других  людей.  Парапсихологии  тогда  не
существовало; или, точнее говоря, она сводилась к стукам и столоверчению  во
время игр в гостиных. Как бы то ни было, мы  несколько  недель  забавлялись,
предаваясь фантазиям и шепотом их обсуждая, а потом кто-то из  нас,  или  мы
обе,  воспользовались  нашей  Способностью,  чтобы  претворить  фантазию   в
реальность.
   В некотором смысле то была наша первая Под-литка.
   Я  уже  не  помню,  что  послужило  предлогом  для  дуэли,  -   возможно,
преднамеренное недоразумение, связанное с какой-то шуткой Чарлза. Не  помню,
кого Чарлз и Роджер уговорили быть секундантами во время той противозаконной
прогулки. Я помню только обиженное и недоуменное выражение на  лице  Роджера
Харрисона. Оно было просто  карикатурой  на  тяжеловесную  ограниченность  и
недоумение человека, попавшего в безвыходную ситуацию, созданную вовсе не им
самим. Помню, как поминутно менялось настроение Чарлза  -  веселье  и  шутки
внезапно переходили в депрессию и мрачный гнев; помню слезы и поцелуи в ночь
накануне дуэли.
   То утро было прекрасным. С реки поднимался туман, смягчивший жаркие  лучи
восходящего солнца. Мы направлялись к месту дуэли. Помню, как Нина порывисто
потянулась ко мне  и  пожала  мою  руку  -  это  движение  отдалось  во  мне
электрическим шоком.
   Большая же часть происшедшего в то утро - провал, белое пятно.  Возможно,
из-за напряжения того первого,  неосознанною  случая  Подпитки  я  буквально
потеряла сознание; меня захлестнули волны страха, возбуждения, гордости... Я
поняла, что все это происходит наяву, и в то же время  ощущала,  как  сапоги
шуршат по траве. Кто-то громко считал шаги.  Смутно  помню,  как  тяжел  был
пистолет в чьей-то руке... Наверно, то была рука Чарлза, но теперь  я  этого
уже никогда не узнаю в точности... Помню миг холодной ярости, затем  выстрел
прервал нашу внутреннюю связь, а острый запах пороха привел меня в чувство.
   Убит был Чарлз. Никогда не изгладится из  моей  памяти  вид  невероятного
количества крови, вылившейся из маленькой круглой дырочки в его груди. Когда
я подбежала к нему, его белая рубашка уже была алой. В  наших  фантазиях  не
было никакой крови. Там не было и этой картины:  голова  Чарлза  запрокинута
назад, на окровавленную грудь изо рта потекла слюна, а глаза закатились так,
что видны только белки, как два яйца в черепе. Роджер Харрисон рыдал на этом
поле погибшей невинности, когда Чарлз сделал последний судорожный вздох.
   Что случилось в последующие несколько смятенных часов, я не помню. Только
на следующее утро я открыла свою матерчатую сумку и нашла  там  среди  своих
вещей пистолет Чарлза. Зачем мне понадобилось его сохранить? Если  я  хотела
взять что-то на память о своем погибшем возлюбленном, зачем было брать  этот
кусок металла? Зачем  было  вынимать  из  его  мертвой  руки  символ  нашего
безрассудного греха?
   ...Нина даже не узнала этого пистолета. И этим о ней все сказано.

***

   - Прибыл Вилли.
   О приезде нашего друга объявил не  мистер  Торн,  а  "дуэнья"  Нины,  эта
омерзительная мисс Баррет Крамер. По виду она  была  унисексуальна:  коротко
подстриженные черные волосы,  мощные  плечи  и  пустой  агрессивный  взгляд,
который ассоциируется у меня с лесбиянками и уголовницами. По моему  мнению,
ей было лет тридцать пять.
   - Спасибо, милочка, - сказала Нина. Я вышла  поприветствовать  Вилли,  но
мистер Торн уже впустил его, и мы встретились в холле.
   - Мелани! Ты выглядишь просто великолепно! С  каждой  нашей  встречей  ты
кажешься все моложе. Нина! - Когда он повернулся к Нине, голос  его  заметно
изменился. Мужчины по-прежнему испытывали легкое  потрясение,  когда  видели
Нину после долгой разлуки. Далее пошли  объятья  и  поцелуи.  Сам  же  Вилли
выглядел еще более ужасно, чем когда-либо. Спортивный пиджак на нем  был  от
прекрасного портного, а ворот свитера успешно скрывал морщинистую кожу шеи с
безобразными  пятнами,  но  когда  он  сдернул  с  головы  веселенькое  кепи
автомобилиста, длинные пряди седых волос, которые он зачесал  вперед,  чтобы
скрыть разрастающуюся плешь, рассыпались, и картина стала неприглядной. Лицо
Вилли  раскраснелось  от  возбуждения,  но  на  носу  и  щеках  предательски
проступали красные капилляры, выдавая чрезмерное пристрастие  к  алкоголю  и
наркотикам.
   - Милые леди, вы, кажется, уже  знакомы  с  моими  компаньонами  -  Томом
Рэйнольдсом и Енсеном Лу-гаром? - Двое мужчин подошли ближе, и теперь в моем
узком холле собралась, казалось,  целая  толпа.  Мистер  Рэйнольдс  оказался
худым блондином; он улыбался, обнажая зубы с прекрасными  коронками.  Мистер
Лугар - огромного роста негр; его массивные плечи нависали над всеми нами, а
на грубом лице  застыло  угрюмое,  обиженное  выражение.  Я  была  абсолютно
уверена, что ни я, ни Нина никогда прежде не видали этих приспешников Вилли.
   - Что ж, пройдемте в гостиную? - предложила  я.  Толпясь  и  суетясь,  мы
поднялись наверх и, в конце концов, втроем уселись в тяжелые  мягкие  кресла
вокруг чайного столика георгианской эпохи, доставшегося мне  от  дедушки.  -
Принесите нам еще чаю, мистер Торн. - Мисс Крамер поняла намек и  удалилась,
но пешки Вилли по-прежнему неуверенно топтались у двери, переминаясь с  ноги
на ногу и поглядывая на  выставленный  хрусталь,  как  будто  от  одного  их
присутствия что-нибудь могло разбиться. Я  бы  не  удивилась,  если  бы  это
действительно случилось.
   -  Енсен!  -   Вилли   щелкнул   пальцами.   Негр   немного   постоял   в
нерешительности, затем подал дорогой кожаный  кейс.  Вилли  положил  его  на
столик и открыл застежки своими короткими,  толстыми  пальцами.  -  Ступайте
отсюда. Слуга мисс Фуллер даст вам чего-нибудь выпить.
   Когда они вышли, он покачал головой и улыбнулся Нине.
   - Извини меня, дорогая.
   Нина  тронула  Вилли  за  рукав  и  наклонилась  с  таким  видом,  словно
предвкушала что-то.
   - Мелани не позволила мне начать Игру без тебя. Это  так  ужасно  с  моей
стороны, что я хотела сделать это, правда, Вилли, дорогой?
   Вилли нахмурился. Пятьдесят лет прошло, а он все еще дергался, когда  его
называли Вилли.  В  Лос-Анджелесе  он  был  Большой  Билл  Борден.  А  когда
возвращался в свою родную Германию (не очень часто, из-за связанных  с  этим
опасностей), то  снова  становился  Вильгельмом  фон  Борхертом,  владельцем
мрачного замка, леса и охотничьего выезда. Нина назвала его Вилли в их самую
первую встречу в Вене в 1925 году, и он так и остался для нее Вилли.
   - Начинай, Вилли, - сказала Нина. - Ты первый.
   Я еще хорошо помню, как раньше, встречаясь после долгой  разлуки,  мы  по
несколько дней проводили за разговорами, обсуждая все, что случилось с нами.
Теперь у нас не было времени даже на такие салонные разговоры.
   Оскалив в улыбке зубы, Вилли вытащил из кейса газетные вырезки,  записные
книжки и стопку кассет. Он едва успел разложить свои материалы  на  столике,
как вошел мистер Торн и принес чай, а также альбом Нины из оранжереи.  Вилли
резкими движениями расчистил на столе немного места.
   На первый взгляд, Вилли Борхерт и мистер Торн были в  чем-то  похожи,  но
только на первый, ошибочный взгляд. Оба -  краснолицы,  но  если  цвет  лица
Вилли свидетельствовал об излишествах и разгуле эмоций, то  мистер  Торн  не
знал ни того, ни другого уже много лет. Вилли стыдливо прятал  свою  лысину,
проступающую тут и там, как у ласки, заболевшей лишаем, а обнаженная  голова
мистера Торна была гладкой, как колено, даже трудно представить, что у  него
когда-то были волосы. У них обоих -  серые  глаза  (романист  назвал  бы  их
холодными), но у мистера Торна глаза были холодны от безразличия, во взгляде
светилась ясность, порожденная абсолютным отсутствием беспокойных  эмоций  и
мыслей. В глазах же Вилли таился холод порывистого зимнего ветра с Северного
моря, их часто заволакивало переменчивым туманом обуревавших  его  чувств  -
гордости, ненависти, удовольствия причинять  боль,  страсти  от  разрушения.
Вилли никогда не называл использование  Способности  "Подпиткой"  -  похоже,
только я мысленно применяла это  слово;  но  он  иногда  говорил  об  Охоте.
Возможно, он вспоминал о темных лесах своей родины, когда выслеживал  жертвы
на стерильных улицах Лос-Анджелеса. Я подумала: интересно, а снится ли Вилли
этот лес? Вспоминает ли он охотничьи куртки зеленого  сукна,  приветственные
крики егерей, струи крови, хлещущие из туши  умирающего  кабана?  Или  Вилли
вспоминает топот сапог по мостовым и стук кулаков  в  двери  -  кулаков  его
помощников? Возможно, у Вилли Охота все  еще  связана  с  тьмой  европейской
ночи, с горящими печами, за которыми присматривал и он сам.
   Я называла это Подпиткой, Вилли - Охотой. Однако я  никогда  не  слышала,
как это называла Нина. Пожалуй, что никак.
   - Где у тебя видео? - спросил Вилли. - Я все записал на пленку.
   - Ах, Вилли, - раздраженно сказала Нина. - Ты же знаешь Мелани. Она такая
старомодная. У нее нет видео.
   - У меня даже нет телевизора, - призналась я. Нина рассмеялась.
   - Черт побери, - пробормотал Вилли. - Ладно. У меня  тут  есть  и  другие
записи. - Он снял резиновые колечки с черных записных книжек малого формата.
- Просто на пленке было бы гораздо лучше. Телекомпании Лос-Анджелеса уделили
много внимания "голливудскому душителю", а я еще кое-что добавил...
   Ну, неважно. - Он кинул кассеты в кейс и с треском  захлопнул  крышку.  -
Двадцать три, - продолжал он. - Двадцать три, с нашей последней встречи  год
назад. Как время пролетело, а?
   - Покажи. - Нина снова наклонилась вперед. Ее голубые глаза блестели. - Я
иногда думала об этом, с того дня, когда душителя  показали  в  "Шестидесяти
минутах". Значит, он был твой, да, Вилли? Он имел такой вид...
   - Ja, ja, он был  мой.  Вообще-то  он  никто.  Так,  пугливый  человечек.
Садовник одного моего соседа. Я оставил его в  живых,  чтобы  полиция  могла
допросить его, снять любые сомнения. Он повесился в камере через месяц после
того, как пресса потеряла к нему интерес. Но тут есть кое-что  поинтереснее.
Смотрите. - Вилли бросил на стол несколько глянцевых черно-белых фотографий.
- Исполнительный директор Эн-би-си убил пятерых членов своей семьи и  утопил
в плавательном бассейне пришедшую в гости актрису из "мыльной оперы".  Потом
он несколько раз ударил себя ножом в грудь и кровью написал: "И еще  50"  на
стене строения, где был бассейн.
   - Вспоминаешь старые подвиги, да,  Вилли?  -  спросила  Нина.  -  "Смерть
свиньям" и все такое прочее?
   - Да нет же, черт возьми. Я считаю: мне положены лишние очки  за  иронию.
Девица все равно должна  была  утонуть  в  своем  сериале.  Так  написано  в
сценарии.
   - Трудно  было  его  использовать?  -  Этот  вопрос  задала  я,  поневоле
испытывая какой-то интерес. Вилли поднял бровь.
   - Не очень. Он был алкоголиком, да к тому же прочно  сидел  на  игле.  От
него мало что осталось. Семью свою он ненавидел, как и большинство людей.
   - Возможно, большинство людей в Калифорнии, но не везде. -  Нина  поджала
губы. Довольно странная реплика в ее устах. Отец Нины совершил  самоубийство
- бросился под троллейбус.
   - Где ты установил контакт? - спросила я.
   - На какой-то вечеринке. Обычное дело. Он покупал наркотик  у  режиссера,
который довел до ручки одного из моих...
   - Тебе пришлось повторить контакт? Вилли нахмурился, глядя  на  меня.  Он
пока сдерживал злость, но лицо его покраснело.
   - Ja, ja. Я видел его еще пару раз. Один раз я  просто  смотрел  из  окна
автомобиля, как он играет в теннис.
   - Очки за иронию дать можно, - сказала Нина. - Но  за  повторный  контакт
очки надо снять. Если он - пустышка, как ты  сам  говоришь,  ты  должен  был
использовать его после первого же контакта. Что еще?
   Дальше шел обычный  набор:  жалкие  убийства  в  трущобах,  пара  бытовых
убийств в семье, столкновение на шоссе, закончившееся стрельбой и смертью.
   - Я был в толпе, - сказал Вилли. - Я сразу установил контакт.  У  него  в
бардачке был пистолет.
   - Два очка, - улыбнулась Нина.
   Один  добротный  случай  Вилли   оставил   напоследок.   Нечто   странное
приключилось  с  человеком,  когда-то  в  молодости  бывшим   знаменитостью,
кинозвездой. Он вышел из своей квартиры в Бел-Эйр, а пока его не было  дома,
она заполнилась газом, потом он вернулся и зажег спичку. Взрыв, пожар, кроме
него погибло еще два человека.
   - Очки только за него, - сказала Нина.
   - Ja, ja.
   - А ты уверен, что все так и произошло? Это мог быть  обычный  несчастный
случай...
   - Не смеши, - оборвал ее Вилли и повернулся ко мне. - Его  было  довольно
трудно использовать. Очень сильная личность. Я стер в его памяти  информацию
о том, что он включил газ. Надо было заблокировать ее на целых два  часа,  а
потом заставить войти его в  комнату.  Он  бешено  сопротивлялся,  не  хотел
зажигать спичку.
   - Надо было заставить его чиркнуть зажигалкой.
   - Он не курил, - проворчал Вилли. - Бросил в прошлом году.
   - Да, - улыбнулась Нина. - Кажется, я помню; он говорил  об  этом  Джонни
Карсону. - Я не могла понять, шутит она или говорит серьезно.
   Потом мы втроем подсчитали очки, как  бы  исполняя  ритуал.  Больше  всех
говорила Нина. Вилли сначала хмурился, потом  разошелся,  потом  снова  стал
угрюмым. Был момент, когда он потянулся ко мне и со смехом похлопал меня  по
колену, прося помощи. Я никак не отреагировала. В конце  концов  он  сдался,
подошел к бару и налил себе бокал виски из  графина  моего  батюшки.  Сквозь
цветные стекла  эркера  пробивались  последние,  почти  горизонтальные  лучи
вечернего солнца и падали красным пятном на Вилли, стоявшего рядом с буфетом
мореного  дуба.  Глаза  Вилли  казались   крохотными   красными   угольками,
вставленными в кровавую маску.
   - Сорок одно очко, - подвела итог Нина. Она посмотрела на нас  блестящими
глазами и  подняла  калькулятор,  как  будто  он  мог  подтвердить  какой-то
объективный факт. - Я насчитала сорок одно очко. А ты, Мелани?
   - Ja, - перебил ее Вилли. - Прекрасно.  Теперь  глянем  на  твою  заявку,
милая Нина. - Он говорил тусклым, бесцветным  голосом.  Даже  Вилли  начинал
терять интерес к Игре.
   Не успела Нина начать, как вошел мистер Торн и  объявил:  кушать  подано.
Прежде чем мы перешли в столовую, Вилли налил себе еще из  графина,  а  Нина
взмахнула руками, изображая отчаяние из-за того, что пришлось прервать Игру.
Когда мы сели за длинный стол красного дерева, я постаралась вести себя, как
подобает настоящей хозяйке дома. По  традиции,  в  течение  реке  нескольких
десятков лет, разговоры об Игре за обеденным столом были запрещены. За супом
мы обсудили последний фильм Вилли и Нинину покупку еще одной  из  ее  модных
лавок. Ежемесячная  колонка  Нины  в  "Вор",  похоже,  будет  снята,  но  ею
заинтересовался газетный синдикат, готовый продолжить это дело.
   Запеченный  окорок  был  встречен   восторженными   похвалами,   но   мне
показалось,  что  мистер  Торн  пересластил  соус.  Когда  мы   приканчивали
шоколадный мусс, за окнами стало совсем темно.  Отблески  отраженного  света
люстры танцевали на локонах Нины, мои же  волосы  больше  обычного  отдавали
синевой - во всяком случае, так мне казалось.
   Внезапно со стороны кухни послышался  какой-то  шум.  В  дверях  появился
гигант-негр. На его плече лежали чьи-то белые руки, от  которых  он  пытался
освободиться, а на лице застыло выражение обиженного  ребенка.  "...  Какого
черта мы тут сидим, как..." Но тут же руки уволокли его.
   - Извините меня, дорогие леди. - Вилли прижал салфетку к губам  и  встал.
Несмотря на возраст, он все еще сохранял грацию движений.
   Нина ковыряла ложкой в  шоколадном  муссе.  Мы  услышали,  как  из  кухни
донеслась резкая, короткая команда, потом звук удара. Вероятно, бил мужчина:
звук был жесткий и хлесткий,  как  выстрел  из  малокалиберной  винтовки.  Я
подняла глаза. Мистер Торн убирал тарелки из-под десерта.
   - Пожалуйста, кофе, мистер Торн. Всем кофе.
   Он кивнул, мягко улыбаясь.
   Франц Антон Месмер знал об этом, хотя он и не понимал, что это  такое.  Я
подозреваю, Месмер сам имел намек на  Способность.  Современная  псевдонаука
изучала это, нашла для этого новые названия, уничтожила большую  часть  этой
мощи, перепутала ее источники и способы использования, но это остается  лишь
тенью того, что открыл Месмер. У них нет никакого представления о  том,  что
значит - ощущать Подпитку.
   Я в отчаянии от разгула насилия в  нынешние  времена.  Иногда  я  целиком
отдаюсь этому отчаянию, падаю в глубокую пропасть без какого-либо  будущего,
пропасть отчаяния, названного Хопкинсом  утехой  падали.  Я  смотрю  на  эту
всеамериканскую скотобойню, на все эти покушения на президентов, римских пап
и бесчисленного количества других людей и иногда задумываюсь: может быть,  в
мире есть много таких, как мы, обладающих нашей Способностью? Или такая  вот
бойня стала теперь просто образом жизни?
   Все человеческие существа питаются насилием;  они  питаются  властью  над
другими, но лишь немногие испытали  то,  что  испытываем  мы,  -  абсолютную
власть. Без этой Способности очень немногим знакомо несравненное наслаждение
при лишении человека жизни. Без  этой  Способности  даже  те,  кто  питается
жизнью, не могут смаковать поток эмоций в охотнике и его жертве,  абсолютный
восторг нападающего, который ушел далеко за грань всех правил и наказаний, и
то странное, почти сексуальное чувство  покорности,  охватывающее  жертву  в
последнее мгновение истины, когда уже  нет  никакого  выбора,  когда  всякое
будущее уничтожено, все возможности стерты в акте подчинения  другого  своей
абсолютной власти.
   Меня  приводит  в  отчаяние  нынешний  разгул  насилия,   безличность   и
случайность, и то, что насилие стало доступным  столь  многим.  У  меня  был
телевизор, но потом я его продала, в самый разгар  войны  во  Вьетнаме.  Эти
стерильные кусочки смерти, отнесенные вдаль линзой камеры, совершенно ничего
мне не говорили. Но, наверное, они что-то значили для  того  скота,  который
меня окружает. Когда  закончилась  война,  а  вместе  с  ней  и  ежевечерние
подсчеты трупов по телевидению, эти скоты потребовали: "Еще! Еще!"  И  тогда
экраны и улицы этой милой умирающей  нации  выбросили  массу  посредственных
убийств на потребу толпе. Я-то хорошо знаю эту наркотическую тягу.  Все  они
упускают главное. Насильственная смерть, если ее  просто  наблюдать,  -  это
всего лишь грустная и перепачканная картинка смятения и хаоса. Но для тех из
нас, кто испытал Подпитку, смерть является таинством.
   - Теперь моя очередь! Моя! - Голос  Нины  все  еще  напоминает  интонации
красавицы, приехавшей в гости и только что заполнившей танцевальную карточку
именами кавалеров на июньском балу кузины Целии.
   Мы вернулись в гостиную. Вилли допил свой кофе и попросил у мистера Торна
коньяку.  Мне  стало  стыдно  за  Вилли.  Когда  допускаешь  даже  намек  на
небрежность в поведении в присутствии самых  близких  людей,  -  это  верный
признак ослабевающей Способности, Нина, казалось, ничего не замечала.
   - Тут у меня все расположено по порядку. - Она  раскрыла  свой  альбом  с
вырезками на чайном  столике,  который  был  уже  прибран.  Вилли  аккуратно
просмотрел все; иногда он задавал вопросы, но чаще  бурчал  что-то,  выражая
согласие. Время от времени я тоже давала понять, что согласна, хотя ни о чем
из перечисленного не слышала. Разумеется, за исключением этого  битла.  Нина
приберегла его под конец.
   - Боже мой, Нина, так это ты? - Вилли был  чуть  ли  не  в  ярости.  Нина
кормилась в основном самоубийствами на Парк-Авеню и ссорами  между  мужем  и
женой, заканчивавшимися выстрелами  из  дорогих  дамских  пистолетов  малого
калибра. А случай с этим бит-лом был больше похож на топорный  стиль  Вилли.
Возможно, он счел, что  кто-то  вторгается  на  его  территорию.  -  Я  хочу
сказать.., ты же сильно рисковала, ведь так?