перестал ощущать время. Он отдавал себе в этом отчет,  но  ничего  не
мог поделать. Он помнил все подробности, по крайней мере до момента взрыва в
здании  Сената,  но   они   никак   не   хотели   располагаться   в   нужной
последовательности. То он лежал на своей узкой  койке  в  холодной  стальной
камере - с решеткой кондиционера, скамьей из нержавеющей  стали,  уборной  и
металлической дверью, уходящей в  стену;  то  пытался  зарыться  в  холодную
солому, ощущая морозный ночной воздух,  втекающий  через  разбитое  окно,  и
чувствовал, что скоро за ним придут оберет и немецкие охранники с овчарками.
   Боль была маяком. Несколько минут отчетливого сознания за эти первые  дни
после взрыва были отмечены болью.  Нестерпимая  боль,  когда  ему  вправляли
сломанную ключицу: хирургические зеленые халаты в окружении  антисептических
средств явно  могли  относиться  к  любому  лечебному  заведению.  Но  далее
последовал ледяной шок белых  коридоров  и  обитой  сталью  камеры,  люди  в
строгих костюмах с яркими персональными значками, приколотыми к  карманам  и
лацканам,  и  болезненные  уколы,  вызывающие  галлюцинации  и  дискретность
сознания.
   Первые допросы также сопровождались болью.  Их  проводили  двое  -  лысый
коротышка  и  блондин  с  военной  стрижкой.  Лысый  ударил  Сола  по  плечу
металлической дубинкой. Сол закричал, от  боли  из  глаз  невольно  брызнули
слезы,  но  внутренне  он  обрадовался  -  обрадовался  тому,  что  сознание
очистилось от тумана и мутных испарений.
   - Вам известно мое имя? - осведомился лысый.
   - Нет.
   - Что вам говорил ваш племянник?
   - Ничего.
   - Кому еще вы рассказывали об Уильяме Бордене и других?
   - Никому.
   Может, до этого разговора, а может, позже - Сол  точно  не  знал  -  боль
растворилась в приятной дымке транквилизаторов.
   - Вы знаете, как меня зовут?
   - Чарлз Колбен, помощник по особым поручениям директора ФБР.
   - Кто вам это сказал?
   - Арон.
   - Что еще вам рассказывал Арон?
   Сол  повторил  весь  разговор  до  малейших  подробностей,  которые   мог
припомнить.
   - Кому еще известно о Вилли Бордене?
   - Шерифу. Девушке. - И Сол рассказал все о Джентри и Натали.
   - Что вы еще знаете?
   И Сол выложил все, что ему было известно.
   Туман и видения наступали  и  отступали.  Зачастую,  когда  Сол  открывал
глаза, он видел перед собой все ту же стальную камеру.  Койка  была  напрочь
прикреплена к стене. Уборная - крохотная и без ручки спуска - вода сливалась
автоматически через нерегулярные отрезки времени. Пища на стальных  подносах
появлялась, пока Сол спал. Он перебирался на  металлическую  скамью,  съедал
все принесенное и отставлял поднос. Когда он снова засыпал, поднос  исчезал.
Время от времени металлическая дверь открывалась и в камеру входили санитары
в белой униформе - они делали уколы  или  вели  его  по  голым  коридорам  в
маленькие помещения с зеркалами на стене. Его ставили  лицом  к  зеркалу,  и
Колбен или еще один тип в сером костюме  задавал  ему  бесконечные  вопросы.
Если он отказывался отвечать,  ему  снова  вводили  инъекцию,  и  тогда  его
охватывали тревожные видения, в которых он очень хотел подружиться со  всеми
этими людьми и рассказывал им все, чего они от него хотели. Несколько раз он
ощущал, как кто-то - Колбен? - проскальзывал в его сознание, и тогда у  него
всплывали воспоминания сорокалетней давности о подобном  насилии.  Но  такое
случалось редко, уколы же делали постоянно.
   Сол перемещался во времени взад и вперед: то он окликал свою сестру Стефу
на ферме дяди Мойши, то пытался догнать отца в гетто  в  Лодзи,  то  засыпал
гашеной известью трупы в Рву, то пил лимонад и беседовал с Джентри и  Натали
или играл с десятилетними племянниками Ароном и Исааком на  ферме  Давида  и
Ребекки возле Тель-Авива.
   Вызванная наркотиками  дискретность  сознания  уменьшалась.  Разрозненные
временные отрезки увязывались воедино. Свернувшись на голом матраце - одеяла
не было, а из-за стальной решетки немилосердно дуло, - Сол размышлял о  себе
и своей лжи. Оказывается, он лгал себе  многие  годы.  Поиски  оберста  были
ложью, оправдывавшей его бездействие. Его деятельность психиатра  тоже  была
ложью  -  способом  отодвинуть  свои  страхи  на  безопасное   академическое
расстояние. Его служба в качестве санитара во время  трех  израильских  войн
также  представляла  собою  самообман,   позволявший   избегать   конкретных
действий.
   Пребывая в  сером  мареве  между  наркотической  нирваной  и  болезненной
действительностью, Сол угадывал в истинном свете свою многолетнюю  ложь.  Он
оправдывал себя вымышленными причинами, когда в Чарлстоне рассказывал шерифу
и Натали о Нине и  Вилли.  Втайне  он  надеялся,  что  это  подвигнет  их  к
какому-либо действию. С себя же он  груз  ответственности  за  необходимость
отомстить снимал и перекладывал на плечи других... Он обратился  к  Арону  с
просьбой найти Френсиса Харрингтона не потому,  что  был  слишком  занят,  а
потому, что подсознательно желал, чтобы все за него сделали Арон  и  Моссад.
Теперь он понимал, зачем двадцать лет назад рассказал Ребекке об  оберете  -
не признаваясь себе в этом, он тайно надеялся, что  она  сообщит  Давиду,  а
Давид в своей энергичной американо-израильской манере займется этим...
   Сол содрогнулся, подтянул колени к груди и замер, обозревая вереницу лжи,
которая прошла через всю жизнь. За исключением редких минут, как,  например,
в Челмно, когда он скорее готов был убить, чем оказаться в числе уведенных в
ночь, вся его жизнь являлась гимном бездействию и компромиссу.  И  казалось,
властьимущие ощущали это. Теперь он понимал, что его назначение на работу  в
Ров в Челмно и на сортировочный узел в Собибуре было не просто  случайностью
или удачей: те негодяи,  что  распоряжались  его  жизнью,  каким-то  образом
чувствовали, что Сол Ласки по натуре - прирожденный капо, союзник,  человек,
которого можно спокойно использовать. Он не мог взбунтоваться, броситься  на
колючую проволоку, отдать свою жизнь за других даже  для  спасения  хотя  бы
собственного достоинства. Его бегство из Собибура и  за  пределы  охотничьих
угодий оберста было не закономерным, а чисто случайным - он просто  поддался
течению не зависевших от него событий.
   Сол выкатился из кровати и замер,  покачиваясь  посреди  своей  крохотной
стальной камеры. На нем был надет серый комбинезон.  Очки  у  него  забрали,
поэтому металлическая стена, хоть и находившаяся в нескольких футах от него,
расплывалась в глазах, казалась нематериальной.  Левая  рука  Сола  была  на
перевязи, но сейчас он вынул ее, и она свободно свисала сбоку. Он  осторожно
пошевелил  пальцами,  и  через  плечо  и  шею  его  пронзила  острая   боль,
ошарашивающая и отрезвляющая. Он еще раз пошевелил рукой. И еще раз.
   Затем, спотыкаясь, он добрел до стальной скамейки и тяжело рухнул на нее.
   Джентри, Натали, Арон и его семья - над всеми ними теперь нависла ужасная
опасность. Но со стороны кого?
   Он почувствовал  сильное  головокружение  и,  склонив  голову,  застонал.
Почему, почему он был настолько глуп, что приписал эти страшные  способности
лишь Вилли и тем пожилым дамам?! А сколько еще было таких,  кто  разделял  с
оберегом его пристрастия и таланты? Из груди Сола вырвался хриплый смех.  Он
посвятил в свою историю Джентри,  Натали  и  Арона,  не  имея  ни  малейшего
представления, как бороться даже с одним оберегом! Он и не предполагал,  что
все они, его друзья, его близкие, могут попасть в какую-либо ловушку - Вилли
Борден ни о чем не догадывается, а непричастность этих людей служила как  бы
гарантией их безопасности. Но что же он  надеялся  сделать  дальше?  На  что
рассчитывал? На выстрел из моссадовской "беретты" 22 калибра?
   Сол откинулся назад на металлическую стену  и  приник  щекой  к  холодной
стали.  Скольких  же  людей  он  погубил  из-за   собственной   трусости   и
бездействия? Стефу. Джозефа.  Своих  родителей.  А  теперь  почти  наверняка
шерифа и Натали. Френсиса Харрингтона. Сол снова застонал, вспомнив утробное
"Auf Wiedersehn" в кабинете Траска и последовавший затем взрыв. За мгновение
до этого негодяй оберет каким-то образом дал возможность Солу  взглянуть  на
происходящее  глазами  Френсиса,  и  Сол  уловил  это   загнанное   в   угол
перепуганное  сознание   Харрингтона,   оказавшегося   пленником   в   своем
собственном теле и безвольно ожидающего неизбежного конца. Сол посылал его в
Калифорнию. С ним были его друзья Селби Уайт и Деннис  Леланд.  Значит,  еще
две жертвы на алтаре трусости Сола Ласки...
   Сол  не  понимал,  почему  на   сей   раз   в   действии   одурманивающих
транквилизаторов сделан перерыв. Возможно, он, доктор Ласки, больше не нужен
им, они выпотрошили его, и в следующий раз, когда за ним придут, его отведут
на казнь. Но ему  уже  было  все  равно.  Он  чувствовал,  что  его,  словно
электрическим током,  пронзает  ярость.  Перед  тем  как  неизбежная,  давно
ожидаемая пуля разнесет ему голову, он должен совершить поступок. Он нанесет
кому-нибудь ответный удар. В это мгновение Сол Ласки  с  радостью  отдал  бы
свою жизнь, только чтобы предупредить Арона, Джентри  и  Натали,  но  с  еще
большей готовностью он отдал бы все их жизни, чтобы  отомстить  оберегу  или
любому из этих надменных подонков, управлявших миром  и  посмеивавшихся  над
страданиями людей, которых они использовали как пешек.
   Дверь с лязгом поползла в сторону, и в камеру вошли трое высоких мужчин в
белых комбинезонах. Сол поднялся и, подойдя к ним  на  заплетающихся  ногах,
вмазал первому по физиономии.
   Удар не достиг цели. Мужчина рассмеялся, легко  перехватил  руку  Сола  и
завел ее за спину.
   -  Смотри-ка,  этот  старый  еврей   хочет   поиграть.   Сол   попробовал
сопротивляться, но здоровяк справлялся с ним, как с ребенком. Второй закатал
ему рукав и достал шприц. Сол стиснул зубы, стараясь не заплакать.
   - Сейчас будем бай-бай,  -  сказал  третий  и  ввел  иглу  в  исхудавшую,
исколотую руку. - Приятного путешествия, старина.
   Они выждали с полминуты, потом отпустили его и повернулись к двери.  Сжав
кулаки, Сол сделал несколько неуверенных шагов следом за  ними,  но  потерял
сознание еще до того, как захлопнулась дверь.
   Ему снилось, что его куда-то ведут и он послушно бредет. До него  донесся
звук работающих авиадвигателей, он ощутил застоявшийся запах табачного дыма.
Потом его снова куда-то вели, поддерживая сильными руками.  Нестерпимо  ярко
горел свет. А когда он закрыл  глаза,  то  услышал  перестук  колес  поезда,
увозившего его в Челмно.
   Очнулся Сол в удобном кресле какого-то транспортного  средства.  До  него
донесся ровный ритмичный гул, но  прошло  несколько  минут,  прежде  чем  он
сообразил, что находится в вертолете. Глаза его были  закрыты.  Под  головой
покоилась подушка, но щекой он  ощущал  поверхность  не  то  стекла,  не  то
плексигласа. Сол почувствовал, что одет, а на носу снова были очки.  До  его
слуха долетали приглушенные мужские голоса и звуки радиосвязи.  Он  не  стал
открывать глаза, надеясь собраться с мыслями и уповая на то, что захватившие
его люди не обратят внимания на окончание срока действия наркотика.
   - Нам известно, что вы проснулись,  -  послышался  мужской  голос  совсем
рядом. Солу почему-то был знаком этот голос.
   Он открыл глаза, превозмогая боль, повернул голову и поправил очки.  Было
темно. Он и еще трое мужчин  занимали  пассажирские  места  в  вертолете.  В
красном свете приборной доски виднелись фигуры пилота и  его  помощника.  За
иллюминатором справа не было видно ничего.  На  сиденье  слева  расположился
агент по особым поручениям Ричард Хейнс - он  перелистывал  какие-то  бумаги
при свете крохотной лампочки над головой. Сол  откашлялся  и  облизал  сухие
губы, но Хейнс опередил его:
   - Мы садимся через минуту. Приготовьтесь. - На подбородке агента все  еще
виднелись следы синяка.
   Сол вспомнил о вопросах, которые хотел задать, но решил не делать  этого.
Он опустил глаза и только теперь заметил, что его левая  рука  была  скована
наручниками вместе с правой рукой Хейнса.
   - Сколько времени? - спросил он,  и  голос  его  прозвучал,  как  воронье
карканье.
   - Около десяти.
   Сол вгляделся во тьму за иллюминатором и понял: десять вечера, а не утра.
   - Какой сегодня день?
   - Суббота, - с легкой улыбкой ответил Хейнс.
   - Число?
   Фэбээровец замешкался и слегка передернул плечами.
   - Двадцать седьмое декабря.
   Сол закрыл глаза от внезапно накатившего на него приступа головокружения.
Значит, потеряна неделя. Но ему казалось, что прошла  вечность.  Нестерпимая
боль пронзила левую руку и плечо. Оглядев себя, он увидел, что одет в  чужой
темный костюм, белую рубашку и галстук. Сол снял очки. Стекла были подобраны
правильно,  однако  оправа  новая.  Он   внимательно   осмотрел   пассажиров
вертолета. Из них он знал только Хейнса.
   - Вы работаете на Колбена, - медленно проговорил Сол. Агент не ответил, и
Сол продолжал:
   -  Вы  ездили  в  Чарлстон  убедиться,  что  местная  полиция  так  и  не
догадалась, что же произошло на самом деле. И вы забрали из  морга  записную
книжку Нины Дрейтон.
   - Пристегните ремень, - откликнулся Хейнс. - Сейчас мы будем садиться.
   Ничего прекраснее Сол еще не видел в своей жизни. Сначала он  решил,  что
это коммерческий океанский лайнер, расцвеченный огнями и сияющий белизной на
фоне  темно-зеленых  вод,  но  по  мере  того  как  вертолет  приближался  к
высвеченному оранжевым кресту на палубе, он понял,  что  это  частная  яхта,
элегантная, изящная, длиной чуть ли не  с  футбольное  поле.  Члены  экипажа
махали светящимися регулировочными приборами, и вертолет в свете прожекторов
мягко опустился на палубу. Четверо пассажиров спустились вниз по  трапу,  не
дожидаясь, пока утихнут двигатели. Когда они отошли от  вертолета  и  смогли
выпрямиться, Хейнс отстегнул наручники и засунул их в карман своего  пальто.
Сол потер запястье чуть ниже вытатуированных синих цифр.
   К ним тут же подошли несколько членов экипажа в белых униформах.
   - Сюда. - И процессия двинулась вверх по направлению к широкому  проходу.
Ноги у  Сола  подгибались,  хотя  судно  стояло  неподвижно.  Дважды  Хейнсу
приходилось поддерживать его. Сол вдыхал теплый, влажный тропический воздух,
насыщенный приглушенными ароматами джунглей,  и  заглядывал  через  открытые
двери в элегантную полутьму  кают,  кабинетов  и  баров,  мимо  которых  они
проходили. Полы везде были устланы коврами, стены - обиты  деревом,  искусно
выполненные интерьеры украшены медью и золотом. Яхта выглядела как  плавучий
пятизвездочный отель. Когда  они  проходили  мимо  капитанского  мостика,  в
зеленоватых отсветах электронного оборудования  Сол  заметил  вахтенных.  На
лифте они поднялись в отдельную каюту с балконом, который скорее представлял
из себя крыло ходового мостика. В каюте сидел мужчина в белоснежном пиджаке,
держа в холеной руке высокий бокал. За его спиной, возможно в миле от  яхты,
виднелся остров. Пальмы и другую  разнообразную  тропическую  растительность
освещали сотни японских фонариков, дорожки высвечивались  белыми  огнями,  а
длинный пляж был выхвачен светом десятков прожекторов, и  над  всем  этим  в
вертикальных лучах подсветки высился деревянный с красным изразцом замок,  -
будто декорация из какого-то исторического фильма.
   - Вы меня  знаете?  -  осведомился  мужчина,  сидевший  в  шезлонге.  Сол
прищурился.
   - Ведущий рекламного канала телевидения?  Хейнс  подсек  Сола  сзади  под
колени, и тот повалился на пол.
   - Можете оставить нас, Ричард. Хейнс с сопровождающими  лицами  вышел,  и
Сол, преодолевая боль, поднялся на ноги.
   - Вы знаете, кто я такой?
   - Вы - К. Арнольд Барент, - ответил Сол и  зажал  внутреннюю  часть  щеки
зубами.  Он  ощутил  вкус  собственной  крови,  соединившийся  с   ароматами
тропической растительности. - Как расшифровывается  К.,  кажется,  никто  не
знает.
   - Кристиан, - улыбнулся Барент. - Мой отец был очень верующим  человеком.
Но в то же время он не лишен был чувства юмора. - Барент указал на  соседнее
кресло. - Садитесь, пожалуйста, доктор Ласки.
   - Нет. -  Сол  отошел  к  перилам  балкона,  или  мостика,  или  как  это
называлось. Тридцатью  футами  ниже  плескалась  вода.  Крепко  сжав  руками
перила, он посмотрел на Барента. - А  вы  не  рискуете,  оставаясь  со  мной
наедине?
   - Нет, доктор Ласки, ничем не рискую, - произнес Барент. - Я  никогда  не
рискую.
   Сол кивком указал на замок, сиявший во тьме.
   - Ваш?
   -  Нашей  организации,  -  кивнул  Барент,  отхлебнув  из  бокала.  -  Вы
догадываетесь, почему вы здесь, доктор Ласки?
   Сол поправил очки.
   - Мистер Барент, я даже не знаю, что вы имеете в виду под словом "здесь".
Я вообще не понимаю, почему я до сих пор жив.
   - Ваше второе замечание весьма уместно, -  признал  он.  -  Полагаю,  ваш
организм   уже   в   достаточной   степени    освободился    от..,    э-э..,
транквилизаторов, чтобы вы оказались в состоянии прийти к  каким  бы  то  ни
было выводам на этот счет.
   Сол поджал губу. Он ощущал, насколько  в  действительности  он  ослаб  от
недоедания и обезвоживания. Вероятно, потребуются недели, чтобы окончательно
избавиться от последствий наркотического воздействия.
   - Наверно, вы полагаете, что я укажу вам путь к оберегу?  -  спросил  он.
Барент рассмеялся.
   - К оберегу! Как забавно. Вероятно, вы  думаете  о  нем  именно  в  таких
терминах, учитывая ваши.., э-э..,  странные  взаимоотношения.  Скажите  мне,
доктор Ласки, неужто лагеря были  так  страшны,  как  об  этом  рассказывают
средства массовой информации? Я всегда подозревал, что они пытаются,  может,
бессознательно, слегка усугубить  реальную  картину.  Может,  таким  образом
происходит избавление от подсознательного чувства вины?
   Сол пристально посмотрел на собеседника, вбирая в  себя  все  подробности
его облика - безупречный загар, шелковый спортивный пиджак, мягкие туфли  от
Гуччи, аметистовое кольцо на мизинце... Ему не хотелось отвечать.
   - Ну, неважно, - продолжал Барент. - Конечно, вы правы.  Вы  до  сих  пор
живы только потому, что являетесь посланником  мистера  Бордена,  а  нам  бы
очень хотелось побеседовать с этим джентльменом.
   - Я не посланник, - пробубнил  Сол.  Барент  махнул  рукой  с  ухоженными
ногтями.
   - Ну, тогда само послание, - поправился он. - Разница небольшая.
   Раздались звуки гонгов, яхта начала разворачиваться и  набирать  обороты,
словно намереваясь обойти  остров.  Сол  увидел,  как  пристань  на  острове
озарилась ртутными лампами.
   - Мы бы хотели, чтобы вы кое-что передали мистеру  Бордену,  -  продолжил
Барент.
   - Боюсь, у меня не будет возможности сделать  это,  пока  вы  накачиваете
меня наркотиками и держите в стальной камере. - Впервые с момента  взрыва  у
Сола забрезжила какая-то надежда.
   - Очень справедливое замечание, - согласился Барент. -  Мы  проследим  за
тем, чтобы у вас появилась возможность встретиться с ним там, где..,  э-э..,
он сам того захочет.
   - Вам известно, где находится Уильям Борден? - удивился Сол.
   - Мы знаем, где.., э-э.., он решил действовать.
   - Если я встречусь с ним, я убью его, - сказал Сол.
   Барент тихо рассмеялся. У него были идеальные зубы.
   - Очень сомневаюсь в этом, доктор Ласки. И тем не менее мы  были  бы  вам
весьма благодарны, если бы вы передали ему наше послание.
   Сол глубоко вдохнул морской воздух. Он не понимал, зачем он нужен Баренту
и его группе  в  качестве  посыльного,  не  понимал,  почему  ему  позволяют
руководствоваться собственной волей, не мог даже представить себе, чем может
оказаться выгодной  им  его  жизнь  после  того,  как  это  поручение  будет
выполнено. Голова у него кружилась, он чувствовал себя как пьяный.
   - Что же надо ему передать?
   - Скажите Вилли Бордену, что Клуб будет очень  рад,  если  он  согласится