ак ни в чем не бывало, хотя улицы были запружены различными средствами передвижения, груженными тюками багажа и мебелью.
     Люди толпами покидали Брюссель. Но как рассказал Мэдлин случайно встреченный ею знакомый, это было не так просто. Кто пытался уехать по каналу до Антверпена на барже, обнаружил, что нанять ее невозможно. По приказу герцога все они были конфискованы для нужд артиллерии. Лошадей продавали по безумным ценам, самые примитивные повозки стоили целое состояние. И людей охватила паника.
     Мэдлин радовалась, что дел у нее более чем достаточно.
     На панику и даже на тревогу за Домми времени не оставалось. Она скупила все бинты и пузырьки с настойкой опия у одного аптекаря и поспешила домой.
     Новостей особых не было, хотя мистер Мейсон в течение дня время от времени продолжал делать вылазки в город, да и обе леди постоянно выходили из дома по каким-то делам. Но во второй половине дня все услышали громовые раскаты. Мэдлин, которая в это время находилась на улице, удивленно подняла глаза - ни у нее над головой, ни на горизонте грозовых туч не было. Внезапно она поняла, что это означает, и колени у нее подкосились.
     Доминик!
     В торопливо идущей впереди нее по улице женщине со склоненной головой она узнала миссис Симпсон и обрадовалась. Непроизвольно схватив ее за руку, она почти прокричала:
     - Вы тоже слышите?
     Эллен вздрогнула и подняла на нее глаза.
     - А, леди Мэдлин, - сказала она, - это вы. Ах, дорогая, вам ведь никогда еще не приходилось этого испытывать? Наклоните голову резко вперед и сделайте несколько глубоких вдохов. Давайте я немного пройду вместе с вами. Я иду в бакалейную лавку. Моя бедная горничная закатила сегодня утром истерику. Бедняжка, она только что приехала из Англии. Мне удалось устроить ее в экипаже наших соседей, которые едут домой через Антверпен.
     Спокойные ноты ее голоса ободрили Мэдлин.
     - Я очень глупая, - сказала она. - Мне стыдно за себя.
     - Стыдиться нужно было, если бы вы ничего не почувствовали, услышав стрельбу, - возразила миссис Симпсон. - Не надо конфузиться из-за своей чувствительности. Когда начнут прибывать раненые - а они непременно начнут прибывать к завтрашнему дню, - вы увидите, что у вас есть силы, о которых вы даже не подозреваете.
     - Именно так говорит и леди Андреа. Боюсь только, что я опозорюсь... Как вы думаете, они сейчас там, откуда слышится стрельба? - спросила Мэдлин. - Я имею в виду Доминика... И капитана Симпсона.
     - Не знаю, - ответила Эллен. - Сейчас ничего нельзя знать в точности. И это самое плохое в сражении - в неопределенности. Вы должны приучить себя не думать об этом. Заставьте рассудок как бы отупеть. Когда привезут раненых, у вас не будет времени думать. Каждый страдающий человек станет вашим братом, и вы будете ходить за ним, думая, что где-то какая-то другая женщина будет делать то же для лорда Идена.
     - Вы тоже в каждом раненом видите вашего мужа? - спросила Мэдлин, заранее предвидя ответ. И вдруг ее осенила ужасная мысль:
     - А как же убитые? Их тоже привезут сюда? Или их оставляют там?
     Эллен сжала ее руку до боли.
     - Не думайте об этом. Доминик вернется. Я обещаю. Хотите, я провожу вас домой?
     - Нет. - Мэдлин покачала головой. - Мне стыдно за свои мысли. Я никогда больше не смогу посмотреть вам в глаза. Вот лавка бакалейщика. Вам сюда? Мы, вероятно, увидимся на днях. Большое вам спасибо.
     Самое постыдное, думала она по дороге домой, - это то, что она забыла, зачем ходила. Почему оказалась в городе и одна бродила по улицам? Подсмеиваясь над собой, она вдруг представила себе, как они будут через много лет хохотать над ее рассеянностью с Домми, Эдмундом и мамочкой.
     Канонаду она ощущала всем телом - начиная от макушки и полей шляпки и кончая носками своих туфелек.

***

     Бой шел на двух направлениях. Герцога Веллингтона все же застигли врасплох. Все французские войска сосредоточились на юге. Сам Бонапарт стоял во главе частей, брошенных против пруссаков у Линьи, вопреки предположению противника, что он до поры стоит со своими отборными частями у западной границы. В семи милях оттуда маршал Ней повел в атаку свои части против немногочисленных союзных войск, занявших позиции на пересечении дорог у Катр-Бра. Большая часть армии Веллингтона все еще находилась в пути между Брюсселем и Нивелем на северном направлении.
     Вся заваруха, наверное, кончится прежде, чем они туда доберутся, ворчали люди лорда Идена, пробираясь по грязи к югу от Мон-Сен-Жана, где они ждали соответствующего приказа. Несколько часов просидели они изнывая от скуки, от нечего делать глазели на девушек, пытаясь выучить по-голландски пару слов покруче, чтобы заставить краснеть красоток. А на утреннем марше какой-то юный солдатик, приняв бравый вид, уверял товарищей, что смог позабавиться с одной и без языка.
     - Ты хочешь сказать, что тебе не нужен язык в забавах с девчонкой? - раздался чей-то насмешливый голос из рядов; шутник был вознагражден взрывом хохота.
     - Шел бы ты, парень, обратно в школу, может, чему-то еще и научился бы, - раздавались реплики.
     Отвлекаясь на шутки и смех, они с внутренним беспокойством прислушивались к стрельбе впереди.
     - Джонни побьют прежде, чем мы подойдем, и вся наша работа будет - рыть могилы для убитых. Уж вы мне поверьте, - бубнил какой-то глухой голос. Говорившего не поддержали, но никто и не остановил его.
     Еще до конца дня самые нетерпеливые стрелки Девяносто пятого полка все же смогли удовлетворить свое любопытство. Когда в половине четвертого они прибыли на место, положение союзных войск было довольно затруднительным. Брауншвейгцы же были сильно потрепаны, а герцог Брауншвейг погиб. Шотландские горцы Девяносто второго полка Гордона были почти полностью рассеяны. Кавалерия все еще не прибыла. Только присутствие герцога Веллингтона, хладнокровно разъезжавшего верхом вдоль линии фронта и полностью игнорирующего собственную безопасность, словно он был заговорен, удерживало людей от паники и бегства.
     Холмистый характер местности сыграл союзникам на руку. Если бы маршал Ней видел ситуацию противника, он понял бы, что герцог Веллингтон на сей раз не прибег к своему обычному тактическому приему - придержать основную часть своей армии, спрятав ее за каким-либо укрытием, чтобы бросить в бой в подходящий момент; он смело ринулся в наступление, надеясь на быструю победу.
     Как бы там ни было, Девяносто пятый полк был прямо с марша брошен в бой; оставшиеся через какое-то время в живых так толком и не смогли оглядеться, чтобы оценить ситуацию, понять участь, постигшую друзей и товарищей, а также всю армию в целом. Что это, победа или поражение? Они занимали все ту же позицию, что и в начале боя; французы отошли с наступлением ночи. Но что будет утром? Бросится ли старина Ней в атаку с первыми лучами солнца? Хватит ли у них сил противостоять? И что произошло у Линьи, где, как они слышали, сам Бони атаковал пруссаков?
     Будьте уверены, старина Блюхер их удержит, говорили одни. Но ведь сам Бонапарт идет впереди атакующих, говорили другие. И на это ответить было нечего.
     Убитых оказалось много. Очень много. Люди настороженно оглядывались, ища глазами живых. Кто-то уже горевал о павшем друге, кто-то надеялся найти его среди раненых. Иные хоронили павших товарищей, если их можно было подобрать, не рискуя жизнью. В противном случае, увы, их оставляли на поле боя.
     Легкораненые или упрямцы, которые решили не признаваться в своем состоянии, перевязывали свои раны, подшучивая над товарищами.
     - Ты бы смазал свою повязку грязью, - советовал кто-то храбрецу, решившему продолжать сражаться, хотя на лбу у него зияла страшная рана, - не то Джонни станет пулять в нес как в мишень для практики.
     - Пустяк, царапина, - куражился молодой солдатик, который не знал иного применения языку, кроме как для разговора, перед дородным хирургом, перевязывающим ему руку. - И бинтовать не стоит.
     Хирург, более внимательный, чем многие его коллеги, добрыми глазами посмотрел на юношу и промолчал, что лицо у того одного цвета с бинтами. Лишь заметил, взъерошив пареньку волосы:
     - Все, друг, пока отвоевался.
     Лорд Иден, отыскав капитана Нортона и капитана Симпсона, с облегчением вздохнул.
     - Славная была драка, - сказал он, присев рядом с ними на корточках.
     - Да, недурственная практика для новичков. Чтобы разогреться.
     Лорд Иден усмехнулся.
     - Но вы ведь не думаете, Чарлз, что Бони подожмет хвост и даст деру?
     Капитан фыркнул.
     - Упадет ли солнце с неба? - ответил он вопросом на вопрос. - Вряд ли... Вопросик для новобранца. Только он осмелится ответить на него. Больше вы меня на него не поймаете. Подойду-ка вон к тому бедолаге. - Он указал глазами на молоденького новобранца. - Ставлю про заклад месячное жалованье, что сейчас он вспоминает свою матушку.
     Лорд Иден грустно улыбнулся, когда Чарли, бросив пару слов этому малому, после которых тот заулыбался, отправился утешать следующего.
     Он подумал, что пора устраиваться на ночлег, без особого энтузиазма поглядывая на негостеприимную землю. Подобно капитану Симпсону (и в отличие от многих других офицеров), лорд Иден всегда располагался на отдых вместе со своими людьми, не заставляя их создавать ему какие-то более комфортные условия.

***

     Эллен с самого утра бродила по улицам, будучи не в силах оставаться в четырех стенах. Она понимала, что город может быть полон всяких слухов и домыслов, но даже полуправда казалась ей предпочтительнее тишины, буквально давившей ее всю ночь, когда стрельба стихла...
     Слухи один страшнее другого. Рано утром, когда тяжелая артиллерия двинулась через Брюссель по направлению к фронту, пополз слух, что она отступает. Паника возросла, когда бельгийская кавалерия промчалась через город, крича, что все пропало и французы идут за ними по пятам... Тревога оказалась ложной. Потом она услышала, что у Линьи разбиты пруссаки, а генерал Блюхер серьезно ранен. Никто не знал, что происходит у Катр-Бра, кроме того что войска там несут тяжелые потери.
     Эллен вслушивалась во все это не очень внимательно. Она смотрела на раненых, которые уже просачивались в город, - унылые стайки вместо того войска, что еще два дня назад доблестным маршем вышло из города. Внимательно, с мучительно падающим сердцем всматривалась она в каждого. Нет, это не они... не они. Впрочем, искать их бессмысленно.
     Тогда Эллен решила, что нужно сходить домой и запастись бинтами, чтобы помочь тем, кто нуждается в помощи. Мимо двери ее дома брел молодой солдат.
     - Глоток воды, леди, - сказал он каким-то извиняющимся тоном, когда она подошла к нему. - Я живу в Сомерсете, леди. Глоток воды, пожалуйста.
     - Войдите, - сказала она, обхватив его за пояс и увлекая в дом. - Я сейчас наложу вам на руку повязку с обезболивающей мазью и приготовлю для вас теплую удобную постель. И конечно, вы утолите жажду.
     Он ведь совсем ребенок, с ужасом подумала она. Вряд ли ему исполнилось шестнадцать.
     - Пулю мне вынули, - прошептал юноша. - Думал, руку отрежут. Не трогайте меня, леди. Оставьте меня. Не трогайте.
     - Вы ляжете в постель, - ласково сказала она. - Я не сделаю вам больно, друг мой. А потом вам станет гораздо лучше. Увидите. Представьте себе, что я ваша матушка. У вас есть матушка?
     "Отрежь рукав и сними повязку - осторожно, дюйм за дюймом, - приказывала она себе, - открой красное распухшее мясо... и шепчи слова утешения мальчику, который сражался вчера, как мужчина, и теперь изо всех сил старается не расплакаться, как дитя. Говори с ним. Улыбайся ласково ему в глаза. Пусть он знает, что его любят. И притупи свой разум. Не думай о тех... не думай!"

Глава 8

     На другой день Девяносто пятому полку не пришлось принимать активного участия в боях. Силы французов под непосредственным командованием Бонапарта одержали под Линьи полную победу; результат был таков, что потрепанная прусская армия отступила к северу, к Вавру, а тяжелораненый главнокомандующий лежал в каком-то крестьянском доме, упрямо отказываясь умирать или даже примириться со своим состоянием. Маршал Ней не сумел прорваться через британские линии и линии соединенных войск у Катр-Бра, но сильно потрепал их, и теперь у него появился шанс добить их - в субботу, семнадцатого июня.
     На удивление, атаки утром не последовало, и герцог Веллингтон смог стянуть все свои войска в северном направлении к позиции, которую он выбрал за несколько недель до того, - на пересечении дорог к югу от деревни Ватерлоо и Суанского леса и к северу от трактира "Прекрасный союз", стоявшего на большаке, ведущем на Брюссель.
     Последними отходили Девяносто пятый полк и кавалерия, утром получившие скорбное задание - заняться погребением убитых между двумя линиями фронта и постараться достойно похоронить своих погибших товарищей. Делая свое малоприятное дело, люди из группы лорда Идена вытащили из-под куста ракиты пару сапог, а затем обнаружили тело французского офицера-кавалериста; он еще дышал. Несколько новобранцев немало удивились приказу лейтенанта: осторожно поднять француза и отнести в ближайший крестьянский дом, где уже оказывали помощь нескольким раненым.
     - Я сказал - осторожно! - рявкнул лейтенант, продолжая обход линии.
     Ветеран, получивший этот приказ, ухмыльнувшись, сказал молодому рекруту;
     - Наш лейтенант говорит в таких случаях, что истекающий кровью офицер не француз и не англичанин - он человек. - И старый служака выразительно постучал указательным пальцем по виску.
     Рекрут только раскрыл рот от изумления.
     - Ты только не повторяй это вслух, - посоветовал ветеран. - Не то схлопочешь неслабую плюху от любого настоящего вояки, понял?
     Отступление было ужасным. Перед самым выступлением начался дождь. Похоже, зарядил до конца недели, мрачно предрекали ветераны, глядя на тучи, предвещавшие обложной ливень.
     Не на чем было остановить глаз в сплошном сером месиве. Единственное яркое пятно - вояки из Гайд-парка, как презрительно называли солдаты гвардейцев. Они действительно лихо отбросили противника от деревни Женап, где герцог провел предыдущую ночь. Но теперь они являли собой уморительное зрелище - их алые нарядные мундиры и начищенные сапоги покрывались густым слоем грязи.
     Все остальное - дождь и грязь. Да ослепительные вспышки молнии и раскаты грома, от которых они вздрагивали - так это походило на залпы тяжелых орудий. А в конце пути - ночлег посреди чистого поля. И никакого довольствия. Не было сил даже роптать, раздавались лишь вялые реплики: мол, проклятые повозки интендантов покатили небось в Брюссель. Или в Гент. Или в Остенде. Или их уже погрузили на корабли, чтобы кормить этих чертовых моряков. А дождь все лил и лил.

***

     Леди Андреа и миссис Симпсон оказались правы, думала Мэдлин. Первое ощущение страха, дурноты и головокружения, появившееся, когда начали прибывать раненые, прошло почти тотчас же. Тяга выйти на улицу, чтобы взглянуть, не окажется ли знакомых среди тех бедолаг, которые сумели дотащиться до города, оказалась сильнее желания броситься в свою комнату, зарыться лицом в подушку и заткнуть уши руками.
     Бегая с улицы в дом и обратно с ведрами, из которых выплескивалась вода, с бинтами и ватой, она быстро забыла все, кроме необходимости успокоить, проводить того, кто хромает, усадить у дороги передохнуть смертельно уставших, поднести нюхательную соль тому, кто теряет сознание, отереть пыльное лицо влажной салфеткой. И каждому помочь напиться.
     Постепенно она привыкала к страшным картинам. Те, кто появился первым, еще как-то могли двигаться самостоятельно - они были не очень тяжело ранены. Но позже начали прибывать тяжелые. Их привозили на повозках прямо в город, на улицы. Лишь к полудню у Намюрских и у Левенских ворот были поставлены госпитальные палатки.
     А потом пошел дождь. Люди, которые поначалу обрадовались живительной влаге, вскоре, промокнув до нитки, стали мерзнуть. У женщин, ухаживавших за ними, юбки намокли, волосы прилипли к головам и лицам; по шеям стекали потоки воды.
     Леди Андреа и Мэдлин брали в дом как можно больше раненых, кто передвигался сам или нуждался в небольшой помощи. Мэдлин стягивала заляпанные грязью сапоги, срезала ткань мундиров с кровоточащих или уже запекшихся ран, промывала и бинтовала зияющие дыры, клала холодные салфетки на пылающие лбы, держала протянутые руки, произносила успокаивающие слова, однажды закрыла глаза, которые уже не могли закрыться сами, слегка дрогнувшей рукой.
     Весь день она почти не думала о своем брате-близнеце. Тут миссис Симпсон тоже оказалась права. Но она видела брата в каждом лице, в каждой простертой к ней руке. Слышала его в каждом заглушенном стоне, в просьбе напиться, в благодарном вздохе.
     Она не заметила, как наступила ночь. Она даже не знала, что дождь все еще льет. Не было ни минуты свободной, чтобы подумать, жив ли ее брат, как проводит ночь под открытым небом при жуткой грозе.

***

     Лорд Иден был жив. Хотя бы потому, что чувствовал неудобства. И хотел есть. Он мог разделить с полковником Барнардом тощую курицу и бутылку вина в маленьком домишке, занятом им на ночь. Но, бросив на все это великолепие полный сожаления взгляд, лорд Иден махнул на прощание рукой, сообщил, что курица недостаточно нежна для его деликатного вкуса, ухмыльнулся двум оставшимся офицерам и вернулся к своим голодным и промокшим солдатам.
     - Странный малый этот Иден, - сказал полковник и занялся трапезой в одиночестве.
     Лорд Иден и капитан Симпсон провели ночь относительно удобно, завернувшись в два одеяла, намазанные сверху толстым слоем глины для тепла и защиты от дождя; головы они положили на седельные сумки. Жаль ребят, которые никогда еще не участвовали в кампании, заметил Чарли, после чего громко зевнул и уснул, словно возлежал на пуховике. Им, верно, нелегко. Если не обращать внимания на протесты пустого желудка и мокрую землю, а также забыть о том, что ты промок до нитки, большего комфорта и представить себе нельзя, согласился лорд Иден, погружаясь в забытье сразу же вслед за другом.
     Французы расположились на ночлег в тревожной близости от линий союзных войск и, конечно, захотят сделать ранний победоносный бросок, подумал он, засыпая.
     Но настало утро, а атаки все не было. Как-то удалось развести костры, застывшие руки отогрелись, от сохнущей одежды шел пар. Ружья тщательно вычистили и надраили.. В конце концов неизвестно откуда появились повозки интендантов, и люди позавтракали.
     Лорд Иден не сомневался, что предстоит генеральное сражение - возможно, самое кровопролитное из тех, в которых ему довелось побывать. Они не смогут больше отступать, не сдав Брюсселя.
     Утро тянулось мучительно долго. "Пусть начинают, - думал он, - хотя мы еще не готовы, как хотелось бы, но пусть это начнется".
     Бой разгорелся справа от их позиции, на развилке дорог. Французы пытались занять деревню Угумон; английские и германские защитники решили не отдавать ее.
     - Бедняги, - посочувствовал им кто-то из стрелков Девяносто пятого.
     В половине второго тяжелая артиллерия французов, сосредоточенная на склоне холма к югу от союзных линий, внезапно открыла огонь - это был огненный шквал, какого не помнили даже самые бывалые ветераны. От него не было защиты, и люди гибли пачками, в бессильной ярости посылая проклятия. Артиллерийский обстрел был прелюдией к наступлению пехоты, а затем и кавалерии. Так пусть наступают! Только бы прекратился обстрел!
     Девяносто пятому было приказано отойти с дороги под укрытие небольшого холма, но потери все равно были колоссальные.
     Уцелевшие испытывали не столько облегчение от прекращения огня, сколько глубокий ужас, от которого слабели ноги, - они услышали, как французские барабаны сигналят о приближении обоза. И занятая ими позиция, хранившая их от огня пушек, теперь не позволяла видеть, кто - или что - приближается к ним.
     А приближались три плотные фаланги пехотинцев, каждая из которых состояла из двадцати пяти