влении,  потом
рывком повернулся:
   - Вы уволены!
   Зачем ему нужно, подумал  он,  чтобы  в  доме  продолжала  находиться
свидетельница того, как он не мог ночью найти свою собственную жену?
   Подождав,  пока  замолкнут  в  коридоре  звуки   шагов   расстроенной
служанки,  Саймон  сам  двинулся   к   дверям   новой   спальни   Дафны.
Остановившись там, он подумал о том, что, в сущности, ему нечего сказать
ей - все уже сказано, и, придя к этой нерадостной мысли, все же постучал
в дверь.
   Никакого ответа.
   Он постучал еще раз. Громче.
   Снова ответа не было.
   Он поднял руку, чтобы постучать в третий раз, но  тут  ему  пришло  в
голову, что,  возможно,  дверь  не  заперта.  От  кого  ей,  собственно,
закрываться? Не от него же? Глупо, что он не  сообразил  этого  сразу  и
поднял шум.
   Он повернул ручку двери. Черт! Заперто изнутри!
   Он потратил некоторое количество времени на  то,  чтобы  излить  свой
гнев перед самим собой  и  перед  запертой  дверью.  Потом  издал  нечто
среднее между человеческой речью и рыком разъяренного зверя:
   - Дафна! - И еще громче:
   - Дафна! Наконец он услышал шаги за дверью.
   - Да?
   Это был ее голос. И он звучал дьявольски спокойно. Во всяком  случае,
по сравнению с его собственным.
   - Впусти меня!
   Молчание. Потом снова невозмутимый голос:
   - Нет.
   Он  в  растерянности  посмотрел  на  массивную  дверь.  Причиной  его
растерянности была не сама дверь, а непослушание той,  которая  была  за
дверью и осмеливалась отвечать "нет" на его приказ. Жена она ему или  не
жена, черт побери?! Разве не давала она клятву перед  Богом  подчиняться
мужу своему?
   - Дафна, - сказал он с угрозой, - открой немедленно!
   Видимо, она стояла у самой двери, потому что сначала  он  услышал  ее
глубокий вздох, а уж потом слова, и звучали они очень рассудительно:
   - Саймон, единственная причина, по которой я могла бы это сделать,  -
если бы имела намерение допустить тебя в свою  постель.  Но  я  не  хочу
этого, а потому советовала бы тебе -  и  все  остальные  обитатели  дома
наверняка согласятся со мной - уйти отсюда, не шуметь и лечь спать.
   Да она просто издевается над  ним!  У  него  потемнело  в  глазах  от
злости, а когда туман рассеялся, внимательнее пригляделся к  двери:  как
бы ее взломать?
   - Дафна, - сказал он таким спокойным  голосом,  который  напугал  его
самого, - если ты не откроешь, я... я просто вышибу дверь.
   - Ты не сделаешь этого, - последовал  ее  тоже  совершенно  спокойный
ответ. И поскольку он молчал, окаменев от  негодования,  она  еще  более
уверенно повторила:
   - Этого ты не сделаешь.
   Он опять ничего не сказал, однако не оттого, что соглашался с ней,  а
потому, что был занят решением, как лучше это сделать.
   - Ты можешь поранить себя, если решишься на такое, -  услышал  он  ее
обеспокоенный голос.
   - Тогда открой, - проворчал он.
   После недолгой паузы ключ повернулся в замке.
   У Саймона хватило выдержки смирить свою ярость и не  пнуть  дверь  со
всей силой, на какую он был способен, - ведь за ней стояла Дафна.
   Дрожавшей от внутреннего напряжения  рукой  он  распахнул  створки  и
увидел ее, виновницу этого неприличного ночного скандала:  руки  сложены
на груди, в повороте головы, во всем теле готовность к сопротивлению.
   - Не смей никогда запираться от меня! - крикнул он.
   Она спокойно возразила:
   - Я хотела побыть одна. Разве у меня нет на это права? Он не посчитал
нужным отвечать на всякие глупости.
   - Завтра утром прикажи отнести все твои вещи обратно, в нашу спальню!
А сама еще сегодня переберешься туда!
   - Нет, - услышал он негромкий голос.
   - Что ты, черт возьми, говоришь? - прорычал он.
   - А что я, черт возьми, говорю? - ответила  она  его  же  словами.  -
"Нет" означает "нет".
   Он был так потрясен, что не сразу нашелся, что ответить.
   - Но ведь ты моя жена, - пробормотал он потом. - И обязана  спать  со
мной. В моей постели.
   - Нет.
   Какое короткое и какое емкое слово!
   - Дафна, я последний раз говорю тебе...
   Ее глаза сузились. Лицо словно окаменело.  Он  никогда  не  видел  ее
такой.
   - А теперь послушай  меня,  -  сказала  она.  -  Ты  решил  отнять...
отобрать у меня нечто весьма  важное  для  женщины.  Что  ж,  я  приняла
решение ответить тебе тем же.
   - Чем? - проговорил он, словно не понимая, о чем она говорит.
   - Отнять у тебя саму себя.
   Он просто не верил своим ушам. Оцепенел. У него отнялся язык.
   Однако Дафна не остановилась на  этом.  Приблизившись  к  двери,  она
повелительным движением указала ему на выход и подкрепила свой  жест  не
менее повелительным приказом:
   - А теперь уходи из моей комнаты!
   Нет, этого вынести уже нельзя! Он задрожал от гнева.
   - Это моя комната! - заорал он. - Мой дом!  И  ты  тоже  принадлежишь
мне!
   - Тебе не принадлежит ничего, - сказала она с горечью, - кроме титула
твоего отца. Ты даже сам не принадлежишь себе.
   Опять его глаза затуманились от ярости, в ушах  зашумело.  Не  вполне
отдавая  себе  отчет  в  своих  действиях,  он  шагнул  к  ней,   словно
намереваясь ударить... убить... уничтожить...
   Слава Богу, приступ ослаб, взрыва не последовало. Он ощутил  слабость
во всем теле, как после тяжелой болезни.
   - Что т-ты хоч-чешь всем эт-тим с-сказать?  -  с  трудом  спросил  он
севшим голосом.
   - Подумай и поймешь, - отвечала она.
   Снова его охватил гнев: она еще упорствует!
   Он кинулся к ней, схватил за руку, чуть повыше локтя. Он понимал, что
слишком сильно сжимает пальцы, но ничего не мог с собой поделать.
   - Я требую... Слышишь? Объясни мне!.. П-прямо с-сейчас!
   В ее взгляде, который она устремила на него, не было  ни  страха,  ни
злости. Одно понимание. И еще жалость... Этого только не хватало! Он  не
потерпит!..
   - Ты не принадлежишь себе, - сказала она, - потому что отец управляет
тобой до сих пор. Даже из могилы.
   Саймон  пристально  смотрел  на  нее,  не  произнося  ни  слова.  Она
продолжала, но уже не с горечью, а с грустью:
   - Твои поступки, речи... избранный тобой  образ  жизни...  они  имеют
мало общего с тобой самим, с тем, чего ты  желаешь,  в  чем  нуждаешься.
Всем, решительно всем, что ты  делаешь,  Саймон,  каждым  своим  жестом,
словом ты пытаешься  противостоять  ему,  своему  отцу.  Ты  беспрерывно
что-то доказываешь мертвецу, споришь с  ним,  оказываешь  сопротивление.
Хотя он уже давно ничего не может тебе сделать, ничем ответить.
   - Это не так, - неожиданно ясным голосом сказал Саймон и поправился:
   - Не совсем так.
   Дафна попыталась отойти в сторону  -  ей  уже  не  хватало  храбрости
противостоять  этому  сильному,   разгневанному   мужчине.   Однако   он
по-прежнему сжимал ее руку.
   Внезапно он наклонился к ней, его вторая рука скользнула по ее  спине
и чуть ниже.
   - Ты не совсем права, - шепнул он ей на ухо. - Потому  что,  когда  я
вот так прикасаюсь к тебе, в моих мыслях нет места для него.
   Дафна вздрогнула, кляня себя за то, что не может не  желать  его,  за
то, что он в состоянии сделать так, чтобы она желала его.
   - Когда мои губы касаются твоего ушка, - услышала она его шепот, -  я
ни в чем не завишу от него, ничего ему не доказываю.
   Она вновь попыталась вырваться, но оставила все попытки,  как  только
он прижал ее к себе.
   Медленно и осторожно он повлек ее к постели. И опять заговорил:
   - И когда я веду тебя к постели и мы  идем...  как  сейчас...  словно
один человек... не разделенные ничем..
   - Нет! - крикнула она, отчаянно вырываясь.
   Он отпустил ее, пораженный силой сопротивления.
   - Когда ты ведешь меня к постели, - с рыданиями  в  горле  произнесла
она, - то мы не одно целое. Нас даже не  двое,  потому  что  между  нами
находится твой отец. Он здесь всегда...
   Саймон опять ощутил беспомощность. Что  еще  может  он  сказать?  Что
сделать?
   Она продолжала немного спокойнее, понизив голос:
   - Можешь ты, прямо глядя мне в глаза,  честно  признать,  что,  когда
отрываешься от меня... от моего тела... и отдаешь то, что должен  отдать
мне... отдаешь это краю простыни... что в эти минуты  думаешь  обо  мне?
Можешь?
   Он не отвечал. Она печально покачала головой и ответила сама:
   - Не можешь. Если ты честен.
   Она отступила еще дальше от него, от постели. Однако  она  знала:  он
сумеет сломить ее сопротивление. Если захочет. Ибо она сама хочет этого.
И тогда завтра она возненавидит его. И еще больше саму себя.
   Они стояли, разделенные стеной молчания, в тихой полутемной  комнате.
На лице Саймона еще видны были следы гнева, обиды, крайнего удивления  -
смесь самых различных чувств,  но  Дафне  казалось,  что  постепенно  их
начинает вытеснять просто замешательство.
   - Я думаю, - мягко сказала она, - лучше всего тебе сейчас уйти.
   Он растерялся.
   - Ты моя жена. Она не ответила.
   - Я на законных основаниях владею тобой. Ей подумалось, что он сам  с
трудом выговорил эту фразу: от растерянности, от бессилия.
   - Что ж, это верно, - согласилась она. В одно мгновение он  преодолел
расстояние между ними. Его руки вновь сомкнулись вокруг ее талии.
   - Я могу сделать так, что ты захочешь меня, - прошептал он.
   - Знаю.
   Снова в его голосе возобладало раздражение:
   - И даже если не смогу сделать этого, ты все равно принадлежишь  мне.
Я вправе применить силу и остаться тут. В этой комнате.
   Усталым, отрешенным голосом она произнесла:
   - И это я знаю. Но ты никогда так не поступишь.
   Он знал, что она права, и потому заставил себя оторваться  от  нее  и
стремительно выбежал из комнаты.

Глава 18

   ...Неужели ваш автор - единственный из всех, кто  мог  заметить,  что
мужчины из высшего общества стали в эти  дни  поглощать  намного  больше
спиртных напитков?..
   "Светская хроника леди Уислдаун", 4 июня 1813 года

   Саймон ушел из  спальни  Дафны  и  напился.  Это  не  было  для  него
привычным и любимым занятием, но он сделал это.
   В нескольких милях от Клайвдона, на берегу моря, было немало питейных
заведений,  куда  частенько  заходили  моряки,  чтобы  выпить,  а  также
подраться. Двое из них сунулись было к Саймону. Он отмолотил обоих.
   В глубинах его души бушевала злость, кипела ярость, они искали выхода
и нашли его этой  ночью.  Ему  нужен  был  лишь  малейший  повод,  чтобы
вступить в драку. Повод тоже нашелся.
   Саймон был уже порядком пьян, когда началась  потасовка,  и  видел  в
своих противниках не краснолицых от солнца и ветра  матросов,  а  своего
отца. Каждый удар предназначался не им, а ему одному -  его  постоянному
мучителю и недругу. И  после  каждого  удара  он  испытывал  облегчение.
Никогда он не считал себя жестоким, кровожадным,  но  будь  он  неладен,
если ему не было хорошо, когда его кулак попадал в цель.
   После того как он разделался с  двумя  особенно  задиристыми,  больше
никто к нему не приставал. Моряки вскоре ушли, а  местные  предпочли  не
связываться - в этом хорошо одетом незнакомце, помимо несомненной  силы,
они распознали затаенную ярость, а от таких лучше держаться подальше.
   Саймон оставался в пивнушке до рассвета.  Перед  ним  стояла  большая
бутылка с дешевым виски, к которой он постоянно прикладывался; потом  он
поднялся наконец, расплатился, сунул бутылку в карман, взгромоздился  на
лошадь и направился домой.
   По дороге Саймон допил остатки и выбросил бутылку. Пьянея все  больше
по мере приближения к дому, он думал только об одном. Одно сверлило  его
мозг.
   Он хотел, чтобы Дафна вернулась к нему. Потому что она от него ушла -
он понимал это - не только в другую комнату, а,  что  гораздо  страшнее,
оторвалась от его души, от тела. Но он не хочет этого, не выдержит.  Она
ему нужна, как никто и никогда не был нужен.
   И он ее вернет, будь он трижды проклят! Она снова будет с ним,  будет
его женой, его женщиной! Как все эти две недели, и какие недели!..
   Он отрыгнул так громко, что самому  стало  неприятно,  и  понял,  как
сильно пьян. Очень сильно.
   К тому времени как он достиг Клайвдона, опьянение полностью подчинило
его себе, он уже совсем слабо  контролировал  свои  действия,  а  потому
произвел такой шум, прежде чем добрался до дверей комнаты Дафны, что мог
бы разбудить мертвых.
   - Дафна-а-а! - кричал он что есть мочи по дороге к ее комнате. И  еще
громче, если такое было возможно, уже под самой дверью:
   - Да-а-афна!
   Новым воплям воспрепятствовал приступ кашля - он чуть не  захлебнулся
слюной, потом начал безудержно чихать, но затем вновь  обрел  нормальное
дыхание и огласил коридоры и холлы громогласным призывом:
   - Да-а-афна!
   Слуги, если и слышали, предпочитали не появляться. Дафна тоже.
   Саймон в отчаянии прислонился к двери. Впрочем, если бы он не  сделал
этого, то вполне мог бы свалиться на пол.
   -  О,  Дафна,  -  тихо  и  печально  вздохнул  он,  упираясь  лбом  в
отполированные доски. - Где ты, Дафна?
   Дверь внезапно распахнулась, он ввалился в комнату и распростерся  на
полу.
   - Ты почему... ты зачем... так открыла?.. -  бормотал  он,  не  делая
никаких усилий, чтобы подняться.
   Дафна склонилась над ним, вглядываясь, словно не узнавая его.
   - Боже мой, Саймон! Что с тобой? Ты не... - Винный дух, исходивший из
его рта, объяснил ей все лучше всяких слов. - Ты пьян!
   Он приподнял голову:
   - Боюсь, что да, - и снова поник головой.
   - Где ты был, Саймон? Почему у тебя опять синяки на лице?
   - Я пил, - довольно явственно выговорил он, хотя и с немалым усилием.
- Пил и дрался. Но не с твоим братом.
   Он снова рыгнул, но не понял этого, а потому не извинился.
   - Саймон, тебе нужно немедленно лечь в постель. Он посмотрел на нее с
таким видом, словно она сказала несусветную глупость.
   - Лечь и отдохнуть, - пояснила она. На  этот  раз  он  с  готовностью
кивнул:
   - Да... лечь... с тобой.
   Он попытался подняться, даже привстал на колени, но снова  рухнул  на
ковер.
   - Как странно, - сказал он с горечью. - Ноги  совершенно  не  держат.
Они перестали работать.
   - Не ноги, а мозги, - уточнила Дафна, опять наклоняясь к нему. -  Что
я могу сделать? Чем помочь?
   Он с пьяной хитростью взглянул ей в лицо и ухмыльнулся:
   - Любить меня. Вот и вся помощь... Ты ведь  обещала  любить.  Значит,
выполняй обещание.
   Она тяжело вздохнула. Ей следовало бы разозлиться на него, уйти и  из
этой комнаты - пусть спит на полу, но он выглядел таким трогательным.  И
немного жалким. А что касается того, что он напился,  -  своих  взрослых
братьев она  видела  в  подобном  состоянии,  если  не  хуже.  От  этого
существует одно лекарство -  проспаться.  А  наутро  он  будет  уже  как
стеклышко и, конечно, станет настойчиво уверять, что почти не был пьян и
она все выдумывает. Но, быть может, он и в самом деле не слишком пьян, а
больше притворяется?
   - Саймон, - сказала она, всматриваясь в его лицо, - ты очень пьян?
   - Очень, - охотно подтвердил он.
   - Не можешь встать?
   - Не могу.
   В его голосе звучала гордость. Так ей по крайней мере казалось. И это
тоже было одновременно и трогательно, и смешно, и глупо.
   Она подошла к нему сзади, просунула руки ему под мышки.
   - Поднимайся, Саймон, я уложу тебя в постель.
   Он сумел сесть  с  ее  помощью,  но  потом  не  предпринимал  никаких
попыток, чтобы подняться. Наоборот, с дурацким видом посмотрев  на  нее,
похлопал рукой по полу и произнес:
   - Зачем вставать? Садись сюда, Дафна, рядом... Здесь так удобно.
   - Саймон! - прикрикнула она.
   Но он тянул к ней руки и любезно приглашал присоединиться к  нему  на
ковре.
   - Нет, Саймон, -  терпеливо  возражала  она.  -  Тебе  нужно  лечь  в
постель.
   Снова и без всякого успеха она попыталась приподнять его, но оставила
попытки и с отчаянием воскликнула:
   - Зачем ты так много выпил?
   В его глазах вдруг мелькнула ясная мысль, когда он отчетливо ответил:
   - Хотел, чтобы ты вернулась ко мне.
   - Мы поговорим об этом позднее, Саймон. Завтра. Когда ты будешь  себя
нормально чувствовать.
   Она сказала это, хотя понимала, что и он, и  она  знают  -  разговоры
бесполезны. Они уже говорили об этом, и каждый остался при своем мнении.
   - Сейчас уже завтра, - капризным тоном сказал он. - Давай говорить.
   На нее нахлынуло чувство отчаяния. Говорить,  не  говорить,  сегодня,
завтра - какая разница, если все уже сказано и выхода нет.
   - Пожалуйста, Саймон,  -  умоляюще  произнесла  она,  -  оставим  это
сейчас. Тебе необходимо выспаться.
   Он затряс головой - так собака отряхивается, когда вылезает из воды.
   - Нет, нет, нет!.. Дафна, Дафна, Дафна!..
   Она не могла сдержать улыбку:
   - Что, Саймон?
   Он задумчиво почесал затылок:
   - Ты не все понимаешь. Видишь ли...
   Он замолчал и молчал долго, пока она не спросила:
   - Чего я не понимаю, Саймон?
   - Я никогда... слышишь, никогда не хотел тебя обидеть.
   В его глазах была печаль совершенно трезвого человека.
   - Знаю, Саймон.
   - Но я не могу... не могу иначе. Понимаешь?
   Он с болью выкрикнул  последнее  слово,  на  которое  она  ничего  не
ответила.
   - Потому что, - продолжал он, - всю мою жизнь он меня  побеждал.  Был
надо мной. Всегда. А сейчас я хочу реванша. Хочу  победить.  Я...  -  он
ткнул себя в грудь большим пальцем, - хочу узнать вкус победы.
   - О Господи, Саймон, - прошептала она. -  Ты  давно  уже  узнал  его.
Давно победил. Только сам до  сих  пор  не  понял  этого...  Да,  да!  -
крикнула она, потому что он покачал головой. - Уже когда начал  говорить
без запинки. Когда пошел учиться. Обрел друзей. Когда  ездил  по  разным
странам. Это все были твои победы. Малые и  большие.  Как  ты  этого  не
понимаешь? - Она стала трясти его за плечи. - Почему не хочешь  признать
себя победителем?
   Он снова покачал головой:
   - Хочу победить его в  главном.  Главном  для  него.  То,  о  чем  ты
говорила, он и сам хотел от меня. И получил. Но он не п-получит с-самого
для н-него г-главного... Н-наследника т-титула. И т-тогда... т-тогда...
   Боже,  подумала  она,  как  он  начал  опять  заикаться!   Надо   его
остановить, пока не случилось худшего. Господи, как ей  жалко  его,  как
она его любит!..
   - Саймон! - воскликнула она. - Замолчи, не надо больше!
   - Н-не оставляй м-меня... - услышала она. -  Пожалуйста...  Все  меня
оставляют... Он... Энтони... ты... Лучше наоборот: вы  оставайтесь...  а
я... я уйду...
   "Что он говорит? Что говорит? Он слишком пьян... И очень устал".
   - Ты должен лечь, - сказала она дрогнувшим голосом. - В мою  постель.
Сейчас же... Надо выспаться.
   - Ты останешься со мной, Дафна?
   Было оплошностью так  отвечать,  она  это  знала,  но  тем  не  менее
произнесла со вздохом:
   - Я останусь с тобой.
   - Как хорошо, - пробормотал он сонным голосом. - Как хорошо... Потому
что я не могу без тебя. Помни это...
   - А теперь пойдем, - сказала она нарочито бодрым  голосом.  -  Помоги
мне.
   Она чудом дотащила его до постели и свалилась на нее вместе с ним. Но
тут же вскочила и, наклонившись над его башмаками, начала стаскивать их.
Опять же ей помог опыт,  накопленный  со  своими  братьями:  она  твердо
знала, что тянуть нужно с пятки и делать это изо всех сил. Что привело к
тому, что с башмаком в руках  она  дважды  оказывалась  на  полу  -  так
крепко, мертвой хваткой обтягивали они ноги Саймона.
   - Господи, - проговорила она, тяжело дыша, - а  еще  утверждают,  что
женщины - мученицы моды.
   Саймон произвел звук, похожий на храп.
   - Уже спишь? - с надеждой спросила она,  закидывая  ноги  Саймона  на
постель.
   Каким юным и умиротворенным выглядел он сейчас с  закрытыми  глазами.
Длинные темные ресницы бросали тень на щеки, пряди волос почти закрывали
лицо.
   - Спи, дорогой, - прошептала она, приглаживая ему волосы.
   Но, как только она отошла на шаг, он встрепенулся, открыл глаза.
   - Ты обещала остаться, - с детской обидой сказал он.
   - Я думала, ты крепко спишь.
   - Все равно ты не