у вас.
   - У тебя никого нет, - сказал  Бенедикт.  Он  даже  не  спрашивал,  а
утверждал.
   - И никогда не было.
   Бенедикт хотел спросить о ее матери, но вовремя  вспомнил,  что  мать
Софи умерла во время родов.
   - Иногда нелегко быть Бриджертоном, - признался он,  стараясь,  чтобы
голос его звучал легко и  непринужденно.  Софи  медленно  повернулась  к
нему.
   - По-моему, это самое лучшее, что может быть.
   - Речь не о том, лучшее это или нет, а  о  том,  что  это  не  всегда
легко.
   - Что вы имеете в виду?
   И Бенедикт неожиданно  для  себя  самого  начал  делиться  чувствами,
которые не высказывал еще никому, ни одной живой душе, даже членам своей
семьи.
   -  Для  всех  представителей  великосветского   общества   я   просто
Бриджертон. Не Бенедикт, не Бен и даже не человек со средствами и,  смею
надеяться, неглупый. Я просто Бриджертон. - Он грустно  улыбнулся.  -  А
точнее, Бриджертон Номер два.
   Губы Софи дрогнули, потом расплылись в улыбке.
   - Вы не просто Бриджертон, а гораздо больше.
   - Мне и самому хочется  так  думать,  но  большинство  представителей
светского общества так не считает.
   - Значит, они просто дураки, - нахмурилась Софи. Бенедикт рассмеялся:
девушка была просто очаровательна.
   - Здесь я с тобой целиком и полностью согласен.
   И тут, когда Бенедикт уже счел  разговор  законченным,  Софи  удивила
его, заметив:
   - Вы совсем не похожи на остальных членов вашей семьи.
   - То есть? - поинтересовался Бенедикт, опасаясь  встретиться  с  Софи
взглядом и показать, насколько важен для него ее ответ.
   -  Ваш  брат  Энтони...   -   Софи   нахмурилась,   пытаясь   получше
сформулировать свою мысль. - Вся его жизнь  изменилась  оттого,  что  он
самый  старший  в  семье.  Он  наверняка   чувствует   гораздо   большую
ответственность за нее, чем вы.
   - Постой-ка...
   - Не перебивайте, - остановила его Софи, прижав ладонь к его груди. -
Я ведь не говорю, что вы не любите своих родных или  что  не  отдали  бы
жизнь за любого из  них.  Но  ваш  брат  наверняка  считает,  что  несет
ответственность за каждого из членов вашей семьи, и станет винить  себя,
если кто-то из ваших  братьев  и  сестер  будет  несчастлив.  В  этом  я
совершенно уверена.
   - Сколько раз ты видела Энтони? - пробормотал Бенедикт.
   - Только один. - Уголки ее рта дрогнули, словно она пыталась подавить
улыбку. - Но  этого  достаточно.  Что  касается  вашего  младшего  брата
Колина... с ним я не знакома, но я много о нем слышала.
   - От кого?
   - От всех. Не говоря уж о том, что о  нем  постоянно  упоминает  леди
Уислдаун в своих статьях, а должна признаться, их я читаю уже много лет.
   - Значит, ты знала обо мне еще до того, как мы с тобой встретились, -
проговорил Бенедикт. Софи кивнула:
   - О вас, но не вас самого. Вы гораздо более сложная натура, чем  леди
Уислдаун себе представляет.
   - Так поделись со мной  своими  наблюдениями,  -  попросил  Бенедикт,
кладя руку поверх ее руки.
   Софи взглянула ему прямо в глаза, в их темные глубины, и увидела  то,
что совсем не ожидала увидеть: беззащитность и острое  любопытство.  Ему
необходимо было знать, что  она  о  нем  думает.  Этому  самоуверенному,
решительному человеку было важно услышать ее мнение о себе.
   Софи высвободила руку  и  принялась  машинально  водить  указательным
пальцем по руке Бенедикта, затянутой в тонкую лайковую перчатку. - Вы...
- медленно заговорила она, потому что в этот ответственный момент каждое
слово было преисполнено глубокого смысла. - Вы не  совсем  такой,  каким
вас представляет великосветское общество. Вы хотите, чтобы  все  считали
вас веселым, добродушным, ироничным и остроумным человеком. Такой  вы  и
есть, но не только: вы гораздо  глубже...  Вы  любите  своих  родных,  -
продолжала Софи хрипловатым от  охвативших  ее  чувств  голосом.  -  Вам
небезразлична даже  я,  хотя,  Господь  свидетель,  я  не  всегда  этого
заслуживаю.
   - Нет, всегда, - перебил ее Бенедикт и,  поднеся  ее  руку  к  губам,
прильнул к нейх: такой страстью,  что  у  Софи  перехватило  дыхание.  -
Всегда.
   - И... и... - Голос Софи прервался.  Трудно  было  продолжать,  когда
Бенедикт не сводил с нее пылающего взгляда.
   - И что? - прошептал он.
   - Таким, какой вы есть, вас сделала семья,  -  порывисто  проговорила
Софи. - И это истинная правда. Вы не могли  бы  вырасти  таким  любящим,
преданным, если бы родились в другой семье. И в то же время вы - это вы.
Не чей-то сын или брат, а просто вы.
   Бенедикт не сводил с нее глаз.  Он  открыл  было  рот,  чтобы  что-то
сказать, однако не произнес ни слова. В минуты, подобные этой, слова  не
нужны.
   - У вас тонкая, ранимая душа, - прошептала Софи. - Душа художника.
   - Нет, - прошептал Бенедикт, качая головой.
   - Да,  -  упрямо  повторила  Софи.  -  Я  видела  ваши  рисунки,  они
прекрасны. Вы великолепный художник. Я и не подозревала о таком таланте,
пока не познакомилась с вашими родными. Вы  изобразили  их  великолепно.
Вам удалось передать и озорную улыбку  Франчески,  и  горделивую  осанку
Гиацинты.
   - Я никому никогда не показывал свои рисунки, - признался Бенедикт.
   Софи резко вскинула голову и взглянула ему прямо в глаза.
   - Вы шутите.
   - Нисколько, - покачал головой Бенедикт.
   - Но они прекрасны. Вы настоящий талант. Думаю, ваша матушка  сказала
бы то же самое, если бы их увидела.
   - Не знаю почему, но я никогда их никому не показывал,  -  проговорил
Бенедикт, чувствуя себя глупо.
   - Вы показали их мне, - тихо сказала Софи.
   - Я не мог этого  не  сделать,  -  заметил  Бенедикт,  коснувшись  ее
подбородка.
   Внезапно сердце его замерло, после чего забилось с  удвоенной  силой.
Все стало ясно и понятно.  Он  любит  ее.  Бенедикт  не  знал,  как  это
случилось, знал лишь, что это произошло.
   И дело было не в том, что она в данный момент находилась у  него  под
рукой. Так бывало со многими женщинами, но Софи была  не  похожа  ни  на
одну из них. При виде ее у него теплело  на  душе,  хотелось  плакать  и
смеяться одновременно.
   Странно, необъяснимо, но оказывается, он нашел женщину, которая одним
своим присутствием делала его счастливым. Ему  даже  не  нужно  было  ее
видеть, слышать ее голос, вдыхать исходящий от  нее  аромат.  Достаточно
было знать, что она здесь. Если это не любовь, то Бенедикт не знал,  что
это такое.
   Он  долго  смотрел  на  нее  и  не  мог  насмотреться.  Взгляд   Софи
затуманился. Блестящие ярко-изумрудные глаза словно подернулись  дымкой.
Мягкие губы приоткрылись, и Бенедикт понял, что  должен  ее  поцеловать.
Если он сейчас этого не сделает, он просто не сможет жить дальше.
   Она нужна ему, как глоток  воды  умирающему  от  жажды  путнику,  как
воздух, когда нечем дышать. Он хочет ее. Хочет так страстно, как  никого
никогда не хотел в своей жизни. И последней  здравой  мыслью  Бенедикта,
прежде чем губы его прильнули к губам Софи и голова пошла  кругом,  была
мысль: он должен сделать ее своей прямо сейчас.

Глава 17

   "Автор  этих  строк  получила   информацию   из   самых   достоверных
источников, что два дня назад во время чаепития у Гантеров  леди  Пенвуд
нанесли удар по голове бисквитом.
   Автор этих строк не может с уверенностью сказать,  кто  его  швырнул,
однако все  подозрения  падают  на  мисс  Фелисити  Фезерингтон  и  мисс
Гиацинту Бриджертон, которые частенько приходят в гости в этот дом".
   "Светские новости от леди Уислдаун", 21 мая 1817 года

   Софи уже не в первый раз целовалась с Бенедиктом, но так, как сейчас,
он ее еще никогда не целовал. У нее было такое ощущение,  словно  она  в
раю.
   Губы его касались ее губ с невыразимой нежностью,  вызывая  в  то  же
время страстное желание и быть любимой, и любить самой.
   - Бенедикт... - прошептала Софи и сама себя не услышала:  так  сильно
билось сердце.
   Как же она его хотела, и  как  глупо  было  думать,  что  она  сможет
противостоять этой страсти. Глупо и самонадеянно.
   - Софи, Софи... - вновь и вновь шептал он, касаясь  губами  ее  щеки,
шеи, уха.
   Софи почувствовала, как  руки  его  потянулись  к  пуговицам  платья,
принялись расстегивать их. Она всегда считала, что никогда  не  допустит
того, чтобы ее раздевали, и вот теперь  лиф  платья  уже  соскользнул  к
поясу, бесстыдно обнажив грудь, а она могла лишь  сладострастно  стонать
и, слегка выгнув спину, предлагать ему себя, как некий запретный плод.
   Когда  Бенедикт  увидел  ее  обнаженную  грудь,  у  него  перехватило
дыхание. Сколько раз он представлял себе эту сцену - каждую ночь,  когда
лежал в постели без сна, и всякий раз во сне, когда  удавалось  заснуть.
Но действительность превзошла все его ожидания.
   Рука Бенедикта, до этого ласково поглаживающая спину  Софи,  медленно
скользнула к груди.
   - Какая же ты красивая, - прошептал он, понимая, что слова  бессильны
передать всю гамму его чувств.
   Рука скользнула выше, трепещущие пальцы накрыли грудь,  и  сдавленный
стон сорвался с губ Бенедикта. Говорить он уже не мог.  Страсть  к  этой
женщине затмила все. Он  не  то  что  говорить,  думать  был  уже  не  в
состоянии.
   Он и сам не понимал, как это случилось, что Софи стала так много  для
него значить. Еще неделю назад он ее не знал, представления не имел о ее
существовании, а сейчас она стала необходима ему  как  воздух.  Без  нее
жизнь теряла всякий смысл.
   Он коснулся рукой ее подбородка, запрокинул лицо и заглянул в  глаза.
Казалось, они светились изнутри ярким светом и блестели от невыплаканных
слез.
   Губы дрожали, и Бенедикт понял: Софи так же, как и он, находится  под
влиянием этого чарующего момента.
   Он наклонился. Медленно-медленно, чтобы дать ей  возможность  сказать
"нет". Если она так скажет,  ему  будет  необыкновенно  тяжело,  но  еще
тяжелее будет выслушивать ее жалобы на следующее утро.
   Но она  не  сказала  "нет",  глаза  ее  закрылись,  а  голова  слегка
склонилась набок. Всем своим видом Софи  давала  понять,  что  ждет  его
поцелуя.
   Бенедикт и сам не понимал, как это происходит, но всякий  раз,  когда
он целовал ее, губы Софи казались все более сладкими, а исходящий от нее
аромат - все более пьянящим. Желание разгоралось в нем  все  сильнее,  и
ему пришлось собрать всю свою силу воли для того, чтобы не повалить Софи
на диван и не начать срывать с нее одежду.
   Он еще успеет это  сделать,  мелькнула  в  голове  Бенедикта  озорная
мысль. Но в этот первый для нее раз - а в том, что он  первый,  Бенедикт
не сомневался - он должен быть нетороплив и нежен, то есть должен  вести
себя именно так, как ждет от него молоденькая невинная девушка.
   А впрочем, подумал Бенедикт, улыбнувшись, скоро он ей покажет  такое,
чего она никак не ожидает.
   - Чему вы улыбаетесь? - спросила Софи. Слегка отстранившись, Бенедикт
обхватил ее лицо обеими руками.
   - А откуда ты знаешь, что я улыбаюсь?
   - Губами чувствую.
   - Ты заставляешь меня улыбаться, - прошептал он.
   Губы Софи дрогнули, влажное, горячее дыхание обожгло его.  Взяв  Софи
за руку, он поднес ее к губам и провел ее пальцем по контуру своих  губ,
как проделывал это только что с  ее  губами.  Заметив,  что  глаза  Софи
расширились, он взял ее палец в  рот  и  легонько  пососал,  щекоча  его
зубами и языком.
   В голове Бенедикта теснились сотни вопросов, которые ему хотелось  ей
задать, однако он ужасно  боялся,  что,  услышав  их,  она  опомнится  и
передумает. И поэтому вместо того,  чтобы  задавать  вопросы,  он  вновь
прильнул к ее губам нежным поцелуем, едва сдерживая яростное желание.
   Она вновь прошептала его имя, словно молитву, и он бережно опустил ее
на софу.
   - Я хочу тебя, - простонал он. - Ты даже не представляешь, как сильно
я тебя хочу.
   Ответом ему был лишь прерывистый стон, подействовавший  на  него  как
удар хлыста.  Он  еще  крепче  обхватил  ее  обеими  руками  и  принялся
покрывать ее лебединую шею жаркими поцелуями.
   Он спускался все ниже и ниже и, добравшись до нежного бугорка  груди,
остановился. Софи лежала под ним. Глаза ее сверкали от  желания,  и  эта
картина показалась Бенедикту более пленительной, чем он представлял себе
в самых безудержных мечтах.
   Глухо застонав, Бенедикт взял губами ее сосок.  Не  ожидавшая  ничего
подобного, Софи тихонько ахнула и попыталась отстраниться.
   - Ш-ш... - прошептал Бенедикт, прижав палец к ее губам,  быть  может,
чересчур грубо: с каждой секундой все труднее было сдерживаться. -  Лежи
спокойно и ни  о  чем  не  думай.  Просто  позволь  мне  доставить  тебе
удовольствие.
   На лице  Софи  отразилось  сомнение,  но,  когда  Бенедикт,  поспешно
наклонившись к  ее  груди,  возобновил  свой  нежный  натиск,  глаза  ее
затуманились, губы приоткрылись, и она вновь откинулась на подушки.
   - Тебе приятно? - хрипло прошептал Бенедикт,  теребя  сосок  кончиком
языка.
   Софи с трудом кивнула с закрытыми глазами. Она была  не  в  силах  их
открыть.
   - А так? - И Бенедикт провел языком под грудью, щекоча нежную кожу.
   Прерывисто дыша, Софи снова кивнула.
   - А так? - Подняв ей платье, Бенедикт спускался все ниже и ниже, пока
не добрался до пупка.
   На сей раз Софи не смогла даже кивнуть. Боже правый!  -  мелькнула  в
голове запоздалая мысль. Она лежит перед ним почти голая  и  может  лишь
стонать, вздыхать и просить еще.
   - Я хочу тебя, - едва выдохнула она.
   - Я знаю, - прошептал Бенедикт, обжигая живот Софи горячим дыханием.
   Софи вдруг  почувствовала  непреодолимое  желание  двигаться.  Внутри
нарастало незнакомое, странное и вместе с тем такое сладостное  чувство.
Словно все двадцать два года своей жизни она  вовсе  не  жила  и  только
теперь наконец-то начинает жить.
   Ужасно вдруг  захотелось  прикоснуться  к  коже  Бенедикта,  и  Софи,
схватившись за его рубашку из тончайшего полотна, принялась  вытаскивать
ее из брюк. И вот наконец руки ее коснулись бархатистой кожи его  спины,
и, к удивлению и восторгу Софи,  упругие  мускулы  дрогнули  у  нее  под
пальцами.
   - О, Софи... - простонал Бенедикт, весь дрожа.
   Его реакция придала ей  смелости,  и  она  продолжила  свою  пьянящую
ласку. Руки ее скользнули выше, добрались до плеч, широких, мускулистых.
Бенедикт снова застонал и, чертыхнувшись себе под нос, привстал.
   - Эта чертова рубашка мешает, - пробормотал он и, стащив ее,  швырнул
через всю комнату.
   Лишь на секунду перед Софи мелькнула его голая грудь, и  вот  он  уже
снова на ней, и на сей раз  они  прижимаются  друг  к  другу  обнаженной
кожей. Более потрясающего чувства Софи никогда не доводилось испытывать.
Кожа Бенедикта оказалась на редкость  теплой  и  мягкой,  хотя  под  ней
играли упругие мышцы. От него вкусно пахло сандаловым маслом  и  хорошим
мылом.
   Софи коснулась руками его волос. Они оказались густыми и упругими  и,
когда Бенедикт принялся вновь покрывать поцелуями ее шею, защекотали  ей
кожу.
   - О, Бенедикт, - вздохнула Софи, - как же мне  хорошо!  Я  просто  не
представляю, что может быть лучше.
   Он поднял голову, и его темные глаза насмешливо сверкнули.
   - Может.
   Софи от  удивления  приоткрыла  рот,  но,  тотчас  же  спохватившись,
закрыла его. Должно быть, выглядит сейчас просто как  какая-то  идиотка,
упрекнула она себя, - лежит с открытым ртом и тупо смотрит на него.
   - Подожди, скоро сама увидишь, - улыбнулся Бенедикт.
   - Но... Ой! - вскрикнула Софи, почувствовав, что Бенедикт сбросил  ее
туфлю. Рука его, обвившись вокруг лодыжки, заскользила вверх по ноге.
   - А это ты представляла? -  спросил  он,  пощекотав  ей  пальцем  под
коленкой.
   Софи отчаянно замотала головой, стараясь не дергаться.
   - Вот как? - пробормотал Бенедикт. - А это? -  И  он  ловко  развязал
подвязки.
   - Что ты делаешь, Бенедикт? - ахнула Софи.
   - Ничего особенного, -  улыбнулся  Бенедикт  и  убийственно  медленно
принялся стаскивать с Софи чулки.
   Наконец он снял их и отшвырнул в сторону, и Софи, открыв от  восторга
рот, смотрела, как они пролетают у нее над головой. Чулки были не самого
лучшего качества, но все  равно  довольно  легкие,  и  они  проплыли  по
воздуху, как пух от одуванчика, пока не приземлились - один на лампе,  а
другой на полу.
   И пока Софи все еще  смеялась  над  чулком,  свисавшим  с  абажура  и
покачивавшимся, словно пьяный, Бенедикт принялся  поглаживать  ей  ноги.
Руки его скользили все выше и выше, пока наконец не добрались до бедер.
   -  Думаю,  никто  тебя  здесь  не  касался,  -  заметил  он,   лукаво
улыбнувшись.
   Софи покачала головой.
   - Наверное, ты  и  представить  себе  такого  не  могла.  Софи  снова
покачала головой.
   - Если ты не могла себе представить этого...  -  он  сжал  ее  бедра,
заставив ее тем самым сладострастно извиваться, - то такого уж точно.
   Рука его двинулась  еще  выше,  легонько  царапая  ногтями,  кожу,  и
наконец добралась до мягкого треугольника волос.
   - Не нужно, - машинально проговорила Софи. - Я не...
   - Ну что ты, нужно, уверяю тебя.
   - Но... О-о...
   Больше Софи ничего сказать не смогла. Мысли все куда-то  улетучились.
Да и как можно о чем-то думать, когда  он  так  безудержно  ласкает  ее.
Наверное, о том, как это стыдно, но она не хочет, чтобы он остановился.
   - Что ты со мной делаешь? - ахнула она, чувствуя, как  отзывается  на
его ласку все тело.
   - Все, - ответил Бенедикт, вновь приникая к ее губам. - Все,  что  ты
хочешь.
   - Я хочу... О...
   - Тебе приятно? - прошептал он ей в щеку.
   - Я не знаю, чего хочу, - едва выдохнула Софи.
   - А я знаю, - проговорил Бенедикт и принялся легонько  покусывать  ей
мочку уха. - Я точно знаю, что ты хочешь. Доверься мне.
   Софи так и сделала и в тот же момент почувствовала, как что-то в  ней
изменилось. Она была готова к дальнейшим ласкам. Они  больше  не  пугали
ее, наоборот, она стремилась к ним. Понимала, что  поступает  дурно,  но
ничего не могла с собой поделать. Внезапно мелькнула смутная мысль,  что
впервые в жизни она собирается совершить безумный поступок, абсолютно ей
несвойственный. И только потому, что ей этого хочется.
   Словно прочитав ее мысли, Бенедикт  слегка  отстранился  и,  обхватив
своей большой рукой ее щеку, проговорил хрипловатым голосом:
   - Если ты хочешь, чтобы я остановился, скажи  мне  сейчас.  Не  через
десять минут, не через одну минуту, а прямо сейчас.
   Тронутая тем, что  он  решил  ее  спросить,  Софи  протянула  руку  и
коснулась его щеки точно так же, как только  что  сделал  он.  Но  когда
открыла рот, из него вырвалось лишь:
   - Пожалуйста...
   В глазах Бенедикта вспыхнул огонь желания, и в ту же  секунду  в  нем
как будто что-то щелкнуло,  он  изменился  кардинально.  Нежный,  томный
любовник исчез. Его место занял мужчина, охваченный страстью.  Казалось,
у него не две руки, а несколько десятков. Они  гладили  Софи  по  ногам,
обнимали за талию, касались лица. Софи глазом моргнуть  не  успела,  как
платье ее оказалось на полу, рядом  с  чулками.  Она  лежала  совершенно
голая и испытывала некоторую стыдливость, однако в то же время понимала,
что, поскольку ее ласкает Бенедикт, стыдиться ей нечего.
   Софа была узкой, однако Бенедикта, похоже, это не смущало. Он  скинул
ботинки, стащил с себя брюки, не переставая ласкать  Софи.  Естественно,
так труднее было раздеваться, но его не оставляло ощущение, что, если он
отнимет от нее руки, он умрет.
   Он не раз испытывал страсть и  думал,  что  ему  хорошо  знакомо  это
чувство. Оказывается, он ошибался. Того, что происходило с  ним  сейчас,
он не испытывал никогда.
   Наконец освободившись от одежды, он лег на Софи и на  секунду  замер,
наслаждаясь прикосновением своего тела к ее телу. Он хотел ее  страстно,
безудержно, как еще  никого  и  никогда,  но  сдерживал  себя,  стараясь
двигаться медленно. Это ее первый раз, и все должно пройти идеально.
   Бенедикт опустил руку и коснулся Софи.  Она  была  более  чем  готова
принять его.
   - Это так...