ые сцены с людьми Колбена.
   - Не понимаю, - промолвила Натали и покачала головой. - А в какой  момент
появляется Мелани Фуллер?
   - Давай будем  придерживаться  той  точки  зрения,  что  мисс  Фуллер  не
сотрудничает ни с Вилли Борденом, ни с его противниками, - предложил Сол.  -
Скажи, сложилось ли у тебя впечатление, что ей известно о существовании этих
группировок?
   - Нет, - откликнулась Натали. - Она упоминала  только  Нину..,  вероятно,
Нину Дрейтон.
   - Да. "До свидания, Нина. Мы еще встретимся". Но если мы будем  следовать
логике Роба.., а я не вижу причин от  нее  отказываться...  Нину  Дрейтон  в
Чарлстоне убила именно Мелани Фуллер. С чего бы ей считать, что ты являешься
посланницей мертвеца, Натали?
   - Потому что она сумасшедшая! - отрезала Натали. - Ты бы видел ее, Сол. У
нее взгляд безумного, больного человека, маньяка.
   - Будем считать, что так  оно  и  есть,  -  согласился  Сол.  -  И  хотя,
возможно, Мелани Фуллер является самой опасной гадюкой из всех,  ее  безумие
может сыграть нам на руку. А что же наш мистер Хэрод?
   -  Чтоб  он  сдох!  -  вырвалось  у  Натали,  когда  она  вспомнила   его
бесцеремонное вторжение в ее сознание. Сол кивнул и надел очки.
   - Но контроль Хэрода над тобой был прерван, так же как оберста надо  мной
сорок лет назад. А в  результате  мы  оба  помним  о  своих  переживаниях  и
сохранили воспоминание об их.., как бы это сказать.., мыслях?
   - Не совсем, - поправила Натали. - Скорее чувствах. Об их личности.
   - Да, - кивнул Сол, - но как бы  это  ни  выражалось,  у  тебя  создалось
отчетливое  впечатление,  что  Тони  Хэрод  не  склонен  пользоваться  своей
Способностью по отношению к лицам мужского пола?
   - В этом я не сомневаюсь, - ответила Натали. - Его отношение  к  женщинам
невероятно порочно, но я почувствовала, что.., насиловать таким  образом  он
может только женщин. Мне показалось, что он видел во мне.., ну как  бы  свою
мать.., с которой хотел вступить в  половую  связь,  чтобы  что-то  доказать
ей...
   - Это очень удобная фрейдистская позиция, - усмехнулся Сол, -  :  значит,
мы будем придерживаться той точки зрения, что Хэрод может влиять  только  на
женщин. Если это так, то по крайней мере в этом конкретном клубке змей  есть
два слабых места - обладающая мощными способностями женщина, выжившая из ума
и не принадлежащая к той группе власть имущих,  и  мужчина,  который,  может
быть, и входит в эту группу, но не хочет  или  не  может  использовать  свою
Способность с мужчинами.
   - О'кей, - сказала Натали. - Предположим, что это так. И что же  это  нам
дает?
   - У нас остается тот же план, который мы впервые обсуждали в феврале... -
ответил Сол.
   - ., и который, возможно, приведет нас к  гибели,  -  вздохнув,  добавила
Натали.
   - Вполне возможно. Но если нам предстоит жить в трясине с этими ядовитыми
существами, чего ты хочешь больше: всю  оставшуюся  жизнь  страшиться  их  и
ждать их нападения или, рискуя собственной жизнью, начать охоту на них?
   Натали рассмеялась.
   - Отличный выбор, Сол.
   - Пока нам ничего другого не остается.
   - Ну что ж, тогда давай вооружимся мешком  и  займемся  отловом  змей,  -
Натали посмотрела на золотой купол  святилища  Баха'и,  сверкавший  на  горе
Кармил, и снова перевела взгляд  на  исчезающее  в  морской  дымке  грузовое
судно. - Знаешь, -  доверительно  сказала  она,  -  наверное,  это  какая-то
глупость, но мне почему-то кажется, что Робу бы  это  понравилось.  Вот  это
составление планов. Внутреннее напряжение.  Даже  если  все  это  безумие  и
обречено на провал, он бы сумел увидеть в этом привлекательную сторону.
   Сол дружелюбно прикоснулся к ее плечу.
   - Тогда давай продолжим  составлять  наши  безумные  планы  и  не  станем
разочаровывать Роба.
   И они вместе двинулись по направлению к дороге на  Яффу,  где  их  ожидал
"Лендровер".

Глава 3

МЕЛАНИ

   Как приятно было  снова  очутиться  дома!  Я  так  устала  от  больничной
атмосферы, даже несмотря на то, что у меня была отдельная палата в отдельном
крыле, специально отгороженном ото всех  для  моего  удобства,  и  что  весь
персонал был занят исключительно обслуживанием меня. Но, как говорится, дома
и стены помогают, и  процесс  выздоровления  у  человека  идет  с  удвоенной
скоростью.
   Много лет назад я  читала  о  так  называемых  внетелесных  переживаниях,
которые якобы испытывают умирающие или безнадежные  больные,  у  которых  на
операционном столе наступает клиническая смерть; я никогда  не  верила  этим
россказням, считая их глупой  журналистской  погоней  за  сенсациями,  столь
распространенной в наше время. Но  когда  в  больнице  ко  мне  возвращалось
сознание,  я  переживала  именно  эти  ощущения.  Какое-то  время  мне  даже
казалось, будто я парю под потолком своей палаты, ничего  не  видя,  но  все
ощущая. Я чувствовала как бы со стороны  чужое  старое  скрюченное  тело  на
кровати с подключенными к нему датчиками, катетерами  и  введенными  в  него
иглами. Чувствовала  суету  и  беготню  сестер,  врачей  и  вспомогательного
персонала, когда они трудились, чтобы поддержать  жизнь  в  этом  чужеродном
теле. А когда я наконец вернулась в мир  красок  и  звуков,  я  поняла,  что
воспринимаю его глазами и ушами всех этих людей. И как  их  сразу  оказалось
много! Насколько мне известно, ни мне,  ни  Вилли,  ни  Нине  никогда  столь
всепоглощающе  не  удавалось  использовать  более  одного  человека,   чтобы
получать  такой  поток  разнообразных  ощущений.  Даже  использование   двух
незнакомцев с  помощью  попеременного  переключения  внимания  с  одного  на
другого не давало возможности ощутить мир с, такой пронзительностью, с какой
ощущала его я.
   Кроме того, наше использование других всегда ими ощущалось, что приводило
или к уничтожению их личности, или к блокировке последующих  воспоминаний  у
них об этом, - это достигалось довольно просто, создавая  в  чужом  сознании
обычный провал. Теперь же я взирала на мир по крайней мере  с  шести  разных
точек зрения и абсолютно точно знала, что никто и  не  догадывается  о  моем
присутствии в своем сознании.
   Но могла ли я на самом деле использовать их? Я начала осторожно проверять
возможность  ненавязчивого  контроля,  то  заставляя   сестру   без   всякой
необходимости взять стакан, то помогая ординатору закрыть дверь, то вынуждая
врача говорить нечто иное, о чем он и не думал. Я не стала внедряться в  них
настолько глубоко, чтобы помешать их профессиональной компетентности.  И  ни
один из них ни разу не ощутил в своем сознании моего присутствия.
   Шли дни. Я выяснила, что пока мое тело пребывало  в  совершенной  коме  и
жизнь  в   нем   поддерживалась   лишь   благодаря   повышенному   уходу   и
непрекращающейся  работе  аппаратов,   в   действительности   же   я   могла
перемещаться в пространстве и заниматься его исследованием с  неведомой  мне
дотоле легкостью. Я выходила из палаты, укрывшись в сознании молодой сестры,
ощущая ее животную силу и бодрость, вкус ее ментоловой  жвачки,  а  в  конце
коридора я выпускала еще одно щупальце сознания - не теряя при этом контакта
со своей молодой сестрой! - и оказывалась в лифте вместе с врачом,  заводила
его "Линкольн-Континенталь" и преодолевала шесть миль к  дому  в  пригороде,
где его ждала жена... И все это время  я  продолжала  сохранять  контакт  со
своей медсестрой, с сиделкой в коридоре, интерном-рентгенологом,  работавшим
этажом ниже,  и  вторым  врачом,  который  теперь  стоял  и  взирал  на  мое
коматозное тело. Расстояние перестало быть преградой для  моей  Способности.
Много лет нас с Ниной поражала способность Вилли использовать своих пешек на
гораздо большем расстоянии, чем были способны на это мы, но теперь я  обрела
еще более мощные возможности.
   И силы мои все возрастали.
   На второй день, когда я занималась  апробацией  своих  новых  ощущений  и
возможностей, ко мне в палату  явились  члены  моей  "семьи".  Я  не  узнала
высокого рыжеволосого мужчину и его худую  светленькую  жену,  что  затем  я
переместилась в приемный покой и взглянула глазами  регистраторши  на  троих
детей - и тут же вспомнила их. То были дети из парка.
   Рыжеволосый мужчина, похоже,  был  встревожен  моим  видом.  Я  лежала  в
отделении интенсивной терапии, в котором  палаты  располагались,  как  куски
пирога,  расходившиеся  от  центрального  сестринского   поста.   Лежала   в
переплетении трубок для внутривенных вливаний и сенсорных датчиков.  Врач  с
листком бумаги, который сестра называла  карточкой,  отвел  рыжеволосого  от
прозрачной перегородки.
   - Вы родственник? -  поинтересовался  врач.  Он  был  ловкий  педантичный
человек с целой  гривой  седых  волос.  Звали  его  доктор  Хартман,  и  мне
передавались то удовольствие, настороженность и уважение, которые испытывали
сестры в его присутствии.
   - О нет, - откликнулся рыжий великан. -  Меня  зовут  Говард  Варден.  Мы
нашли ее.., то есть мои дети обнаружили ее вчера утром, когда она бродила  у
нас в э-э.., в парке, близ дома. А потом она потеряла сознание, когда...
   - Да-да, - откликнулся доктор Хартман, - я читал записанные с ваших  слов
сведения. Вы не имеете ни малейшего представления, кто она такая?
   - Нет, на ней были только ночная рубашка и халат. Мои дети  сказали,  что
она вышла из леса, когда они...
   - И никаких других идей, откуда она могла в мяться ?
   - Не-а, - ответил Варден. -  Я..,  ну,  я  не  стал  звонить  в  полицию.
Наверное, надо было это сделать. Мы с Нэнси прождали здесь несколько  часов,
а когда стало ясно, что эта пожилая дама.., не собирается.., я хочу сказать,
что состояние ее стабильно.., мы вернулись домой. Это был мой выходной день.
Я собирался позвонить в полицию сегодня утром, но сначала решил узнать,  как
она...
   - Мы уже поставили полицию в известность, - солгал доктор Харман.  Тут  я
использовала его впервые. Это оказалось не сложнее,  чем  натянуть  на  себя
старое любимое пальто. - Они приезжали и составили рапорт. Похоже, они  тоже
не  знают,  откуда  взялась  миссис  Доу.  Никто  не  сообщал  о   пропавших
родственниках.
   - Миссис Доу? - переспросил Говард Варден. - Вот как? Джейн Доу?  Хорошо.
Ну, для нас это такая же тайна, доктор. Мы живем на расстоянии двух миль  от
входа в парк, и, по словам детей, она появилась даже не со стороны входа.  -
Он снова посмотрел на мою кровать. - Как она, доктор?  Вид  у  нее..,  ну..,
жуткий.
   - У нее произошел обширный удар, - ответил  доктор  Хартман.  -  Возможно
даже целая серия ударов. -  Он  посмотрел  на  непонимающее  выражение  лица
Говарда и продолжил:
   - У нее то, что мы называем мозговым кровоизлиянием. В ее  мозг  временно
перестал  поступать  кислород.  Насколько  мы  можем  судить,  кровоизлияние
локализовано в правом полушарии мозга пациентки, это и привело  к  нарушению
мозговых и нейрологических функций. Парализованной оказалась левая  половина
тела - запавшее веко, рука, нога, но в каком-то  смысле  это  можно  считать
благо приятным признаком. Афазия - проблемы с речью - в основном  вызываются
кровоизлияниями в левом полушарии. Мы сделали ЭКГ и сканирование  мозга,  и,
честно  говоря,  результаты  несколько   обескураживающие,   Если   мозговое
исследование подтвердило инсульт и возможную закупорку центральной  мозговой
артерии, ЭКГ абсолютно не соответствует тому, чего можно было бы ожидать при
обстоятельствах подобного рода...
   Я потеряла интерес к этой сугубо медицинской терминологии и сосредоточила
свое  внимание  на  регистраторше  среднего  возраста,  которая   сидела   в
вестибюле. Я велела ей встать и подойти к детям.
   - Привет, - заставила я ее сказать. - Я знаю, кого вы пришли навестить.
   - Нас не пропускают, - ответила шестилетняя девочка, которая на  рассвете
пела мне "Хей, Джуд", - мы слишком маленькие.
   - Но я знаю, кого бы вы хотели повидать,  -  продолжила  регистраторша  с
улыбкой.
   - Я хочу увидеть добрую тетю, -  сказал  мальчик,  в  глазах  его  стояли
слезы.
   - А я не хочу, - с вызовом заявила старшая девочка.
   - И я не хочу, - подхватила ее шестилетняя сестра.
   - Почему? - спросила регистраторша моим голосом. Мне было очень обидно.
   - Потому что она странная, - ответила старшая девочка. - Мне  показалось,
что она мне нравится, а когда я вчера  дотронулась  до  ее  руки,  она  была
странной.
   - Что значит странной? - На  носу  регистраторши  были  очки  с  толстыми
стеклами, поэтому изображение было искаженным. Я ведь надевала  очки  только
для чтения.
   - Странной, -  повторила  девочка.  -  Смешной.  У  нее  кожа  жесткая  и
скользкая, как у змеи. Я сразу отпустила ее руку, еще до того как  ей  стало
плохо, но я сразу поняла, что она противная.
   - Да-да, - поддакнула ее сестра.
   - Замолчи, Элли, - оборвала старшая девочка - на лице ее  было  написано,
что она сожалела о том, что вступила в разговор.
   - А мне хорошая тетя понравилась, -  возразил  мальчик.  Похоже,  что  он
перед визитом в больницу плакал.
   Регистраторша - по-моему велению - отозвала девочек к стойке.
   - Пойдите сюда, девочки. У меня есть кое-что для вас. -  Она  порылась  в
ящике и достала две круглые мятные конфеты в обертках, а  когда  старшая  из
девочек протянула руку, та крепко схватила ее за запястье. - Сначала  дай  я
предскажу тебе твое будущее, - заставила я прошептать регистраторшу.
   - Отпусти, - так же шепотом ответила девочка.
   - Молчать! - прошипела регистраторша. - Тебя зовут Тара  Варден.  А  твою
сестру Эллисон. Обе вы живете в большом каменном доме на холме,  который  вы
называете замком. Однажды ночью  в  вашу  спальню  войдет  огромный  зеленый
черномазый с острыми желтыми зубами, он разорвет вас на мелкие клочки -  вас
обеих - а потом съест!
   Девочки попятились - лица их побелели, глаза стали огромными, как блюдца.
Челюсти у них отвисли от страха и изумления.
   - А если вы расскажете об этом - отцу, матери или кому-нибудь другому,  -
заставила я прошипеть регистраторшу им вслед, - то черномазый придет за вами
уже сегодня ночью!
   Девочки рухнули на свои стулья, глядя на женщину с таким  ужасом,  словно
она была змеей. Через несколько минут в приемную вошла  пожилая  пара,  и  я
позволила  регистраторше  снова  вести  себя  непритязательно,   вежливо   и
несколько чопорно.
   Наверху доктор Хартман как раз  заканчивал  свои  медицинские  объяснения
Говарду  Вардену.  В  конце  коридора  старшая  сестра   Олдсмит   проверяла
назначения, особо обращая внимание на то, что было прописано миссис  Доу.  В
моей палате  молодая  сестра  Сьюэлл  осторожно  обертывала  меня  холодными
компрессами, чуть ли не подобострастно массируя  мне  кожу.  Я  ощущала  это
очень слабо, но при мысли о том, что моей  особе  уделяется  такое  огромное
внимание, настроение мое улучшилось. Приятно было вновь чувствовать  себя  в
кругу семьи.
   На третий день, а именно на третью ночь, я отдыхала.., в действительности
я перестала спать, я просто  позволяла  парить  своему  сознанию,  свободно,
наугад  перемещаясь  от  реципиента  к  реципиенту..,  и  вдруг  я   ощутила
физическое  возбуждение,  незнакомое  мне  уже  много  лет,  -   я   ощутила
присутствие мужчины, прикосновение его рук, тяжесть его чресел,  вжимающихся
в меня. Сердце мое заколотилось, когда я почувствовала,  как  прижимаются  к
его торсу мои юные груди, как набухают на них соски. Язык его проник  в  мой
рот.  Я  чувствовала,  как  пальцы  его  возятся  с  пуговицами   форменного
сестринского платья, и мои собственные руки скользнули вниз,  к  его  ремню,
расстегнули молнию гульфика и обхватили его восставший твердый член.
   Это было отвратительно. Это  было  непристойно.  Сестра  Конни  Сьюэлл  в
подсобном помещении развлекалась с каким-то интерном.
   Но поскольку спать я все равно не  могла,  я  позволила  своему  сознанию
вернуться к сестре Сьюэлл. Я утешалась мыслью, что  не  являюсь  инициатором
всего этого, но лишь принимаю пассивное участие в происходящем. Ночь  прошла
почти незаметно.
   Не могу сказать, когда у меня зародилась мысль  о  том,  чтобы  вернуться
домой. В течение первых нескольких недель, даже  месяца,  мое  пребывание  в
больнице было неизбежным, но к середине февраля я начала  все  чаще  и  чаще
задумываться о Чарлстоне и о родном доме. Оставаться в больнице  дольше,  не
привлекая к себе внимания, становилось невозможно. Через три  недели  доктор
Хартман перевел меня в большую отдельную палату на седьмой этаж, и у большей
части персонала сложилось впечатление, что  я  являюсь  очень  состоятельной
пациенткой,  требующей  особого   ухода.   Вообще-то   это   соответствовало
действительности.
   Однако  оставался  администратор  доктор   Маркхам,   который   продолжал
интересоваться моим случаем. Он каждый день поднимался  на  седьмой  этаж  и
старательно пытался что-нибудь разнюхать. Я была вынуждена заставить доктора
Хартмана объясниться с ним. Старшая сестра Олдсмит также вступила  с  ним  в
переговоры. Наконец я пробралась в сознание этого  ничтожества  и  применила
собственные способы убеждения. Но Маркхам оказался на редкость упорным.  Дня
через четыре он вернулся и вновь принялся допрашивать сестер: кто оплачивает
дополнительный уход за миссис Доу, откуда деньги на добавочные  медикаменты,
исследования,  тесты,  сканирования  и   консультации   специалистов?   Мол,
администрация не  располагает  никакими  сведениями  о  поступлении  леди  в
больницу, нет компьютерных расчетов стоимости проведенных  мероприятий,  нет
сведений о том, как будет производиться  оплата.  Сестра  Олдсмит  и  доктор
Хартман согласились встретиться на  следующее  утро  с  нашим  инквизитором,
заведующим больницей, шефом отдела делопроизводства и  еще  какими-то  тремя
чиновниками.
   В тот вечер я присоединилась  к  Маркхаму,  когда  он  отправился  домой.
Автострада, шедшая через реку Шилькил, была перегружена, и я вспомнила вновь
о новогодних событиях. Перед  поворотом  на  скоростное  шоссе  Рузвельта  я
заставила нашего дружка съехать на узкое  ответвление  от  дороги,  включить
фары и выйти на автостраду перед своим "Крайслером". Маркхам простоял там  с
минуту, почесывая лысину и гадая, что же случилось с машиной. И тут все пять
полос заполнились несущимися автомобилями, а как раз на  внутренней  полосе,
где остановился "Крайслер", появился огромный грузовик.
   Наш администратор сделал  три  больших  скачка,  я  успела  услышать  рев
автомобильного  гудка,  увидеть  изумленное  выражение  на   лице   водителя
приближавшегося  грузовика,  ощутить  немыслимую  беготню  мыслей  Маркхама,
прежде чем удар оттолкнул меня назад, к другим точкам зрения. Тут я отыскала
сестру Сьюэлл и разделила с ней нетерпеливое ожидание конца смены и  прихода
ее молодою интерна.
   Время для меня не имело никакого значения. Я перелетала в прошлое с такой
же легкостью, с какой перемещалась от одного реципиента к другому.  Особенно
мне нравилось оживлять в памяти те летние месяцы,  которые  мы  проводили  в
Европе с Ниной и нашим новым другом Вильгельмом.
   Я  вспоминала  прохладные  летние  вечера,  когда  мы  втроем  гуляли  по
фешенебельной Рингштрассе, где  все,  кто  хоть  что-то  представлял  собою,
щеголяли в своих самых  лучших  нарядах.  Вилли  любил  ходить  в  кинотеатр
"Колосс"  на  Нюссдорферштрассе,  где  неизменно  демонстрировались  скучные
пропагандистские немецкие картины.  Однажды  вечером  я  хохотала  до  слез,
глядя, как Джимми Кегни изрыгает потоки отвратительной австро-немецкой  речи
в первом увиденном мною звуковом фильме.
   Затем мы шли выпить и посидеть в Рейсс-бар  на  Картнерштрассе,  общались
там с другими компаниями молодых весельчаков, отдыхали  в  шикарных  кожаных
креслах и любовались игрой света, отражавшегося от полированных поверхностей
красного дерева, стекла, хрома, позолоты  и  мраморных  столиков.  Иногда  с
располагавшейся рядом Крюгерштрассе сюда захо