиома пусть отделит нас  от  всего  человечества,  дабы
могли мы без помех продолжать наше путешествие.
   - Путешествие?
   - Сие выражение образное, Анакха. Путешествие наше измеряется не  лигами,
но поколениями.
   - Стало быть, простой обмен? Вы поможете нам справиться с нашими врагами,
если я запечатаю эту долину так, чтобы никто не мог ни войти в нее, ни выйти
наружу?
   - Простой обмен, Анакха.
   - Хорошо. Я обдумаю это.

***

   - Она не хочет разговаривать со мной, Спархок, - вздохнул Вэнион, - ни об
этом, ни о чем-либо еще.
   Седовласый магистр и его друг беседовали с  глазу  на  глаз  в  небольшой
комнатке рядом с коридором, что вел к тесным, похожим  на  кельи  клетушкам,
где гостей разместили на ночь.
   - Ты вчера был чересчур прямолинеен, - заметил Спархок.
   - Нелогичное поведение меня раздражает. Жаль, что здесь нет Афраэли.  Она
быстро сумела бы призвать Сефрению к порядку.
   Спархок удобнее устроился в кресле.
   - Я в этом не уверен, Вэнион. Не знаю, должен ли я говорить тебе это,  но
у меня такое ощущение, что Афраэль  не  стала  бы  вмешиваться.  Прежде  чем
покинуть нас, она сказала мне, что Сефрения должна пройти через это сама.
   - А не может ли Итайн пролить хоть какой-нибудь свет на эту вражду  между
стириками и дэльфами? Спархок покачал головой.
   - Он не знает больше того,  что  уже  сказал  нам.  Судя  по  всему,  это
случилось во время войны с киргаями,  то  есть  примерно  десять  тысяч  лет
назад, так что история не может  точно  сказать,  что  же  тогда  произошло.
Очевидно, стирики и  дэльфы  были  союзниками,  и  кто-то  из  них  оказался
предателем.
   - Мне тоже так кажется. Итайн хотя бы догадывается, кто именно?
   - Нет. Стирики много столетий оказывали услуги тамульцам -  так  же,  как
Эозийской церкви. Они старательно ввели в  тамульскую  историю  свою  версию
того, что случилось. Судя по тому, что сказал нам вчера Кедон, дэльфы с  той
же целью проникли в Материонский университет и создали в тамульской культуре
дэльфийскую литературу. Теперь события десятитысячелетней давности погребены
под толстым слоем мифов и легенд, и, поскольку стирики и дэльфы так долго  и
успешно мутили воду с двух сторон, истина,  скорее  всего,  уже  никогда  не
всплывет на поверхность. - Спархок слабо усмехнулся. - Не уверен,  насколько
это важно, но стирики старались обработать историков, а дэльфы обратили свои
усилия на поэтов. Любопытный контраст, не правда ли?
   - Афраэль должна знать правду.
   - Наверное, но она ее не скажет.  Я  знаю  ее  достаточно  хорошо,  чтобы
почувствовать, что молчит она намеренно. Вряд ли ей хочется, чтобы мы знали,
кто именно во всем виноват. Не знаю уж, по какой причине, но она не  желает,
чтобы мы принимали чью-то сторону, и  это  ставит  нас  в  довольно  трудное
положение. Сомневаюсь, чтобы мы могли найти истинную причину  этой  взаимной
ненависти - да и так ли уж это нужно? Вряд ли ее  знают  даже  Сефрения  или
анари. За их спиной четыреста поколений истерической  ненависти  -  и  этого
довольно, чтобы их предрассудки стали тверже камня. Наша проблема в том, что
дэльфы могут задержать нас здесь настолько, насколько им  заблагорассудится.
Если мы попытаемся уехать, они попросту развернут нас и направят назад,  так
что рано или поздно нам придется вступить с ними в переговоры. Мы все  любим
Сефрению,  но,  если  нам  доведется  прийти  к  согласию  с  дэльфами,  она
взорвется.
   - Да, это я уже понял. Что же мне делать, Спархок? Я истекаю кровью, едва
она порежет палец.
   - Солги ей, - пожал плечами Спархок.
   - Спархок!
   - Не стоит делать этого чересчур явно, но все время подчеркивай, что  при
всей своей нейтральности склоняешься на  ее  сторону.  Я  владею  Беллиомом,
значит и переговоры с Кедоном вести мне. Формально в этом деле главный -  я.
Извини, Вэнион, но это так. Я, а не ты, буду говорить с Кедоном.  Бросай  на
меня неприязненные взгляды и время от времени возражай. Сефрения ведет  себя
нелогично, а потому все  наши  друзья,  как  и  пристало  добрым  эленийцам,
обратятся против нее. Не оставляй ее в  одиночестве.  Ты  самый  близкий  ей
человек, и, если ты тоже окажешься не на ее стороне, это разобьет ей сердце.
- Спархок мрачновато усмехнулся. - Впрочем, я сочту личной услугой, если  ты
помешаешь ей в разгар переговоров превратить меня в лягушку.

***

   - Вернемся немного назад, почтенный анари, - предложил Спархок, когда они
снова собрались в большом зале. - Я хочу точно знать, во что  мне  предстоит
ввязаться. Я не намерен сделать ничего,  что  причинило  бы  вред  стирикам.
Порой они бывают несносны,  но  все  же  мы  их  полюбили.  -  Он  улыбнулся
Сефрении, надеясь смягчить ее недовольство. -  Вчера  ты  говорил  о  некоем
путешествии. Мне почему-то кажется, что нам следует обсудить его  подробнее.
Что это за путешествие?
   - Мы изменяемся, Анакха. Когда весь мир обратился против нас, мы воззвали
к Эдемусу и просили его защитить нас.
   - Эдемус - ваш бог? Анари кивнул.
   - До войны с киргаями мы были мирным, неискушенным, словно дети, народом,
и Эдемус жил среди нас, разделяя наши безыскусные радости и недолгие печали.
Во всем мире не было народа столь неприспособленного  к  войне,  как  мы.  -
Старик взглянул на Сефрению.  -  Я  не  стану  оскорблять  твою  наставницу,
повествуя истину о том, что сделало нас изгоями.
   - Эта истина известна всем, - жестко сказала Сефрения.
   - Да, это так, однако твоя истина отлична от  нашей.  Ты  полагаешь,  что
произошло одно, мы полагаем, что случилось нечто иное. Но это,  Сефрения  из
Илары, наше с тобою дело, и оно не касается эленийцев.  Какова  бы  ни  была
причина, Анакха, дэльфы оказались изгоями, и весь мир обратился против  нас.
Тогда, как я уже говорил, мы воззвали  к  Эдемусу,  и  он  ответил  на  наши
мольбы, наложив на нас проклятие.
   - У  вашего  Эдемуса  довольно  странная  манера  проявлять  свои  теплые
чувства, - заметил Улаф.
   - Только этим мог он защитить нас, сэр рыцарь. Мы  не  воинственны  и  не
владеем оружием, которым иные люди лишают друг друга жизни, а посему  Эдемус
проклял нас, дабы само наше прикосновение стало оружием.  Очень  скоро  люди
узнали, что одно касание наших рук несет с собою гибель.
   - Почему же я еще жив, Кедон? - спросил Келтэн. - В последние дни  я  все
время помогал Ксанетии  то  усесться  в  седло,  то  спешиться,  и  меня  ее
прикосновение не убило.
   - Мы научились сдерживать силу проклятия, сэр рыцарь. Таков  был  замысел
Эдемуса, когда воздел он руку свою над нашим озером.
   - Озером? Анари кивнул.
   - Эдемус, не мог перенести и мысли о том, чтобы наложить проклятие на нас
самих, а посему проклял он наше озеро. Иного источника воды у нас нет, и  мы
принуждены пить из него. Когда впервые пришли мы в эту долину, разум Эдемуса
был таким же незамутненно-детским, как у нас. В  озорстве  своем  сделал  он
так, чтобы воды озера светились, и свет сей  наполняет  и  нас.  Мы  утоляем
жажду из озера, и воды его проникают в наши тела. В любви своей  сделал  нас
Эдемус похожими на  богов.  То  было  безвредное  развлечение,  и  мы  скоро
простили ему то, что он так переменил нас.
   Когда же мир обратился против нас, проклял  Эдемус  озеро,  и  воды  его,
измененные этим проклятием, изменили и  нас.  Гибельное  прикосновение,  что
отвращает наших  врагов,  однако  лишь  малая  часть  замысла  нашего  бога.
Обстоятельства отделили нас от мира, а намерение Эдемуса в том, чтобы увести
нас еще дальше. Мы изменяемся, друзья мои. Тела наши  иные,  нежели  у  всех
людей, то же можно сказать о наших душах. Мы не такие, какими были прежде, и
не такие, как  вы.  С  каждым  поколением  неизбежная  эта  непохожесть  все
набирает силу. Ксанетия, милая нежная Ксанетия, превосходит меня  настолько,
что я не в силах