ело вздохнув, Бенедикт попытался высвободиться из  цепких  пальцев
сестрицы, но безуспешно.
   - Еще как могу. Вот смотри. Делаю один шаг, потом другой...
   - Ты же обещал Гиацинте помочь ей с арифметикой! - выпалила Элоиза. -
Она тебя целых две недели не видела!
   - Можно подумать, что, если она не выполнит задание, ее  исключат  из
школы, - буркнул Бенедикт.
   - Да как ты смеешь так говорить! - воскликнула Элоиза.
   - Ну прости, пожалуйста, - успокаивающе проговорил Бенедикт,  надеясь
избежать лекции, но не тут-то было.
   - Если нам, женщинам не разрешается учиться в таких  заведениях,  как
Итон и Кембридж, это совсем не означает, что мы образованны хуже мужчин,
- заявила Элоиза.
   Бенедикт безвольно прислонился к стене.
   - Более того, я считаю, что нам не разрешается учиться в этих учебных
заведениях потому, что, если бы  нас  туда  допустили,  мы  бы  обогнали
мужчин по всем предметам!
   - Я в этом нисколько не сомневаюсь, - вздохнул Бенедикт.
   - И не смей говорить со мной таким покровительственным тоном!
   -  Поверь  мне,  Элоиза,  я  и  не   собирался   говорить   с   тобой
покровительственным тоном.
   Подозрительно взглянув на него, Элоиза  скрестила  руки  на  груди  и
проговорила:
   - Смотри не разочаруй Гиацинту.
   - Хорошо, - устало ответил Бенедикт.
   - По-моему, она в детской.
   Рассеянно кивнув, Бенедикт направился к лестнице.
   Он начал подниматься на второй этаж, так и  не  заметив,  что  Элоиза
повернулась к матери, выглянувшей из музыкального салона, подмигнула  ей
и широко улыбнулась.

***

   Детская располагалась на втором этаже. Бенедикт редко поднимался  так
высоко: спальни большинства его братьев и сестер находились  на  первом.
Только Грегори и  Гиацинта  по-прежнему  жили  в  комнатах,  соседних  с
детской. Но сейчас Грегори  большую  часть  года  проводил  в  Итоне,  а
Гиацинта обычно терроризировала кого-нибудь в другом крыле дома, так что
у Бенедикта просто не было причины бывать на втором этаже.
   Кроме того, помимо детской, здесь находились спальни для слуг высшего
разряда. К которым относились и горничные. А значит, и  Софи.  Наверное,
сидит сейчас в уголке и что-нибудь штопает - но только не в детской, где
полно нянек. Что делать горничной в детской?
   - Хи-хи-хи! Ха-ха-ха!
   Бенедикт удивленно вскинул брови. Смех был  явно  детский.  Гиацинта,
которой четырнадцать, вряд ли сумеет изобразить такой.
   "Так кто бы это мог быть? Ах да! Кузены и кузины Уэнтуорт  пожаловали
в гости. Что ж, приятно будет с  ними  пообщаться.  Очень  милые  детки,
разве что чересчур резвые. Сколько же времени я их не видел? Да пожалуй,
несколько месяцев".
   Когда он подошел к детской, смех усилился,  послышался  пронзительный
визг. Бенедикт улыбнулся, нажал на ручку двери, дверь распахнулась  и...
И он увидел ее. Не Софи, а ее, таинственную незнакомку с бала-маскарада.
И в то же время это была Софи.
   Она стояла с завязанными глазами посреди комнаты и, улыбаясь,  шарила
руками вокруг себя, пытаясь поймать  хихикающих  детей.  Бенедикту  была
видна лишь нижняя часть лица, и именно поэтому он ее узнал!
   В мире была лишь одна женщина, у которой он видел только нижнюю часть
лица. Та же улыбка. Та же крохотная ямочка на подбородке. Все то же!
   Так, значит, Софи и есть женщина в серебристом платье, с  которой  он
познакомился на балу-маскараде!
   И все вдруг встало на свои места. Всего два раза в жизни  он  испытал
необъяснимое, почти мистическое влечение к женщине. Это  показалось  ему
чрезвычайно странным. Он всегда считал, что способен испытывать подобное
чувство к одной-единственной женщине. Значит, сердце не обмануло его.
   Он искал ее долгие месяцы. Он тосковал по ней еще дольше. А  она  все
время была здесь, прямо у него  под  носом.  И  она  ему  не  сказала...
Неужели она не понимала, через какие  страдания  заставила  его  пройти?
Сколько часов он провел без сна, казня себя за то, что  предает  даму  в
серебристом платье - ту,  на  которой  мечтал  жениться,  -  потому  что
влюбился в  простую  горничную!  И  наконец  решил  поставить  крест  на
таинственной незнакомке, попросить Софи выйти  за  него  замуж,  презрев
общественное осуждение.
   А оказывается, Софи и есть  та  самая  таинственная  незнакомка...  В
голове Бенедикта зашумело, словно к ушам приставили две огромные морские
раковины, перед глазами поплыли красные круги. Он не мог отвести от Софи
глаз.
   - Что случилось? - спросила Софи. Дети  вдруг  примолкли  и,  разинув
рты, уставились на Бенедикта широко раскрытыми глазами.
   - Гиацинта, - выдавил он из себя, - не могла бы ты на  минутку  выйти
из комнаты?
   - Но...
   - Я сказал - выйди! - жестко повторил он.
   - Николас, Элизабет,  Джон,  Элис,  пойдемте,  -  дрогнувшим  голосом
поспешно проговорила Гиацинта. - В кухне есть печенье, а я знаю, что...
   Остального Бенедикт не слышал.  Гиацинте  удалось  выйти  из  комнаты
самой и увести детей в сотую долю секунды.
   - Бенедикт? - спросила Софи, пытаясь развязать  узел  на  затылке.  -
Бенедикт, это ты?
   Он  захлопнул  дверь  с  такой  силой,  что  стекла  зазвенели.  Софи
вздрогнула от неожиданности.
   - Что случилось? - прошептала она.
   Он молча продолжал наблюдать за тем, как она  дергает  за  узел.  Ему
приятно было  видеть  ее  такой  беспомощной.  В  данный  момент  он  не
чувствовал к ней ни капли сострадания.
   - Ты ничего не хочешь мне рассказать? -  спокойно  спросил  он,  хотя
руки у него тряслись.
   Софи замерла, вернее - окаменела. Бенедикт даже мог  поклясться,  что
чувствует исходящее от ее тела тепло. Так продолжалось несколько секунд.
Наконец, смущенно откашлявшись, она снова принялась за узел.  Платье  ее
туго натянулось на груди, однако Бенедикт не почувствовал  ни  малейшего
желания.
   Впервые он не испытывает желания к этой женщине,  усмехнулся  он  про
себя: ни к таинственной незнакомке, ни к горничной.
   - Может быть, поможешь мне? - нерешительно спросила она.
   Бенедикт даже не пошевелился.
   - Бенедикт?
   - Интересно лицезреть тебя с завязанными глазами, Софи, - заметил он.
   Руки ее медленно опустились.
   - Такое впечатление, будто ты в полумаске, ты не находишь?
   Софи ахнула: единственный звук, нарушивший тишину комнаты.
   Бенедикт направился к ней, медленно, неумолимо.
   - Я много лет не ходил на маскарады, - проговорил он.
   Она поняла, что он все знает. Это было видно по тому, как дрогнули ее
губы.
   Он надеялся, что она испугается.
   Но не доходя до нее, он резко  повернул  направо,  задев  рукавом  ее
руку.
   - Ты собиралась когда-нибудь сказать  мне,  что  мы  с  тобой  раньше
встречались?
   Губы Софи дрогнули, но она молчала.
   - Собиралась или нет? - тихо спросил Бенедикт, хотя  сдерживать  себя
ему стоило невероятных трудов.
   - Нет, - дрожащим голосом ответила Софи.
   - Вот как?
   Молчание.
   - А почему?
   - Мне это казалось... неуместным.
   Бенедикт круто обернулся.
   - Неуместным?! - крикнул он. - Я влюбился в тебя два  года  назад,  а
тебе это показалось неуместным?!
   - Может быть, ты все-таки поможешь мне снять шарф? - прошептала она.
   - Оставайся слепой!
   - Бенедикт, я...
   - Как я  был  слеп  весь  этот  месяц!  -  сердито  продолжал  он.  -
Посмотрим, как тебе это понравится.
   - И вовсе ты не влюбился в меня  два  года  назад,  -  бросила  Софи,
пытаясь снять шарф.
   - Откуда ты знаешь? Ты же сбежала.
   - Я должна была сбежать! - крикнула она. - У  меня  не  было  другого
выхода!
   - У всех людей  всегда  бывает  выход,  -  снисходительно  проговорил
Бенедикт. - Это называется собственным желанием.
   - Тебе легко говорить! - вспылила Софи. - Тебе, у которого всегда все
было! А я должна была... Уф! - Наконец-то ей удалось  стащить  шарфы,  и
теперь они болтались у нее на шее.
   Свет ударил ей в глаза, и Софи заморгала, но тут взгляд  ее  упал  на
лицо Бенедикта, и она поспешно сделала шаг назад.
   Глаза его метали молнии, и в то же время в них  застыла  такая  боль,
что Софи поразилась.
   - Рад видеть тебя, Софи, - проговорил  Бенедикт  подозрительно  тихим
голосом. - Если, конечно, это твое настоящее имя.
   Софи кивнула.
   -  Кстати,  -  заметил  Бенедикт  чуть  более  небрежным  тоном,  чем
следовало бы, - если ты попала на этот маскарад, значит, ты  никакая  не
горничная?
   - Я горничная, - поспешно сказала Софи. - Я не имела права там быть.
   - Это все не так уж важно. Самое главное - ты мне солгала.
   - Я должна была это сделать, - прошептала Софи.
   - Да будет тебе! Что бы случилось такого ужасного,  если  бы  ты  мне
открылась?
   Софи молчала, не зная, что сказать. Здесь, в детской, когда он  стоял
рядом, дыша праведным гневом,  она  никак  не  могла  вспомнить,  почему
решила скрыть от него,  что  она  та  самая  таинственная  незнакомка  с
бала-маскарада. Может быть, боялась, что он  захочет  сделать  ее  своей
любовницей? Но это все равно произошло.
   А может быть, сначала просто побоялась, а потом  посчитала,  что  уже
поздно? Если бы она, уже попав в дом его  матери,  призналась,  кто  она
такая на самом деле, он бы наверняка пришел в ярость и накинулся  бы  на
нее за то, что она ему сразу об этом не сказала. Что, собственно, сейчас
и происходит, подтверждая тем самым ее правоту.
   А может быть, все дело в том, что  ее  гордость  была  уязвлена.  Она
испытала острое разочарование оттого, что он сам ее не  узнал.  Если  та
ночь на балу-маскараде имела такое же огромное значение для него,  какое
имела для нее, почему он тотчас же ее не узнал? Два года она  мечтала  о
встрече с ним. Два года каждую ночь видела его во сне. А он, увидев  ее,
не узнал...
   А может быть, все гораздо проще? Может быть, она просто  хотела  себя
обезопасить?.  Не  зная  почему,  она   чувствовала   себя   в   большей
безопасности в образе безвестной горничной. Если бы Бенедикт  знал,  кто
она такая -  или  по  крайней  мере  знал,  что  она  и  есть  та  самая
таинственная незнакомка с бала-маскарада, - он стал бы преследовать  ее.
Упорно преследовать.
   Конечно, он преследовал ее и считая горничной, но это совсем  другое.
Софи была в этом совершенно уверена. Ее социальный статус,  а  вернее  -
отсутствие  такового,  являлся  для  нее  защитой.  Такой  человек,  как
Бенедикт - сын и брат виконта, - никогда не женится на служанке.  А  вот
женится ли он на незаконнорожденной дочери графа? Нет, конечно. Однако в
отличие от служанки незаконнорожденная дочь графа имеет право мечтать.
   Но ее  мечты,  как  и  мечты  служанки,  никогда  не  сбудутся.  Софи
понимала, что чем больше она будет мечтать, тем большую боль принесут ей
эти мечты. И всякий раз, когда она уже вот-вот была готова  выдать  свою
тайну, она останавливалась, чувствуя, что, если скажет Бенедикту правду,
сердце ее будет навеки разбито.
   "Что сейчас и произошло", - с горечью подумала Софи.
   - Я искал тебя. - Тихий, проникновенный голос Бенедикта,
   Глаза Софи изумленно расширились и наполнились слезами.
   - Искал? - прошептала она.
   - Целых полгода, черт подери! Но ты как сквозь землю провалилась.
   - Мне некуда было идти, - сказала Софи, сама не понимая,  почему  ему
это говорит.
   - У тебя был я!
   Слова тяжело повисли в воздухе. Наконец  Софи,  в  запоздалом  порыве
честности, проговорила:
   - Я не знала, что ты меня  искал.  Но...  но...  -  Она  запнулась  и
закрыла глаза: так вдруг стало больно.
   - Но что?
   Софи судорожно сглотнула  и,  открыв  глаза,  поспешно  отвела  их  в
сторону, опасаясь смотреть Бенедикту в лицо.
   - Даже если бы я знала, что ты меня ищешь, я  бы  не  позволила  тебе
меня найти.
   - Я тебе настолько неприятен?
   - Нет! - выкрикнула Софи, взглянув ему прямо в глаза. В  них  застыла
боль. Бенедикт умело ее прятал, но Софи уже достаточно хорошо его знала,
чтобы разглядеть ее. - Нет, - повторила она, пытаясь говорить спокойным,
ровным голосом. - Вовсе не поэтому.
   - Тогда почему?
   - Мы с тобой, Бенедикт, принадлежим к разным мирам. Уже тогда,  когда
мы с тобой впервые встретились, я знала, что у нас с тобой не может быть
общего будущего. Тешить себя несбыточной мечтой? Нет, я не могла на  это
пойти. Это было бы слишком больно.
   - Кто ты? - неожиданно спросил Бенедикт.  Софи  уставилась  на  него,
застыв на месте.
   - Скажи мне, кто ты? То,  что  ты  не  горничная,  -  это  совершенно
очевидно, черт подери!
   - Я именно та, за которую себя выдаю, - проговорила Софи и, ощущая на
себе яростный взгляд Бенедикта, поспешно прибавила:
   - Почти.
   Бенедикт шагнул к ней.
   - Кто ты?
   Софи попятилась.
   - Я Софи Бекетт.
   - Кто ты?!
   - С четырнадцати лет я была служанкой.
   - А до того кем ты была?
   - Незаконнорожденной дочерью, - едва слышно прошептала Софи.
   - Чьей?
   - А это имеет какое-то значение?
   Бенедикт угрожающе выпрямился.
   - Для меня имеет.
   Софи почувствовала, что сопротивление ее  ослабевает.  Она  никак  не
ожидала, что он будет так настойчив.
   - Кто твой отец? - не отставал Бенедикт.
   - Ты его не знаешь.
   - Кто он?!
   - Граф Пенвуд! - крикнула Софи.
   Бенедикт замер и не мигая уставился на Софи.
   - Да, моим отцом был граф Пенвуд, а матерью - горничная. -  И,  видя,
как побледнел Бенедикт, выпалила:
   - Точно такая же горничная, какой являюсь сейчас я!
   Повисла тяжелая пауза. Софи  первой  нарушила  ее,  проговорив  тихим
голосом:
   - И я не хочу вести себя так, как вела себя моя мать.
   - И тем не менее, если бы она вела себя по-другому, тебя бы  не  было
на свете, - заметил Бенедикт. Софи промолчала.
   - Ты солгала мне, - продолжал он.
   - Я считала, что тебе незачем знать правду.
   - А какое ты имела право решать за меня? - взорвался Бенедикт.  -  Ты
что, думаешь, я не смог бы пережить эту правду? Ты что...
   Уловив в собственном голосе визгливые  нотки,  Бенедикт  осекся.  Она
превращает его в какое-то животное, противное и визгливое.
   Нужно побыстрее уйти отсюда.
   - Бенедикт? - Софи с тревогой взглянула на него.
   - Я должен идти, - пробормотал  он.  -  Я  не  могу  сейчас  с  тобой
оставаться.
   - Почему? - спросила Софи и тотчас же пожалела, что спросила об этом:
Бенедикт понял это по выражению ее лица.
   - Я сейчас настолько зол, - медленно проговорил он, - что за себя  не
отвечаю. Я... - Он взглянул на свои дрожащие руки.
   Впервые в жизни он потерял над собой контроль, и это испугало его.
   - Я должен идти, - повторил он и, повернувшись к Софи спиной,  быстро
направился к двери.

Глава 20

   "Продолжая вышеупомянутую  тему,  заметим,  что  мать  мисс  Рейлинг,
графиня Пенвуд, тоже ведет себя в  последнее  время  несколько  странно.
Если верить сплетням  слуг  (а  нам  всем  известно,  что  это  наиболее
достоверный источник получений информации), графиня закатила вчера самый
настоящий скандал, забросав бедную прислугу туфлями,  числом  не  меньше
семнадцати.
   Один лакей заработал синяк под  глазом,  все  остальные,  к  счастью,
остались в добром здравии".
   "Светские новости от леди Уислдаун", 11 июня 1817 года

   Через час все вещи были собраны. Больше Софи не знала, чем  заняться.
Но усидеть на одном месте она не могла. Она металась по комнате  и  лишь
время от времени останавливалась, чтобы набрать в себя побольше воздуха,
словно это могло ее успокоить.
   Она была совершенно твердо уверена, что леди Бриджертон  не  разрешит
ей остаться в своем доме после того, что у нее произошло  с  Бенедиктом.
Она неплохо относилась к Софи, что верно, то верно, но Бенедикт ее  сын,
а родственные узы - особенно в такой  семье,  как  семья  Бриджертон,  -
ценятся превыше всего.
   "Грустно все это", - подумала Софи, присаживаясь на краешек кровати и
беспрестанно  комкая  носовой  платок.  Несмотря  на   свои   запутанные
отношения с Бенедиктом, ей приятно было жить в  семье  Бриджертон.  Софи
никогда еще не доводилось жить в настоящей, дружной, крепкой, сплоченной
семье. Она будет по ним скучать. Она будет  скучать  по  Бенедикту.  Она
станет оплакивать жизнь, которой у нее никогда больше не будет.
   Не в силах долго оставаться на одном месте, Софи вскочила и подошла к
окну.
   - Будь ты проклят, папа, - проговорила она,  глядя  на  небо.  -  Вот
видишь, я назвала тебя папой. Ты  мне  никогда  этого  не  позволял.  Ты
никогда не хотел быть мне отцом. - Софи  прерывисто  вздохнула  и  прямо
рукой вытерла нос. - А теперь я тебя так назвала. Ну и как тебе это?
   Она ждала, что сейчас раздастся удар грома, небо затянут серые тучи и
закроют солнце, но  ничего  подобного  не  произошло.  Отец  никогда  не
узнает, как она ненавидит его за то, что он оставил ее без гроша, за то,
что оставил ее с  Араминтой.  А  впрочем,  ему  наверняка  было  на  это
наплевать.
   Чувствуя, как навалилась  страшная  усталость,  Софи  прислонилась  к
оконной раме и вытерла глаза рукой.
   - Ты дал мне почувствовать вкус другой жизни, а потом бросил меня,  -
прошептала она. - Мне было бы намного легче, если  бы  меня  воспитывали
как служанку.
   Софи обернулась, и взгляд ее упал на тощую сумку. Она не хотела брать
платья, которые дали ей леди Бриджертон и ее дочери, однако не взять  их
не могла: ее старые платья уже выбросили. И Софи выбрала лишь два платья
- ровно столько, сколько у нее было, когда она приехала. Остальные так и
остались висеть, аккуратно отутюженные, в шкафу.
   Софи вздохнула и на секунду закрыла глаза. Пора. Она представления не
имела, куда пойдет, но оставаться здесь больше не  могла.  Наклонившись,
она взяла сумку. Ей удалось скопить немного  денег,  и  если  она  будет
усердно работать и экономить средства, к  концу  года  ей,  быть  может,
удастся собрать достаточную сумму,  чтобы  купить  билет  на  пароход  и
уплыть в Америку. Софи приходилось слышать,  что  классовые  ограничения
там не столь строги, как в  Англии,  и  людям  не  слишком  благородного
происхождения жить в Америке намного проще.
   Приоткрыв дверь, Софи выглянула  в  холл.  Слава  Богу,  никого.  Она
понимала, что ведет себя как трусиха, но  ей  не  хотелось  прощаться  с
дочерьми леди Бриджертон. Она  может  сотворить  какую-нибудь  глупость,
например, расплакаться, и почувствует себя еще хуже. Никогда в жизни  ни
одна из ее сверстниц не относилась к ней с таким  уважением  и  любовью,
как сестры Бриджертон. Софи надеялась, что Розамунд  и  Пози  станут  ей
сестрами, однако этого не случилось. Пози рада была бы относиться к  ней
как к сестре, но Араминта в корне пресекла эти попытки, и  Пози,  милая,
но слабохарактерная, не посмела поступить наперекор матери.
   Но попрощаться с леди Бриджертон Софи просто обязана. От этого никуда
не денешься. Леди Бриджертон была  с  ней  необыкновенно  добра,  такого
отношения к себе Софи никак не ожидала, и она не могла улизнуть из дома,
не поблагодарив ее. Хорошо бы леди Бриджертон еще не знала о ее ссоре  с
Бенедиктом. Тогда Софи просто сообщила бы, что увольняется,  попрощалась
бы и ушла.
   День клонился к вечеру, время чая давно миновало, и Софи решила,  что
скорее всего леди Бриджертон  сейчас  находится  в  небольшом  кабинете,
располагавшемся рядом с ее спальней. Это была теплая и уютная  комнатка,
в которой стоял письменный стол и висело несколько  книжных  полок.  Там
леди Бриджертон обычно писала письма и проверяла счета.
   Дверь была приоткрыта, и Софи, придержав ее, тихонько постучала.
   - Войдите! - послышался голос леди Бриджертон. Софи толкнула дверь и,
сунув голову в образовавшуюся щель, тихонько спросила:
   - Не помешаю?
   Леди Бриджертон отложила перо.
   - Помешаете, но я буду этому только рада. Ведение счетов  никогда  не
было моим самым любимым занятием.
   - Я могла бы... - начала было Софи и, спохватившись,  замолчала.  Она
чуть не сказала, что была бы  счастлива  выполнить  эту  работу.  У  нее
никогда не было проблем со счетом.
   - Что вы сказали? - спросила леди