ся с временной слепотой, развернулся
лицом к реальной угрозе - вытянутому револьверу,  но  было  слишком  поздно.
Пока мы,  моргая,  пытались  что-либо  различить  сквозь  синеватую  пелену,
главарь банды, Марвин, держа обеими руками тяжелый  револьвер,  выстрелил  в
Луиса.
   Я ощутила не боль, а лишь толчок,  когда  первая  пуля  впилась  Луису  в
нижнюю часть живота, а вторая врезалась в грудь, расщепляя ребра. Я бы могла
еще использовать его, если бы третья пуля не попала ему в лицо.
   Что-то хлынуло с грохотом, и контакт  прервался.  Сколько  бы  раз  я  ни
переживала гибель своих  пешек,  меня  продолжает  это  волновать  -  чем-то
напоминает обрыв связи во время оживленного телефонного разговора.
   На  мгновение  я  расслабилась,   ощущая   лишь   шипение   обогревателя,
вглядываясь в изъеденное временем  лицо  куклы-манекена  и  прислушиваясь  к
ставшему уже отчетливым шепоту. "Мелани, - шептали стены детской, -  Мелани,
тебе грозит опасность. Поверь нам".
   Лаже возвращаясь к Винсенту, я продолжала слушать эти голоса. Из  глубины
пропахшего гарью дома не доносилось никаких звуков. Но  девице  было  некуда
деться. Мощное тело Винсента поднялось, и он бесшумно и уверенно двинулся  к
ней во тьме, держа наперевес свою смертоносную косу.

Глава 16

ДЖЕРМАНТАУН

Понедельник, 29 декабря 1980 г.

   Солом Ласки они занялись в понедельник днем. В течение двадцати минут  он
находился без сознания, а потом еще целый час ощущал  головокружение.  Когда
он начал воспринимать окружавшее его пространство  -  все  ту  же  крохотную
камеру, в которой находился с воскресного утра, - первое, что он сделал, это
стащил повязку и принялся рассматривать порез.
   Он  находился  с  тыльной  стороны  левой  руки   на   три   дюйма   выше
вытатуированного лагерного номера. Операция была проведена  профессионально,
швы наложены  аккуратно.  Несмотря  на  послеоперационную  припухлость,  Сол
отчетливо различал бугорок, которого раньше не было. В  большую  мышцу  руки
было вживлено что-то,  размером  с  двадцатипятицентовую  монету.  Он  снова
перевязал руку и лег, чтобы подумать.
   Времени  на  размышления  у  него  было  много.  Сол  удивился,  когда  в
воскресенье его не освободили и не стали использовать. Он не сомневался, что
его в Филадельфию доставили не случайно.
   Вертолет  приземлился  в  отдаленной  части  огромного  аэропорта,   Солу
завязали глаза и пересадили его в  лимузин.  Судя  по  частым  остановкам  и
приглушенным уличным звукам, он догадался, что машина ехала через оживленную
часть города. Потом под колесами раздался гул металлического покрытия моста.
   Перед тем как окончательно  остановиться,  машина  в  течение  нескольких
минут подпрыгивала и тряслась по бездорожью. Если бы не отдаленный городской
вой сирен, звуки пригородных электричек, можно было бы подумать, что они уже
выехали  в  сельскую  местность.  Но  это  оказался  всего   лишь   грязный,
захламленный пустырь в центре города. Заброшенная  стоянка?  Место  будущего
строительства? Парковая зона? Сол сделал три шага, после чего его  втолкнули
в дверь, затем провели направо по узкому коридору и еще раз направо.  Дважды
он натыкался на стены  и  по  гулкости  звуков  и  еще  каким-то  неуловимым
ощущениям определил, что находится в трейлере или передвижном доме.
   Камера оказалась менее просторной и внушительной, чем в Вашингтоне. В ней
тоже  находилась  койка,  химическая  уборная  и  маленькая   вентиляционная
решетка, сквозь которую доносились приглушенные голоса и смех. Сол мечтал  о
возможности почитать. Странно, как человеческий организм приспосабливается к
любым условиям, но не может прожить и нескольких дней без книг. Он вспомнил,
как в гетто в Лодзи его отец взял на себя труд  составить  список  доступных
книг и организовал нечто вроде библиотеки. Зачастую люди, которых отправляли
в лагеря, забирали книги с собой, и  отец  Сола  со  вздохом  вычеркивал  из
списка очередное название, но чаще усталые мужчины  и  женщины  с  грустными
глазами почтительно возвращали их, иногда даже не вынимая закладок. И  тогда
отец говорил им: "Дочитаете, когда вернетесь", и люди согласно кивали ему.
   Раза два или три заходил Колбен, для того  чтобы  провести  поверхностный
допрос, но Сол ощущал, что тот не испытывает к нему никакого интереса. Как и
Сол, Колбен чего-то ждал. Все в этом комплексе трейлеров чего-то  ждали.  Он
чувствовал это. Только вот чего именно?
   Свободное время Сол тратил на размышления. Он  размышлял  об  оберете,  о
Мелани Фуллер, Колбене, Баренте и других, еще неизвестных ему  лицах.  Много
лет он находился в плену глобального и рокового заблуждения. Он полагал, что
стоит лишь понять психологическую основу этого порока - и он сможет излечить
его.  Охотясь  за   оберстом,   движимый   не   только   личными   туманными
соображениями,  но  подгоняемый  столь  жадной  научной   любознательностью,
которая  заставляет  бактериолога  в  Центре  контроля  за   заболеваемостью
выслеживать  и  выделять  еще  неизвестный  смертельно  опасный  вирус,  Сол
невольно заражался этим вирусом, этим азартом. Это  будило  и  провоцировало
мысль. Найти, понять, излечить...
   Но для этой чумной бациллы не существовало антител.
   Уже много  лет  Сол  был  знаком  с  исследованиями  и  теориями  Лоренса
Колберга. Колберг посвятил всю  свою  жизнь  изучению  стадий  этического  и
морального  развития.  Для  психиатра,  пропитанного  послевоенной   теорией
психотерапии, размышления Колберга порой казались упрощенными до  наивности,
но  сейчас,  лежа  в  своей  камере  и  прислушиваясь  к  шуршанию  лопастей
вентиляции, Сол понял, насколько уместной в  его  ситуации  являлась  теория
Колберга.
   Колберг установил семь стадий морального развития, соответствующих разным
культурам, эпохам и странам. Первая  стадия  характеризовалась  младенческим
уровнем сознания - отсутствие представлений о  добре  и  зле,  все  поступки
регулируются  исключительно  инстинктами  и  потребностями,  их   реализация
подавляется  лишь  отрицательными  стимулами.  Этические  суждения  основаны
исключительно на классической модели: боль - удовольствие. На второй  стадии
люди начинают различать добро  и  зло,  руководствуясь  авторитетом  власти.
"Большим людям, мол, виднее". Представители третьей стадии жестко зависят от
законов и правил. "Я следовал  указаниям".  Этика  представителей  четвертой
стадии целиком определялась  мнением  большинства,  "стадным  чувством".  На
пятой стадии человек посвящает свою жизнь созданию и защите законов, которые
в самом широком смысле служат идее  общего  блага,  но  в  то  же  время  не
ущемляют права тех, чьи взгляды для людей пятой стадии неприемлемы. Эти люди
становятся прекрасными адвокатами. Сол  был  знаком  с  носителями  подобных
представлений в Нью-Йорке. Люди шестого уровня способны были  подняться  над
узкоправовым сознанием пятого уровня и сосредоточить свое внимание на  более
высокой идее блага и этических  принципах,  не  зависящих  от  национальных,
культурных  или  общественных   границ.   Седьмая   стадия   руководствуется
исключительно общечеловеческими моральными принципами. Подобные  индивиды  -
редкое явление на Земле: Иисус Христос, Гаутама, наконец - Махатма Ганди...
   Колберг не был идеологом - Сол встречался с ним несколько раз  и  получал
искреннее удовольствие от его чувства юмора - самому исследователю нравилось
указывать на парадоксы, порождаемые  его  собственной  иерархией  морального
развития. На одном из коктейлей, которые  устраивались  в  колледже  Хантер,
Колберг сказал, что Америка является нацией  пятой  стадии  -  основана  она
самыми немыслимыми представителями практического шестого уровня, а  населена
в основном людьми третьего и четвертого. Колберг утверждал, что  в  принятии
ежедневных решений люди зачастую руководствуются соображениями более низкого
уровня морального развития, но никогда не могут подняться  выше.  Вследствие
чего, печально констатировал  он,  происходит  неизбежное  уничтожение  всех
учений представителей высшей, седьмой стадии. Христос передает свое наследие
Петру и Павлу, находящимся на третьем уровне; Будду  представляют  поколения
священнослужителей, не способных подняться выше пятого уровня.
   И  лишь  над  своими  последними  исследованиями   Колберг   никогда   не
подшучивал. Сначала с изумлением и сомнениями, которые затем перешли в шок и
пассивное приятие, он обнаружил, что существует  еще  и  нулевая  стадия.  У
людей, характеризующихся зародышевой стадией сознания,  вообще  нет  никаких
моральных  обязательств;  даже  стимул  боль  -  удовольствие   не   являлся
устойчивым руководством для такого человека, если  вообще  к  ним  применимо
понятие "человек".
   Представитель нулевого уровня  мог  ни  с  того  ни  с  сего  напасть  на
прохожего на улице, убить его из прихоти и отправиться дальше по своим делам
без малейшего намека на чувство вины или раскаяние. Эти  люди,  конечно,  не
хотели бы быть пойманными и наказанными, но они не основывали свои  действия
на  стремлении  избежать  наказания.  Дело  заключалось  и  не  в  том,  что
удовольствие от свершения запретного преступления перевешивало у  них  страх
наказания. Представители нулевого уровня просто не отличали преступления  от
других ежедневных поступков - они были морально слепы. Сотни  исследователей
бросились   проверять   гипотезу    Колберга,    но    данные    оказывались
неопровержимыми, а выводы -  более  чем  убедительными.  В  каждый  отдельно
взятый момент в любой культуре, в любой нации оказывалось один-два  процента
"особей" с нулевым уровнем морального развития.
   В понедельник днем к Солу пришли. Колбен и Хейнс  держали  его  за  руки,
покуда третий делал укол. Через три минуты Сол потерял  сознание.  Проснулся
он с тяжелой головой и болью в левой руке - в его тело явно что-то  вживили.
Он осмотрел рану, пожал плечами и снова лег.
   Освободили его в четверг. Пока Колбен произносил  речь,  Хейнс  завязывал
ему глаза.
   - Мы собираемся отпустить вас. Вам запрещается  удаляться  более  чем  на
шесть кварталов в любом направлении от того  места,  где  вас  высадят.  Вам
запрещается звонить по телефону. Позднее с  вами  свяжутся  и  сообщат,  что
делать дальше. Вы не должны ни к кому обращаться первым.  Если  вы  нарушите
хотя бы одно из этих правил, вашему племяннику  Арону,  его  жене  Деборе  и
детям не поздоровится. Вы хорошо поняли?
   - Да.
   Сола отвели к лимузину. Поездка заняла не более пяти минут. Колбен снял с
глаз Сола повязку и вытолкнул его из открытой дверцы на улицу.
   Сол остался стоять на тротуаре, глупо  моргая  в  сумрачном  предвечернем
свете. Он опомнился слишком поздно,  чтобы  рассмотреть  номер  отъезжавшего
лимузина. Сделав шаг назад, Сол наткнулся на негритянку с продуктовой сумкой
и извинился, но со своей глупой улыбкой так ничего и не  смог  поделать.  Он
двинулся по узкому тротуару, вбирая в себя все подробности мощеной  кирпичом
улицы - обшарпанные магазины, низкие серые тучи, обрывок бумаги,  трепещущей
на медно-зеленом уличном фонаре. Сол шел быстрым шагом, не обращая  внимания
на саднящую боль в левой руке, пересекал улицу на красный свет, глупо  махал
рукой чертыхающимся водителям и чувствовал лишь одно - он свободен.
   Сол понимал, что это - всего лишь иллюзия. Вероятно,  кто-то  из  обычных
прохожих, которых он встречал на пути, наблюдал за ним.  Он  не  сомневался,
что в проезжавших машинах и фургонах сидели  неулыбчивые  мужчины  в  темных
костюмах, нашептывая свои сведения в  радиопередатчики.  Деталь,  вживленная
ему  в  руку,  тоже,  вероятно,  содержала  радиопередатчик   или   взрывное
устройство, или и то и другое. Хотя это уже не имело никакого значения.
   Поскольку в карманах у Сола было пусто, он подошел к первому встречному -
огромному негру в поношенном красном макинтоше - и попросил у него  двадцать
пять  центов.  Негр  уставился  на  странное   бородатое   явление,   поднял
здоровенную руку, словно намереваясь стереть его в  порошок,  потом  покачал
головой и достал пятидолларовую купюру.
   - Глядишь, поможет, братишка, - пророкотал он.
   Сол вошел в угловой кафетерий, разменял банкноту на двадцатипятицентовики
и  набрал  номер  израильского  посольства  в  Вашингтоне.  Его   отказались
соединить с Ароном Эшколем или Леви Коулом. Тогда  он  назвал  свое  имя.  У
секретарши не то чтобы явственно перехватило дыхание, но  голос  ее  заметно
изменился.
   - Да, доктор Ласки. Если вы можете подождать минутку, я уверена,  с  вами
поговорит мистер Коуэн.
   - Я звоню из платного  телефона  из  Филадельфии,  штат  Пенсильвания,  -
ответил Сол и назвал свой номер. - У меня мало монет, не  могли  бы  вы  мне
перезвонить?
   - Конечно, - откликнулась секретарша.
   Через некоторое время раздался звонок, но едва Сол поднял  трубку,  связь
прервалась.  Он  перешел  к  другому  аппарату,  чтобы  самому  связаться  с
посольством, но после первого же гудка в аппарате раздался статический шум.
   Сол вышел из кафетерия и бесцельно побрел по улице.  Модди  и  его  семья
убиты - он чувствовал это  сердцем.  Теперь  они  уже  ничем  не  могли  его
запугать. Он остановился и огляделся, пытаясь распознать агентов,  следующих
за ним. Белых было немного, но это ничего не значило  -  в  ФБР  работали  и
цветные.
   С противоположного тротуара на  проезжую  часть  вышел  красивый  негр  в
дорогом верблюжьем пальто и двинулся навстречу Солу.  У  него  были  крупные
волевые черты лица, широкая улыбка, зеркальные стекла очков скрывали  глаза.
В руках он держал дорогой кожаный портфель. Приблизившись  к  Солу,  мужчина
остановился, улыбнулся ему, как старому знакомому, и, сняв кожаную перчатку,
протянул руку. Сол пожал ее.
   - Добро пожаловать, моя маленькая пешка, - произнес негр  на  безупречном
польском языке. - Пора тебе вступить в игру.
   - Оберет... - Сол ощутил странное волнение, словно глубоко внутри  что-то
завибрировало, но он потряс головой, и это чувство растаяло.
   Негр улыбнулся и перешел на немецкий.
   - Оберет. Почетное звание, давненько я его не слышал.  -  Он  остановился
перед рестораном Хорна и Хардарта и сделал жест рукой. - Хочешь есть?
   - Вы убили Френсиса.
   Негр рассеянно потер щеку.
   - Френсиса? Боюсь, я не... Ах да! Юного детектива. Ну... - Он улыбнулся и
покачал головой. - Пойдем, я угощаю.
   - Вы же знаете, что за нами следят, - сказал Сол.
   - Естественно. А мы следим за ними. Не самое продуктивное занятие.  -  Он
распахнул дверь и добавил по-английски, пропуская Сола вперед:
   - Только после вас.
   - Меня зовут Дженсен Лугар, - представился негр, когда они устроились  за
столиком в почти пустом ресторане. Лугар заказал чизбургеры, лук, запеченный
в тесте, и ванильный эль. Сол сидел, не отрывая взгляда от чашки с кофе.
   - Вас зовут Вильгельм фон Борхерт, - произнес он.  -  Если  когда-либо  и
существовал человек по имени Дженсен Лугар, его давным-давно уже нет.
   Негр сделал резкое движение рукой и снял очки.
   - Вопрос чистой семантики. Тебе нравится игра?
   - Нет. Арон Эшколь мертв?
   - Твой племянник? Да, боюсь, что так.
   - А члены его семьи?
   - Тоже.
   Сол глубоко вздохнул.
   - Как это случилось?
   - Насколько мне известно, мистер Колбен отправил своего любимчика  Хейнса
с коллегами к твоему племяннику. Там вроде бы взорвался газ, но я  почему-то
уверен, что несчастные были мертвы задолго до  того,  как  появились  первые
языки пламени.
   - Хейнс!
   Дженсен Лугар потягивал напиток через длинную соломинку. Затем он откусил
большой кусок чизбургера, изящно приоткрыл рот и улыбнулся.
   - Вы играете в шахматы, доктор. - Это не было вопросом. Мужчина  протянул
Солу колечко лука. Тот ответил ему изумленным взглядом.  Проглотив  то,  что
было у него во рту, Лугар продолжил:
   - Если вы хоть немного знаете  эту  игру,  то  должны  правильно  оценить
происходящее в настоящий момент.
   - Вы воспринимаете это как игру?
   - Конечно. Любой другой взгляд означал бы слишком серьезное  отношение  к
жизни и самому себе.
   - Я найду и убью вас, - тихо произнес Сол. Дженсен Лугар кивнул и еще раз
откусил от своего чизбургера.
   - Если бы мы встретились лично, я не сомневаюсь, что ты попытался бы  это
сделать. Но сейчас у тебя нет выбора.
   - Что вы имеете в виду?
   - А то, что прославленный  президент  клуба,  эвфемистически  называемого
Клубом Островитян, некий мистер К. Арнольд Барент  запрограммировал  тебя  с
единственной целью - убить кинопродюсера, которого и  так  все  уже  считают
мертвым.
   Чтобы скрыть свое смущение, Сол отхлебнул холодного кофе.
   - Барент не делал этого.
   - Конечно же, сделал, - заверил Лугар. - У него  не  было  других  причин
лично встречаться с тобой.  Как  ты  думаешь,  сколько  времени  длился  ваш
разговор?
   - Несколько минут, - ответил Сол.
   - Скорее, несколько часов. Обработка преследовала две цели - убить меня и
обезопасить мистера Барента от твоих последующих возможных действий.
   - То есть?
   Лугар доел последнее колечко лука.
   - Попробуй сыграть в простейшую игру. Представь себе мистера  Барента,  а
потом представь, как ты набрасываешься на него.
   Сол нахмурился, но попытался представить. Это  оказалось  очень  сложным.
Когда он вспомнил Барента, спокойного, загорелого, безмятежно  глядящего  на
море с мостика корабля, то, к собственному изумлению, испытал вдруг симпатию
и расположение к нему. Усилием  воли  Сол  заставил  себя  представить,  как
причиняет боль Баренту, бьет его кулаком по  гладкому  красивому  лицу..,  и
вдруг согнулся от внезапного приступа боли и тошноты. Он чувствовал, что его
вот-вот вырвет. На лбу выступила испарина.  Сол  протянул  дрожащую  руку  к
стакану с водой и принялся судорожно пить, стараясь отвлечься. Комок боли  и
спазмы медленно рассасывались в животе.
   - Интересно, да? - осведомился Лугар. - В  этом  и  заключается  основная
сила мистера Барента. Ни один человек, лично встречавшийся с ним,  не  может
потом пожелать ему зла. Служить мистеру Баренту - это настоящее удовольствие
для очень многих людей.
   Сол допил воду и вытер салфеткой пот со лба.
   - Зачем же вы с ним боретесь?
   - Борюсь с ним? О нет, моя дорогая пешка. Я не борюсь  с  ним,  я  с  ним
играю. - Лугар огляделся. - Пока они еще не установили микрофонов достаточно
близко, чтобы  прослушивать  наш  разговор,  но  через  минуту  к  ресторану
подъедет  фургон,  и  интимность  нашей  беседы  будет  нарушена.  Нам  пора
прогуляться.
   - А если я откажусь? Дженсен Лугар пожал плечами.
   - Через несколько  часов  игра  станет  действительно  очень  интересной.
Там-то тебе и уготована роль. Если ты хочешь "отблагодарить" людей,  которые
уничтожили твоего племянника и его семью, тебе лучше последовать за мной.  Я
предлагаю тебе свободу.., по крайней мере от них.
   - Но не от вас?
   - От себя - нет, моя дорогая пешка. Ну давай, пора решаться.
   - Когда-нибудь я убью вас, - процедил Сол.
   Лугар ухмыльнулся, натянул перчатки и надел зеркальные очки.
   - Ja, ja. Так ты идешь?
   Сол встал и посмотрел в окно. У  входа  в  ресторан  притормозил  зеленый
фургон. Он повернулся и вышел на улицу вслед за Дженсеном Лугаром.
   За Джермантаун-стрит тянулись узкие  кривые  переулки.  Когда-то  высокие
обшарпанные здания, обрамлявшие их, вероятно, выглядели довольно  симпатично
- некоторые из них напомнили Солу узкие фахверковые дома Амстердама.  Теперь
же они  превратились  в  перенаселенные  трущобы.  Крохотные  магазинчики  и
деловые конторы,  наверное,  когда-то  были  центром  общественной  жизни  -
гастрономчики, бакалейные лавки, семейные обувные мастерские.  Теперь  в  их
витринах рекламировались  дохлые  мухи.  В  некоторых  разместились  дешевые
квартирки; в одной такой витрине стоял чумазый мальчик лет трех,  прижавшись
лицом и грязными руками к стеклу.
   - Что вы имели