я? - Кларенс  скривил  губы.  -  Маркус,  это
Оливия сказала тебе?
   - Прости, я напрасно заговорил об этом. Я не хотел поставить  тебя  в
неловкое положение. Полагаю, трудно откровенно обсуждать  такие  темы  с
мужем своей любовницы, тем более своим бывшим другом. Я только... Ладно,
все это не имеет значения.
   - Что она тебе наговорила? Как давно мы стали любовниками? Как  часто
предаемся любви? До какой степени?..
   В этот момент кулак лорда Клифтона,  нанеся  Кларенсу  слева  удар  в
челюсть, сбил его с ног. Широко  расставив  ноги  и  сжав  кулаки,  граф
стоял, ожидая драки, чтобы можно было отвести душу.
   - Не уверен, что она совсем не вывихнута. - Приподнявшись  на  локте,
Кларенс осторожно  ощупал  челюсть,  -  Мог  бы  предупредить,  чтобы  я
защищался, Маркус.
   - Черт побери. - Вдруг понурившись, граф протянул руку бывшему другу,
помогая ему встать. - Прости, если можешь, Кларенс.
   - Ты дурак. - Приняв протянутую руку, Уикхем поднялся  на  ноги,  все
еще ощупывая челюсть. - Ведь все еще любишь  ее,  да?  И  тем  не  менее
собираешься отпустить домой - со мной.
   - Не в моих привычках напрашиваться туда, где меня не хотят. Этого  я
никогда не делал, Кларенс, и в этом не изменился. Я не стану посягать на
ее свободу, несмотря на тот удар,  которым  только  что  наградил  тебя.
Просто хочу быть уверенным, что ты будешь заботиться о ней. Но,  значит,
я ничего не могу для этого сделать?
   - Оливия мне очень дорога, и я сделаю все, что в моих  силах,  чтобы,
как ты выразился, Маркус, заботиться о ней. Больше мне  нечего  сказать.
Не знаю, что она тебе рассказывала, но ты болван,  если  вообразил  себе
все это. Если бы у меня было подобное счастье и такие  отношения,  какие
прежде были у вас, я отдал бы все на свете, чтобы сохранить их. Если  бы
понадобилось, пренебрег бы общественным мнением и законом тоже,  -  тихо
добавил он.
   - Пожалуй, пора вернуться в дом. Мои гости скоро вновь обретут силы и
будут готовы возобновить праздник. По-твоему, моя дочь  сделала  хороший
выбор? Оливия и я довольны, несмотря  на  первоначальное  предубеждение.
После  возвращения  из  университета  молодой   Саттон   стал   довольно
распущенным, но он явно заботится о Софии. - Граф сменил тему и вместе с
Кларенсом зашагал к дому.

***

   Клод и Ричард с женами и детьми уезжали тем же утром, площадка  перед
домом была запружена экипажами и наводнена людьми. Было все: шум,  смех,
детский плач и слезы.
   - Оливия, дорогая, - герцогиня заключила  подругу  в  объятия,  когда
смогла на мгновение оторваться от детей и внуков,  -  так  приятно  было
снова увидеться с тобой, и просто замечательно, что  мы  теперь  связаны
семейными узами. Нельзя снова так надолго расставаться. Возможно,  через
девять месяцев нам подарят внука.
   Оливия сердечно обняла Роуз в ответ, потом обнимала и целовала отца и
мать, и они все немного всплакнули. Герцог от души пожимал руку  Эмме  и
заверял  ее,  что  был   счастлив   представившейся   ему   возможностью
побеседовать с такой умной леди.  Кларенс  и  Маркус  провожали  братьев
Фрэнсиса и их семьи.
   - Был очень рад снова увидеть  тебя,  Оливия,  и  убедиться,  что  ты
прекрасна,  как  всегда,  -  галантно  сказал  герцог,   обнимая   новую
родственницу. - Надеюсь, до  следующей  встречи  пройдет  не  так  много
времени, дорогая.
   Лошади фыркали и били копытами; кучера притоптывали и явно торопились
поскорее отправиться в путь;  дорожные  сундуки  уже  были  погружены  в
экипажи, и слуги заняли  свои  места;  дети  сидели  в  карете  с  женой
Ричарда, а Клод помогал своей жене сесть в экипаж; Маркус  пожимал  руку
Ричарду; Эмма уже заняла свое место в карете, а Кларенс ожидал у дверцы.
Неожиданно Оливия почувствовала, что у нее внутри нарастает  паника,  и,
торопливо повернувшись, подала Кларенсу руку.
   - Оливия, - раздался у нее за спиной его  голос,  она  обернулась,  и
твердая и теплая рука Маркуса сжала ее руку. - Приятного путешествия.
   Такой непривычный  официальный  жест,  такие  формальные  слова!  Всю
прошедшую ночь Оливия ожидала Маркуса, хотя прекрасно понимала,  что  он
не придет,  в  этом  нет  ни  малейшего  смысла,  особенно  после  всего
сказанного в потайном саду. И все же Оливия ждала мужа. Она  хотела  его
до безумия и даже несколько раз вставала с кровати, намереваясь пойти  к
нему, но доходила не дальше двери в свою туалетную комнату и  напоминала
себе, что  после  отъезда  всех  гостей,  включая  и  ее,  он  собирался
вернуться в Лондон - к леди Монингтон.
   - Да, спасибо, - ответила Оливия.
   - Тогда до свидания.
   - До свидания, Маркус.
   Казалось, лишь на короткое мгновение они потянулись друг к  другу,  а
возможно, это было лишь в ее воображении. Затем рука, державшая ее руку,
поднялась, чтобы помочь Оливии  сесть  в  экипаж.  Вслед  за  ней  вошел
Кларенс и, заняв место напротив,  принялся,  как  и  Эмма,  разглядывать
английский парк в противоположное окно.
   - До свидания, - повторил граф и отступил,  чтобы  лакей  мог  плотно
закрыть дверцу. Кучер уже был на месте, и  экипаж  немедленно  тронулся.
Еще раз взглянув на мужа через окно, Оливия почувствовала, как ее  снова
охватывает паника, и крепко зажала руки в коленях,  чтобы  не  позволить
себе распахнуть дверцу и выскочить из кареты.
   "Прощай, Марк", - мысленно произнесла она и, откинувшись на  подушку,
закрыла глаза и постаралась проглотить комок в горле.
   - Оливия, - окликнула ее Эмма, - что  за  глупости?  Что  ты  делаешь
здесь со мной  и  Кларенсом?  Вроде  бы  здравомыслящая  женщина,  но  в
супружеской жизни всегда вела себя глупейшим образом!
   - Не сейчас, Эмма, -  остановил  ее  Кларенс,  -  ты  выбрала  ужасно
неподходящее время. Не поменяешься ли со мной местами?
   Через мгновение рука Оливии была в крепких, надежных руках ее друга.
   - Надеюсь, это не твой любимый сюртук, Кларенс, -  слишком  спокойным
голосом произнесла она, - сейчас он будет мокрым.
   - Когда ты закончишь, я выжму его, и он снова будет как новый.
   Она нервно рассмеялась, а потом, повернув  голову,  уткнулась  в  его
рукав и плакала, плакала...
   - О, дорогая, - сочувственно вздохнула Эмма. -  Кларенс,  неужели  мы
ничего не можем сделать? Если повернуть назад, это поможет?  Когда  речь
идет о сердечных делах, я всегда чувствую себя беспомощной.
   - Можно поговорить о погоде. Я уверен, Эмма, это поможет, а затем эта
тема неизбежно приведет к другим.

***

   Герцог и герцогиня Веймаут уехали ранним утром следующего дня, а  час
спустя лорд Клифтон уже был на пути в Лондон. Он был уверен, что не смог
бы остаться в Клифтон-Корте, даже если бы от этого зависела его жизнь.
   Накануне, после отъезда Оливии, он пошел в потайной сад и,  наверное,
больше часа провел на камне, на котором  ей  так  нравилось  сидеть.  Но
несмотря на то что светило солнце, пели птицы и цвели цветы, он  не  мог
обрести мира и спокойствия. Оливия уехала, и ее уход из сада  -  из  его
жизни  -  был  почти  осязаемым,  и  граф  с  ужасом  вспомнил,  что  за
существование он вел на протяжении года с лишним  после  того,  как  они
расстались. Теперь Оливия уехала, уехала безвозвратно. Ночью, не в силах
спать, он побрел в ее спальню, сел на ее сторону кровати,  положил  руку
на ее подушку и подсчитывал месяцы до  Рождества.  Почти  пять  -  целая
вечность. "Вернутся ли к тому времени София и Фрэнсис, или  они  продлят
свое путешествие по континенту? - размышлял граф. - И приедет ли Оливия,
даже если  молодые  будут  дома?  А  быть  может,  пришлет  какое-нибудь
извинение за невозможность приехать  -  зимняя  погода,  плохие  дороги?
Увижу ли я ее вообще когда-нибудь?" Чуть не лишившись рассудка,  он  лег
на ее кровать, положил голову на ее подушку и в конце концов уснул.
   Остаток лета, осень и зиму граф решил  провести  в  Лондоне,  а  если
сохранится теплая погода, на пару недель съездить в  Брайтон.  Ему  было
все равно, куда ехать, лишь бы не  возвращаться  в  Клифтон.  В  Лондоне
предстояло сделать визит, которого, по правде говоря, очень хотелось  бы
избежать. Но речь шла не о случайном знакомстве, это знакомство  длилось
шесть лет, и Мэри была его другом. Между  ними  не  было  ничего,  кроме
дружбы, но он должен был положить конец каким 6bi то ни было отношениям,
связывавшим их. Мэри была ему таким близким другом,  что  разрыв  с  ней
можно было расценивать как измену. Возможно, было глупо  порывать  такую
добрую дружбу, если он, быть может, никогда  больше  не  увидит  Оливию.
Однако Маркус знал - он должен порвать с Мэри, но не мог просто  бросить
ее, не говоря ни слова. Он все объяснит ей, и та поймет. Мэри знала, что
он любил жену, так же как он знал, что она все еще горюет  по  погибшему
мужу. Граф подумал, что жизнь была бы менее сложной, если  бы  он  любил
Мэри, а не жену, и если бы она на самом деле была его любовницей.

Глава 17

   Прежде чем Маркус увидел Оливию, он получил от нее три письма.
   Первое пришло через две недели после его прибытия в Лондон, оно  было
переслано ему из Клифтон-Корта. Это было  короткое  странное  письмо,  и
граф так и не понял, что побудило  Оливию  написать  его  и  почему  она
просто не сказала все прямо ему в лицо.
   "Я хочу, чтобы ты знал, - написала она, - что Кларенс не мой любовник
и никогда им не был. У меня никогда не было мужчины, кроме тебя. Кларенс
мой друг, это тебе всегда было известно, и я еще раз подтвердила это, Он
мой друг, и никогда не было ни малейшего намека на что-то иное  в  наших
отношениях с ним".
   Это было  все,  если  не  считать  вежливого  вопроса  о  здоровье  и
изъявления надежды на то, что вскоре они получат известие от Софии.
   "Правда ли это? - спрашивал себя граф и сам отвечал:
   - Безусловно. Раз Ливи так говорит, никаких сомнений быть  не  может.
Она написала потому, что  хочет,  чтобы  я  вернулся,  и  расчищает  мне
дорожку для возвращения? - Такова была его первая и короткая надежда.  -
Или, быть может, она написала просто потому, что Кларенс пожаловался,  а
она расстроилась и  решила,  что  пора  ликвидировать  недоразумение.  А
возможно, хотела еще раз напомнить, что ответственность за разрыв  брака
лежит на мне".
   Оливия не преминула напомнить о его непростительной вине, хотя нельзя
сказать "непростительной", ведь она призналась, что простила его еще  до
того, как он перестал просить у нее прощения. Просто считала невозможным
продолжать их супружескую жизнь. "Все испорчено", - как она  выразилась.
И еще она сказала, что слишком поздно  возобновлять  отношения,  которые
оборвались четырнадцать лет назад. По мнению графа, места для надежды не
было, так что не было  смысла  писать  ответ,  чтобы  рассказать  Оливии
правду о его отношениях с Мэри - он никогда не спал с Мэри,  но  у  него
были другие женщины. И он  положил  последнее  письмо  Оливии  к  другим
письмам, полученным от нее за эти годы. Большинство  ее  писем  касалось
Софии и вопросов, связанных с имением, в  них  никогда  не  было  ничего
личного, но он продолжал хранить все.
   Второе письмо пришло незадолго до Рождества. София и Фрэнсис  еще  не
вернулись из Италии, они  написали,  что  решили  провести  праздники  в
Неаполе и собираются вернуться домой весной. Граф написал жене,  выразил
надежду,  что  Оливия  примет  его  предложение  провести  Рождество   с
Уильямом, Роуз и их семьей, и добавил, что Роуз особенно хочет видеть ее
теперь, когда их семьи  породнились.  Оливия  ответила,  что  не  сможет
приехать и что уже принесла свои извинения герцогине. Она написала,  что
поправляется после простуды и считает неразумным отправляться в  дальнее
путешествие, что у нее другие планы  на  праздник,  и  пожелала  Маркусу
счастливого Рождества. Он снова написал жене, беспокоясь о ее  здоровье,
но она не ответила. Граф  собирался  поехать  в  Раштон,  но  передумал,
решив, что Оливия вряд ли обрадуется его  появлению  на  пороге  дома  с
сочувствиями по поводу затянувшейся простуды, ибо, не будучи  откровенно
грубой, как могла ясно, дала ему понять, что не желает снова встречаться
с ним и пойдет на это только в крайней необходимости ради спокойствия их
дочери. Он провел Рождество  с  семьей  герцога  и  еще  несколькими  их
гостями и чувствовал себя более одиноким, чем когда-либо в жизни.
   Третье письмо пришло в начале апреля, как раз после того, как София и
Фрэнсис вернулись с континента и временно  обосновались  в  Лондоне.  Из
писем, которые она получала от родителей, София  знала,  что  те  так  и
живут врозь, но, очевидно, все же не теряла надежды снова соединить  их.
Она высказала пожелание, чтобы мать приехала в Лондон на часть сезона  и
остановилась у них, если  не  у  отца,  чтобы  они  могли  всюду  ходить
вчетвером. София написала матери, убеждая ее приехать, и  граф  написал,
чтобы сообщить, что их дочь светится здоровьем  и  счастьем,  а  молодой
Фрэнсис все еще дрожит над ней. Маркус писал, что было бы  хорошо,  если
бы Оливия согласилась провести в городе пару недель, -  они  все  вместе
смогли бы побывать на нескольких приемах.
   "Я не могу приехать", - вежливо, но непреклонно ответила Оливия. Граф
уронил письмо на колени и некоторое время сидел неподвижно.  Он  слишком
надеялся на то, что, как всегда понимал, было неразумно  -  на  обещание
жены изредка проводить с ним какое-то время, когда вернется София.
   "Она сделана из камня, - подумал граф с приливом несвойственного  ему
раздражения. - Всегда была неумолима в своем презрении ко  мне.  Она  не
приедет. Вот так. И я никогда больше ее не увижу. В ту ночь с  таким  же
успехом можно было утопить себя в вине или отправиться в путешествие  по
всем лондонским публичным домам. Можно было..."
   Нехотя подняв письмо, он стал читать дальше.
   "Это не повторная простуда, - писала Оливия. - Простуды не было. Я не
могла решиться сообщить тебе истинную причину. Мне и сейчас  трудно,  но
ты имеешь право знать, и мне следовало давно рассказать тебе  правду.  В
этом месяце у меня должен родиться ребенок,  так  что  о  путешествии  в
Лондон, конечно, и речи быть не может. Я буду рада  видеть  Софию,  если
она согласится приехать сюда, пропустив разгар сезона. Интересно, смутит
ли ее появление сестры или брата, который будет настолько моложе ее?  Но
не чувствуй  себя  обязанным  приезжать,  Маркус,  и  не  чувствуй  себя
виноватым. Я уже давно не хотела ничего так, как хочу этого ребенка.  Со
мной все хорошо, и я напишу тебе, как только роды будут позади".
   Граф Клифтон вскочил на ноги  с  такой  поспешностью,  что  опрокинул
стул, на котором сидел.

***

   Погода стояла чудесная.  После  трех  дождливых  дней  снова  светило
солнце, и воздух был пропитан запахом свежей зелени. Весна в  этом  году
запоздала, еще цвели бледно-желтые нарциссы, а тюльпаны и другие поздние
весенние  цветы  набирали  силу,  и  почки  на  деревьях  едва  начинали
распускаться.
   Оливия с удовольствием прогуливалась в  своем  любимом  уголке  сада,
называемом розарием. Но розы распустятся еще  не  скоро,  а  сейчас  все
вокруг  было  усыпано  ранними  цветами.  Она   осторожно   присела   на
окаймленное металлом сиденье скамейки с таким ощущением,  словно  только
что преодолела пять миль, а  не  прошла  короткое  расстояние  от  дома.
Ребенок  уже  опустился,  хотя  до  предполагаемого  дня  рождения   еще
оставалось две недели. "Дышать стало легче, но ходить  тяжело  и  сидеть
тоже тяжело", - печально подумала Оливия. Весь день с  самого  утра  она
себя неважно чувствовала, ее одолевали попеременно то жар,  то  тревога.
Оливия не могла припомнить, чтобы с Софией ощущала себя такой большой  и
тяжелой. Но, безусловно, в этом нет ничего удивительного, ведь с тех пор
прошло почти девятнадцать лет.
   "Интересно, приедет ли София? Может  быть,  вместе  с  Фрэнсисом?"  -
мечтала Оливия. Она  очень  хотела  их  увидеть  и  надеялась,  что  они
приедут. Ей нужно было лично убедиться, что все написанное о них  Марком
правда. И кроме того, ей не  хватало  рядом  Софии,  ведь  почти  девять
месяцев Оливия прожила без семьи.  "Не  рожденный  ребенок  все-таки  не
совсем семья, способная скрасить одиночество", - подумала  она,  положив
руку на живот. "У вас будет мальчик, -  предсказала  миссис  Оливер,  ее
экономка. -  Я  всегда  могу  определить,  кто  родится,  по  тому,  как
протекает беременность, и почти никогда не ошибаюсь", - заявила она.
   Оливия надеялась, что София приедет, и очень надеялась, что  Марк  не
приедет. Сейчас она не вынесла бы встречи с ним, на  предстоящие  недели
ей  была  необходима  спокойная  жизнь.  Оливия  надеялась,  что  он  не
почувствует себя обязанным приехать.  До  нее  донесся  отдаленный  стук
копыт на дороге, и она по звуку определила, что там не  одна  лошадь,  а
Кларенс обычно приезжал верхом. "Вероятно, это Эмма, - подумала  Оливия.
- Или жена священника, она обещала  заглянуть  на  неделе.  А  возможно,
София. Но нет, мое письмо могло дойти до Лондона только пару дней назад,
и София не может так быстро приехать". Когда экипаж подъехал ближе,  она
увидела, что  это  двуколка,  и  встала,  чтобы  лучше  рассмотреть  ее,
стараясь вспомнить, у кого из ее знакомых подобная коляска. По соседству
таких не было, значит, кто-то приехал издалека.
   "Марк? - мелькнула у нее мысль. - Нет, это не может быть Марк, у него
не было времени собраться в такое далекое путешествие и добраться сюда".
Плотнее стянув на плечах шаль, Оливия обеими руками прикрыла живот.
   Это был Марк. Она поняла это вопреки здравому  смыслу  и  задолго  до
того, как разглядела  человека,  сидевшего  на  козлах.  Стук  сердца  и
пульсирующая в висках кровь сказали ей, что это Марк. Но  она  не  могла
побежать ни к нему, ни от него, а просто застыла на месте.
   Это  был  Марк.  И  он,  увидев  Оливию,  сделал  знак  двум  слугам,
появившимся в дверях конюшни посмотреть, кто прибыл, и, оставив  лошадей
и двуколку на их попечение, спрыгнул с высокого сиденья и бросил на него
шляпу.
   Это был Марк. Ее ребенок беспокойно заворочался внутри, а она,  глядя
на мужа, вдруг открыла для себя, что позабыла его посеребренные  волосы,
позабыла,  как  он  привлекателен.  Оливия  стояла  посреди  розария   в
шерстяной шали, накинутой поверх широкого  хлопчатобумажного  платья,  и
выглядела  необъятной.  Она  была  очень  бледна  и   показалась   графу
невероятно прекрасной. Он даже не  оглянулся  проверить,  взяли  ли  его
лошадей слуги, а пошел прямо к жене.
   - Ливи. -  Он  протянул  руки,  чтобы  взять  ее  за  протянутые  ему
навстречу руки. - Боже мой. - Он крепко сжал ее холодные руки. - О Боже!
   - Марк. Зачем ты приехал? О,  зачем?  Я  так  надеялась,  что  ты  не
приедешь.
   - Вот как? - У графа свело челюсть. - Ты не думала,  что  меня  может
интересовать рождение собственного ребенка? Ты не думала, что  для  меня
важно узнать об этом не в самый последний момент?
   - Да, я понимала, что тебе может быть небезразлично. Это  может  быть
сын, так что, возможно, у тебя будет наследник  спустя  столько  времени
после того, как ты потерял надежду.
   - А возможно, это будет дочь. Во всяком  случае,  это  будет  частица
меня и тебя тоже. Ты не имела права так долго скрывать все от  меня.  Ты
вообще не имела права  скрывать.  -  И  потрясение,  тревога  и  любовь,
поддерживавшие его в этой поездке, мгновенно и неожиданно превратились в
гнев. Однажды в далеком прошлом он совершил единственную ошибку и с  тех
пор в глазах  Оливии  превратился  в  безнравственное  и  бесчувственное
чудовище.
   "Значит, он приехал из-за ребенка.  -  Женщина  высвободила  руки.  -
Несомненно, это единственная причина его приезда". Она предполагала  это
и именно поэтому не хотела его видеть. Конечно, своим замечанием о  сыне
и наследнике она обидела мужа, хотя  знала,  что  даже  если  это  будет
девочка, он будет любить ребенка так же, как любил Софию. Но это был  ее
собственный