когда увидел ее полную грудь под терракотовой  водолазкой.  С  минуту
Хэрод постоял у стойки бара, пытаясь определить среди присутствующих агентов
ФБР. Явным агентом был одинокий парень у бара  со  слуховым  аппаратом  и  в
излишне дорогом для такого захолустья костюме-тройке. Через некоторое  время
Хэрод обратил внимание на толстого негра, который поедал густую похлебку  из
моллюсков и не сводил глаз с Натали. "Неужели они стали  теперь  нанимать  в
ФБР негров? - подумал Хэрод. - Тоже, наверное, своя квота". По меньшей  мере
еще один агент должен был сидеть с холле гостиницы  с  газетой.  Хэрод  взял
свой джин с тоником и направился к столику Натали Престон.
   - Вы не возражаете, если я ненадолго составлю вам компанию?
   Молодая  женщина  оторвалась  от  книги,  и   Хэрод   прочитал   заглавие
"Преподавание как деятельность по сохранению ценностей".
   - Нет, - жестко сказала она, - возражаю.
   - О'кей. - Хэрод нагло повесил пиджак на  спинку  кресла.  -  Зато  я  не
возражаю, - сказал он и сел.
   Натали Престон открыла  было  рот,  но  Хэрод  выпустил  щупальца  своего
сознания и, проникнув в ее мозг, чуть  сжал  его..,  совсем  слегка.  Натали
онемела. Она попыталась встать и  замерла  на  полпути.  Зрачки  ее  страшно
сверкнули как у кошки.
   Хэрод улыбнулся и откинулся на  спинку  кресла.  Вокруг  них  в  пределах
слышимости не было ни одного посетителя.
   - Тебя зовут Натали, - проговорил Хэрод, складывая руки на животе. - Меня
- Тони. Как ты насчет того, чтобы разговаривать шепотом, но ни в коем случае
не переходить на полный голос и не кричать!
   Натали опустила голову и судорожно глотнула воздуха.
   Хэрод покачал головой.
   - Ты не правильно играешь в эту игру, Натали. Я спросил: как ты  смотришь
на то, чтобы немножко поразвлечься?
   Все еще с трудом переводя  дыхание,  словно  после  пробежки  на  длинную
дистанцию, девушка подняла  глаза.  Они  блестели.  Затем  она  откашлялась,
поняла, что к ней вернулся голос, и прошептала:
   - Пошел к черту... Сукин сын... Хэрод выпрямился.
   - Ага, -  произнес  он.  -  Не  правильный  ответ.  И  с  интересом  стал
наблюдать, как Натали внезапно согнулась,  охваченная  нестерпимой  головной
болью. В детстве Хэрод страдал страшными  мигренями  и  знал,  как  делиться
своей болью с мнительными особами.
   - С  вами  все  в  порядке,  мисс?  -  поинтересовался  проходивший  мимо
официант.
   Натали медленно выпрямилась, как механическая кукла, у которой  кончается
завод, и хрипло прошептала:
   - Да, со мной все в порядке, просто месячные спазмы.
   Официант в смущении удалился. Хэрод расплылся в улыбке. "Господи  Иисусе,
- подумал он, - каким бы  я  мог  стать  замечательным  чревовещателем".  Он
наклонился вперед и погладил руку девушки. Та  попыталась  отдернуть  ее,  и
Хэроду пришлось приложить немало сил, чтобы не дать ей преуспеть в этом.  Во
взгляде Натали появилось выражение загнанного зверька, которое Хэроду всегда
нравилось.
   - Давай начнем снова, - прошептал он. - Чем бы ты хотела заняться сегодня
вечером, Натали?
   -  Я..,  хочу..,  сделать..,  тебе..,  минет...  -  каждый  слог  из  нее
приходилось вытаскивать чуть ли не клешами, но Хэрода это вполне устраивало.
Огромные карие глаза Натали заполнились слезами.
   - А что еще? - проворковал  Хэрод,  от  прилагаемых  им  усилий  лоб  его
покрылся морщинами. Эта шоколадка требовала от него гораздо  больше  трудов,
чем обычно. - Чем бы ты еще хотела заняться?
   - Я.., бы.., хотела.., чтобы.., ты.., меня.., трахнул...
   - Конечно, малышка. В ближайшие  два  часа  лучшего  занятия  я  себе  не
придумаю. Пойдем в твой номер.
   Они вместе поднялись из-за столика.
   - Лучше оставь какие-нибудь деньги, - прошептал Хэрод. Натали уронила  на
стол десятидолларовую купюру.
   Проходя мимо двух агентов у бара, Хэрод подмигнул им. В холле,  пока  они
ждали лифта, мужчина в темном костюме опустил газету и пристально  посмотрел
на них. Хэрод улыбнулся, соединил на левой руке указательный палец с большим
и несколько раз энергично продел в получившееся  кольцо  указательный  палец
правой руки. Агент залился краской и снова поднял газету. Ни в лифте,  ни  в
коридоре третьего этажа они больше никого не встретили.
   Хэрод взял у Натали ключи и открыл дверь.  Пока  он  осматривал  комнату,
девушка стояла посередине, безучастно  глядя  перед  собой.  Чистенькая,  но
маленькая кровать, бюро, черно-белый телевизор на  вращающейся  подставке  и
открытый чемодан вместо вешалки. Хэрод достал из чемодана  трусики  девушки,
провел ими по своему лицу, заглянул в ванную и подошел к окну, мимо которого
спускалась пожарная лестница.
   - О'кей, - весело промолвил Хэрод, отбросил  в  сторону  нижнее  белье  и
отодвинул от стены низкое зеленое кресло. - Сначала небольшое шоу, -  заявил
он, усаживаясь. Натали стояла  между  ним  и  кроватью.  Руки  ее  безвольно
свисали по бокам,  лицо  ничего  не  выражало,  но  Хэрод  видел  по  легким
судорогам, пробегавшим по ее плечам, какие неимоверные усилия она прилагает.
Он улыбнулся и усилил свою хватку. -  Всегда  приятно  посмотреть  небольшой
стриптиз, перед тем как лечь в постель, не правда ли?
   Натали Престон медленно подняла руки и стянула водолазку через голову. Ее
большая грудь в старомодном белом лифчике напомнила Хэроду  кого-то,  только
вот кого? Он внезапно вспомнил стюардессу в авиалайнере, две  недели  назад.
Ее кожа была настолько бледной, насколько темными были щечки у этой малышки.
Зачем они носят эти простые, совершенно не возбуждающие лифчики?
   Хэрод кивнул, и Натали завела руки за спину, чтобы расстегнуть  застежку.
Бретельки лифчика скользнули вниз, и он упал  на  пол.  Хэрод  посмотрел  на
светло-коричневые соски и облизнулся. Но пусть она немножко поиграет сама  с
собой, прежде чем займется им.
   - О'кей, - прошептал он, - теперь, я думаю, самое время...
   Но тут раздался оглушительный грохот, и Хэрод обернулся как раз  вовремя,
чтобы увидеть, как рухнула внутрь выбитая дверь и в проеме возникла огромная
туша, закрывшая собой свет, лившийся из коридора. Он  еще  успел  вспомнить,
что как идиот оставил свой браунинг в багаже Марии Чен...
   Хэрод начал вставать, попробовал  поднять  руки,  но  что-то  с  тяжестью
наковальни опустилось ему на голову, вжав в подушки кресла, а затем швырнуло
на пол в теплый, затаившийся внизу мрак.

Глава 10

МЕЛАНИ

   Винсента было трудно содержать в чистоте. Есть такие мальчишки,  которые,
кажется, источают грязь из всех своих  пор.  Не  успевала  я  вычистить  ему
ногти, как через час под  ними  уже  снова  виднелась  траурная  кайма.  Мне
приходилось постоянно бороться за то, чтобы он выглядел опрятным.
   В Рождество мы  отдыхали.  Энн  готовила  еду,  меняла  на  проигрывателе
праздничные  пластинки  и  занималась  стиркой,  пока  я  читала  Писание  и
размышляла над ним. День выдался тихим и  спокойным.  Несколько  раз  у  Энн
возникал позыв включить телевизор - до встречи со мной она смотрела  его  по
шесть-восемь часов в день, - но моя обработка давала себя знать, и  она  тут
же находила какое-нибудь другое занятие. В первую неделю своего пребывания у
Энн я и сама безумно проводила время  у  экрана,  пока  однажды  вечером,  в
одиннадцатичасовых новостях, не показали коротенький сюжет о так  называемых
чарлстонских убийствах. "Полиция штата  до  сих  пор  разыскивает  пропавшую
женщину", - сообщила молодая дикторша. И тогда я решила, что больше  в  доме
Энн Бишоп никто не будет смотреть телевизор.
   В субботу, через два  дня  после  Рождества,  мы  отправились  с  Энн  по
магазинам. В гараже  у  нее  хранился  "Де  Сото".  1953  года  -  это  была
отвратительная зеленая машина с решеткой на радиаторе, отчего она напоминала
испуганную рыбу. Энн вела машину так осторожно и неуверенно, что пока мы  не
выехали из Джермантауна, я была вынуждена убрать ее из-за руля и посадить на
ее место Винсента. Энн  указала  нам  путь,  по  которому  мы  выбрались  из
Филадельфии и направились к самому фешенебельному торговому центру "Прусский
король" - более глупого названия пригорода я еще не встречала. Мы ходили  по
магазинам в  течение  четырех  часов,  и  я  сделала  несколько  симпатичных
приобретений, хотя, опять же, ни одно из  них  не  могло  сравниться  с  той
восхитительной одеждой, которую я оставила в  аэропорту  Атланты.  Я  купила
красивое пальто  за  триста  долларов  -  темно-синее,  с  пуговицами  цвета
слоновой кости, - и решила, что оно сможет защитить меня  от  пронизывающего
холода северной зимы. Энн было приятно покупать мне  разные  вещи,  и  я  не
хотела препятствовать ее счастью.
   Вечером я вернулась в Ропщущую Обитель. Так приятно  было  переходить  из
комнаты в комнату в свете колеблющегося пламени свечей в сопровождении  лишь
теней да  еле  слышимого  шепота.  Да,  забыла  упомянуть,  что  в  магазине
спортивных товаров Энн приобрела две винтовки. Молодой продавец  с  грязными
светлыми волосами и в таких же грязных кроссовках  был  потрясен  наивностью
пожилой женщины, покупавшей оружие для своего взрослого сына.  Он  предложил
две дорогие пневматические винтовки - двенадцати- и  шестнадцатизарядную,  в
зависимости от тою, на какую дичь собирался охотиться ее мальчик. Энн купила
обе и еще по шесть коробок патронов для каждой. И теперь, пока я  переходила
с канделябром из комнаты  в  комнату,  Винсент  в  каменной  прохладе  кухни
отлаживал и смазывал винтовки.
   Раньше я  никого  не  использовала  так,  как  Винсента.  Если  раньше  я
сравнивала его сознание с джунглями, то теперь я все больше убеждалась,  что
эта метафора  прекрасно  отражала  действительность.  Образы,  мелькавшие  в
сохранившихся  участках  его  мозга,  неизменно  были  связаны  с  насилием,
убийством и разрушением. Я улавливала картины убийства членов  его  семьи  -
матери на кухне, отца в кровати, старшей сестры на кафельном полу ванной, но
я не знала, были ли то воспоминания о реальных событиях или просто фантазии.
Сомневаюсь, что и  сам  Винсент  отдавал  себе  в  этом  отчет.  Никогда  не
спрашивала его об этом, но даже если бы и спросила, он не смог бы ответить.
   Вообще, использование Винсента напоминало мне езду верхом  на  норовистой
лошади - стоило только отпустить вожжи и  предоставить  ей  делать  все  что
заблагорассудится. Он был невероятно силен для своего роста и  телосложения,
просто необъяснимо силен. Казалось, в  самые  неожиданные  моменты  всю  его
систему захлестывали огромные волны адреналина, и тогда его мощь становилась
поистине  сверхчеловеческой.  Мне  очень  нравилось  разделять  с  ним   это
состояние, хотя я и была всего лишь пассивной участницей. С  каждым  днем  я
чувствовала себя все моложе. Я знала, что когда доберусь до  своего  дома  в
Южной Франции, возможно в будущем месяце, я настолько  помолодею,  что  даже
Нине не удастся узнать меня, Рождественские праздники портили только  ночные
кошмары, связанные с Ниной. Они повторялись из ночи в ночь:  Нина  открывает
глаза; мертвенно-бледная маска ее лица с дыркой во лбу; Нина поднимается  из
своего гроба - я вижу ее пожелтевшие острые  зубы  и  синие  глаза,  которые
вдруг открываются в пустых глазницах черепа,  в  окружении  полчища  белесых
червей.
   Мне не нравились эти сны.
   В субботу вечером  я  оставила  Энн  на  первом  этаже  Ропщущей  Обители
охранять дверь, а сама свернулась  клубком  в  детской  кровати  и  отдалась
шепоткам, погрузившим меня в полудрему.
   Винсент  вновь  вышел  подземным  ходом.  Он  был  своеобразным  символом
появления на свет: длинный  узкий  коридор  с  наползающими  друг  на  друга
шероховатыми стенами, резкий запах земли, напоминающий медный привкус крови,
узкий лаз в конце и, как взрыв  света  и  звука,  -  первый  глоток  свежего
ночного воздуха.
   Винсент пересек темную аллею, перепрыгнул через изгородь, миновал  пустую
стоянку и нырнул во тьму следующей улицы. Винтовки он  оставил  на  кухне  в
Ропщущей Обители; с  собой  он  захватил  лишь  косу,  укоротив  ее  длинную
деревянную рукоять на четырнадцать дюймов, и нож.
   Я не сомневалась,  что  летом  эти  улицы  кишмя  кишат  неграми:  жирные
негритянки сидят на ступеньках  и  мелют  языками,  как  бабуины,  или  тупо
смотрят  на  своих  грязных,  оборванных  ребятишек,  а  расхлябанные  особи
мужского пола, без работы, без идеалов, без  каких-либо  видимых  средств  к
существованию, околачиваются в барах или подпирают стены на углах. В тот  же
вечер, в разгар суровой зимы, на улицах было  темно  и  тихо,  узкие  оконца
занавешены, заперты двери одноквартирных домов. Винсент не просто  двигался,
как безмолвная тень, он поистине превратился в нее, перемещаясь с  аллеи  на
улицу, с улицы на пустую стоянку, со стоянки во двор, нарушая при этом покой
не больше, чем дуновение ветра.
   Две ночи назад он выследил членов банды,  которые  собирались  в  большом
старом здании, расположенном  посреди  заброшенных  стоянок,  неподалеку  от
высокой железнодорожной  платформы,  врезавшейся  в  эту  часть  гетто,  как
Великая Стена, в бесплодной попытке некоторых более  цивилизованных  горожан
оградиться от варваров. Лежа на промерзшей траве возле  заброшенной  машины,
Винсент наблюдал.
   Черные фигуры двигались перед  освещенными  окнами,  словно  карикатурные
изображения негров на экране "волшебного  фонаря".  Наконец  пятеро  из  них
вышли из дому. Мне не удалось узнать их в тусклом свете,  но  это  не  имело
значения.  Винсент  подождал,  пока   они   скроются   в   узкой   аллее   у
железнодорожной платформы, а затем двинулся за  ними.  Как  меня  возбуждало
безмолвное преследование, это скольжение в ночи, казалось, не требовавшее от
него никаких усилий. Почти в кромешной  тьме  Винсент  видел  не  хуже,  чем
большинство людей при дневном свете. Я  словно  разделяла  мысли  и  чувства
сильной и гибкой охотничьей кошки. Голодной кошки.
   В  компании  было  две  девушки.  Винсент  замедлил  шаг,  когда  группка
остановилась. Он принюхался, вбирая в ноздри сильный, чуть  ли  не  звериный
запах негров. Негры так же легко возбуждаются и так  же  быстро  забывают  о
происходящем вокруг, как кобели, учуявшие  суку  в  период  течки.  Эти  две
негритянки были явно разгорячены.  Вместе  с  третьим  парнем,  дожидавшимся
своей очереди,  Винсент  смотрел,  как  две  пары  совокуплялись  на  темной
платформе - обнаженные черные ноги  девиц  то  разъезжались  в  стороны,  то
смыкались на дергающихся задах мужских особей. Все тело Винсента напряглось,
не в силах превозмочь желания вступить в дело тут же,  но  я  заставила  его
отвернуться и дождаться, пока  парни  удовлетворят  свою  похоть.  Девицы  с
невинным и простодушным видом, как довольные помойные кошки, направились  по
своим домам, смеясь и переговариваясь. И тогда я спустила Винсента с цепи.
   Он  дождался,  когда  негры  свернули  за  угол  Брингхерст-стрит   возле
заброшенной обувной фабрики. Первый удар косы пришелся  парню  в  живот,  и,
разрезав его пополам, лезвие вышло в районе позвоночника.  Винсент  не  стал
вытаскивать косу и бросился на второго с ножом. Третий негр бросился наутек.
   Раньше, когда я ходила в кино, еще до второй мировой войны,  пока  фильмы
не превратились в бездумную непристойную дешевку, мне всегда нравились сцены
с испуганными цветными рабами.  Помню,  как  смотрела  в  детстве  "Рождение
нации" и смеялась от души, когда цветные дети пугались кого-то,  завернутого
в простыню. Помню, как сидела в пятипфеннинговом кинотеатре вместе с Ниной и
Вилли  на  старом  фильме  Гарольда  Ллойда,  не  требовавшем  субтитров,  и
заливалась смехом - вместе со всем залом  -  над  туповатым  ужасом  Степина
Принесика. Припоминаю, как смотрела по телевизору старый фильм  Боба  Хоупа,
еще до того как вульгарность 60-х заставила  меня  навсегда  распрощаться  с
телеэкраном, и хохотала над побелевшим от  ужаса  цветным  помощником  Боба,
когда он оказался в каком-то доме с привидениями.  Так  вот,  вторая  жертва
Винсента выглядела точно как эти кинокомики - огромное лицо побелело,  глаза
вылезли на лоб, ладонью зажат распяленный от ужаса рот, колени сведены, ноги
трясутся. Тишина детской в  Ропщущей  Обители  была  нарушена  моим  громким
хохотом, и я не могла остановиться даже тогда, когда Винсент  пустил  в  ход
нож и сделал то, что нужно.
   Третьему мальчику удалось бежать. Винсент хотел последовать  за  ним,  он
рвался, как собака на поводке, но я заставила его  повернуть  обратно.  Негр
был лучше знаком с расположением улиц, действенность же Винсента заключалась
в быстроте и неожиданности нападения. Я понимала, насколько  рискованна  эта
игра, и не хотела потерять мальчика после стольких трудов, вложенных в него.
Однако прежде чем заставить его  вернуться,  я  позволила  ему  окончательно
разделаться с теми двумя. Его маленькие забавы не требовали много времени  и
удовлетворяли какое-то садистское начало в джунглях его сознания.
   И вот когда он снял куртку со второго, тут-то из нее и выпала фотография.
Винсент был слишком поглощен своим занятием, чтобы обратить на это внимание,
но я заставила его отложить косу и поднять снимок. На нем была изображена  я
и мистер Торн.
   Я резко вскочила у себя в детской.
   Винсент сразу же направился домой. Встретив его на кухне, я вынула из его
грязной окровавленной руки снимок.  Никаких  сомнений  не  оставалось  -  на
расплывчатом изображении  (вероятно,  оно  являлось  увеличенным  фрагментом
более крупной фотографии) я была видна совершенно отчетливо, и  мистер  Торн
тоже. Я сразу поняла, что это дело рук мистера Ходжеса. В течение многих лет
мне довелось наблюдать, как этот жалкий человечек со  своей  жалкой  камерой
делал  любительские  снимки  своей  несчастной  семейки.  Мне  казалось,   я
принимала все меры предосторожности, чтобы не оказаться  сфотографированной,
но, очевидно, он все-таки однажды щелкнул нас...
   При свете свечей сидела я в холодной каменной кухне  Ропщущей  Обители  и
размышляла. Как этот  снимок  оказался  у  негритоса?  Значит,  кто-то  меня
разыскивал, вот только кто? Полиция? Но откуда они могли  узнать,  что  я  в
Джермантауне? Нина?
   Однако все мои догадки были лишены какого-либо смысла.
   Я  заставила  Винсента  вымыться  в  большой  гальванизированной   ванне,
купленной Энн. Она  принесла  керосиновый  обогреватель,  но  ночь  выдалась
холодной, и от тела Винсента, пока он купался, валил  пар.  Некоторое  время
спустя я помогла вымыть ему волосы. Ну и зрелище же мы представляли  втроем:
две благородные тетушки, купающие отважного юношу, только что вернувшегося с
войны, - обнаженное тело в клубах пара и наши огромные тени, суетящиеся  при
свете старинных свечей на грубо отесанных стенах.
   - Винсент, дорогой мой, - шептала я, втирая шампунь в его длинные волосы,
- мы непременно должны узнать, откуда взялась эта  фотография.  Не  сегодня,
мой дорогой, сегодня на улицах будет слишком много народу, когда обнаружится
твое "рукоделие". Но в самом скором времени. И когда  ты  узнаешь,  кто  дал
негру этот снимок, ты приведешь этого человека сюда.., ко мне.

Глава 11

ВАШИНГТОН, ОКРУГ КОЛУМБИЯ

Суббота, 27 декабря 1980 г.

   Сол Ласки лежал в стальном саркофаге и размышлял о жизни. Он вздрогнул от
холодного потока воздуха, исходившего из  кондиционера,  подтянул  колени  к
груди и в подробностях попытался вспомнить весеннее  утро  на  ферме  своего
дядюшки - золотистый солнечный свет, игравший на тяжелых ветвях  ив  и  поле
белых маргариток за каменной крепостной стеной амбара.
   Его левое плечо и рука болели непрестанно, в висках  пульсировала  кровь,
пальцы покалывало, вены на правой руке саднило  от  бесконечных  уколов.  Но
Солу почему-то была приятна эта боль, он не сопротивлялся ей. Боль стала для
него единственным маяком, на который  он  мог  положиться  в  густом  тумане
медикаментозного дурмана и полной дезориентации.
   Сол