блемой. Она любила  прийти  к  матери  ранним
утром, забраться к ней  в  постель,  свернуться  в  тепле  возле  нее  и
почувствовать, что все тяготы  мира  можно  сбросить  со  своих  плеч  и
переложить на  всегда  готовые  принять  их  родительские  плечи.  София
понимала, что теперь ей не пристало так вести себя,  но  все  же  решила
предварительно поговорить с Оливией, уверенная  -  мама  придумает,  как
лучше всего сообщить новость ее  отцу,  герцогу  и  герцогине,  что  она
сможет посоветовать, как и когда следует объявить обо  всем  собравшимся
друзьям и родственникам. София осознавала, что это будет непросто,  что,
несмотря на чистоту ее побуждений, она поступила  ужасно  и  последствия
будут столь же ужасающими - ей невыносимо  было  даже  думать  об  этом.
Именно оттого, что она старалась не думать, девушка большую  часть  ночи
не могла уснуть. "Все же я пойду, - сказала себе София,  -  если  кто-то
может мне помочь, то только мама. К тому же она должна узнать первой  и,
быть может, еще и папа". Софии не хотелось думать о том, что скажет  или
что сделает отец, узнав новость, но ее страх был необоснованным  -  граф
никогда, даже в детстве не наказывал  ее.  Выйдя  из  спальни  в  пустой
коридор и закрыв за собой дверь, она  подумала,  что  мама,  безусловно,
крепко спит,  и,  возможно,  следовало  бы  дождаться  более  приличного
времени. Но ждать даже час было для  нее  слишком  долго,  ведь  свадьба
должна была состояться уже через два дня,  и  София  с  громко  бьющимся
сердцем, на дрожащих ногах направилась к спальне Оливии. Тихо постучав в
дверь, она открыла ее медленно и осторожно, словно боялась  побеспокоить
мать, которую пришла разбудить.
   - Мама? - шепотом окликнула она, войдя  в  комнату,  и  взглянула  на
кровать, полог которой был раздвинут.
   Вдруг осознав, что смотрит  в  глаза  отца,  София  остановилась  как
вкопанная.  Потом  она  не  могла  объяснить  самой  себе,  как   смогла
рассмотреть подробности, но ей это удалось. Отец рукой обнимал мать,  ее
голова покоилась у него на плече,  щека  прижималась  к  его  обнаженной
груди, а длинные светлые волосы  были  спутаны  и  покрывали  его  руку.
Оливия спала, и отец свободной рукой натянул одеяло на ее спину, а потом
сдвинул брови и сложил губы, словно говоря "тш-ш", но не издал ни звука.
   София пятилась до тех пор, пока не почувствовала сзади дверную ручку,
и выскочила в коридор, закрыв за собой дверь настолько  тихо,  насколько
это  можно  было  сделать  трясущимися  руками.  Стоя  за  дверью,   она
лихорадочно глотала воздух,  чувствуя  такой  прилив  возбуждения,  что,
казалось, она лопнет, если будет стараться удержать все это в себе.
   Ища, с кем бы поделиться, София подумала о  Синтии,  одной  из  самых
близких своих подруг,  но  тут  же  забыла  о  ней.  Торопливые  шаги  и
переполненное  волнением  сердце  привели  ее  к  другой  двери,  и  она
постучала в нее далеко не так тихо, как в дверь материнской спальни,  но
даже при  этом  ей  пришлось  постучать  второй  раз.  Когда  Фрэнсис  с
взъерошенными после сна  волосами  открыл  дверь,  на  нем  были  только
бриджи, но София ни на что не обращала внимания.
   - Что за черт, Софи? Ты в своем уме? Сейчас же иди вниз!
   - Фрэнсис, - прижав к груди  руки,  она  смотрела  на  него  сияющими
глазами, - угадай, что произошло. У нас все получилось! Получилось!
   Шагнув вперед, молодой человек озабоченно взглянул направо и налево в
еще пустой коридор, схватил Софию за руку и, втащив к  себе  в  комнату,
плотно закрыл дверь.
   - Безусловно, получилось. Мы загнали себя в угол. Софи, неужели ты не
понимаешь, что произошло бы, если бы кто-нибудь увидел, как ты  ни  свет
ни заря рвешься ко мне в спальню? Твоя репутация  была  бы  разорвана  в
клочья, даже если бы и вправду до твоей  свадьбы  оставалось  всего  два
дня. Нечего было бы и думать об отмене свадьбы! Сейчас я снова выгляну в
коридор, чтобы убедиться, что под дверью  никого  нет,  а  затем  ты  на
цыпочках отправишься обратно к себе. Неужели ты так  сходишь  с  ума  по
моему телу?
   - Они вместе  в  постели,  и  он  обнимает  ее  рукой,  а  она  спит,
прижавшись щекой к его  груди.  Мы  сделали  это,  Фрэнсис,  сделали!  -
рассмеявшись, София обвила Фрэнка руками за  шею  и  громко  чмокнула  в
щеку.
   - Софи, Софи. - Он постарался отодвинуть  от  себя  девушку.  -  Если
нужно организовать какое-то нападение, я предпочел бы  быть  нападающим,
если ты не очень возражаешь. Кто вместе в постели? О, догадываюсь - твои
мама и папа. А ты ворвалась к ним? Тогда,  деточка,  можешь  радоваться,
что она спала, иначе ты обзавелась бы румянцем на всю жизнь.
   - Ты думаешь, они?
   -  Нисколько  не  сомневаюсь...  Знаешь,  Софи,  именно  это   обычно
происходит, когда мужчина и женщина вместе идут в постель. И мне было бы
гораздо легче, если бы ты не стояла слишком близко ко мне, когда я,  гм,
так небрежно одет. Я ведь всего лишь человек.
   - О! - воскликнула  она  и,  отскочив,  залилась  краской,  очевидно,
впервые заметив его нагой торс и босые ноги.
   - Все, что ты видишь, будет полностью в твоем распоряжении через  два
дня, если ты, Софи, не исчезнешь отсюда незамеченной.  В  любом  случае,
надеюсь, эта краска означает, что  тебе  нравится  то,  что  ты  видишь.
Значит, они провели ночь вместе, так?
   - Да. - Она молитвенно сложила перед собой руки, снова просияв. - Все
удалось,  Фрэнсис.  Игра  того  стоила.  Теперь  мне  наплевать  на  все
неприятности, которые меня сегодня ожидают. Я просто не буду обращать на
них внимание. Буду заботиться только о том, что  касается  тебя,  потому
что ты сделал мне величайшее одолжение, и я никогда не  забуду,  что  мы
ужасно ссоримся, когда остаемся одни дольше, чем  на  две  минуты.  Меня
будут волновать только твои неприятности.
   - Знаешь, Софи, нам нужно кое-что обсудить, прежде чем встречаться  с
родителями. Но не здесь и  не  сейчас.  Премного  благодарен,  но  моему
терпению есть предел. Через полчаса я буду ждать тебя в саду. У фонтана.
Согласна?
   - Да. Но я всю вину возьму на себя, Фрэнсис. Теперь,  когда  я  знаю,
что они снова вместе отныне и навсегда, мне ничего  не  страшно.  О,  ты
замечательный!
   - Ты перестанешь так думать, если  будешь  стоять  здесь  и  вот  так
глазеть на меня. - Решительно шагнув к двери, молодой человек  осторожно
открыл ее. - Пусто. Боже правый, могу держать пари, даже  слуги  еще  не
появлялись. Выходи. Сейчас же!
   Проходя мимо него, София наградила  его  еще  одной  широкой  сияющей
улыбкой,  а  Фрэнсис,  в  свою  очередь,  одарил  потолок   раздраженной
гримасой.

***

   Маркус попытался убрать руку так, чтобы не потревожить Оливию. "Боже,
до чего она хороша,  розовая  ото  сна,  с  растрепанными  волосами",  -
подумал он, но когда, открыв глаза,  жена  в  первый  момент  недоуменно
взглянула на него, то показалась ему еще прекраснее.
   - Мне лучше уйти, - сказал Маркус. Она промолчала. - Вчера вечером  я
не имел права говорить о  пристойности  твоего  поведения  -  именно  я.
Честно говоря, не верю, что ты занималась  бы  своими  любовными  делами
здесь, под носом у своих родителей, у моей матери и у  множества  прочих
родственников и гостей. Прости меня.
   Оливия опять ничего не сказала.
   - Однако ты должна понять, что я  чувствовал.  Совершенно  невыносимо
встретиться лицом к лицу с любовником своей  супруги...  Но  я  не  виню
тебя, Оливия. Просто странно снова видеть тебя, вот и все. Моя жена -  и
не жена мне. Кто-то, кого я знал раньше, и кто  теперь  ведет  жизнь,  о
которой я ничего не знаю. И об  этом  я  тоже  очень  сожалею.  Но  могу
сказать, Оливия, это безнравственно, даже несмотря на то, что это  самая
оправданная связь из всех,  которые  каждый  из  нас  позволял  себе  за
четырнадцать лет. - Марк улыбнулся, не дождавшись от нее ответа, и,  сев
на край кровати, надел ночную сорочку. - Но прощать  не  в  твоем  духе,
верно? - Он встал и, не оглядываясь, вышел.

***

   Графу хотелось бы, чтобы эта проклятая свадьба уже была позади и все,
включая Оливию, разъехались по домам. Он не сомневался, что она уедет  с
Кларенсом, их подруга Эмма просто придавала пристойность их путешествию.
Ему хотелось, чтобы Оливия  уже  уехала,  чтобы  он  никогда  больше  не
встречался с ней. С годами его любовь к жене стала более спокойной и  не
нарушала его повседневной жизни. А теперь эта любовь снова  превратилась
в боль, пожалуй, еще более острую, чем вначале, потому что вначале  была
надежда - надежда, что Оливия простит его, поймет, что не  стоит  лишать
друг  друга  счастья  из-за  одного  прегрешения,   пусть   даже   очень
серьезного.  Теперь  надежды  не  было.  Днем  она  относилась  к   нему
по-дружески, но исключительно из-за заключенного между ними  соглашения.
Да, она пустила его к себе в  постель  и  даже  встретила  со  страстью,
которой прежде не проявляла, но ее разум не был в согласии с  ее  телом.
Удовлетворив желание, она не поговорила с ним,  не  ответила  ему  и  не
простила его.
   Войдя в свою туалетную комнату, граф понял,  что  больше  сегодня  не
уснет и нет смысла ложиться в кровать, хотя было еще дьявольски рано, и,
позвонив камердинеру, сбросил ночную сорочку. "Что понадобилось Софии от
матери в такой ранний час? Неужели  какая-то  проблема  со  свадьбой?  -
думал граф. - Нам всем повезет, если  у  девочки  не  начнется  истерика
задолго до благополучного окончания церемонии".

***

   "Как он изменился", - думала Оливия, лежа неподвижно  под  одеялом  и
глядя на балдахин над кроватью. Центром его мира всегда была она, она  и
София после ее появления на свет, и еще Раштон. Никогда никто  другой  и
ничто другое ему не были нужны. Он часто ворчал, когда Оливия напоминала
ему о каком-нибудь приеме, где им необходимо было присутствовать.  И  на
свадьбу Лаури Маркус не хотел  идти  без  нее,  это  она  заставила  его
поехать, считая, что ему доставит удовольствие встреча с другом.  И  вот
теперь он мог лежать в ее постели, опершись  на  локоть,  и  говорить  о
безнравственности ее  связи  с  предполагаемым  любовником  так,  словно
подобное поведение было абсолютно нормальным для мужа и жены.
   И что  самое  отвратительное  -  она  понимала,  что  для  Марка  это
действительно норма. Он теперь был частью своего общества,  она  -  нет.
Оливия удивлялась,  что  не  стала  решительно  отрицать  свою  связь  с
Кларенсом. Накануне вечером она сказала мужу, что Кларенс ее друг, но он
либо не правильно понял ее, либо вообще не поверил, а  она  не  пыталась
убедить его. Она была слишком расстроена  и  утомлена,  чтобы  стараться
доказать что-то, что Марк, по ее мнению, должен был понимать без  всяких
объяснений. Если бы он знал и понимал ее так, как она думала,  ему  и  в
голову не пришло бы связывать ее и Кларенса.  Но  Маркус  принадлежал  к
реальному миру, а она была там чужой. Какая женщина стала бы  настаивать
на том, чтобы ее муж один поехал в Лондон на свадьбу  друга  и  принимал
участие  во  всех   гулянках   и   выпивках,   мальчишниках,   неизбежно
сопутствующих женитьбе? Только чистая, доверчивая невинность.
   Оливия мечтала оказаться дома, подальше от Клифтона, вернуться в свой
уютный мирок. Но она осознавала, что впереди ее ждет не  спокойствие,  а
опять борьба, тревога, и, возможно, она никогда больше не обретет покоя.
В прошлом она боролась, считая себя правой и  полагая,  что  совершенное
Маркусом не подлежит прощению. И несмотря на то что в душе она  все-таки
простила мужа, Оливия искренне думала, что они никогда не смогли бы жить
вместе. Она не верила, что между ними восстановились  бы  те  доверие  и
дружба, которые так прочно связывали их. Теперь  она  поняла  -  слишком
поздно, - что была не права во всем. То,  что  сделал  Маркус,  не  было
смертельным грехом, и если бы только у нее хватило мужества попробовать,
они могли бы построить еще более крепкие, чем прежде, отношения, которые
базировались бы на реальности. Она и Марк страдали бы  вместе  и  вместе
набирались бы сил.  Тогда  она  отказалась  дать  их  браку  возможность
развиваться и крепнуть, теперь же было слишком поздно.
   Маркус говорил о Кларенсе так, словно не возражал против того,  чтобы
тот был ее любовником, а о леди Монингтон говорил так,  будто  она  была
неотъемлемой частью его  жизни.  Занятие  любовью  с  женой  -  вот  что
вызывало в нем чувство вины, а вовсе не то, что он имел любовницу. О да,
днем Маркус был с ней вежлив  и  любезен,  но  все  это  был  спектакль,
который они договорились разыгрывать ради Софии. Да,  несколько  раз  он
занимался с ней любовью, и им было хорошо вместе, намного чудеснее,  чем
когда-либо в годы их совместной жизни, но  это  было  только  физическое
влечение, только секс. Оливия считала, что Маркус стал совсем другим,  в
то время как она почти не изменилась, что после долгих лет  жизни  врозь
расстояние между ними было непреодолимым. Лишь одно осталось  неизменным
- она все еще любила его. И  ее  любовь  снова  превратилась  в  боль  и
останется такой на протяжении многих мучительных месяцев.
   Перевернувшись на живот, Оливия уткнулась лицом в то  место  подушки,
где лежала голова Марка.

***

   - Софи, как ты умудрилась опоздать на десять  минут,  если  уже  была
одета и тебе оставалось лишь спуститься вниз  и  выйти  через  дверь?  -
возмутился лорд Фрэнсис.
   - Я вернулась к себе в комнату, и меня охватила паника.  Был  момент,
когда мне показалось, что меня тошнит. Но сейчас я чувствую,  что  держу
себя в руках.
   - Ты уверена? Здесь две скамейки, Софи.  Если  хочешь,  можем  занять
каждый свою.
   - А потом я уже наполовину спустилась по лестнице и вдруг  вспомнила,
что не взяла накидку, а  погода  сырая  и  прохладная.  Но  оказывается,
довольно тепло, правда?
   -  Садись  сюда.  Нам  нужно  поговорить,  пока  остальной  народ  не
проснулся и не разбрелся повсюду.
   - Да, Фрэнсис. Мы сперва позавтракаем, а потом попросим маму, папу  и
твоих родителей прийти в библиотеку? Или все будет как-то по-другому?  В
любом случае я уверена, что не смогу проглотить ни крошки.  Я  почему-то
все время думаю о почках. О,  мне  хотелось  бы  думать  о  какой-нибудь
другой еде. - Зубы у Софии стучали.
   - Софи, ты ведь на самом деле не думаешь, что мы сможем это сделать?
   - Не хочу это обсуждать. Я просто  хочу  это  сделать.  Если  я  буду
думать, на меня снова нападет паника.
   - Всех гостей и соседей охватила  праздничная  лихорадка,  приходский
священник пыхтит от важности, а повар и лондонский шеф-повар твоего отца
решили  не  спать  последние  две  ночи,  чтобы  приготовить   угощения.
Свадебный торт уже пекут, и намечено, какие цветы срезать завтра.  Готов
твой свадебный наряд, праздничное платье твоей мамы и моя  одежда  тоже.
И... Ладно, я мог бы продолжать до бесконечности, но стоит ли?
   - Ты понимаешь, о чем я говорю? -  София  нервно  облизнула  губы.  -
Фрэнсис,  раздумывать  некогда,  иначе  все  кончится  свадьбой!   Нужно
действовать. В  конечном  счете  нас  никто  не  может  силой  заставить
обвенчаться.
   - Думаю, лучше всего закончить именно этим. София уставилась на него.
   - Это избавит нас от кучи неприятностей, - пояснил лорд Фрэнсис.
   У нее весьма неэлегантно открылся рот.
   - В итоге, Софи, ты сможешь с удовольствием позавтракать, - продолжал
молодой человек, - и, возможно, даже отведать почек.
   - Ты что, совсем лишился рассудка, да? По-твоему, мы  должны  на  всю
жизнь связать себя друг с другом только для того, чтобы сейчас  избежать
небольших неприятностей?!
   - Коротко говоря, да.
   - Фрэнсис, - она протягивала к нему руки, пока он не взял их в  свои,
и наклонила голову набок, -  я  не  могу  позволить  тебе  это  сделать.
Честно, не могу. О, ты такой замечательный, но ты  никогда  не  смог  бы
прожить со мной всю жизнь. Помнишь, в детстве ты  только  и  делал,  что
удирал от меня. Я возьму на себя всю вину. Правда, обещаю тебе. Я сделаю
все, чтобы ни капля вины не упала на тебя. Все  будет  хорошо,  Фрэнсис.
Возможно, тебе придется уехать на годик, пока уляжется кутерьма, а потом
все забудется. Ты  же  понимаешь,  что  в  конце  концов  так  и  будет.
Возможно, ты поедешь в Италию и увидишь Сикстинскую капеллу - в Риме.
   - Я надеялся избежать этого, - вздохнул лорд Фрэнсис, -  но,  видимо,
пора сделать маленькое признание. А может, и не такое  уж  маленькое.  Я
поймал тебя в ловушку, Софи.
   - Нет, Фрэнсис, это ты попался в ловушку  из-за  моей  бестолковости.
Увидишь, я все улажу.
   - Софи, я с самого начала знал, как все будет. Я предвидел,  что  все
произойдет именно так - это и слепой разглядел бы. Я знал, что  в  итоге
мы обнаружим, что до свадьбы остаются считанные дни  и  нет  пристойного
способа отменить ее.
   -  И  все  же  ради  моих  родителей  ты  пошел  на  это.  Какой   ты
замечательный, Фрэнсис!
   - Я сделал это ради того, чтобы поймать тебя в ловушку и жениться  на
тебе.
   София рассмеялась, а затем недоуменно посмотрела на него.
   - Софи, увидев тебя этой весной, я просто не мог поверить, что совсем
недавно бегал от тебя. Ты изменилась, ей-богу, изменилась, но все  время
воротила нос при моем приближении и бросала всякие ядовитые замечания  о
распутниках - и тому подобное, - пока я не  понял,  как  заставить  тебя
воспринять меня всерьез.
   - Ты все это только что выдумал! Я поверю тебе, а  ты  потом  сможешь
посмеяться надо мной. Знаешь,  очень  жестоко  поступать  так,  особенно
сейчас. Неужели ты не понимаешь, что я...
   - Затем какой-то осел - кажется,  Хатауэй?  -  предложил  этот  самый
идиотский из идиотских планов, и я мгновенно понял, к чему он  приведет.
Подумал, что если соглашусь участвовать в этом спектакле, у  тебя  будет
время понять, что я не беспутный повеса, каким ты меня считала.
   - - Фрэнсис, пожалуйста, будь серьезнее.
   - Софи, я признался, а ты выбирай, согласиться  или  отказаться.  Но,
думаю, все же нам лучше пожениться. Если  мы  этого  не  сделаем,  здесь
разверзнется преисподняя. Бери пример с  моей  матери  и  не  заглядывай
слишком далеко.
   - Я не хочу вообще ни о чем думать.
   - Твои родителя обвинят во всем себя, станут  искать,  в  чем  повели
себя не правильно с тобой, и прежде чем ты успеешь  что-нибудь  сказать,
каждый вцепится другому в горло, и они разойдутся окончательно.
   - Не хочу об этом думать.
   - Ну и не нужно, просто выходи за меня замуж.
   - Я не желаю выходить за тебя замуж! Я скорее выйду замуж за...
   - ...за жабу. Я люблю тебя, Софи.
   - Не правда, ты бесстыжий лгун, - возмутилась София.
   - Я люблю тебя.
   - Нет.
   - Люблю.
   - Нет?!
   - Да.
   - Нет. Ты ужасный человек. Я тебя ненавижу.  Ненавижу.  Надеюсь,  что
сегодня же утром, как только я обо всем объявлю, ты уедешь, и мы никогда
больше не увидимся.
   - Ты этого не сделаешь, Софи.
   - Сделаю.
   - Нет.
   - Да.
   - Да.
   - Нет... Я ненавижу тебя, Фрэнсис. Не-на-ви-жу. Убери  свою  руку  от
моего лица!
   - Оно такое нежное, гораздо нежнее, чем моя рука.
   - Я не хочу, чтобы ты касался меня.
   - Правда? -  Он  придвинулся  и,  наклонив  голову,  нежно  поцеловал
девушку в губы.
   - Или целовал, - быстро добавила она.
   - Правда?
   - Да.
   - Но ведь это так приятно. Разве нет? Как тебе нравится это?  А  это,
Софи? Сказать, что мне хотелось сделать с тобой, когда ты сегодня  утром
прибежала ко мне в спальню?
   - Нет.
   - Мне хотелось  сделать  вот  это.  -  Он  снова  поцеловал  девушку,
пробежав языком по ее сомкнутым губам. - И вот это. - Просунув руку  под
ее накидку, Фрэнсис осторожно накрыл ей одну грудь.
   - Нет.
   - Не буду говорить, что еще я хотел бы сделать. Я покажу тебе  все  в
нашу брачную ночь, Софи. Это будет не сегодня ночью и не завтра, а  лишь
послезавтра.
   - Ты говоришь так, чтобы напугать меня. Фрэнсис, не трогай меня  там.
- Она поверх накидки накрыла