о
его поспешный отъезд из Клайвдона вовсе не был следствием обиды на Дафну
за то, что она осмелилась поступить вопреки его  воле.  Совсем  нет.  Во
всяком случае, не это главное.
   Главным было то, что он вызвал у себя в памяти образ того несчастного
мальчишки, каким был долгие годы. А  Дафна  способствовала  этому,  сама
того  не  желая.  И  увидела  его  беспомощным,   задыхающимся,   немым,
напуганным до предела. Как когда-то...
   Возможно, его ужаснула тогда мысль о том, что все чаще и  чаще,  если
вообще не до скончания дней, с ним будет происходить такое? Как же тогда
они станут жить? Ведь для него, и для нее тоже, он был уверен, так много
значит возможность говорить друг с другом. Ему так нравятся ее ироничный
ум и такая же речь, он получает огромное наслаждение от  беседы  с  ней.
Даже  от  шутливой  перебранки.  С  чего  и  началось,  собственно,   их
знакомство.
   А если слова станут  взаправду  застревать  в  горле?..  Нет,  он  не
перенесет этого. И ее жалости тоже...
   О, как он ненавидел себя за свой изъян, свою немощь!..
   Потому и удрал сюда, в Уилтшир, подальше от Клайвдона. И  от  Лондона
также...
   Но все-таки, если захотеть, он сможет добраться до столицы за полтора
дня. А он хочет этого! Очень хочет!..
   Однако ее письмо... Он не забыл о нем  -  просто  откладывал  чтение,
потому что боялся... Чего? Сам толком не знает...
   Глубоко вздохнув, Саймон взял со стола разрезной нож, вскрыл конверт.
Там был всего один листок, а в нем - всего несколько строчек.
   "Саймон,
   Мои преднамеренные усилия, как ты назвал их, оказались  успешными.  Я
переехала в Лондон, чтобы находиться ближе к своей семье, и ожидаю здесь
известий от Вас.
   Дафна".
   Как сухо и официально! Хуже, чем в первые дни знакомства.
   Он не помнил, как долго сидел с письмом в руке, не знал,  что  вывело
его из оцепенения: легкое дуновение ветра из  окна,  колебания  света  в
комнате, шум и скрип в доме... Так  или  иначе,  он  вскочил  с  кресла,
выбежал в холл, позвал дворецкого.
   - Велите заложить экипаж! - крикнул он ему.  -  Я  немедленно  еду  в
Лондон.

Глава 20

   Первейший брачный союз сезона, как нам кажется,  обернулся  неудачей.
Увы!.. Герцогиня Гастингс (бывшая мисс Бриджертон)  около  двух  месяцев
назад вернулась в Лондон, и ваш автор, как ни старался, не мог различить
никаких признаков пребывания там же ее супруга-герцога.
   Ходят упорные слухи, что его давно нет и в Клайвдоне, где  счастливая
когда-то пара проводила свой медовый месяц.
   Если супруга и знает о местонахождении его светлости, то не имеет  ни
малейшего  желания  сообщать  об  этом.   А   спросить   ее   почти   не
представляется  возможным,  ибо  она   тщательно   избегает   всяческого
общества, за исключением членов своей  большой  и,  к  счастью,  дружной
семьи.
   Разумеется, задача вашего автора - знать все и  обо  всех,  но  и  он
(автор)  должен  откровенно  признаться,  что  пребывает   в   некотором
затруднении по поводу того, что произошло и происходит между герцогом  и
его супругой. А казалось, они так любили друг друга... Ах, все проходит,
как некогда сказал царь Соломон.
   "Светская хроника леди Уислдаун", 2 августа 1813 года

   Путешествие в Лондон  заняло  два  дня  -  ровно  вдвое  больше,  чем
хотелось Саймону оставаться наедине со своими  мыслями.  Он  захватил  с
собой в карету несколько книг, но каждый раз, как раскрывал одну из них,
она оставалась на той же странице.
   А мысли были заняты одним - он  думал  о  Дафне.  Это  были  нелегкие
мысли. Но еще труднее было думать о предстоящем отцовстве.
   По прибытии в Лондон он велел везти себя прямо  в  дом  Бриджертонов,
хотя было раннее утро. Ни усталость от долгого  пути,  ни  необходимость
сменить одежду не остановили его намерения поскорее встретиться с Дафной
и сказать ей то, что он продумал и неоднократно повторял, сидя в карете,
все эти два дня и что не мог и не хотел откладывать ни на минуту.
   Однако в доме Бриджертонов Дафны не оказалось, хотя он был уверен  (с
Энтони они даже не говорили об этом), что она остановилась именно там.
   - Что вы имеете в виду, - с негодованием  спросил  он  у  дворецкого,
совершенно не заслужившего его гнева, - когда говорите,  что  моей  жены
здесь нет?
   На что тот со  спокойным  достоинством  ответил,  что  имеет  в  виду
всего-навсего то, что сказал: ее светлости нет в этом доме.
   - Но она прислала мне письмо, где  говорится,  что  она  переехала  в
Лондон.  -  Саймон  сунул  руку   в   карман,   намереваясь   предъявить
вещественные доказательства, однако тут же раздумал и проворчал:
   - Где же, черт возьми, прикажете ее искать?
   Все тем же бесстрастным тоном дворецкий сказал:
   - Насколько мне известно, милорд, вы можете найти ее в  доме  герцога
Гастингса.
   -  Вы  уверены?  -  ошеломленно  проговорил  Саймон,  совершенно   не
ожидавший от Дафны такого самостоятельного поступка.
   - Абсолютно уверен, ваша светлость. Ведь мисс Дафна  вышла  замуж  за
вас, не правда ли?
   Саймону  ничего  не  оставалось,  как  молча   согласиться   с   этим
утверждением. Не хватало еще вступать в полемику  с  дворецким,  в  тоне
которого ему почудилась некоторая ирония. Уж  не  у  него  ли  научилась
Дафна своей излюбленной манере разговора?
   Коротко кивнув, Саймон рывком повернулся и вышел из дома, ощущая себя
простаком, если не попросту глупцом. Как он  не  сообразил  сразу  такую
естественную вещь: его жена, конечно же, остановилась в своем  городском
доме, где живет (должен жить) ее супруг, то есть он, Саймон, и,  значит,
вовсе не  бросила,  не  оставила  его.  Просто  ей  захотелось  повидать
собственную семью - разве она не имеет на это полного  права?  Потому  и
уехала из Клайвдона.
   Он вернулся в карету и, когда она тронулась, пожалел,  что  не  пошел
пешком - его дом находился по другую сторону той же Гросвенор-сквер и он
бы добрался туда гораздо скорее  по  дорожкам  парка,  между  кустами  и
деревьями.
   Но даже приди он на полчаса раньше, это не помогло бы ему - Дафны  не
было и  здесь.  Дворецкий  Джеффриз  доложил,  что  она  отправилась  на
верховую прогулку, и Саймон почувствовал острое желание  задушить  обоих
дворецких, словно сговорившихся спрятать от него Дафну.
   - Верхом? - встревоженно спросил Саймон.
   - Да, ваша светлость, -  подтвердил  дворецкий,  не  вполне  понимая,
отчего  такое  обычное   времяпрепровождение   вызвало   столь   сильное
беспокойство хозяина. - На лошади, - добавил он, чтобы все уже стало  до
конца ясным.
   - Куда? - с той же тревогой спросил Саймон.
   - Полагаю, в Гайд-парк, ваша светлость. Как обычно.
   Саймон не мог успокоиться:  что  за  глупость  с  ее  стороны!  Какое
легкомыслие! Неосторожность...  Даже  не  знает,  что  при  беременности
женщинам не следует ездить верхом.
   - Прикажите оседлать для  меня  лошадь,  Джеффриз,  -  сказал  он.  -
Немедленно.
   - Любую, сэр?
   - Самую быструю! Только сделайте сразу... А, ладно, Джеффриз,  я  сам
займусь этим.
   Он повернулся и выскочил из дома.
   На полпути к конюшне его охватило  еще  большее  беспокойство,  и  он
сменил быстрый шаг на бег.

***

   Дафна скакала по утреннему парку, стараясь забыть  хоть  на  короткое
время обо всех своих неприятностях.
   Конечно, сидеть в дамском  седле  совсем  не  то,  что  в  настоящем,
мужском, для которого она в недавние времена одалживала бриджи у  Колина
и затем скакала наравне с братьями по лесным и полевым дорогам вблизи от
Лондона. Мать каждый раз ужасалась, когда видела старшую дочь после этих
прогулок  -  запыленную,   забрызганную   дорожной   грязью,   порой   с
исцарапанным ветвями лицом.  Но  Дафне  все  было  нипочем.  Она  любила
быструю езду и не страшилась риска. Особенно если рядом верные  спутники
и стражи - три брата.
   Однако в городе она не могла  себе  позволить  облачиться  в  бриджи,
сесть верхом по-мужски и гнать лошадь во  весь  опор.  Впрочем,  иногда,
если выезжала на прогулку рано, когда представители  высшего  света  еще
видели  утренние  сны,  она  устраивалась  в  седле,  как   ей   удобно,
пришпоривала лошадь и отводила душу в стремительном галопе - как  сейчас
в дальнем краю Гайд-парка, где не было ни  души,  где  ветер  трепал  ей
волосы и вызывал  слезы  на  глазах...  Такая  скачка  помогала,  пускай
ненадолго, выкинуть из головы  все,  что  постоянно  тревожило,  и  была
незаменимым лекарством от любви.
   Дафна давно уже скрылась от сопровождавшего ее конюха, притворившись,
когда тот тщетно призывал ее остановиться, что  не  слышит  его.  Ладно,
потом извинится перед ним. Правда, в отличие от конюхов в их собственной
бриджертоновской конюшне этот еще не знал о ее недюжинном умении  ездить
верхом, а потому мог за нее беспокоиться.
   Но она хочет побыть одна. Ей необходимо побыть одной. И  скакать  как
можно быстрее. И останавливаться где и когда захочет, и чтобы  никто  не
наблюдал за ней, не видел выражения ее лица.
   Дафна замедлила бег лошади, потому что въехала на  участок,  поросший
деревьями и кустарником.  Затем  вовсе  остановилась,  глубоко  вдохнула
запахи ранней осени и закрыла  глаза,  прислушиваясь  к  пению  птиц,  к
шелесту листвы...
   Но вот в эти звуки вмешались другие, посторонние. Она открыла  глаза,
нахмурилась. Какой-то всадник показался вдали, среди деревьев и  кустов.
Он приближался.
   Ей совсем не хотелось его общества, она ни с  кем  не  намерена  была
делить свои мысли и  сердечную  боль,  а  также  мимолетную  радость  от
соприкосновения с природой. Однако впечатление было такое,  что  всадник
заметил ее и решил во что бы то ни стало приблизиться. Что ему надо?
   Дафна  снова  тронула  лошадь,  пустила  легкой  рысью,  потом  резко
свернула влево и, оглянувшись назад, убедилась, что  человек  на  лошади
следует точно за ней. Ей сделалось немного не по себе.  Вокруг  не  было
никого, кто мог бы прийти  на  помощь,  если  у  этого  человека  дурные
намерения. А вдруг он какой-нибудь преступник? Грабитель? Маньяк? Пускай
даже просто пьяный гуляка...
   Да ведь это ее конюх! Слава Богу. Конечно, он - в доме Гастингса  они
все носят красные ливреи... кажется, у  этого  всадника  красная...  Или
нет?.. Все равно, нужно поскорее к нему подъехать - здесь  действительно
может случиться всякое в такой ранний час.
   От охватившего беспокойства мысли  у  нее  немного  путались,  и,  не
отдавая полного отчета в своих действиях, она слишком сильно  пришпорила
лошадь, направив ее сквозь кусты и  деревья  прямо  к  тому  человеку...
Удар!..
   Она налетела на большую ветку и  сначала  почувствовала,  что  ей  не
хватает воздуха,  словно  кто-то  сдавил  горло,  а  потом  поняла,  что
падает... летит на землю.
   Еще один удар - и она лежит на земле, на  плотном  ковре  из  осенних
листьев, смягчивших падение. Но все равно боль во всем  теле.  И  трудно
дышать. Ох, как трудно дышать! Однако  ведь  она  должна  дышать.  Разве
можно не дышать? Тогда она умрет... Дыши, Дафна! Дафна, ты должна!..
   - Дафна!
   Что это? Как громко она кричит! И почему мужским голосом? Нет, это не
она. Тогда кто?..
   Она слышит: кто-то соскакивает с  коня,  направляется  к  ней.  Шорох
опавших листьев делается все громче.
   - Дафна!
   - Саймон? - прошептала она, не веря своим ушам и глазам.
   Почему он вдруг оказался здесь? Как сюда попал?.. Но какое это  имеет
значение, если он рядом, если наклоняется к ней, и ей уже легче  дышать,
и воздух почти свободно наполняет легкие.
   Она ощущает его руки на своем теле.
   - Где тебе больно? - спрашивает он. - Скажи, где больнее всего?
   - Везде, - отвечает она и с облегчением закрывает глаза.
   Он легко притрагивается к ее векам.
   - Открой глаза, - тихо говорит он. - Открой и посмотри  на  меня.  Ты
хорошо видишь мое лицо? Оно не в тумане? Она качает головой.
   - Я не могу. Все ходит ходуном.
   - Ты можешь, - настойчиво произносит он. - Сейчас успокоишься, и  все
станет на свои места. У тебя легкий шок от неожиданного удара. Успокойся
и медленно раскрой глаза. Смотри прямо на меня...
   Она выполнила просьбу. Не  могла  не  выполнить  -  таким  умоляющим,
взволнованным был его голос. И она отчетливо увидела его лицо - оно было
под стать голосу: тоже встревоженное и молящее. А глаза  смотрели  прямо
ей в душу.
   - Хорошо... все  хорошо,  -  успокаивающим  тоном,  как  с  ребенком,
говорил Саймон. - Здесь больно?.. А здесь?..  Ты  счастливо  отделалась,
дорогая... А...
   Кровь отхлынула у него от лица - он вспомнил...  А  как  же  ребенок?
Тот, которого еще нет, но который должен появиться.  Его  ребенок...  Их
ребенок... Как же он? Что будет с ним?
   - Дафна, - сказал он, стараясь, чтобы голос звучал спокойно,  -  тебе
уже лучше, я вижу. Ответь мне.
   Она кивнула.
   - Боль улеглась, Дафна?
   - Почти. Мне намного легче. И дышится хорошо.
   - Ты уверена?
   Она снова слегка качнула головой.
   - Я очень рад, - тихо сказал он и потом чуть не  закричал,  но  успел
сдержать себя.
   "Что же ты сделала?  -  хотел  закричать  он.  -  Как  ты  могла  так
поступить?"
   Саймон негромко слово в слово повторил то, что молча прокричал внутри
себя. Дафна безмолвно смотрела на  него  расширившимися  глазами,  и  ее
молчание взорвало его.
   - Какого черта, - закричал он, - ты  отправилась  сюда  совсем  одна,
даже без слуги? И зачем пустила лошадь галопом по  такой  дороге?  Между
деревьями? - Он перевел дыхание и произнес уже значительно тише:
   - И вообще, во имя всех  святых,  зачем  ты  села  на  лошадь,  когда
тебе...
   - Хотела прогуляться, - ответила  она  невинным  тоном,  и  он  снова
взорвался:
   - Ты хоть подумала о нашем ребенке, женщина? Или ты не понимаешь, что
во время беременности...
   - Саймон... - прервала она его слабым голосом.
   - Что "Саймон", черт возьми? Ты должна лучше меня знать, что можно, а
чего нельзя в твоем положении!
   В глазах,  смотрящих  на  него,  сквозила  печаль.  А  еще  безмерное
удивление.
   - Отчего ты так беспокоишься? -  спросила  она.  -  Ты  же  не  хотел
ребенка.
   - Это верно, - согласился он. - Но уж когда  он  зачат,  я  не  хочу,
чтобы ты убила его.
   - Не беспокойся, - проговорила она, кусая губы. - Его нет во мне.
   - Что?.. Да объясни же ты!
   Дафна отвела глаза.
   - Оказалось, что... Я только на днях поняла...
   - Говори яснее!
   - Чего уж яснее? Оказалось, что я не беременна.
   - Ты... - Он снова задохнулся, сам не понимая от чего: от ярости,  от
беспокойства, от разочарования. - Ты солгала мне в своей записке?
   - Нет! - Она приподнялась с земли и села, неистово тряся  головой.  -
Нет, я никогда и ни в чем тебе  не  лгала!  Клянусь!  Я  думала...  была
уверена, что это произошло. Но... - Ее глаза  наполнились  слезами,  она
подавила рыдания и, подтянув колени, уткнулась в них лицом.
   В таком отчаянии Саймон не видел ее раньше. Он беспомощно смотрел  на
согнутую фигуру, не зная, чем и как  помочь,  чувствуя,  что  прямо  или
косвенно, но он всему причиной, он - виновник ее горя.
   - Что же случилось, Дафф? - тихо спросил он. Она подняла голову.
   - Не знаю... Быть может, я так... так безумно  хотела  этого,  что  в
течение последних  недель  у  меня  не  было  месячных.  И  я  была  так
счастлива... - Она снова подавила рвущиеся рыдания. - Так  счастлива,  -
повторила она. - А недавно... это произошло.
   Он погладил ее волосы.
   - Я разделяю твои чувства, Дафна.
   Она отдернула голову.
   - Не говори не правды. В таких вещах это особый грех. Ты  никогда  не
хотел ребенка и не можешь о нем сожалеть. - Она с горечью рассмеялась:
   - Господи, я говорю так, будто бы он существовал. Словно он на  самом
деле плод моего чрева, а не моего воображения, - ее голос опять дрогнул,
- моих несбывшихся надежд.
   Он опустился на землю рядом с ней.
   - Я не могу видеть тебя в таком отчаянии, Дафф, - сказал он. - Просто
не могу.
   Она скользнула взглядом по его лицу, словно  желая  удостовериться  в
истинности этих слов и чувств.
   - Чего же еще ты мог ожидать от меня, Саймон?
   - Я... я... - Он испугался, что не сможет выговорить  ничего  больше,
но, к своему  удивлению  и  облегчению,  полностью  произнес  те  слова,
которые не выходили у него из  головы  все  это  время,  слова,  которые
привез с собой из своей добровольной ссылки в Уилтшире:
   - Я хочу, чтобы ты снова была со мной.
   Дафна молчала. Саймон мысленно  молил  ее  сказать  хоть  что-нибудь,
однако она не говорила ни слова. Он понимал, что должен говорить сам, но
страшился,  потому  что  не  знал,  сумеет  ли  произнести  хоть  что-то
членораздельное.
   - В ту ночь, - медленно начал он,  -  когда  мы...  Я  потерял  тогда
контроль над собой. Не мог говорить... Мне стало страшно. -  Он  прикрыл
глаза, ему показалось,  что  его  рот  опять  немеет.  После  нескольких
прерывистых вдохов он продолжил:
   - Я возненавидел себя за это... За свой изъян. Свою слабость.
   Не глядя на него, Дафна спросила:
   - Поэтому ты умчался, даже не попрощавшись?
   - Да, - хрипло выговорил он.
   - Не из-за того... - продолжала она, - что я... Не из-за меня?
   Их взгляды встретились.
   - Я не хотел того, что тогда произошло, - сказал он.
   - Но уехал из Клайвдона и оставил меня не потому?
   После короткого молчания он сказал:
   - Нет, Дафна, совсем не потому.
   Она снова опустила голову, обдумывая его слова.  Ей  хотелось  верить
ему, верить, что, когда он ее покинул так  внезапно,  им  руководила  не
ненависть, не злоба к ней, а лишь мучительный страх, что  вернулась  его
детская немощь, и нежелание предстать в  таком  виде  перед  ней,  своей
женой.
   - Я не стала бы хуже  относиться  к  тебе,  -  сказала  она  мягко  и
укоризненно, - как бы ты ни заикался. Неужели ты мог такое подумать?
   - Я сам чувствовал себя униженным, - с горячностью ответил он, -  это
возвращало меня в те страшные,  втоптанные  в  грязь  годы,  когда  отец
считал своего сына недочеловеком.
   Дафна  кивнула.  Конечно,  она  понимает  его,   упрямого,   гордого,
отверженного отцом, а значит, и всем обществом; понимает его  постоянный
страх, что болезнь повторится; страх, который, видимо, преследовал его и
в последующие годы - в школе, в университете; от которого  он  на  шесть
лет уехал из Англии. Тот же страх заставил его и сейчас провести эти два
месяца в Уилтшире.
   Дафна коснулась его руки.
   -  Ты  давно  уже  не  тот  мальчик,  с  которым  отец  поступил  так
неоправданно жестоко.
   - Да, знаю.
   Он старался не смотреть на нее.
   - Саймон, посмотри мне в глаза... - И когда он сделал это, повторила:
   - Ты не тот, а совсем другой.
   - Я знаю, - ответил он с легким раздражением.
   - Знаешь, но не вполне уверен. Черт, что за настойчивость!
   - Дафна, я же говорю, что я з-з...
   - Тише. - Она ласково провела рукой  по  его  щеке.  -  Тебе  следует
понять, что все это уже давно прошло. Кануло в вечность. Ты другой...  И
с тобой я... твоя жена.
   - Но я не могу...
   - Можешь. И  для  этого  должен  раз  и  навсегда  выйти  из-под  его
влияния... Из-под гнета отца и всего, что с ним связано.  Запретить  ему
диктовать тебе чувства и поступки. - Она положила руку ему на колено: ей
нужно /было ощутить  взаимосвязь  с  ним,  с  его  телом.  С  душой.  Ей
казалось, что если она потеряет его сейчас, то уже никогда не найдет.  -
Не приходило тебе в голову, Саймон, что как раз истинная семья могла  бы
помочь избавиться от твоего наваждения - от бесплодной жажды  мести,  от
тяжкого груза воспоминаний? Настоящая семья, в которой дети...
   - Если он получит внука, - чуть слышно произнес Саймон, -  это  будет
его победа.
   - Это будет твоя  победа,  Саймон...  Наша  победа...  И  не  он  его
получит, а мы...
   Он ничего не отвечал. Дафна чувствовала, как он дрожит.
   - Если ты не хочешь иметь детей оттого, что это против твоих желаний,
чувств, Саймон, - э