ер была в центре всеобщего внимания и восхищения. Она понимала, что все это лишь дань традиции, и все же, как любая женщина, была немного тщеславна и любила, когда на нее обращают внимание. Граф Рашфорд танцевал с ней и ясно дал понять, что он ею доволен. Даже отец - вот чудо из чудес! - пригласил ее на танец.
     И Лайонел... Лайонел танцевал с ней два раза вальс и пригласил ее на заключительный танец. Наверное, вполне простительно это маленькое отступление от правил: со своей невестой можно станцевать и три танца в день объявления помолвки. Он говорил об этом с ласковой улыбкой, чуть наклонившись к ней. И еще он сказал, что, если обществу это не понравится, пусть оно идет к черту.
     Дженнифер весело рассмеялась его неожиданному выпаду в сторону света.
     Они были в центре внимания. Нет, Дженнифер это не казалось. Так оно и было. Все видели, что Лайонел смотрел на нее с обожанием. И ей было все равно: пусть видят, что она тоже боготворит его.
     Все сомнения, если таковые имелись относительно чувств обрученных, были разрешены этим праздником. Вчера Лайонел был зол и раздражен. И этому имелось вполне понятное объяснение. Она сама была виновата. Но сегодня, сейчас, он больше не сердился и сумел показать свои истинные чувства - улыбкой, глазами.
     Он не пришел на бал. Неудивительно. Она была уверена, что Лайонел и его отец позаботятся о том, чтобы он не приходил. И все же она испытывала громадное облегчение. Ее страшила перспектива вновь увидеть его. Сегодня она даже перестала слышать его голос у себя в голове. Сегодня она была абсолютно свободна от него.
     Минут тридцать назад графа Рашфорда вызвали из бального зала. Дженнифер не придала этому особого значения, но, когда дворецкий зашел, чтобы пригласить виконта Керзи присоединиться к отцу в библиотеке, Дженнифер стало грустно оттого, что Лайонел, пусть с виноватой улыбкой и ласковым пожатием руки, был вынужден ее покинуть.
     Керзи не было в зале в течение всего следующего танца, который Дженнифер протанцевала с Альбертом Бойлом. У них завязался довольно милый разговор, и Альберт, пожелав ей счастья, сказал, что она должна пожелать ему того же. Недавно он обручился с Розали Огден. Сэр Альберт был ей интересен уже по той причине, что он был одним из тех двух джентльменов, с которыми они с Самантой познакомились на следующий день по прибытии в Лондон. Дженнифер торопливо напомнила себе, что о втором из них вспоминать не должна.
     Но несмотря на то что общество сэра Альберта Дженнифер находила довольно приятным, долгое отсутствие Керзи начинало ее тревожить. Если они не могли весь вечер танцевать друг с другом, то она могла бы по крайней мере смотреть на него. Сегодня он был одет в зеленый костюм - под цвет ее платья. Тетя Агата посчитала, что теперь, когда помолвка объявлена официально, Дженнифер не обязательно появляться только в белом. Бледно-зеленый вполне уместен. Немного нервничая, Дженнифер поглядывала в том направлении, откуда должен был появиться Лайонел, спрашивая себя, будет ли она всегда так беспокоиться, когда Керзи исчезнет из поля ее зрения хотя бы на несколько минут.
     И затем он появился. В дверях. Вместе с отцом. Бледный как смерть, с мрачной решимостью на лице. Что случилось? Очевидно, что-то произошло. Плохие новости? Из-за них граф Рашфорд покинул зал? Он тоже выглядел угрюмым и мрачным. Губы поджаты.
     Танец уже заканчивался, но она не могла подбежать к ним, чтобы узнать, что произошло. Это было бы неприлично. Сэр Бойл проводил ее к тете Агате, где она стала ждать Лайонела. Что же все-таки произошло? Бедный, бедный Лайонел!
     Но как бы там ни было, хорошо, что бал близился к концу. Оставалось не больше двух-трех танцев.
     Между тем граф Рашфорд в сопровождении своего сына, который шел чуть позади, миновал музыкантов и, взойдя на возвышение, развел руками, требуя тишины. В руке у него был лист бумаги. Лайонел с каменным лицом стоял рядом. Глаза его были опущены.
     По залу прокатился шепот. Все повернулись к хозяину дома с напряженным вниманием. Дженнифер хотела было подойти к Керзи и Рашфорду, но, сделав шаг, остановилась.
     - Мне неприятно делать объявление, которое разрушит настроение вечера. Наш праздник больше продолжаться не может. Он закончится раньше, чем планировалось, - сурово и четко произнес граф. - Но случилось нечто из ряда вон выходящее, и после консультации со своим сыном я намерен сообщить об этом публично и без промедления.
     Зал возбужденно зашелестел. Дженнифер почувствовала, как сердце ее забилось часто-часто. Кровь стучала в ушах.
     - Час назад сюда принесли письмо, - сказал граф, чуть выше поднимая лист бумаги, - и один из моих слуг вручил его мне, вместо того чтобы отдать... кое-кому из... гостей. К счастью, мои слуги оказались верными. И письмо, и взятка были переданы мне.
     "Что же это такое? - думала Дженнифер. - Что может быть в письме такого, что столь необходимо предать огласке?"
     В зале перешептывались. Каждый из присутствующих задавал себе тот же вопрос. Она принялась обмахиваться веером, но прекратила, заметив, что все вокруг затихли.
     - Я прочту это письмо, если вы уделите мне несколько минут внимания.
     Граф, держа письмо на вытянутой руке, принялся читать.
     - "Моя любовь, ваши страдания почти подошли к концу, этот фарс, через который вам пришлось пройти. Завтра мне удастся увидеть вас наедине. Мы будем любить друг друга, как любили всегда, когда нам удавалось остаться вдвоем. Я снова буду держать вас в объятиях и целовать. И мы снова станем строить планы о том, как скрыться от посторонних глаз и любить друг друга, как нам того хочется. Простите мне мою неосторожность. Но я вынужден был отправить вам это послание, поскольку не смог прибыть лично. Мне посоветовали держаться от вас подальше, после того как мы допустили определенную вольность. Я позабочусь о том, чтобы мой посыльный передал достаточную сумму для того, чтобы мое письмо попало по назначению - в ваши руки, а после прочтения - в ваше сердце. Знайте, я сейчас мысленно с вами. До завтра, любовь моя. Торнхилл".
     Дженнифер стояла очень тихо. Все, что происходило, было выше ее понимания, она лишилась способности соображать.
     - Мой слуга получил взятку, - торжественно провозгласил граф Рашфорд, - чтобы вручить сие послание мисс Дженнифер Уинвуд.
     Она превратилась в камень. Или в ледяную глыбу. Она слышала возгласы возмущения, но не воспринимала их. К ней это не имело никакого отношения.
     - В течение последних дней мой сын не раз замечал то, что принимал за неприятные, но безобидные ошибки, вызываемые юностью и неопытностью. Как человек чести, он не разрывал договора с мисс Уинвуд и оберегал ее имя от позора и бесчестья. Оказалось, что его грубо предали. Нас предали. Наши семьи связывала многолетняя дружба. Теперь эта дружба поругана. Я хочу заявить о том, что с этого момента мою семью и семью, к которой принадлежит мисс Уинвуд, больше ничто не связывает. Помолвка, объявленная ранее, более не существует. Доброй ночи, дамы и господа.
     Вы простите меня, уверен в этом. Сегодня больше нечего праздновать.
     Лайонел стоял рядом с отцом. Он выглядел неприступно и мрачно. Как всегда, он был ослепительно красив в своей суровой отрешенности. Дженнифер владело ощущение, что она наблюдала за тем, что происходит, откуда-то сверху и видела в этом зале себя, вернее - свою телесную оболочку. Ей казалось, что она по-прежнему не имеет никакого отношения к только что разразившемуся скандалу.
     Граф Рашфорд стоял на возвышении, расставив для прочности ноги, и смотрел на уходящих гостей. Никто из них не подходил к нему. Вероятно, все были слишком смущены для выражения сожалений или сочувствия. Или, что тоже вероятно, спешили выбраться отсюда, чтобы как можно быстрее поделиться сведениями о том, что произошло, со знакомыми. Все уходили. Большинство даже не смотрели в ее сторону. Казалось, всех охватило непреодолимое чувство неловкости.
     Затем кто-то взял ее за кисть мертвой хваткой - это была тетя Агата - и кто-то с другой стороны взял ее за локоть так, что Дженнифер решила: затрещат кости, - это был отец, и они потащили ее быстрее, чем она могла двигаться. Как-то так получилось, что, хотя все уходили одновременно, никто не загораживал им проход. Все отшатывались от них, будто Дженнифер, ее отец и тетя внезапно заболели чумой.
     В одно мгновение они оказались в карете: отец рядом с ней, тетя Агата напротив, Саманта - рядом с тетей Агатой.
     - У меня в конюшне есть плеть, - тихо сказал отец. - Готовьтесь, мисс. Когда мы приедем домой, я попробую ее на вас.
     - О нет, дядя! - взмолилась Саманта.
     - Джеральд, - заступилась за нее тетя Агата.
     - Молчать! - приказал отец. Всю дорогу до дома никто более не проронил ни слова.

***

     - Мне жаль, милорд.
     Голос слуги вошел в его сон и стал его участником. Он пытался выехать из Лондона, но, куда бы ни свернул экипаж, везде он попадал в пробки. Впереди люди что-то сердито кричали друг другу, позади был сплошной поток карет шириной во всю проезжую часть. И вот сейчас его слуга, приоткрыв двери, говорил ему извиняющимся тоном:
     - Ничего не могу поделать. Мне жаль, милорд.
     - Ему жаль, черт побери. Прочь с дороги! Вставай, Гейб, не то сейчас я вылью этот кувшин тебе на голову!
     - Мне жаль, милорд, - повторил слуга, - я пытался, но...
     - Вставай, Гейб!
     Берти, в бальном наряде, бесцеремонно оттолкнул слугу, схватил простыню и одним движением выдернул ее из-под Гейба. Граф наконец-то понял, что Альберт в бешенстве. Тряхнув головой, он попытался согнать с себя остатки сна и дал слуге знак уходить.
     - Иди спи, - велел он ему. - Господи, Берти, что принесло тебя в такое время? Кстати, который час? - Гейб опустил ноги на пол и провел рукой по волосам.
     - Вставай! - приказал сэр Альберт. - Я намерен тебя как следует отходить, Гейб. Так, чтобы на всю жизнь запомнил.
     Граф с недоумением взирал на друга.
     - Эй, Берти! Тебе не кажется, что тут места маловато? Да и хлыста я у тебя в руках не вижу. Ты мне можешь хотя бы дать одеться? Мне не нравится разговаривать, когда я голый.
     С этими словами Гейб встал.
     - Ты подонок, - сказал Альберт дрожащим от негодования голосом. - Я всегда тебя защищал от тех, кто распускает сплетни. Но оказывается, правы были они, а не я! Теперь я верю, что у тебя была связь с Кэтрин! Негодяй!
     Граф обернулся от дверей гардеробной.
     - Придержи коней, Берти, - тихо предупредил он. - Ты говоришь о леди. О члене нашей семьи.
     - Ты мне отвратителен! Ты просто грязный подонок!
     Гейб скрылся за дверью и уже через пару минут показался вновь, уже в рубашке и бриджах, обвязывая талию парчовым поясом.
     - Ты повторяешься, Берти. Не будешь ли ты так любезен обосновать свои слова и объяснить причину визита в столь неурочный час?
     - Взятка оказалась недостаточной, - четко и раздельно произнес Альберт, - и письмо попало не в те руки.
     Граф ждал продолжения, но Альберт, кажется, уже закончил.
     - В следующий раз, когда мне надо будет кого-нибудь подкупить, я удвою сумму. Коррупция процветает, и подкуп становится все более дорогим удовольствием. Но о каком письме речь, Берти? За последние несколько дней я написал их четыре или пять.
     - Не валяй дурака, - сказал сэр Альберт. - Она, конечно, тоже не ангел, раз встречалась с тобой наедине и допустила до интима, но она же совершенно неопытна. Я верю, что она была так же невинна, как Розали Огден и прочие девушки, впервые вышедшие в свет этой весной. До встречи с тобой, Гейб, дерьмо! Они, наши девочки, не годятся в напарницы распутникам, получающим удовольствие от совращения девственниц. Если хочешь знать, письмо перехватил сам Рашфорд. Он прочел его перед всем собранием. Ее репутация испорчена навсегда. Надеюсь, ты удовлетворен?
     Граф Торнхилл какое-то время смотрел на друга молча.
     - Я думаю, нам лучше пройти в гостиную, Берти, - сказал он наконец и пошел к выходу, взяв в руки подсвечник с зажженной свечой. Поставив подсвечник на стол в гостиной, Гейб сказал:
     - Расскажи-ка мне подробно и точно, что сегодня произошло.
     - Как ты мог! - воскликнул Альберт. - Как ты мог соблазнить достойную девушку, когда вокруг сколько угодно женщин, которые были бы только счастливы угодить тебе? Зачем так безумно рисковать, выставляя ее на суд всего общества? Неужели ты не мог предвидеть, что письмо попадет в чужие руки?
     - Берти, - тон Гейба вдруг стал решительным и злым, - представь на краткий миг, что я не понимаю, о чем ты говоришь. Или притворись, будто ты рассказываешь эту историю незнакомцу. Скажи мне, что случилось. Каким образом я разрушил репутацию мисс Уинвуд? Полагаю, речь идет о ней?
     Сэр Альберт не стал садиться, но достаточно спокойно дал язвительный отчет о том, что происходило у Рашфордов меньше часа назад.
     - Ты видел письмо? - спросил граф, когда Альберт закончил.
     - Конечно, нет, - ответил Альберт. - Рашфорд держал его в руке. Как я мог его видеть? Да и для чего мне на него смотреть?
     - Хотя бы для того, чтобы узнать мой почерк, Берти. И если бы ты присмотрелся, ты бы понял, что оно написано не моей рукой.
     - Ты хочешь сказать, что не писал этого письма? - недоверчиво переспросил Альберт.
     - Не хочу, а говорю. Господи, неужто ты веришь, что я на такое способен?
     - Ты способен поцеловать девушку на глазах у целого зала, - напомнил Альберт.
     - О да. Праведное возмущение и все такое. - Да, что-то в этом духе он вполне мог сделать. Довольно умный ход и действенный; трудно представить, насколько действенный.
     - Гейб, - нахмурившись, спросил Альберт, - если ты не писал письмо, то кто же его написал? Кому еще могло понадобиться компрометировать мисс Уинвуд?
     - Тому, кто хотел вновь скомпрометировать меня, - сказал граф. - И как ты верно заметил, мисс Уинвуд тоже.
     - Бессмыслица какая-то! - развел руками сэр Альберт.
     - На самом деле, - мрачно усмехнувшись, ответил граф, - во всем этом есть смысл, немало смысла, Берти. Пожалуй, меня только что переиграли в игре, которую, как мне казалось, я вел с полным преимуществом.
     Сэр Альберт недоуменно взирал на собеседника.
     - Пора тебе спать, - сказал Торнхилл. - Не спать ночами очень вредно. Начинает чудиться всякая ерунда, не говоря уже о том, что портится цвет лица.
     - Ты можешь считать меня дураком, но я верю, что ты этого не делал, - сказал Альберт. - Тем не менее факт остается фактом: она ославлена и никогда не сможет предстать перед обществом вновь. Ей никогда не пришлют приглашение на бал. Она никогда не сможет показаться в городе. Я сомневаюсь, что отец найдет ей мужа даже в деревне. Это позор, Гейб, а ведь мне нравится эта девушка, и, если верить тебе, она ни в чем не виновата.
     - Иногда, - сказал Торнхилл, - такие вещи случаются. А сейчас мне нужно немного поспать. Извини, Берти.
     - И ты тоже не сможешь дольше оставаться здесь, - сказал Альберт, направляясь к двери.
     - Ну, это мы еще посмотрим, - пробормотал Торнхилл после ухода друга.
     Он не стал возвращаться в спальню. Все равно до утра ему не заснуть.

***

     Когда на следующее утро дворецкий виконта Hopдала открыл дверь библиотеки, чтобы объявить о приезде графа Торнхилла, виконт вначале отказался его принять и даже велел слуге вышвырнуть его вон. Однако дворецкий вернулся вновь через минуту и, заметно нервничая, сообщил, что граф намерен остаться и ждать, пока его не примут. Нордал велел его впустить.
     Он стоял за письменным столом, когда Торнхилл вошел в комнату.
     - Мне нечего сообщить вам, Торнхилл, - сказал виконт. - Возможно, мне следовало бы вызвать вас на дуэль за тот позор, что вы навлекли на меня и мою семью. Но драться с вами означало бы защищать честь моей дочери, а я не считаю, что мне есть что защищать.
     - Сегодня я добьюсь особого разрешения, - без лишних слов сообщил граф, - а завтра на ней женюсь. Вам не надо беспокоиться о приданом. У меня хватит средств содержать ее.
     Виконт усмехнулся.
     - Получилось не совсем то, чего вы ждали, не так ли? К чему идти под венец, если вы и так могли вкушать от древа наслаждений, не будучи связаны церковными узами? Неужели вы настолько озабочены репутацией своих ближних, чтобы поступить как порядочный человек?
     Граф Торнхилл подошел к столу и, опираясь ладонями о столешницу, наклонился вперед, обращаясь к будущему тестю с недвусмысленно угрожающей интонацией.
     - Хочу, чтобы в одном между нами была ясность, - сказал он. - Насколько я знаю, мисс Уинвуд чиста, как в тот день, когда ее родила мать. И если мне суждено на ней жениться, я готов поквитаться со всяким, кто полагает иначе. И вы не исключение.
     - Убирайтесь! - вознегодовал виконт.
     - Вам, похоже, наплевать на доброе имя вашей дочери, - сказал граф, - если только оно не бросает тень на ваше. Ну что ж, очень хорошо. Единственное, чем можно помочь вам в сложившихся обстоятельствах, - это выдать ее замуж незамедлительно. Как только ваша дочь будет достойно выдана замуж, вы снова сможете ходить с гордо поднятой головой. И она, разумеется, тоже.
     Виконт Нордал смотрел на Торнхилла с ненавистью.
     Граф отделился от стола и сделал шаг назад.
     - Сейчас еще достаточно рано. В это время принято отдыхать после бала. Но не думаю, что мисс Уинвуд удалось заснуть сегодня. Я хочу увидеть ее, Нордал, перед тем как отправлюсь заниматься другими делами. Наедине, если вы не возражаете.
     Рука виконта потянулась к звонку.
     - Приведите мою дочь в розовый салон. Одну, - велел он немедленно появившемуся дворецкому. - А пока, Торнхилл, нам надо кое-что обсудить. Садитесь.
     Граф Торнхилл сел с мрачным выражением лица и в столь же мрачном расположении духа.

Глава 12

     Дженнифер проснулась, с удивлением отметив тот факт, что ей все же удалось заснуть. На самом деле она спала довольно глубоко и без сновидений, но проснулась рано и без приятной надежды на то, что все случившееся накануне было сном. Реальность давала знать о себе довольно грубо: саднящей болью в спине, напомнившей о себе, стоило Дженнифер повернуться. Мольбы Саманты и уговоры тети подействовали на отца. Он не стал посылать на конюшню за плетью. Взял розги и отстегал свою взрослую двадцатилетнюю дочь, как непослушную девчонку. Дженнифер в детстве не раз приходилось испытывать на себе гнев отца, и всякий раз физическая боль соперничала с нравственной, но вчера она была так глубоко потрясена, что перестала чувствовать боль.
     Все было кончено. Все, ради чего стоило жить. Все кончилось для нее в двадцать лет. В самом начале жизни. Странно, но и наутро сохранилось состояние отстраненности от происходящего, как и на балу, когда случилось самое страшное. Чувства словно бы отключились.
     Дженнифер села в кровати и спустила ноги на пол.
     Итак, она еще раз поверила ему и на этот раз поплатилась сполна. Она доверилась ему вопреки расхожему мнению, отказавшись прислушиваться к советам более опытных людей. А ведь ее предупреждали, чем это может для нее кончиться. И вот как он с ней поступил! Лайонел оказался потерян для нее навеки. Никаких больше помолвок, никакой свадьбы, никаких светских сезонов. Ничего.
     Внезапно Дженнифер поняла, что разбудило ее так рано. Через приоткрытую дверь гардеробной доносились голоса. Горничная открывала и закрывала шкафы и ящики комода. Она паковала сундуки. Сегодня ей предстояло уехать в деревню. Сначала домой. Но лишь на короткое время, пока отец не найдет для нее подходящее место где-нибудь в провинции и поселит ее там с компаньонкой. Дженнифер понимала, что на самом деле компаньонка - это всего лишь название. Женщина, которая будет жить вместе с ней, станет ее тюремщицей.
     И в какую бы дыру отец ни определил ее, в ней ей предстоит провести, всю оставшуюся жизнь.
     Горничная приготовила для Дженнифер простое утреннее платье и таз для умывания с кувшином на туалетном столике. Дженнифер встала и умылась самостоятельно. Потом причесалась и закрутила волосы в пр