волос?
   - Даже это, но подобное мне с ее стороны не грозит.
   - Охотно верю, однако у тебя на подходе еще три сестрицы, не так  ли,
мой бедный друг?
   - Совершенно верно. Но все они моложе Дафны, у меня  есть  еще  время
для отдыха.
   Саймон иронически усмехнулся:
   - Что ж, набирайся сил.
   Честно говоря, он немного  завидовал  приятелю,  окруженному  большой
семьей, не опасавшемуся одиночества и даже не знающему, что это такое. У
Саймона не было сейчас намерения создать собственную семью, однако он не
мог отрицать, что, если бы она появилась, его жизнь наполнилась бы  иным
смыслом,   стала    бы,    наверное,    более    содержательной,    даже
привлекательной...
   Из некоторой задумчивости его вывел вопрос Энтони,  уже  поднявшегося
из-за стола:
   - Так как? Придешь к нашему ужину? Он не будет званым, только  девять
наших. Ты - десятый.
   У Саймона было множество дел в эти дни,  связанных  с  вступлением  в
права наследства, управлением имениями,  и  он  с  некоторым  удивлением
услышал собственный ответ:
   - С удовольствием.
   - Очень рад, Саймон. Но сначала мы еще увидимся у  леди  Данбери,  не
так ли? Ты ведь собирался?
   Саймон содрогнулся.
   - Ты меня так запугал, что если я и приду, то постараюсь удрать через
какие-нибудь полчаса.
   - Полагаешь, тебе это удастся?
   Решительный вид Саймона лучше всяких слов говорил, что он именно  так
и полагает.

Глава 2

   Новоиспеченный герцог Гастингс оказался довольно занятной  личностью.
Начать хотя бы с того, что он всю жизнь пребывая в  скверных  отношениях
со своим отцом - по причине,  о  которой  даже  ваш  автор  не  в  силах
догадаться.
   "Светская хроника леди Уислдаун", 26 апреля 1813 года

   На этой же неделе состоялся званый вечер у  леди  Данбери,  и  Дафна,
скрывавшаяся в одном из дальних углов танцевальной залы, чувствовала  бы
себя вполне уютно, если бы Энтони днем не  довел  до  ее  сведения,  что
некто Найджел Бербрук снова настойчиво просит ее руки.  Ему  было  снова
отказано, но у Дафны оставалось ощущение, что на этом дело не  кончится:
претендент, видимо, оказался упорным и легко с поражением не смирится.
   Она увидела, как он идет по зале, поворачивая голову во все  стороны,
и постаралась еще  надежнее  спрятаться  за  спины  стоящих  рядом.  Она
совершенно не знала, как с ним говорить и о чем - с этим довольно милым,
но недалеким и таким навязчивым человеком, и предпочитала укрыться  если
не в кустах, то в тени огромных портьер.
   Но и это оказалось недостаточно надежным, и она уже собралась позорно
ретироваться в дамскую комнату, когда услышала знакомый голос:
   - Эй, сестрица, что это ты здесь прячешься?
   - Энтони! Не ожидала, что ты придешь.
   - Это все матушка, - сказал брат. - Разве мы можем ей отказать?
   - Не можем, - согласилась Дафна, зная это по собственному опыту.
   - И подумай только, - продолжал Энтони,  -  она  вручила  мне  список
приемлемых невест. Для меня,  разумеется.  Представляешь?..  Но  мы  все
равно ее любим и уважаем, верно?
   - Конечно, Энтони. Меня она тоже одарила списком женихов.
   - Ею овладело особое беспокойство с  той  поры,  как  ты  вступила  в
подходящий для брака возраст, Дафна. Какая-то матримониальная лихорадка.
   - Хочешь свалить все на меня? Но ведь ты на целых восемь лет  старше.
Тебе давно пора!
   - Ты должна понять, - наставительно сказал Энтони, - старые  девы  во
много раз страшнее старых холостяков. Поэтому весь свой  пыл  матушка  и
обращает именно на тебя.
   - Она пригрозила, что будет натравливать  женихов  по  одному  каждую
неделю. Согласно списку. А в нем - ой, сколько!
   - В моем тоже немало, - похвастался Энтони. - Я принес его с собой.
   - Зачем? Вдруг кто-то увидит.
   - Хочу поддразнить матушку. Вытащу при всех и  буду  рассматривать  в
монокль.
   - У тебя нет монокля.
   - Я на днях купил.
   - Не смей этого делать! - крикнула Дафна, потому что Энтони и в самом
деле вынул из кармана жилета какой-то сложенный листок. Правда,  монокля
не достал. - Мама тебя убьет! А заодно достанется и мне.
   - Что ж, сестрица, ты заслужила: такая разборчивая.
   Дафна толкнула его в бок,  издав  при  этом  что-то  вроде  победного
клича,  чем  привлекла   внимание   нескольких   человек,   находившихся
поблизости.
   - У тебя не женская ручка, - сказал брат, потирая ушибленное место.
   - И хороший опыт, - добавила Дафна. - Все-таки целых четыре  брата  и
время от времени каждый нарывается на  скандал...  Дай  посмотреть  твой
список.
   - После того как ты едва не изуродовала меня? Ни за что!  А  впрочем,
так и быть.
   Она развернула листок, заполненный аккуратным  почерком  матери.  Там
было с десяток женских имен.
   - Что ж, этого я примерно и ожидала.
   - Совсем ужасно или не очень? - спросил брат.
   - Да уж, выбор не ахти какой.
   - Неужели не на ком остановить взор? О, я несчастный!
   Дафна серьезно посмотрела на него.
   - А сам ты собираешься жениться в этом году?
   Вместо  ответа  Энтони  подмигнул  сестре,  что  она  расценила   как
признание того, что он и сам этого не знает.
   - Что за тайные переговоры вы здесь ведете?  -  услышали  они  хорошо
знакомый обоим голос.
   - Бенедикт! - воскликнула Дафна. -  Мама  и  тебя  отправила  на  эту
пытку?
   Второй по возрасту и по букве алфавита брат, улыбаясь,  возник  перед
ними.
   - Увы, да. Отвертеться не удалось. И не  меньше  трех  раз  напомнила
мне,  слышишь,  Энтони,  чтобы  я  поскорее   занялся   воспроизводством
следующего виконта, если ты будешь относиться к этому спустя рукава.
   Старший брат ответил сдавленным стоном.
   - От кого вы прячетесь? - продолжал Бенедикт. - От мамы? Боитесь, она
поведет вас прямо за руки к вашим нареченным?
   - Смотри как бы тебя не повели, - сказал Энтони. - Ты тоже у  нее  на
заметке.
   - Что касается меня, я скрываюсь от Найджела, - призналась Дафна.
   - От этого обезьяноподобного? - переспросил Бенедикт.
   - Я бы не высказывалась о нем так, - недовольно сказала Дафна. -  Но,
конечно, он не из глубоких мыслителей. Просто за последний год я с ним о
многом поговорила, и больше говорить нам совершенно не о чем.
   Два старших брата Дафны были похожи друг  на  друга  -  оба  высокие,
широкоплечие, кареглазые; оба нравились женщинам  и  знали  об  этом.  И
сейчас на них уже начали посматривать матери юных  девиц,  подготавливая
свои чада к более решительным действиям.
   - Что за листок у тебя в руке, Дафна? - спросил Бенедикт.
   Занятая мыслью о том, не скрыться ли все-таки в дамской комнате,  она
рассеянно передала ему список невест для Энтони, и Бенедикт  не  сдержал
громкого смеха, ознакомившись с содержанием.
   - Нечего гоготать, - обиженно сказал старший брат. - Тебя со  дня  на
день ждет такой же документ.
   - Не сомневаюсь. И братца Колина тоже... Вы еще не  видели  его?  Ох,
легок на помине!
   К  родственному  кругу  присоединился  третий  брат   (третья   буква
алфавита).
   - Мы ждали тебя не раньше следующей недели,  -  сказал  Энтони  после
обмена приветствиями. - Как поживает Париж?
   - Очень скучный город, - ответил Колин.
   - Догадываюсь - это означает, что  ты  раньше  времени  потратил  все
деньги, - со смехом сказала Дафна.
   Колин склонил голову.
   - Ты права. Виновен, но заслуживаю снисхождения.
   Колин имел в семье репутацию легкомысленного юноши, гуляки и  повесы,
хотя в общем-то не был ни первым, ни вторым,  ни  третьим.  Просто,  как
известно, все познается в сравнении, и  по  сравнению  с  рассудительным
Энтони, распорядителем семейных капиталов,  с  домоседом  и  флегматиком
Бенедиктом, не говоря о несовершеннолетнем  Грегори,  он  мог,  пожалуй,
считаться порядочным шалопаем, что и подтвердил лишний раз, когда  снова
раскрыл рот.
   - Хорошо снова  оказаться  дома,  -  сказал  он.  -  Хотя  погода  на
континенте намного лучше, чем у нас, а уж о  женщинах  говорить  нечего.
Там я познакомился с одной...
   Дафна ущипнула его за руку.
   - Ты забыл, что рядом дамы, негодный мальчишка!
   Впрочем, особого негодования в ее голосе не было: Колин был ей  ближе
всех остальных по возрасту, и она надеялась еще услышать рассказ  о  его
похождениях, когда они будут наедине.
   - Видел уже маму? - спросила Дафна. Колин покачал головой.
   - Ее не было в доме. Она здесь, да?
   - Наверное, хотя мы ее пока тоже не видели.  Но  нам  угрожает  нечто
пострашнее.
   Это произнес Бенедикт, который первым увидел, что к ним  направляется
престарелая леди, опирающаяся  на  палку,  -  сама  хозяйка  дома,  леди
Данбери. Она была известна прямотой и резкостью суждений, на  что  почти
никто не обижался, потому что все к этому привыкли и потому что при этом
она была, в сущности, приветлива и добра.
   - Не  притворяйтесь,  что  не  замечаете  меня,  вы,  Бриджертоны!  -
крикнула она им вместо приветствия и взмахнула палкой в опасной близости
от живота Колина.
   Тот отпрянул и наступил на ногу Бенедикту.
   - Ваш семейный  клан  недурно  смотрится,  когда  вы  все  вместе,  -
снисходительно заметила она.
   - Спасибо, леди Данбери, - поклонился Энтони, но она не  обратила  на
него внимания.
   - А вас, милочка, - ее палка указала на Дафну, -  разыскивает  мистер
Бербрук. На вашем месте я бы вырвала его с корнем!
   - Благодарю за совет, - искренне ответила Дафна, сразу поняв и оценив
эту несколько мудреную фразу.
   - Наше славное общество, - продолжала леди Данбери,  опять  никак  не
реагируя  на  благодарность,  -  не  так  богато  светлыми  головами   и
остроумными людьми обоего пола, чтобы терять их таким нелепым образом, и
ваш  старший  брат  оказал  этому  обществу  и  вам,  мисс   Бриджертон,
неоценимую услугу, когда осмелился ответить мистеру Бербруку отказом  от
вашего имени.
   После этих слов она величественно проследовала дальше.
   - Всем обо всем известно, - пробормотала Дафна. - Однако я  почему-то
ей нравлюсь, если я правильно поняла ее слова.
   - Мы тоже так поняли, - заверил сестру Бенедикт.
   - Тогда спасибо  и  вам,  -  лучезарно  улыбнулась  братьям  Дафна  и
покинула их, направляясь в дамскую комнату.

***

   Проходя через коридоры  и  холлы  дома  леди  Данбери  в  направлении
танцевальной залы, Саймон удивлялся и отчасти радовался своему  хорошему
настроению. Он никогда не выносил этих шумных скучных сборищ, да и редко
бывал на них, а за годы пребывания за границей вообще отвык от подобного
времяпрепровождения.  Тем  более  что  в   недавнем   разговоре   Энтони
подтвердил - на подобных вечерах не стало ни интереснее, ни приятнее.  И
тем не менее у Саймона было хорошо на душе, и он понимал  -  это  просто
оттого, что он вернулся на родную землю.
   И не в том дело, что ему было тошно во время странствий по миру. Он с
интересом исколесил  вдоль  и  поперек  почти  всю  Европу,  проплыл  по
Средиземному морю, побывал в Северной Африке, откуда направился в Святую
Землю, и, поскольку не подошел еще срок возвращаться в  Англию  (а  этот
срок он  установил  себе  сам),  решил  отправиться  через  Атлантику  в
Вест-Индию, откуда рукой подать до Соединенных Штатов Америки.  Но  туда
он не попал: новоиспеченный американский  народ  как  раз  в  это  время
вступил в серьезный конфликт с Великобританией. Однако, пожалуй, главной
причиной того, что он повернул назад, было полученное им известие о том,
что его отец, тяжело болевший все последние годы, скончался.
   Зачем Саймон вообще уезжал в двадцатидвухлетнем  возрасте  из  Англии
почти на шесть лет? Разумеется, за эти годы  он  много  повидал,  многое
обдумал,  набрался  жизненного  опыта,  и  все  же   главной   причиной,
заставившей его покинуть  Англию,  была  не  тяга  к  странствиям  и  не
любознательность. Он бежал от отца, который, на долгое время предав сына
отлучению, внезапно решил приблизить его, возобновив с ним отношения.
   Саймон не желал этого. Еще в детстве он дал себе  клятву  никогда  не
общаться с отцом, и это чувство крепло в нем с годами. Он быстро  сложил
чемоданы и отправился в добровольную ссылку - куда угодно, только  чтобы
не встречаться с  человеком,  который  поступил  с  ним  в  прошлом  так
жестоко,  а  теперь  собирается  принять  как  сына,   будет   улыбаться
лицемерной улыбкой, говорить лживые  слова  о  родительских  чувствах...
Нет!
   Перемены в отношении отца  к  нему  произошли,  только  когда  Саймон
окончил Оксфорд. До этого герцог даже не желал платить за  его  школьное
обучение, повсюду говоря и написав в письме одному из учителей,  что  не
желает, чтобы имя и титул его рода сделались посмешищем  в  Итоне  из-за
дебила сына. Однако Саймон был не по летам упрям  и  настойчив:  он  сам
велел отвезти его из Клайвдона  в  Итон,  где  постучал  прямо  в  дверь
кабинета директора, сказав, что прибыл учиться, и придумал целую легенду
о том, что всякие заявления и денежный взнос отца, видимо, затерялись  в
дороге или в стенах  школы  и  он  не  должен  из-за  этого  страдать  и
пропускать целый учебный год. Не так ли?.. Он бравировал  своим  родовым
именем, стараясь копировать  манеры  отца  -  высокомерный  тон,  высоко
задранный подбородок,  снисходительный  взгляд.  Словом  -  юный  хозяин
жизни. Но  в  каждую  минуту  своей  отрепетированной  заранее  речи  он
смертельно боялся, что слова, вырывающиеся из его рта,  начнут  налезать
друг на друга и вместо фразы: "Я - граф Клайвдон, сын герцога Гастингса,
и приехал к вам  сюда  учиться..."  и  так  далее  -  у  него  получится
что-нибудь вроде: "Я г-граф Кл-Кл-Кл...", и все на этом закончится.
   Однако он был принят без промедлений, и через  несколько  месяцев  до
его отца дошли сведения,  что  сын  учится  неплохо,  но  не  мешало  бы
оплатить его пребывание в стенах учебного заведения. При таком положении
герцог не мог, не подвергнув себя публичному осуждению в  высшем  свете,
забрать сына из школы, а осуждения он не хотел.
   Саймон часто задумывался над тем, почему  отец  уже  в  то  время  не
посчитал нужным приблизить к себе сына, и не находил ответа.  Разве  что
дело было в непомерных амбициях герцога, в его непроходящей обиде на то,
что столь желанный и долгожданный ребенок не оказался сразу таким, каким
хотел его видеть отец.
   Нельзя сказать, что с речью у Саймона во  время  пребывания  в  Итоне
было все в полном порядке. Но он хорошо научился владеть собой и  быстро
выходил из затруднительных ситуаций. Настолько  быстро,  что  никому  из
однокашников не приходило в  голову  дразнить  его  заикой.  Да,  бывали
некоторые странности - то внезапный  кашель,  то  мычание,  но  к  этому
вскоре привыкли. Да и кто без странностей?
   Даже письма герцог  так  ни  разу  и  не  написал  сыну,  и  тот  уже
окончательно смирился с мыслью, что отца у него нет.
   После Итона путь Саймона, естественно, лежал в университет  Оксфорда,
где он прославился  своей  худобой  и  способностями  к  точным  наукам.
Справедливости ради следует сказать:  он  не  был  ни  слишком  худ,  ни
слишком учен, но в студенческой среде его считали  и  тем  и  другим.  А
поскольку в силу известных причин он старался говорить  мало,  некоторые
считали его высокомерным и тем больше  прислушивались  к  его  мнению  и
словам. Он не был чересчур общительным, зато имел хороших верных  друзей
(в их числе Энтони Бриджертон) и сам был  для  них  таким  же.  Еще  его
считали человеком, которому можно доверять, красивым малым и,  в  общем,
типичным британцем. Женщинам он нравился.
   Саймон не задумывался о своих достоинствах и недостатках,  он  просто
наслаждался открывшейся перед  ним  жизнью  -  общением  с  друзьями,  с
книгами, с  молодыми  вдовами  и  оперными  певичками.  И  порой,  когда
все-таки вспоминал об отце в минуты разгула  и  очередного  кутежа,  ему
приходила в голову приятная и злорадная  мысль,  что  тот  бы  этого  не
одобрил
   Но,  как  ни  странно,  герцог  Гастингс  все  же  следил  за   своим
единственным сыном и наследником, о чем Саймон  и  не  подозревал.  Отец
получал сообщения о его академических  успехах,  а  также  донесения  от
специально нанятых сыщиков лондонского полицейского суда на Боу-стрит  о
его образе жизни и поведении, которые, надо сказать, не вызывали у  отца
особых нареканий. О  том,  что  герцог  уже  снял  с  Саймона  все  свои
подозрения насчет дебильности, и говорить  нечего.  Совсем  напротив:  с
гордостью говорил он себе и другим, что  всегда  был  уверен  -  в  роду
Гастингсов не может быть помешанных или бездарных потомков.
   Окончив Оксфорд со  степенью  бакалавра  и  отличием  по  математике,
Саймон приехал в Лондон и снял холостяцкую квартиру,  так  как  не  имел
намерения жить с  отцом.  И  здесь  люди,  среди  которых  он  вращался,
принимали его немногословие и привычку к коротким фразам за высокомерие,
а небольшой круг друзей - за некий вид изысканности.
   В какой-то момент  он  прославился  в  лондонском  свете  одним  лишь
словечком "нет". А  дело  было  так:  законодателем  мод  в  тот  период
считался некий щеголь Браммел, который  обожал  своими  рассуждениями  и
вопросами  о  стилях  одежды  ставить  людей  в  неловкое  или   смешное
положение. И  однажды,  притворившись,  что  ему  позарез  нужно  мнение
Саймона о новом шейном платке принца Уэльского, он обратился  к  нему  с
длиннейшей фразой, начинавшейся словами "не думаете ли  вы?..".  На  что
Саймон, с трудом дождавшись окончания вопроса, коротко ответил: "Нет"  -
и отвернулся от говорившего.
   К следующему вечеру  Саймона  с  полным  правом  можно  было  назвать
"королем  общества".  Тог  что  он  не  стал  спорить  с  общепризнанным
законодателем мод, вообще не вступил  в  диалог,  а  просто  сказал  как
отрезал, сразу же возвело его в  ранг  чуть  ли  не  самых  ироничных  и
остроумных людей сезона. Его "нет" прозвучало как приговор  зарвавшемуся
любимчику высшего света.
   Весть об этом событии дошла до ушей герцога Гастингса, и Саймон  стал
все чаще слышать слова о том, что его отношения  с  отцом  могут  вскоре
кардинально измениться в лучшую  сторону,  что  старый  герцог  чуть  не
плясал  от  радости,  когда  узнал  об  успехах   сына   при   окончании
университета, а от  краткого  ответа  надоевшему  всем  Браммелу  просто
пришел в восторг.
   Как уже говорилось, Саймон не искал встреч с отцом, однако  на  одном
из званых вечеров они столкнулись лицом к лицу.
   Герцог не дал сыну возможности первым нанести прямой удар, как тот ни
желал этого. Саймон смотрел на человека, так  похожего  на  него  самого
(если ему удалось бы дожить до старости), и чувствовал, что не может  ни
приблизиться к нему, ни заговорить.
   Как в давние годы, язык увеличился в размерах, прирос  к  гортани,  и
казалось, что помимо воли с его губ  сейчас  начнут  срываться  все  эти
"н-не", "м-ме" и "с-с"...
   Герцог воспользовался заминкой, но не для того, чтобы  вновь  нанести
оскорбление, а чтобы обнять Саймона со словами "мой сын...".
   На следующий день Саймон покинул страну.
   Он знал, что если не сделает этого, то не сможет избежать  дальнейших
встреч с отцом, а встречаясь с ним, не  сможет  чувствовать  себя  сыном
этого человека и соответственно  относиться  к  нему  после  вынужденной
разлуки почти в двадцать лет.
   Кроме того, ему уже успела  наскучить  бесцельная  жизнь  в  Лондоне.
Несмотря на репутацию повесы, он отнюдь не был таковым. Конечно, за  три
года в Оксфорде и год в Лондоне ему приходилось  неоднократно  принимать
участие в дружеских попойках, посещать званые вечера, а также  публичные
дома, но все это почти не вызывало у него интереса.
   И он уехал.
   А вот теперь вернулся и  испытывал  от  этого  радость.  Было  что-то
успокаивающее в том,  что  он  у  себя  дома,  что-то  умиротворяющее  в
наступлении столь знакомой  тихой  английской  весны.  И  друзья!  Снова
друзья после шести лет почти полного одиночества.
   Он не спеша проходил по комнатам, направляясь в главную за