вы так скоро воспользовались моим приглашением посетить Уичерли. Всего через час после моего прихода домой!
     Она кокетливо улыбнулась и пошла через комнату ему навстречу.
     - Это лицо, которое не стоит скрывать под маской, сэр, - сказала она, - и фигура не нуждается в том, чтобы ее прятать под плащом.
     - Что вы имеете в виду, мадам? - спросил он, когда она легко коснулась ладонями его груди.
     Генриетта улыбнулась еще шире.
     - С вашей стороны было не очень любезно попросить Анну сопровождать вас по саду, когда я сама вам это почти предложила. Вы заботились о моей репутации, или я вам больше не угодна?
     Полковник Генри Ломакс тихо рассмеялся.
     - Вы хотите доставить мне удовольствие, не так ли, мадам? - сказал он, приподнимая ее юбку для верховой езды с обеих сторон. - Джентльмену следует исполнять желания дамы.
     Он стал теснить ее к широкому дивану у одной из стен комнаты.
     - Здесь, сэр? - почти закричала она. - Но ведь это же гостиная!
     - Любой слуга, который войдет без приказа или предупреждения, сразу же будет уволен, - сказал он. - Ну же, доставьте мне удовольствие, Генриетта.
     Он развернул ее к себе лицом и сел на диван, одной рукой задирая ее юбки, другой расстегивая свою одежду. Он привлек ее к себе на колени, обхватил ее бедра и с силой вошел в нее. Она охнула.
     - Вы вся горите желанием, герцогиня, - сказал он, продолжая улыбаться ей.
     - Как вы смеете, сэр? - Генриетта с негодованием посмотрела на него, пытаясь отстраниться и подняться с его колен.
     Но он лишь рассмеялся и крепче ухватил ее за бедра.
     - Наслаждайся, Генриетта, - сказал он. - Все, чего ты хочешь, скоро будет твоим. Скоро я увезу Анну отсюда. Но, возможно, пройдет какое-то время, прежде чем Гарндон оправится от потери жены и обратится к тебе за утешением. Так что наслаждайся, пока есть возможность.
     Он снова притянул ее к себе и овладел ею быстро и нетерпелнво. Генриетта тяжело дышала и стонала от возбуждения. Когда он был удовлетворен, она склонилась к нему на плечо.
     - А может, я хочу вас, а не Люка, - сказала она. - Может, я не хочу, чтобы вы увозили Анну. Может, я сама хочу уехать с вами.
     - Ты слишком долго была без мужчины, Генриетта, - сказал он, - и забыла, что в жизни важнее всего - положение и власть. Ты ведь именно к этому стремилась, разве не так? И все еще стремишься. Ты мне все рассказывала об Анне в обмен лишь на еженедельный секс, а ведь она ничем не обидела тебя. Нет, моя дорогая герцогиня, не забывай о том, что так важно для тебя. Мне с тобой нечего делать, кроме этого, а это уже становится утомительным. Совсем не этого я так страстно желаю.
     - Только с Анной? - с горечью спросила она, вздернув голову.
     Он стряхнул ее с себя так, что она оказалась на диване рядом с ним. Затем он встал и стал застегивать бриджи, повернувшись к ней спиной.
     - С Анной - никогда, - сказал он. - И не смейте пачкать ее имя, высказывая такие грязные предположения, мадам. Я приму вашу помощь, когда настанет время. Вы придете сюда через неделю в этот же час, чтобы получить от меня указания, и будете приходить так каждую неделю, пока я не решу, что время пришло и я смогу воспользоваться вашими услугами.
     Генриетта, которая оправляла юбки, вспыхнула от гнева. Ярость брызнула из ее глаз, и голос сделался резким:
     - А почему, почему вы думаете, что я вернусь в дом, где меня оскорбляют?
     Он посмотрел на нее, по его глазам было видно, что он от души развлекается.
     - У меня есть слуги, мадам, - сказал он, - которые видели, как вы явились сюда - одна, без горничной или кого-либо другого. И есть слуга, который, войдя в комнату, видел, чем мы занимались на этом диване, и ваши задранные юбки, и что вы, вне себя от наслаждения, даже не заметили, как он зашел.
     Глаза Генриетты расширились.
     - Никто... - начала она.
     - И есть еще два или три свидетеля ваших развлечений с таинственным человеком в маске, которые вы позволили себе несколько месяцев тому назад, - продолжал он. - Свидетели, которые могут в любой момент оправиться от удивления и начать сплетничать и распускать слухи.
     - Боже, вы... - Генриетта попыталась вцепиться в него ногтями, но он, успев поймать ее запястья, удержал ее.
     - Кроме того, ваша светлость, - сказал он, - вы вернетесь хотя бы только ради этого, не правда ли? - И он в первый раз поцеловал ее, настойчиво притянув за запястья так, что она оказалась прижата к нему. Он раскрыл ее рот своими губами, и его язык проник глубоко в нее. А затем он отодвинулся и с улыбкой посмотрел на нее. - Вам это необходимо. Это как наркотик для вас. И я вам дам его снова - через неделю, Генриетта. От одной мысли об этом вы ощущаете ноющую боль между ног, не так ли?
     Она молча смотрела на него - ее взгляд источал злобу и желание.
     - Да. - Он снова улыбнулся. - Может, на следующей неделе мы займемся этим на кровати. И без одежды - она так мешает! Через неделю, моя дорогая.
     Он сделал шаг назад, выпустив одну ее руку и поднося другую к губам.
     - А теперь вы должны уйти. Мы ведь не хотим, чтобы хотя бы тень скандала коснулась вашего имени, не так ли?
     Генриетта гневно посмотрела на него, затем повернулась и выбежала из комнаты.
     Она ненавидела его и боялась. А ее грудь и лоно изнывали от страстного желания.

Глава 23

Полковник Генри Ломакс умел привлечь к себе внимание. Его начинали любить везде, где бы он ни появлялся. Ни один обед, ни один бал не мог считаться удавшимся, если там не было полковника. Мужчинам он нравился, женшины его обожали. Даже совсем еще молоденькие девушки хихикали и заливались краской, когда он делал им комплименты. А комплименты он делал довольно часто.
     Люк поймал себя на том, что раздумывает о каком-нибудь приятном и необычном способе убить его.
     Где бы полковник ни появлялся, всегда объектом его пристального внимания становилась Анна. О, он никогда не давал повода для скандала или даже намека на сплетни. Он умел всегда устроиться так, чтобы за обедом оказаться сидящим рядом с Анной, и тогда ему как бы приходилось ухаживать за нею и за дамой, что случайно оказывалась по другую его руку. Он всегда присоединялся к ее кружку в гостиной, хотя в основном говорил с другими дамами. Он танцевал с нею только один раз, но не танцевал и ни с кем другим. Тем не менее он всегда находился в зале для танцев, очаровывая всех присутствующих дам и жалуясь на то, что старые раны не позволяют ему танцевать так много, как ему хотелось бы. Но, произнося эти слова, он умел так улыбнуться, что ни одна из дам не верила, что эти старые раны так уж сильно ему мешают.
     Нельзя было заметить ровно ничего предосудительного в его поведении с Анной. Люк даже хотел бы этого - тогда он смог бы обвинить полковника в том, что тот пытается соблазнить его жену. Но в поведении Ломакса ничего непристойного не было, а его знаки внимания трудно было назвать обольщением.
     Впрочем, Генриетта заметила все и не преминула высказаться.
     - Я крайне удивлена, - сказала она Люку однажды на балу у Пирсов, когда она танцевала в паре с Люком, а Анна - с Ломаксом, - что ты так легко миришься с этим.
     - Мадам? - Он вопросительно поднял брови и внимательно посмотрел на нее.
     - Но ведь это так очевидно, - продолжала она, - он ее обожает, а она никак не пресекает его ухаживаний.
     И действительно, Анна ничего не делала, чтобы воспрепятствовать полковнику, и от этого Люку еще больше хотелось убить его. Но, с другой стороны, препятствовать было нечему.
     - Я полагаю, ты говоришь о моей жене и полковнике Ломаксе, Генриетта? В таком случае эти замечания неуместны.
     - Неужели ты сам не видишь? - спросила она. - Анна вышла за тебя из-за твоего состояния, Люк, но, готова поклясться, она не настолько непогрешима, чтобы не завести любовника. В первый же вечер, когда полковник посетил нас, она сказала мне, что он кажется ей очень привлекательным. И предупредила, что если я вздумаю заигрывать с ним - будет моей соперницей. Ха, как будто мне могло прийти в голову флиртовать с человеком, у которого такой дурной вкус.
     Взгляд Люка стал таким холодным, что она смолкла, опустив глаза.
     - Замолчите, мадам. Я и так позволил вам сказать слишком много, - произнес он сквозь зубы.
     "Она стала завистливой и мелочной", - подумал Люк с сожалением.
     А когда-то она казалась ему самим совершенством. И возможно, она им и была... Бедная Генриетта. Жизнь не пощадила ее.
     Люк с нетерпением ожидал ответа дяди на вопросы, которые он задал о Ломаксе. Наконец ответ пришел, и, хотя его можно было предвидеть, Люк весь похолодел. В армии полковник Генри Ломакс не значился. По документам такой человек вообще не существовал, по крайней мере среди военных. А Тео, с его обширнейшими связями, не смог его обнаружить и среди тех, кто был далек от армейской службы.
     Итак, полковник Генри Ломакс был не тем, за кого себя выдавал, и жил в Уичерли под вымышленным именем.
     Это был кто-то из прошлого Анны. Кто-то, кто узнал о ее планах выйти замуж и приехал, чтобы наблюдать за ней на расстоянии. Кто-то, кто последовал за ней в "Рэнела-Гарденс" и при первой же возможности увиделся с ней наедине. Кто-то, кто несколько раз писал ей в течение первых шести месяцев замужества и даже приглашал ее на свидания. Кто-то, кто потрудился втереться в круг знакомых Вилла, а возможно, и уговорил его увезти невесту в длительное свадебное путешествие и покинуть Уичерли на год.
     Кто-то, чьи чувства к Анне были настолько сильны, что он не мог отпустить ее. Ее тайный любовник. Люк сидел за столом в кабинете, рассеянно теребя письмо дяди. Его взгляд был устремлен в пространство.
     А что же Анна? Было ли также трудно для нее отпустить этого Ломакса - или как его там на самом деле? Она не была неверна. Люк не знал, откуда у него эта уверенность - ведь он не шпионил за ней и не мог знать наверняка, что она делала каждую минуту, прошедшую с их венчания. Но тем не менее он был абсолютно уверен в этом. Нельзя прожить год рядом с женщиной и не знать про нее определенные вещи. Анна была верной женой. И преданной матерью.
     Но ее чувства? О чем говорила ее грусть после бала в "Рэнела-Гарденс" и после того, как она получила первое из тех самых писем? О страхе, который она испытывала, не желая возобновлять прерванную связь? О страхе за свои собственные чувства? Была ли она такой страстной в постели с ним, своим мужем, только из чувства вины? Вины от того, что она любила не его, а другого мужчину?
     Он вспомнил - он никогда не мог этого забыть - ее взгляд и слезы в глазах наутро после первой брачной ночи, когда он спросил ее, любила ли она человека, который лишил ее девственности.
     Люк почти со злобой скомкал письмо и резко вскочил на ноги. В одном он был вполне уверен. Время тайн прошло. Наступило время узнать всю правду. Не от Анны - он не был уверен, что он добьется откровенности от нее. Но он должен узнать правду. Сам.
     В этот раз уже не Тео, а он сам.
     Люк и Эшли отправились на конную прогулку. Они не ехали никуда специально, но так или иначе оказались на вершине склона в нескольких милях позади дома и, не сговариваясь, остановились, развернув лошадей так, что им открылся вид на все поместье, с его парком и цветником. Это был последний день дома для Эшли.
     - Я буду вспоминать об этом в Индии, - сказал он, - и думать, какого черта я там оказался. Говорят, англичане начинают ценить свою страну, лишь покинув ее. Ты тоже это почувствовал?
     - У меня были причины для того, чтобы как можно реже вспоминать об Англии, - тихо проговорил Люк. - Ты еще не передумал, Эш? Еще не поздно.
     Эшли рассмеялся.
     - Когда я уже полностью собрался, чтобы уехать в Лондон, и все готово к тому, чтобы через неделю отплыть в Индию? - произнес он. - Нет, Люк, я не передумал. Мысли о будущем захватывают меня. Я просто хотел сказать, что мне будет не хватать всего этого, и всех вас тоже.
     - У Фокса, который едет сюда, хорошие рекомендации, но никто не сможет работать лучше тебя, Эш. Когда бы ты ни захотел вернуться... Впрочем, это не важно. Мне тоже будет тебя не хватать - ведь ты мой единственный брат.
     Они сблизились с тех пор, как родилась Джой.
     - Но ведь был и другой брат, - возразил Эшли. - Ты хотя бы посетил его могилу, Люк?
     - Нет, - коротко ответил Люк. - И не хотел бы говорить на эту тему.
     - Ты должен кое-что узнать, - вдруг отрывисто бросил Эшли. - Мама говорила, что никто не должен знать, кроме нее, Генриетты и меня. Но это мучает меня, особенно теперь, когда я уезжаю. Ты вправе знать.
     Люк снова развернул коня и теперь медленно спускался с холма по другому склону.
     - Если это касается Джорджа, - предупредил он, - у меня нет никакого желания знать об этом.
     Эшли подъехал к нему.
     - Он покончил жизнь самоубийством, - сказал он. Люк остановился так внезапно, что конь взвился на дыбы,и потребовалось некоторое время, чтобы обуздать его. К тому времени, как конь успокоился, лицо Люка было смертельно бледно.
     - Что?
     - Он упал на нож, - сказал Эшли, который выглядел не лучше брата. - Намеренно. К счастью - я все же думаю, что к счастью, - в это время в деревне свирепствовала холера, и мы распустили слух, что от нее-то он и умер. Если бы правда всплыла наружу, его бы даже не похоронили по-христиански, Люк.
     Люк, как это уже с ним было когда-то, почувствовал странный шум в голове.
     - Но почему? - едва выдавил он из себя.
     - Я полагаю, он так и не смог простить себе, - сказал Эшли. - Он любил тебя. Он ведь как-то раз послал тебе деньги, если ты помнишь, а ты их вернул. После этого он две недели пил не переставая. Даже отец ничего не мог с ним поделать.
     "Боже!"
     - Она получила то, что хотела, - продолжал Эшли. - Разве ты не знаешь ее теперь достаточно хорошо, чтобы понять, чего она так добивалась? Она превратила его жизнь ад. По ее словам, он ни на что не был годен. Она винила его даже в смерти ребенка. Они ненавидели друг друга. Возможно, она хранила какие-то чувства к тебе, Люк, но ты был всего-навсего второй сын, а она могла подцепить и Джорджа. Смешно, как все вышло, не правда ли? Он часто брал ее с собой в Лондон, и там она почти открыто изменяла ему и демонстрировала ему своих любовников. Я слышал об этом, когда был в университете. А потом он убил себя.
     - О Боже, Эш. - Люк ехал впереди, не замечая, куда он двигается.
     - Он был виноват перед тобой, - сказал Эшли, - но, клянусь тебе, он тысячекратно заплатил за все собственными страданиями.
     "Я послал деньги обратно, - думал Люк, незаметно для самого себя переводя лошадь на галоп. - Я послал деньги обратно. Я отказал ему в примирении".
     - Возможно, не стоило говорить тебе об этом. - В голосе Эшли звучало сочувствие. - Но у тебя все же был еще один брат. И я его любил.
     Теперь Люк должен был потерять и второго брата. Да, не так жестоко и не навсегда. Но все равно - потерять. Он ослабил поводья и взглянул на Эшли.
     - Ты поступил правильно, Эш, - с благодарностью произнес он. - Спасибо тебе.
     Эшли пожал плечами.
     - Позволь мне попросить тебя кое о чем, - сказал он. - Завтра утром мне будет нелегко. Я хочу уехать так, как будто у меня просто какое-то срочное дело в деревне. Я не хочу, чтобы ты и Анна плакали на террасе, обнимали меня и махали мне вслед.
     Каким-то образом они оказались рядом с конюшнями. Вероятно, Эшли как-то удалось направить лошадей к дому.
     - Тогда я уйду из дома, - сказал Люк с неохотой, - и попрошу Анну сделать то же.
     Эшли вздохнул с облегчением.
     - Спасибо, - улыбнулся он. - Я буду писать, Люк.
     - Попробуй только не сделать этого, - ответил брат. - Это приказ главы семьи.
     Было нелегко пожелать Эшли спокойной ночи, как обычно в любой другой вечер, не стиснуть его руки так сильно, как если бы он хотел переломать ему все пальцы, не прижать его к себе так крепко, чтобы у Эшли затрещали ребра. Люк провел десять лет вдали от семьи и не стремился вернуться к ним. И тем не менее теперь, когда он знал, что его брат уезжает на неопределенно долгое время, он сожалел об этих годах. Десять лет, в течение которых он мог бы иметь брата.
     У Анны душевных сил оказалось меньше. Она, извинившись, рано ушла из гостиной в детскую, чтобы покормить Джой. Затем, возвратясь, она тепло и весело, как обычно, пожелала Эшли спокойной ночи, но у двери обернулась и бросилась к нему через всю комнату, сделав именно то, чего Эшли так хотел избежать, - стиснула его в объятиях и заплакала.
     Когда ему удалось освободиться от ее рук, его глаза тоже были влажными.
     Люк рано позавтракал и ушел из дома еще до того, как Эшли спустился вниз. Он провел бессонную ночь и даже ушел в свою отдельную спальню, чтобы не разбудить Анну. Он отверг семью, всю семью, и жил, похоронив все чувства, целых десять спокойных лет. Теперь они вернулись - и семья, и чувства. Он любил Дорис и Эшли. Ему все еще было горько от того, что мать отреклась от него. Теперь он это признавал. И он все еще ненавидел отца и Джорджа.
     Джордж. Джордж упал на нож и убил себя. Люк рано вышел из дома, сам оседлал коня и медленно, с неохотой поехал в то единственное место, куда он мог поехать. Он ехал нанести визит - с которым уже давно запоздал.
     Мальчиком он любил бродить по кладбищу. Его увлекала мысль, что здесь лежат его предки, и предки его предков, и предки их соседей и знакомых из деревни. Здесь он ощущал тайну и чудо вечного продолжения жизни.
     Но на этот раз он приехал ради двух определенных могил, тех, которых он еще не видел. Сперва он остановился у могилы отца. Его отец не был суровым человеком. В нем тоже жила любовь - любовь к сыновьям и к дочери. Но и эта любовь знала пределы. Очевидно, Люк не вмещался в эти пределы. Двадцатилетний Люк пережил горькую обиду, когда от него отрекся отец. Теперь, в тридцать один год, он лучше понимал чувства отца. Люк пытался - по крайней мере именно так все думали - застрелить своего брата, и это ему едва не удалось! Люк спрашивал себя, чувствовал ли отец раскаяние в последние годы жизни.
     "Отец", - молча позвал он. Но больше слов Люк не нашел. Он только вдруг вспомнил, как отец с бесконечным терпением учил его кататься на самом первом пони. Папа.
     Рядом оказалась маленькая могилка мертворожденного младенца. Ему успели дать имя - Лукас.
     Люк долгое время смотрел на маленькую могильную плиту в изголовье могилы, возможно, потому, что он не решался подойти к следующей семейной могиле. Но все же подошел. Джордж. Умер в возрасте тридцати двух лет. Убит своей собственной рукой. Потому что не мог простить себе того, что он сделал. Потому что его брат не хотел простить его. Потому что его брат вернул те деньги.
     Отсылая назад деньги и листок, на котором не было ничего, кроме неразборчивой подписи брата, Люк чувствовал себя оскорбленным, он был зол на брата и гордился своим поступком. Предложение перемирия. Предложение любви. Осмеяно и отвергнуто. Люк теперь понимал, что ему в его юношеском эгоизме казалось, что страдает только он. Нет - он и Генриетта. И он отверг это предложение любви. И саму любовь. Он убил всю любовь в себе самом и вырвал ее из своего сердца, чтобы больше никто и никогда не смог причинить ему боль.
     А тем самым причинил другому человеку такую боль, что тот расстался с жизнью. Он причинил боль своему брату. В конечном итоге он убил Джорджа.
     Люк поежился, почувствовав, как по спине прошелся холод. Он не надел плащ. Казалось, в любую минуту мог пойти дождь. Кругом все было серым и мрачным, будто природа подыгрывала его настроению,
     - Джордж. - вслух сказал он. - Джордж. Прости меня. Я простил тебя. Прости меня. Прости. Я люблю тебя.
     Любовь пришла как боль. Боль, которую нельзя смягчить или прогнать. И ее никто не отверг. Люк опустился на колено и положил одну руку на могильную плиту, а другую на землю, под которой покоились останки его брата.
     - Прости меня. - Слезы, уже не таясь, падали в густую траву. - Прости.
     А