тер Линкольн и данбертонский управляющий мистер Уоткинс поклонились и поцеловали руку. Неожиданной странно все окончилось, и напряжение спало. Майра вышла из церкви с мужем. Он подсадил ее в карету. Все остальные должны были приехать в Данбсртон к завтраку в двух других экипажах.
     Они остались наедине, сидя рядом, по не касаясь друг друга и глядя каждый в свое окно.
     - Если вы чувствуете себя нехорошо и не в силах присутствовать на свадебном завтраке, - сказал он, когда карета поднималась по крутому холму, - можете удалиться к себе. Если же окажетесь в состоянии побыть с нашими гостями, буду вам крайне признателен, если вы сможете выдавить из себя улыбку.
     - Да, - сказала она. - Я непременно буду улыбаться.
     - По крайней мере, попытайтесь не плакать.
     - Я буду улыбаться. Это ваше первое приказание, милорд, и я ему подчинюсь.
     - Сарказм вовсе необязателен.
     Она тихонько засмеялась и зажмурила глаза, отвернув голову. Он больше никогда не увидит ее слез. Он больше никогда не увидит, что ее можно ранить. Кеннет. Ее охватила отчаянная тоска по тому человеку, которого она любила когда-то, - другому человеку, совсем не тому, кто сидит теперь подле нее, почти касаясь ее плечом. Ее муж. Отец ребенка, которого она носит во чреве.

Глава 15

     "Эта гостиная слишком велика для двух человек", - подумал Кеннет. В будущем они найдут какую-нибудь другую комнату, поменьше, где будут проводить вечера, когда у них нет приема. Сводчатый, расписной и позолоченный потолок, тяжелые дверные рамы, мраморный камин, огромные картины - от всего этого его жена, сидевшая со склоненной головой над вышивкой, словно съежилась.
     Его жена! Только сейчас, вечером того дня, когда состоялось бракосочетание, после ухода гостей, у него нашлось время, чтобы осознать все, что произошло на прошлой неделе. Несмотря на принятое ранее решение поселиться в Данбертоне, он в конце концов решил изменить его и на весь сезон остаться в Лондоне, чтобы славно провести время в обществе Нэта и Идема. Он был готов безоглядно пуститься во все тяжкие - развлечения, излишества и дебоши, которые может предложить Лондон.
     Оставаться в Данбертоне рядом с Пенвитом, рядом с ней было просто невыносимо. Он ненавидел ее - и любил. Он возмущался ею - и желал ее. Он презирал ее - и восхищался ею. В то же время он не осознавал двойственности своих чувств. Ощущал только свою беспомощность. Она его отвергла. Теперь он знает, что она не остановилась даже перед ложью, лишь бы избавиться от него.
     Она подняла голову, склоненную над вышивкой, и встретилась с ним взглядом, хотя он находился на другом конце комнаты. Рука ее с иглой и шелковой ниткой замерла над работой. Как ни была она бледна, как ни плохо выглядела, в ее позе была природная грация. Как она исхудала! Щеки ввалились. Вечернее платье, в которое она переоделась к обеду, висело на ней как на вешалке. Разве на четвертом месяце не должно быть наоборот? Они долго молчали, глядя друг на друга.
     - Вы устали, - сказал он. - Проводить вас в вашу комнату?
     - Пока нет, - ответила она.
     Когда уехала последняя гостья, ее мать, Майра была на грани полного изнеможения. Но все же она отказалась пропустить обед, хотя вряд ли проглотила хотя бы ложку, а после обеда настояла на том, чтобы перейти в гостиную, ведь в обоих случаях он предложил бы ей уйти к себе. Так решил Кеннет! Если бы он в приказном тоне объявил ей, что надеется пообедать в ее обществе, она наверняка осталась бы наверху и никакими силами не удалось бы спровадить ее вниз.
     - Чем вы заняты? - спросила она.
     Он посмотрел на лист бумаги, лежащий перед ним на письменном столе, и на гусиное перо, которое держал в руке:
     - Пишу письмо своей матери. И сестре.
     Она опустила иглу, но за работу не принялась.
     - Они будут потрясены, - прошептала она.
     - Их эмоции в данном случае несущественны, - отозвался он. - Вы моя жена. Меньше чем через полгода у нас будет ребенок. У них нет иного выбора - только радостно принять свершившееся.
     - Радостно! - Майра улыбнулась. - С ними едва не случился удар, когда они узнали, что я проведу в Данбертоне одну ночь после рождественского бала.
     - Вы преувеличиваете, - возразил он. - Если бы с ними посоветовались, они с радостью настояли бы на том, чтобы вы остались и не подвергали себя опасности, отправившись домой.
     Она все еще улыбалась.
     - Я решила подвергнуть себя опасности, Кеннет, - сказала она, - после того, как невольно подслушала ваш разговор, ведь они выразили вам свое несогласие с моим пребыванием в Данбертоне, посчитав его затянувшимся.
     Так ли это? Но наверное, так, хотя он и не помнит. В конце концов, обе тогда были вне себя. Так вот почему Майра столь безрассудно покинула их дом в буран!
     - Простите меня, - сказал он. - Они, конечно, не предполагали, что вы их услышите.
     - Тот, кто подслушивает, ничего хорошего о себе не услышит. Так говорит пословица. Когда ваши близкие прочтут эти письма и кое-что подсчитают, они, вероятно, еще пожалеют, что не уговорили меня остаться. Одна ночь в Данбертоне - и они избавились бы от меня навсегда.
     - Их запоздалые сожаления не имеют теперь никакого значения, - сказал он. - А вы можете быть уверены, что моя мать, и сестра будут держаться с вами так, как положено хорошо воспитанным леди.
     Она еще раз улыбнулась, прежде чем снова взяться за иголку. Какое-то время он смотрел; на нее, а потом опять погрузился в свое сложное занятие. Конечно, мать и сестра придут в ужас - и от того, на ком именно он женился, и, от того, как прошло бракосочетание, и от обстоятельств, вынудивших его к такой поспешности. Но они примут ее. Ей-богу, примут, если хотят в дальнейшем поддерживать с ним отношения.
     Окончив первое письмо, он принялся за второе. Майра все так же сидела, положив работу на колени, и закрыв глаза.
     - Что с вами? - Он вскочил и подошел к: ней.
     - Ничего... - Она взяла в руки вышивание.
     - Отложите работу, - сказал он. - Я помогу вам лечь.
     - Еще один приказ?
     Он стиснул зубы.
     - Если вам угодно... если вам угодно сделать нашу семейную жизнь невыносимой и для себя, и для меня, заставляя меня прибегать к приказам и демонстративно подчиняться им, - пусть будет так. Если вам угодно сделать из нашей семейной жизни некую игру, в которой мне отводится роль тирана, а вам - жертвы, то я не могу вам помешать. Но сейчас вы устали и плохо себя чувствуете, вам нужно лечь. Я отведу вас наверх. Если желаете, обопритесь на мою руку. В противном случае я возьму вас на руки и отнесу в спальню. Как видите, я предоставляю вам право выбора.
     Она помедлила, воткнула иголку с ниткой в ткань и отложила работу в сторону. Потом встала. Она так тяжело налегала на его руку, пока он медленно вел ее наверх, что ему стало ясно, как она измучена.
     - Завтра утром я пошлю за Райдером, - сказал он. - Посмотрим, чем он сумеет помочь вам. Так продолжаться больше не может.
     Она даже не стала возражать против его последнего довода. Голова ее бессильно моталась из стороны в сторону у его плеча. Это его встревожило. Войдя в ее туалетную комнату, он усадил ее в кресло и дернул за сонетку, чтобы вызвать горничную. Потом присел на корточки рядом с ее креслом.
     - Это сделал с вами я. Мужчина в таких случаях отделывается легко, не правда ли? Но я готов снять с ваших плеч любое бремя, кроме этого. Я постараюсь быть хорошим мужем. Может быть, нам удастся притереться друг к другу, если мы постараемся.
     - Может быть... - Она смотрела ему в глаза. Впервые Майра не стала с ним спорить.
     Он по очереди поднес ее руки к губам, а потом отпустил их и встал, потому что пришла горничная.
     - Доброй ночи, - пожелал он жене.
     Он спустился вниз, чтобы докончить письмо к Хелен, но не сумел сделать этого и вскоре отправился спать. Раздевшись в своей туалетной комнате, он накинул халат поверх ночной рубашки и встал у окна полутемной спальни, глядя в ночную тьму.
     Не о такой ночи после свадьбы мечтают мужчины. И не о таком супружестве. И, тем не мкнее, все случилось именно так. А во время брачной церемонии ему стало ясно: произнося свою часть брачных обетов, он говорил совершенно искренне. Он слышал, что церковный обряд - жалкий фарс, что жениха и невесту заставляют произносить торжественные и смешные обеты, соблюдать которые никто из них не собирается. Он понял, что должен будет соблюдать их.
     Мысль эта его не обрадовала. Он почувствовал, что в этот день обрек себя на безрадостную жизнь.
     А ведь когда-то счастье и Майра казались синонимами. Она словно была создана для счастья: гибкая и красивая, пусть по общепринятым меркам даже и не слишком хорошенькая, пышущая здоровьем, энергией и бодростью. Она с презрением отнеслась к старинной вражде, которая не позволяла им сблизиться, и к светским приличиям, которые вынуждали ее постоянно оставаться в поле зрения приставленной к ней женщины. Она пренебрегала правилами поведения, приличествующими леди, согласно которым ее волосы должны быть подобраны и заколоты, ноги - обуты в чулки и высокие башмаки, а ходить следует только чинно. Он так и видел ее бегущей по холму над водопадом, в ее руках его шляпа, а сам он догоняет ее, чтобы отобрать шляпу; видел затем, как она кружится босиком на песке пляжа, раскинув руки, обратив лицо к солнцу, или сидит в ложбинке наверху утеса, обняв колени, глядя на море и размышляя, как живут люди в других краях и странах. И она часто смеется. И с жаром целует его и улыбается в ответ на его слишком торжественные заверения в любви.
     Трудно, почти невозможно поверить; что это та же самая женщина, которую он оставил сидящей в кресле в туалетной комнате рядом с его туалетной. И только ноющая боль в сердце подтверждала: да, это она. А виноват в этой перемене он.
     - Майра... - прошептал он, но звук собственного голоса испугал и как-то смутил его. И, закрыв глаза, он прижался лбом к оконному стеклу.

***

     То была незнакомая комната в незнакомом доме - большая, с высоким потолком, теплая. Кровать была широкая и удобная. Все было гораздо пышнее, чем у нее дома, то есть там, где прежде был ее дом. Но уснуть она не могла.
     Интересно, а где же он, где его комнаты? Рядом? Или он предпочел расположиться как можно дальше от нее?
     Целый день она вела себя просто отвратительно. И сама себя не понимала. Он пытался держаться вежливо, даже дружелюбно. А она все переворачивала, то и дело перечила ему. Она вела себя как испорченный ребенок. И не могла остановиться. Но ведь они женаты. И не может же она продолжать в том же духе всю жизнь.
     Она потрогала гладкое золотое кольцо у себя на пальце. Они действительно женаты - она и Кеннет. Осуществилась ее самая заветная девическая мечта. Он, конечно же, самый красивый человек в целом мире! Так думала она когда-то, так думает и теперь.
     Завтра она постарается вести себя лучше, вежливее. Не существует настолько безнадежного супружества, чтобы его нельзя было сделать приемлемым, попытавшись быть хотя бы вежливой. Если, конечно, мужчина не отъявленный грубиян либо тип с порочными наклонностями. Ни то, ни другое сюда не относится. Завтра она постарается.
     Она никак не могла уснуть. Комната словно наклонялась под опущенными веками, вызывая хорошо знакомую тошноту, в голове стучало, а живот сводило, причиняя ощущение неудобства и даже боли. Интересно, думала она, может быть, теперь, когда все волнения, неопределенность, тайны и признания позади, может быть, теперь ее беременность будет протекать легче? Интересно, сможет ли мистер Райдер как-то помочь ей? Ах, как это будет стыдно - признаться ему во всем, позволить ему осмотреть себя. Заподозрили ли истину Хэрриет и миссис Финли-Ивенс? Странно, если это не так. Она чувствовала страшную усталость. Ей казалось, что она могла бы проспать неделю - если бы только удалось задремать.
     Потом она проснулась, с трудом выбираясь из кошмара, от которого ее кинуло в жар и в пот, освобождаясь из когтей, вцепившихся в нее и рвущих ее тело. Она лежала, уставившись на полог, висящий над кроватью, и громко дышала ртом. Значит, не все из случившегося ей приснилось. Она лежала не шевелясь, закрыв глаза, пытаясь успокоиться. И это ей почти удалось сделать, а потом все началось сначала.
     Рядом с кроватью был шнурок звонка. Еще один был в ее туалетной. Она забыла и том, и о другом. Босиком она дотащилась до двери спальни и распахнула ее. Но где Кеннет? Дом ей совершенно незнаком. Все здесь ей незнакомо.
     - Кеннет, - позвала она, наполнив легкие воздухом.
     Кеннет!
     Она прислонилась к косяку; где-то рядом отворилась дверь - и вот уже ей на плечи легли чьи-то руки и притянули ее к теплому шелку халата. Она спрятала лицо у него на груди, пытаясь проникнуться его спокойствием.
     - Что? - спрашивал он. - Что случилось?
     - Не знаю, - отвечала она. Но все началось снова, и она уцепилась за него и застонала:
     - Кеннет...
     - Боже мой! - Он поднял ее на руки и отнес на кровать. Но она в страхе обхватила его шею.
     - Не оставляйте меня, - умоляла она, - прошу вас!
     Прошу вас!
     Он обнял ее, склонил к ней голову.
     - Майра, - снова и снова повторял он. - Майра, любимая моя!..
     Наверное, он потянул за шнурок сонетки. В комнате оказался кто-то еще, со свечой в руке. Кому-то Кеннет приказал немедленно послать за врачом и велел передать, что дело не терпит отлагательства. Кеннет говорил тем же голосом, каким, наверное, отдавал приказы на войне, подумала она. А потом ее снова скрутила боль.
     Она не знала, сколько прошло времени до того, как приехал мистер Райдер. Но задолго до его приезда она поняла, что происходит. Снова кошмар, снова рвущие боли, но все эти страдания не облегчало предвкушение радости впереди. В ее комнате находилась горничная. И домоправительница. И он сам - он говорил с ней, гладил по голове, обтирал ей лицо влажной салфеткой. Наконец она услышала еще один мужской голос - голос мистера Райдера, велевший Кеннету уйти, но он не ушел.
     Он не ушел до тех пор, пока все не было кончено. И она услышала, как мистер Райдер говорит ему - вряд ли это предназначалось для ее ушей, - он, дескать, не считает, что жизнь ее сиятельства в опасности, но все равно он приедет еще - рано утром.
     - Майра, - позвал ее Кеннет. Она открыла глаза. - С вами останется горничная. Если я вам понадоблюсь, она придет ко мне и скажет. Зовите меня без всяких колебаний. А теперь спите. Райдер дал вам лекарство, оно вам поможет. - Лицо его походило на застывшую, бесстрастную маску.
     Майра опять закрыла глаза. Она услышала, как кто-то тихо рассмеялся:
     - Какая ирония судьбы! - сказал кто-то. - Может, она сама? Опоздать на один день...
     - Спите, - сказал он. Теперь голос у него тоже был холодный.

***

     Ощущение утраты не покидало его, как ни странно. Несмотря на то, что беременность Майры вынудила его жениться и что болезнь, связанная с ее положением, вызывала тревогу, у него до сих пор не было возможности по-настоящему подумать о ребенке, которому предстояло родиться, - его ребенке. О человеке. Частице его самого - и ее. О сыне или дочери. Теперь, значит, ребенка не будет, и он горевал о своей утрате - и об утрате Майры.
     Особенно об ее утрате. И он все еще опасался за ее жизнь. Когда он, одевшись, рано утром пришел в ее спальню, она тихо и спокойно лежала в постели, повернувшись к нему спиной. Но, подойдя ближе, он увидел, что глаза у нее открыты. Она смотрела прямо перед собой. Он бросил взгляд на горничную, поднял брови, и та, присев, вышла.
     - Вам удалось поспать? - спросил он, заложив руки за спину. Сегодня утром он не мог заставить себя прикоснуться к ней.
     - Кажется, да, - ответила она после долгого молчания.
     - Вы отдохнете несколько дней, и вам станет лучше, - сказал он. Он понимал, что голос его звучит натянуто. - Будут и другие возможности иметь... иметь детей.
     Он закрыл глаза. Какие глупые, невероятно глупые вещи он говорит! Почему бы ему просто не погоревать вместе с ней? Но он чувствовал, что у него нет права горевать. Он не выстрадал ничего из того, что выстрадала она и что стало причиной выкидыша. Единственное, что он сделал, - не дал ей замерзнуть в холодную ночь. И она теперь не оценит его попыток разделить с ней горе.
     - Если бы у этого младенца хватило здравого смысла умереть днем раньше, - проговорила она бесцветным, монотонным голосом, - мы бы не оказались сегодня утром лицом к лицу с пожизненным приговором, милорд.
     Эти слова хлестнули его как бич. Он вздрогнул от боли. Он стоял, пытаясь сообразить, что ей ответить, и не находил слов.
     - Да, через несколько дней я буду чувствовать себя лучше, - продолжала она. - А как же иначе? Ведь я - графиня Хэверфорд, хозяйка Данбертон-Холла. Кто бы ожидал подобного превращения дочери какого-то баронета? И к тому же из семьи Хейзов.
     - Мы постараемся извлечь из нашего брака все лучшее, - проговорил он. - Нам больше ничего не остается. Сплошь и рядом люди вступают в брак по причинам, не имеющим ничего общего с любовью или страстью. Бывают у женщин и выкидыши. И дети умирают... А жизнь продолжается. Как-то люди устраивают свою жизнь.
     Он отчаянно пытался убедить сам себя этими словами.
     Но как можно устроить свою жизнь, если оба они погружены в глубины, как она выражается, мрака?
     Майра перевернулась на другой бок и бросила на него враждебный взгляд:
     - Какое мне дело до того, что женщины выкидывают! Выкидыш случился у меня. Какое мне дело до того, что дети умирают? Умер мой ребенок! Конечно, прошло всего три месяца, и, вероятно, не стоит придавать этому событию особого значения. Его еще нельзя назвать ребенком. Это был пока никто. Конечно, я должна как-то устроить свою жизнь. И должна брать от нее лучшее. Очень глупо с моей стороны, что сегодня утром я немного расстроена.
     Он разжал руки, сжатые за спиной, потом снова сжал их в кулаки.
     - Майра... - начал он.
     - Ступайте прочь, - сказала она. - Если в вас есть хотя бы крупица порядочности, ступайте прочь. Наверное я должна была бы ужасаться, что ношу ребенка от вас. Не ничего не поделаешь. Я любила мое дитя.
     - Майра... - Он почувствовал, что самообладание вот-вот изменит ему. Он прикрыл глаза.
     - Ступайте прочь, чтобы я больше вас не видела. Вы холодны, холодны до мозга костей. Вы всегда были таким. Мне хотелось бы никогда в жизни не видеть вас. О, как бы мне бы этого хотелось!
     Он смотрел на нее, все в нем похолодело. Потом он повернулся и медленно вышел из комнаты. Осторожно затворив за собой дверь, он закрыл руками лицо и тяжело вздохнул. Очевидно, события минувшей ночи разрушительно подействовали на нее. Вряд ли она стала бы говорить и думать таким образом, если бы у нее было время оправиться и телесно, и душевно. Не стоило ему приходить к ней так рано. Нужно было дождаться приезда врача. Нужно было... Черт побери, нужно было тщательнее выбирать выражения!
     Но ведь ее не утешили бы никакие слова, что бы он ни сказал. Ее переполняет ненависть к нему - это определенно ненависть, хотя порой она и казалась преувеличенной. И ему подумалось, что ничего хорошего из их супружества не выйдет. Она и согласилась-то на него с большой неохотой, только из-за своей беременности. И вот беременность эта закончилась менее чем через сутки после венчания... Действительно, она права. Ирония судьбы!.. Исчезла причина, по которой они вступили в брак. Но брак этот освящен церковью и нерасторжим.
     Он вернулся в свою туалетную, оделся для прогулки и вскоре уже шагал к утесам. Впереди бежал Нельсон. Через полчаса он вспомнил, что даже не стал дожидаться визита врача.

***

     Майра находилась в своей маленькой уютной гостиной: она сидела в кресле. Не читала и не вышивала. В последние дни она почти не бралась ни за то, ни за другое, но ее апатия уже начала надоедать ей самой. Вряд ли она сумеет последовать совету врача и провести в своих комнатах еще неделю. Целый месяц ей запрещалось выходить из дома. Разумеется, она сделае