родок, шею, и с каждым поцелуем  у
Софи все сильнее подкашивались ноги, и когда ей уже показалось, что  она
больше не выдержит и рухнет на пол, Бенедикт  подхватил  ее  на  руки  и
отнес в постель.
   - В сердце моем ты моя жена, -  торжественно  проговорил  он,  уложив
Софи на одеяло.
   Софи почувствовала, что у нее перехватило дыхание.
   - После того как нас обвенчают, мы станем мужем и женой  перед  лицом
Господа, - продолжал он, ложась с ней рядом,  -  но  сейчас...  -  Голос
Бенедикта стал хрипловатым. Приподнявшись на  локте,  он  взглянул  Софи
прямо в глаза. - Но сейчас мы муж и жена перед лицом друг друга.
   Протянув руку, Софи коснулась его лица.
   - Я люблю тебя, - прошептала она. - И всегда любила. Мне  кажется,  я
полюбила тебя еще до того, как узнала о твоем существовании.
   Бенедикт  наклонился,  чтобы  снова  ее   поцеловать,   однако   Софи
остановила его:
   - Нет, подожди.
   Он замер всего в нескольких дюймах от ее губ.
   - На балу-маскараде, - призналась  Софи  несвойственным  ей  дрожащим
голосом, - еще перед тем, как я тебя увидела, я  тебя  почувствовала.  У
меня вдруг возникло такое ощущение, что вот-вот что-то должно произойти.
И когда я обернулась и заметила, как ты стоишь и словно  ждешь  меня,  я
поняла, что именно из-за тебя я и приехала тайком на бал.
   Бенедикт открыл было рот, однако вместо слов у него вырвался  хриплый
звук, и Софи поняла: Бенедикт сейчас не в состоянии говорить. Он весь во
власти нахлынувших на него чувств.
   - Я родилась только для тебя, - тихо проговорила она. - И только ради
тебя я существую.
   Бенедикт снова поцеловал ее, решив на деле показать то, что не  сумел
сказать словами. Он и не подозревал, что в состоянии любить Софи больше,
чем он любил ее несколько секунд назад, а оказывается, это возможно.
   Он любит ее! Любит сильно, страстно. И внезапно  все  стало  легко  и
просто. Он любит ее - только это и имеет значение.
   Бенедикт скинул  с  себя  халат,  отшвырнул  в  сторону  полотенце  и
принялся покрывать тело Софи страстными поцелуями.
   - Софи, Софи, Софи... - бормотал он, не в силах больше  проронить  ни
слова.
   Софи улыбнулась ему, и внезапно Бенедикта охватило странное желание -
смеяться. Он понял, что отчаянно, безумно счастлив. Как же это здорово!
   Он привстал на локтях, готовясь войти в  нее,  сделать  ее  своей.  В
отличие от прошлого раза, когда оба они были охвачены безумной страстью,
сегодня их переполняла безудержная нежность.
   - Ты моя, - прошептал Бенедикт, не отрывая от нее взгляда. - Моя.
   И уже гораздо позже, когда они, усталые и  умиротворенные,  лежали  в
объятиях друг друга, он снова прошептал ей на ушко:
   - А я твой.

***

   Несколько часов  спустя  Софи  проснулась.  Она  поморгала,  зевнула,
потянулась, наслаждаясь теплом и уютом, и вдруг ее как громом поразило.
   - Бенедикт! - ахнула она. - Который час?
   Он не ответил, и Софи, схватив его за плечо, лихорадочно затрясла.
   - Бенедикт! - воскликнула она. - Бенедикт!
   Бенедикт со стоном перекатился на спину.
   - Я сплю.
   - Сколько сейчас времени?
   - Понятия не имею, - буркнул он, уткнувшись лицом в подушку.
   - Но ведь я должна была быть у твоей мамы в семь часов.
   - В одиннадцать, - проворчал Бенедикт.
   - Нет, в семь!
   Он открыл один глаз. Похоже, и это далось ему с величайшим трудом.
   - Когда ты согласилась принять ванну, ты уже прекрасно знала,  что  к
семи не успеешь.
   - Знаю, но я не думала, что не успею к девяти.
   Поморгав, Бенедикт огляделся по сторонам.
   - Я не думаю... - начал было он, но в этот момент Софи услышала,  как
каминные часы бьют три  раза,  да  так  и  ахнула.  -  Что  с  тобой?  -
забеспокоился Бенедикт.
   - Три часа утра!
   - Значит, можно продолжать спать дальше, - улыбнулся он.
   - Бенедикт!
   - Ты же не захочешь, чтобы я будил слуг?  Они  все  наверняка  крепко
спят.
   - Но я...
   - Пощади, женщина! - взмолился Бенедикт. - Все равно мы: на следующей
неделе поженимся.
   - На следующей неделе? - удивилась Софи. Бенедикт изобразил  на  лице
самое серьезное выражение.
   - Такие дела лучше делать быстро.
   - Почему?
   - Почему? - переспросил он.
   - Да, почему?
   - Ну, чтобы было поменьше сплетен.
   Губы у Софи приоткрылись, глаза округлились.
   - Ты думаешь, леди Уислдаун напишет обо мне?
   - О Господи! Надеюсь, что нет, - пробормотал Бенедикт.
   Лицо Софи вытянулось.
   - Ладно, ладно, может, и напишет. А почему ты этого так хочешь?
   - Я читаю ее статьи уже столько лет и всегда мечтала увидеть там свое
имя.
   - Странные у тебя, однако, мечты, - покачал головой Бенедикт.
   - Бенедикт!
   - Ну ладно. Я думаю, леди Уислдаун напишет о нашей свадьбе если не до
нее, то наверняка вскоре после. От нее никогда ничего не может укрыться.
   - Хотелось бы мне знать, кто она.
   - Тебе и половине Лондона тоже.
   - Не половине, а всему. - Софи вздохнула и нерешительно проговорила:
   - Мне и в самом деле пора. Твоя мама наверняка беспокоится.
   Бенедикт пожал плечами:
   - Она знает, где ты.
   - Но она станет плохо обо мне думать.
   - Сомневаюсь. Она ведь знает, что  мы  через  три  дня  поженимся.  И
вообще моя мать - женщина без предрассудков.
   - Через три дня? - ахнула Софи. - Ты же сказал, на следующей неделе.
   - Через три дня и будет на следующей неделе.
   Софи нахмурилась.
   - А ведь верно. Значит, в понедельник?
   Бенедикт довольно кивнул.
   - Ты только представь себе... Обо мне напишет леди Уислдаун.
   Приподнявшись на локте, Бенедикт подозрительно взглянул на Софи,
   - Чего ты с большим нетерпением ждешь? -  насмешливо  спросил  он.  -
Свадьбы или чтобы о тебе написали в светской хронике?
   Софи шутливо ударила его по плечу.
   - А знаешь, - задумчиво продолжал Бенедикт, -  леди  Уислдаун  уже  о
тебе писала.
   - Обо мне?! Когда?
   -  После  бала-маскарада.  Леди  Уислдаун  написала,  что  я  увлекся
таинственной женщиной в  серебристом  платье.  Но  похоже,  как  она  ни
пыталась, она не смогла узнать,  кто  это.  -  Бенедикт  ухмыльнулся.  -
Вполне возможно, это единственная тайна в Лондоне, которую ей не удалось
раскрыть.
   Софи посерьезнела и чуть-чуть отодвинулась от Бенедикта.
   - Бенедикт, - прошептала она, - я должна тебе сказать... Я хочу... то
есть... - Она замолчала, отвернулась, а когда повернулась,  глядя  прямо
Бенедикту в глаза, проговорила:
   - Прости.
   Бенедикту хотелось схватить Софи в объятия, прижать к  себе,  но  она
выглядела такой серьезной, что он решил выслушать ее до конца.
   - За что?
   - За то, что я тебе не сказала, кто я. Я была не права. - И, прикусив
нижнюю губу, поправилась:
   - Хотя нет, не совсем.
   - Как это? - удивился Бенедикт.
   - Сама не знаю. Не могу объяснить, почему я так поступила...  -  Софи
снова прикусила губу. Бенедикт уже начал опасаться, что она ее прокусит.
- Знаешь, почему я тебе сразу не сказала, кто я такая? Потому что в этом
не было никакого смысла. Я была абсолютно уверена, что после  того,  как
мы уедем от Кавендеров, мы с тобой расстанемся. Но потом ты заболел, и я
должна была ухаживать за тобой, и ты меня не узнавал, и...
   - Это не имеет значения, - перебил ее Бенедикт,  прижав  палец  к  ее
губам.
   Софи удивленно вскинула брови.
   - Но в тот вечер, когда мы с тобой  поссорились,  это  имело  большое
значение.
   Бенедикт и сам не знал почему, но сейчас ему  не  хотелось  обсуждать
серьезные темы.
   - С того вечера многое изменилось, - сказал он.
   - Хочешь знать, почему я не сказала тебе, кто я такая?
   - Я знаю, кто ты такая, - ответил Бенедикт, коснувшись ее щеки.
   Софи снова закусила губу.
   - А ты хочешь знать, что  самое  смешное?  -  продолжал  Бенедикт.  -
Хочешь знать, почему я не отдал тебе все  свое  сердце,  целиком  и  без
остатка? Я сохранил в нем местечко для дамы с  бала-маскарада,  надеясь,
что в один прекрасный день я ее найду.
   - О, Бенедикт... - вздохнула Софи, испытывая одновременно  и  радость
от его слов, и угрызение совести от того, что причинила ему такую боль.
   - Женившись на тебе, я  должен  был  бы  отказаться  от  своей  мечты
жениться на ней, - тихо проговорил Бенедикт. - Смешно, правда?
   - Мне ужасно жаль, что я не призналась, кто я такая, - заметила Софи,
не глядя на него. - И в то же время мне не жаль этого. Как  такое  может
быть?
   Бенедикт промолчал.
   -  Если  бы  все  повторилось,  я  бы  снова  это  сделала.  Бенедикт
по-прежнему молчал, и в душе Софи начало зарождаться недоброе чувство.
   - Признаваться тебе,  что  это  я  была  таинственной  незнакомкой  с
бала-маскарада, не имело никакого смысла, - вновь проговорила Софи.
   - Я должен был знать правду, - тихо заметил Бенедикт.
   - И что бы ты делал с этой правдой? - Софи села и  натянула  на  себя
одеяло. - Захотел бы сделать таинственную незнакомку  своей  любовницей,
как захотел сделать своей любовницей горничную?
   Бенедикт молча смотрел на нее.
   - Признайся, захотел бы? Молчание.
   - О Господи, Бенедикт, да скажи ты хоть что-нибудь!  -  не  выдержала
Софи.
   - Я люблю тебя, - сказал он.
   И Софи поняла: это единственные слова, которые ей хочется услышать.

Эпилог

   "Нынешнее  воскресенье  в  Бриджертон-Хаусе   обещает   стать   самым
знаменательным событием сезона. Вся семья вместе с сотней самых  близких
друзей  соберется,  чтобы  отпраздновать  день   рождения   вдовствующей
графини.
   Считается неприличным называть возраст женщины, и автор этих строк не
собирается этого делать.
   Но не сомневайтесь, она его знает!"
   "Светские новости от леди Уислдаун", 30 апреля 1824 года

   - Стой! Стой!
   Заливаясь  веселым  смехом,  Софи  стремглав  неслась  по  ступенькам
лестницы,  ведущей  в  сад,  расположенный  за  Бриджертон-Хаусом.  Даже
сейчас, когда они с Бенедиктом были женаты уже семь лет и у них родилось
трое детей,  ему  по-прежнему  ничего  не  стоило  рассмешить  ее  и  он
по-прежнему гонялся за ней по всему  дому,  как  только  подворачивалась
такая возможность.
   - Где дети? - тяжело дыша,  спросила  Софи,  когда  он  поймал  ее  у
подножия лестницы.
   - Франческа за ними присматривает.
   - А твоя мама?
   - Насколько я могу  судить,  она  присматривает  и  за  ней  тоже,  -
улыбнулся Бенедикт.
   - Но на нас здесь кто угодно может наткнуться, - засомневалась  Софи,
озираясь по сторонам.
   Улыбка Бенедикта стала еще шире.
   - А может быть, нам отправиться на хозяйскую террасу? -  спросил  он,
притягивая ее к себе.
   "Какие знакомые слова", - подумала Софи и в ту  же  секунду  мысленно
перенеслась на девять лет назад, на бал-маскарад.
   - На хозяйскую террасу, говорите? -  спросила  она,  и  в  глазах  ее
засверкали веселые искорки.  -  А  откуда  вам  известно  про  хозяйскую
террасу, позвольте вас спросить?
   Легонько коснувшись губами ее губ, Бенедикт прошептал:
   - Скажем, у меня есть свои методы.
   - А у меня есть свои секреты, - возразила Софи, застенчиво улыбаясь.
   Бенедикт отстранился.
   - Вот как? И ты поделишься ими со мной?
   Софи кивнула.
   - Сейчас нас пятеро, а скоро будет шестеро.
   Бенедикт перевел взгляд на ее живот.
   - Ты уверена?
   - Настолько же, насколько была уверена в последний раз.
   Бенедикт поднес к губам ее руку.
   - На сей раз будет девочка.
   - В последний раз ты тоже так говорил.
   - Я знаю, но...
   - И в предпоследний тоже.
   - Именно поэтому есть все основания думать, что я не ошибаюсь.
   - Как хорошо, что ты не играешь в азартные игры, -  покачала  головой
Софи.
   Бенедикт лишь улыбнулся.
   - Давай никому пока не скажем, - предложил он.
   - Думаю, что кое-кто об этом уже догадывается.
   - Интересно, сколько времени потребуется леди Уислдаун, чтобы об этом
узнать? - спросил Бенедикт.
   - Тебе и в самом деле это интересно?
   - Ну да. Эта чертова тетка знала и о Чарльзе, и об Александре,  и  об
Уильяме.
   И он увлек Софи в тень.
   - А знаешь, она упомянула мое имя в своих статьях  сто  тридцать  два
раза, - заметила Софи.
   Бенедикт застыл на месте как вкопанный.
   - Ты что, считала?!
   - Даже сто тридцать три, если считать и ту статью про бал-маскарад.
   - О Господи! Неужели ты и в самом деле считала?
   Софи с притворным равнодушием пожала плечами.
   - Так приятно, когда о тебе пишут.
   Бенедикт придерживался прямо противоположного мнения,  однако,  решив
не портить Софи настроения, не стал этого говорить.
   - Что ж, - заметил он, - по крайней мере  она  всегда  пишет  о  тебе
только хорошее. Если бы она написала о тебе что-то плохое, я бы разыскал
ее и выслал из страны.
   Софи не смогла сдержать улыбки.
   - Да будет тебе. Если  уж  никто  из  представителей  великосветского
общества не смог разузнать, кто такая эта леди  Уислдаун,  вряд  ли  это
сможешь сделать ты.
   Бенедикт самодовольно вскинул брови.
   - По-моему, жена обязана больше верить в способности своего мужа.
   Софи  притворилась,  что  ей  срочно  понадобилось  рассмотреть,   не
появилась ли на перчатке дырочка.
   - Просто мне не хочется, чтобы ты понапрасну тратил свою энергию. Эта
особа великолепно умеет хранить свою тайну.
   - Ну, о Вайолет она не узнает, - поклялся Бенедикт. - По крайней мере
до того, как станет заметно.
   - О Вайолет? - тихо переспросила Софи.
   - Пора назвать ребенка в честь моей мамы, ты не находишь?
   Софи теснее прильнула к мужу и  склонила  голову  к  нему  на  грудь,
ощутив при этом щекой мягкую ткань рубашки.
   - По-моему, Вайолет - очень красивое имя, - прошептала она. - Надеюсь
только, что родится девочка. Потому  что  если  будет  мальчик,  он  нас
никогда не простит...

***

   Тем же вечером в особняке, расположенном в центральной части Лондона,
некая дама, взяв в руку перо, написала:

   "Светские новости от леди Уислдаун, 3 мая 1824 года
   Мои дорогие читатели! Автор этих строк сегодня узнала, что  вскоре  в
семействе Бриджертон станет одиннадцать внуков..."

   Она попыталась продолжить писать, но  глаза  закрылись,  а  из  груди
вырвался тяжелый вздох. Как же давно она занимается сочинением статей...
Неужели уже целых одиннадцать лет?
   Может быть, пора начать что-то новое? Она  устала  писать  о  других.
Пришло время жить своей собственной жизнью.
   Отложив   перо,   леди   Уислдаун   подошла   к   окну,    раздвинула
серовато-зеленые шторы и взглянула на иссиня-черное небо.
   - Пора начать что-то новенькое, -  прошептала  она.  -  Пришло  время
наконец-то стать самой собой.



   Джулия КУИН
   ГЕРЦОГ И Я

Перевод с английского Ю.С. Хазанова


Анонс

   Красивый, как античный бог,  и  баснословно  богатый  Саймон  Бассет,
герцог  Гастингс,  был   вожделенной   добычей   для   всех   незамужних
аристократок Лондона - но не  имел  ни  малейшего  желания  прощаться  с
радостями холостяцкой жизни.
   Прелестная Дафна Бриджертон отлично понимала, чтобы сделать  выгодную
партию, необходимо прежде всего обзавестись - пусть даже только для вида
- блестящим поклонником.
   Так появляется в свете эта парочка. Однако лукавая судьба смеется над
людской хитростью  -  и  очень  скоро  "боевой  союз"  Саймона  и  Дафны
превращается в подлинную, жгучую страсть,  а  старательно  разыгрываемая
ими любовь внезапно оказывается любовью истинной...

Пролог

   Рождение Саймона Артура Генри Фицрэнольфа Бассета,  графа  Клайвдона,
отпраздновали с большой пышностью. В течение  нескольких  часов  звенели
колокола, шампанское лилось рекой в каждом уголке величественного замка,
которому предстояло стать домом для новорожденного, и почти  все  жители
селения Клайвдон оставили работу, чтобы принять участие в  праздновании,
устроенном отцом появившегося на свет крошки графа.
   - Да, - глубокомысленно изрек местный пекарь,  обращаясь  к  местному
кузнецу, - это тебе не просто ребенок родился.
   И он был совершенно прав, потому что Саймону Артуру Генри Фицрэнольфу
Бассету не суждено было оставаться всего-навсего графом  Клайвдоном.  То
был лишь "титул учтивости", не дающий права заседать в палате лордов. На
самом же деле Саймон Артур Генри Фицрэнольф Бассет  -  ребенок,  имеющий
намного больше имен, чем необходимо,  -  должен  был  стать  наследником
титула и богатства древнего герцогского дома Гастингсов и  своего  отца,
девятого герцога Гастингса, многие годы тщетно ожидавшего  появления  на
свет младенца мужского рода. Но вот наконец он дождался.
   С плачущим ребенком на руках  счастливый  гордый  отец  стоял  сейчас
возле дверей в спальню жены. Ему было уже за сорок, и все последние годы
он с завистью наблюдал, как у его старых друзей - графов  и  герцогов  -
один  за  другим  рождались  наследники.  Не  всегда  сразу,  порой   им
предшествовали девочки, но так долго, как у него, ожидания не длились, и
родители обретали наконец уверенность, что их  род  будет  продолжен,  а
титул сохранен.
   Такой уверенности  очень  долго  не  было  у  герцога  Гастингса.  За
пятнадцать лет супружеской жизни его жена пять раз беременела, но только
дважды это кончалось родами, и  оба  раза  на  свет  появлялись  мертвые
младенцы. После очередной беременности, завершившейся на  шестом  месяце
сильнейшим кровотечением, врачи строго  предупредили  супругов,  что  те
должны оставить попытки зачать ребенка, ибо нельзя подвергать  жизнь  ее
светлости герцогини опасности: она слишком болезненна, слишком хрупка  и
- добавляли врачи изысканно вежливо -  уже  не  так  молода  для  родов.
Герцогу ничего не оставалось, как смириться с приговором судьбы, с  тем,
что славный род Гастингсов прервется на нем.
   Однако герцогиня, да благословит ее  Господь,  не  желала  покориться
судьбе, ибо хорошо знала свое предназначение  в  этой  жизни,  а  потому
месяцев через пять после перенесенных страданий  вновь  отворила  дверь,
соединяющую ее спальню со спальней супруга,  и  герцог  возобновил  свои
усилия зачать сына.
   Спустя несколько месяцев она уведомила герцога, что снова  беременна,
но эта новость не вдохнула в  него  надежду,  поскольку  он  уже  совсем
разуверился в благоприятном исходе. Герцогиню сразу уложили  в  постель,
врач наносил  ежедневные  визиты,  несколько  раз  герцог  приглашал  из
Лондона за баснословные  деньги  знаменитого  врача,  которого  уговорил
затем за еще большую сумму  оставить  на  время  практику  в  столице  и
поселиться в замке Клайвдон.
   Настроение герцога переменилось. У него появилась надежда, она крепла
с каждым днем, и он был почти  уже  уверен,  что  обретет  наследника  и
герцогский титул не уйдет из семьи
   Герцогиня страдала от болей, и знаменитый доктор велел подложить  под
нее подушки. Тогда будет лучше  действовать  земное  тяготение,  туманно
объяснил он. Герцог счел эти слова весьма значительными и на свой  страх
и риск приказал добавить еще одну подушку, в результате  чего  тело  его
жены  оказалось  под  углом  примерно  в  двадцать  градусов  к   земной
поверхности и оставалось в таком положении еще не меньше месяца.
   И вот наступил решающий момент. Все  в  замке  молились  за  герцога,
который так жаждал наследника, а некоторые не забывали помолиться  и  за
герцогиню, которая худела, бледнела и становилась  все  меньше  по  мере
того, как ее чрево делалось больше. Те, кто верил в благополучный исход,
были почти убеждены, что снова родится девочка, и дай Бог, чтобы она  не
присоединилась  к  тем  двум,  чьи  могилки  можно  видеть  на  соседнем
кладбище.
   Когда стоны и крики супруги  сделались  громче  и  стали  раздаваться
чаще, герцог ворвался в спальню, несмотря на протесты доктора,  акушерки
и служанки герцогини. Он оставался там  и  когда  начались  роды,  чтобы
скорее, как можно скорее узнать пол младенца.
   Вот появилась головка, плечи... Все склонились  над  извивающейся  от
боли роженицей и...
   И герцог Гастингс убедился, что Бог существует и что Он  благосклонен
к  их  семейству.   Супруг   едва