графа,  которая
будет баронессой и супругой главы семьи. Мои младшие сестры будут  брать
с вас пример в том, что касается  внешнего  вида  и  поведения.  И  ваша
глухота совсем не оправдывает вашего вызывающего поведения.
   Почему он злится? Эмили заглянула ему в глаза и вздернула подбородок.
Она редко сердилась, но сейчас это было ответом на  его  гнев.  Конечно,
она понимала, что выглядит неподобающим образом. После пяти дней,  когда
она выглядела и вела себя так, как от нее требовалось, он, наверное, был
шокирован,  застав  ее  в  подобном   виде.   Потрясенный,   он   спешил
выговориться и лишь некоторое время спустя овладел собой.
   Он  глубоко  вздохнул,  и  сердитое  выражение   его   лица   немного
смягчилось. Возможно, он понял свою ошибку и сейчас извинится перед  ней
за несдержанность и резкие слова. Возможно, улыбнется ей, и она  ответит
улыбкой.
   Может, они даже рассмеются вместе... И она,  опередив  его,  поспешит
домой, переоденется, и неприятный инцидент будет забыт.
   Но взгляд лорда Пауэлла  упал  на  картину.  Она  чуть  не  бросилась
вперед, чтобы заслонить ее от него. Но не сделала  этого.  Ей  пришло  в
голову, что с помощью картины она впервые может  пообщаться  с  ним,  не
ограничиваясь кивками и улыбками. Она могла бы немного приоткрыть  перед
ним свой внутренний мир. Затаив дыхание  и  ожидая  его  реакции,  Эмили
наблюдала за выражением его лица.
   Его брови снова сошлись на переносице. Он смотрел на картину,  словно
это была ядовитая змея. Потом повернулся к ней, -  Это  ваша  работа?  -
спросил он. - Но что это такое?! - воскликнул он, снова забыв о  хороших
манерах.
   Она  подняла  руки  и  указала  на  окружающие  их  деревья,   потом,
напряженно раздвинув пальцы, указала на небо и закрыла  глаза.  И  снова
взглянула на него.
   - Я не вижу на картине ни деревьев, ни неба, - сказал он. - Разве его
светлость не нанимал для вас учителя или гувернантку, которые  могли  бы
научить вас писать акварелью, леди Эмили?
   Она кивнула.
   -  Мои  сестры  имели  счастье  пользоваться  услугами   превосходных
гувернанток, и все они очень неплохо рисуют. Их картины висят у  меня  в
кабинете и в спальне. Их научили создавать нежную красоту из окружающего
мира.
   Она не сводила взгляда с его губ. Ей  было  важно  не  пропустить  ни
одного слова из того, что он говорил.
   Но нежную красоту создал Бог. И враждебную красоту тоже. Ей  было  бы
неинтересно рабски копировать то, что уже сделано. Возможно, для  людей,
которые могут слышать и говорить, не так уж важно уметь высказывать свои
мысли и чувства через картину. Она сомневалась, что он понял бы ее, даже
если бы она смогла объяснить это словами. Он не поймет. Понимать  всегда
приходится ей.  Ведь  это  у  нее  отсутствует  способность  говорить  и
соображать.
   По крайней мере так ей иногда казалось. Правда, это не  относилось  к
Анне, Люку и некоторым другим людям.
   - Это, - сказал он, указывая на картину, - бред сумасшедшей.
   Он, наверное, не хотел, чтобы она это прочла по губам.
   Но она прочла и широко раскрыла глаза от удивления, обиды и гнева.
   - Прошу прощения, - запоздало извинился он.  -  Это  не  только  ваша
вина. Я начинаю понимать,  что  его  светлость  был,  наверное,  слишком
снисходителен к вам, леди Эмили.
   Она вспомнила Люка, склонившегося над  письменным  столом,  когда  он
учил ее читать, строгого и невозмутимого, несмотря на ее  слезы  и  даже
время от времени скандалы. Он говорил, что пусть эта работа убьет его  и
разрушит его брак, но она будет читать и писать и они прозанимаются  еще
час, прежде чем сделать перерыв на чай. И тем не менее она  ни  разу  не
усомнилась в том, что Люк  очень  любит  ее.  Если  бы  усомнилась,  то,
наверное, никогда не выучилась бы.
   - Это можно понять, - сказал лорд  Пауэлл,  взгляд  которого  немного
смягчился. - Он, должно быть, жалел вас. Когда мы поженимся, моя матушка
займется вами.
   Эмили была не только изумлена и глубоко  обижена,  но  и  возбуждена.
Значит, его матушка поможет ей разобраться, что к чему?  Как  будто  она
неотесанная, невежественная и избалованная  девчонка.  Или  какая-нибудь
слабоумная.
   Она  видела,  что  лорд  Пауэлл  снова  начал  говорить,   но   резко
отвернулась, бросилась почти бегом к скале у водопада  и  взобралась  на
нее. Она остановилась на камне, уставилась на поток,  который,  бурля  и
пенясь,  падал  по  крутому  скалистому  склону  вниз,  и  умышленно  не
поворачивала голову, хотя знала, что он все еще стоит там. Ей  хотелось,
чтобы он ушел. К счастью, он не попытался пойти за ней следом.
   Люк понял бы ее объяснение картины, подумала она.
   Возможно, он бы ее не одобрил и снова  сказал  бы  что-нибудь  насчет
лесных ведьм, но он бы понял. А если бы не понял,  то  просто  пожал  бы
плечами и, возможно, сказал бы, что  пора  завтракать.  Он  не  стал  бы
расхваливать картину, но и не проявлял бы снисхождения. Он  относился  к
ней с уважением.
   И Эшли. Эшли, который пригласил ее танцевать, хотя отлично знал,  что
она не может слышать музыку. Но ей не хотелось сейчас думать об Эшли.
   Не поворачиваясь, она,  почувствовала,  что  лорд  Пауэлл  отошел  от
мольберта и остановился рядом с грудой камней. Она надеялась, что он  не
полезет наверх и она сможет прийти в себя от  обиды,  прежде  чем  опять
улыбнется ему.
   Ему снова нужно было увидеть ее такой, какая она была последние  пять
дней, а потом уже продолжать разговор.
   Им обоим требовалось время.
   Уходи, мысленно сказала она ему, не глядя на него.
   Прошу тебя, уйди отсюда.
   Наконец он ушел. Ей показалось, будто он сначала что-то сказал, но ее
не интересовало, что именно.
   Она окончательно поняла, что  после  замужества  ее  жизнь  полностью
изменится. Несмотря на то что свадьба состоится через некоторое время, а
до этого она еще поживет здесь одна,  с  Люком,  Анной  и  деть  ми,  ей
следует смириться с тем, что жизнь ее должна измениться. Она должна быть
готова к этому. После свадьбы не должно быть никаких сцен вроде этой.
   Она не ожидала, что придется от многого отказаться:  от  свободы,  от
общения с окружающей природой, от одиноких  прогулок,  от  живописи.  От
всего, что ей дорого.
   Наверное, это и означает  превращение  во  взрослого  человека.  Анна
хорошо себя чувствовала в рамках условностей и правил  приличия,  как  и
Агнес, и Шарлотта, и Дорис, и  все  остальные  знакомые  женщины.  Этого
можно добиться.
   И она добьется, хотя ей будет труднее, чем любой из них.
   Но неужели она  должна  сломать  себя,  чтобы  стать  респектабельной
замужней  женщиной  и  добиться  относительной  независимости?   Неужели
женщина всегда должна приспосабливаться к требованиям мужчины?  Пожалуй,
так и есть.
   Эмили сжала в кулачки опущенные руки, закрыла глаза и подставила лицо
утреннему солнцу. Да, она изменится, расстанется со  всем,  что  было  в
прошлом, и примет вызов, который бросает ей будущее. Она приспособится.
   Станет такой, как все остальные женщины, научится улыбаться, кивать в
знак согласия и без конца читать по губам.
   Но придется расстаться... Эшли...
   Не успела она решительно прогнать мысль о нем, как почувствовала  его
присутствие. Он здесь. Не просто  в  Боудене,  а  здесь,  поблизости.  И
наблюдает за ней. Достаточно открыть глаза, повернуть  голову  -  и  она
увидит его.
   Она помедлила в нерешительности. Возможно, если она не  посмотрит  на
него, он уйдет. И все кончится. Она знала, что больше никогда не  должна
приходить к водопаду.
   Эшли останется в прошлом. Он уйдет из  ее  жизни,  хотя  им  придется
видеться в доме, где он некоторое время будет жить с женой и сыном.
   Значит, это конец. Или еще не совсем? Эмили не  смогла  устоять.  Она
открыла глаза, повернула голову и взглянула на него.
   Костюм для верховой  езды  сидел  на  Эшли  с  характерной  для  него
небрежной элегантностью.
   Длинные черные волосы были схвачены на затылке черной лентой. В одной
руке он держал треуголку. Он стоял, небрежно опираясь о ствол дерева,  и
улыбался ей.
   Однако она знала, что  под  внешней  расслабленной,  небрежной  позой
скрывается невероятная усталость, перешедшая вчера вечером в безудержное
веселье. И сейчас он лишь притворялся, что чувствует себя хорошо. Он мог
обмануть кого угодно, только не ее. Она чувствовала, что ему плохо.

Глава 6

   Эмили не улыбнулась и осталась стоять на месте. Ее поза не говорила о
том, что его появление ей неприятно.
   Она просто смотрела на него.
   Ему вспомнилось, как он впервые встретил ее.  Тогда  он  тоже  забрел
сюда в поисках уединения и покоя. Но она пришла сюда  раньше,  а  увидев
его, спустилась вниз, взяла за руку и привела  на  плоский  камень.  Они
уселись рядом, и она попросила поговорить с ней. И он стал говорить.  От
этого воспоминания защемило сердце:  жаль  стало  дружбы,  оставшейся  в
прошлом.
   Теперь она не спустилась вниз и не пригласила подняться к ней.  Но  и
не прогнала, как Пауэлла. Оттолкнувшись от дерева, он  сделал  несколько
шагов и остановился.
   - Мне следовало бы знать, что я найду тебя здесь, - сказал он. -  Где
еще тебе быть так рано в прекрасное весеннее утро? - Не отводя  от  него
глаз, она даже не улыбнулась. - Эмми,  -  продолжал  он,  протягивая  ей
руку, - спускайся вниз. - Хотя  ему  очень  хотелось  взобраться  к  ней
наверх. Сколько часов провели они вместе, сидя на плоском  камне,  когда
он говорил и говорил, изливая свои обиды и сомнения! Как ни странно, эти
монологи вспоминались ему как разговор, потому  что  она  участвовала  в
них, пусть и молча. Ему  очень  хотелось  восстановить  эту  дружбу.  Но
теперь она уже не ребенок.
   Похоже, она прочла его мысли и,  медленно  покачав  головой,  сделала
приглашающий жест рукой, а потом приложила пальцы  этой  руки  к  своему
сердцу.
   Он вспомнил, что это  был  один  из  их  тайных  жестов,  означающий:
"Присоединяйся ко мне. Мне нужно твое общество".
   Интересно,   помнит   ли   она,   подумал   он,   или   жест   сделан
бессознательно?
   Он сказал себе, что не должен стараться вернуть прошлое,  Эмми  стала
женщиной, у нее своя жизнь. Она уже не ребенок, готовый слушать, как  он
изливает все свои беды и  несчастья.  Усмехнувшись,  он  быстро  взбежал
наверх и встал с ней рядом.
   - Он сказал, что вернется в дом и увидится с тобой  за  завтраком,  -
проговорил Эшли. - Сказал, что вам  нужно  продолжить  разговор.  Больше
ничего важного. Тебе, наверно, хотелось узнать, что он говорил, когда ты
отвернулась, Эмми? Не бойся, я не подслушивал. Вы поссорились?
   Она не ответила.
   - Хочешь поговорить об этом? - спросил он, улыбнувшись ей. Это был не
простой вопрос. Он знал, что  Эмми  всегда  умела,  хотя  бы  с  помощью
жестов, сделать так, чтобы он  ее  понял.  Правда,  это  было  давно.  -
Рассказать все как старому другу, Эмми?
   Как ни странно, ему хотелось с сочувствием  выслушать  Эмми.  Вернуть
хотя бы частично то, что она  щедро  давала  ему.  Забыть  на  несколько
мгновений о своих бедах.
   Ее глаза скользнули в сторону, потом снова остановились на его  лице.
Она подняла брови. Он посмотрел туда, куда она указала глазами.
   - Картина? - спросил он. - Вы поссорились из-за картины? Она  ему  не
понравилась? Это так, Эмми? Ты хочешь, чтобы я посмотрел ее  и  высказал
свое мнение?
   Она схватила его за локоть, покачала головой и быстро отдернула руку.
В ее глазах он заметил смятение, даже страх. Она  боялась  показать  ему
свою картину?
   Она указала рукой в направлении дома, потом на себя.
   Обеими руками она обвела себя с головы до ног  и  отступила  на  шаг,
чтобы он мог разглядеть ее. В глазах ее он заметил раскаяние.
   - Ему не понравился твой вид? - фыркнул Эшли. -  Не  понимаю  почему,
Эмми? Он, должно быть, болван. Вчера, когда я еще не  узнал  тебя,  меня
потрясла твоя красота.
   А сегодня утром ты в сто раз красивее. Сегодня ты - это  ты.  Похоже,
он совсем не знает  тебя,  Эмми!  Неужели  он  знает  только  красавицу,
которой ты была вечером?
   У нее вспыхнули щеки, и она стала еще красивее. Эшли испытал  большое
облегчение,  увидев  утром   ту   прежнюю   Эмми,   создание,   которому
естественнее находиться на лоне природы, чем в  бальном  зале.  Хотя  по
правде говоря, он был ослеплен ее красотой в бальном зале еще  до  того,
как узнал, кто перед ним. Но и там она  была  не  такой,  как  остальные
женщины. Пытаться вынудить Эмми походить на других означало бы заставить
ее острее ощущать себя неполноценной. Она отличалась от  окружающих,  но
неполноценной не была. Неужели никто этого не понял?  Даже  Анна..,  или
Люк? Но много ли он знал о ней теперь? Он не видел ее и не  вспоминал  в
течение семи лет.
   - Ты выходишь за него замуж, Эмми? - спросил он.
   Пауэлл, несомненно, готов был смириться с ее неспособностью слышать и
говорить. Наверное, несправедливо судить о нем по  неодобрению,  которое
он  выразил  несколько  минут  назад,  очевидно,  по  поводу  того,  что
нарисовано на картине.
   Она кивнула. Но, как только  что  она  объяснила  ему  жестами,  этот
человек не одобрил и ее вид. А ведь  сейчас  Эмми  была  гораздо  больше
похожа  сама  на  себя,  чем  та  ослепительная   красавица   на   балу.
Неодобрение, высказанное Пауэллом, не сулило ничего хорошего.
   - Ты любишь его,  маленький  олененок?  -  спросил  Эшли,  с  грустью
подумав, что старое прозвище больше не подходит ей.
   Она уклонилась от  ответа.  Конечно,  ее  чувства  к  жениху  его  не
касались. Эшли стал для нее чужим, как и она для него.  Несколько  минут
они стояли, глядя друг на друга. Он почувствовал себя так спокойно,  как
не чувствовал уже давно. Многие  недели,  месяцы.  Было  в  Эмми  что-то
такое... В ней всегда было что-то особенное.
   Эмми протянула к нему руки ладонями вверх и  поманила  пальцами.  Еще
один когда-то придуманный ими жест, означавший: "Расскажи мне  о  себе".
Это предлагалось не из  вежливости.  Он  видел  в  ее  глазах  подлинный
интерес, сожаление и ощутил искушение поступить так, как поступал  много
лет назад: излить перед ней душу. Рассказать ей  все.  Эмми  всегда  его
понимала, хотя до нее доходило далеко не каждое сказанное им слово.
   Одной рукой она указала на камень, выступающий из  воды,  уселась  на
него, не дожидаясь ответа, и,  опустив  в  воду  босую  ногу,  принялась
болтать ею. Он сел рядом, и она, подобрав ноги, обхватила колени  руками
и, внимательно глядя на него, приготовилась "слушать".  Ему  показалось,
что перед ним снова та девочка, которой она  была  тогда,  а  он  -  тот
юноша, каким был прежде.
   - Я уехал в Индию, бросив вызов судьбе, - начал он, - чтобы  работать
и составить себе состояние. Но прежде всего мне хотелось  проверить,  на
что я способен, доказать, что могу сам добиться всего в  жизни.  Ты  это
понимаешь, Эмми?
   - Да, - сказала она взглядом, обойдясь без кивка и улыбки.
   - И у меня все получилось, - продолжал он; - Казалось,  осуществилась
моя мечта, я был очень  счастлив.  Конечно,  там  приходилось  постоянно
воевать с французами, но опасность лишь придавала жизни остроту. У  меня
есть друзья среди военных, например, майор Родерик Каннингем...
   Эмили смотрела на  него,  не  отводя  взгляда,  потом  снова  сделала
манящий жест пальцами, требуя, чтобы он продолжал.
   - Потом я встретил Элис, - сказал он так, будто эта встреча  положила
конец его счастью. - Ее отец, сэр Александр Керси, был моим  начальником
в компании. Она только что  приехала  в  Индию  после  внезапной  смерти
брата, а я тогда был тяжело болен: меня трепала жестокая лихорадка.  Мой
слуга сообщил Керси о болезни, и, когда я  очнулся,  она  сидела  рядом,
обтирая влажным полотенцем мое лицо. В течение нескольких недель она без
устали  ухаживала  за  мной.  Элис  была  очень  хороша   собой,   Эмми;
миниатюрная, хорошо сложенная, темноволосая,  с  тихим  голоском.  Разве
удивительно, что я безумно влюбился в нее?
   - Нет, - сказала она  своими  большими  и  спокойными  глазами,  чуть
улыбнувшись. По ее напряженному взгляду он  понял,  что  она  прочла  по
губам каждое слово. - Нет, это вполне понятно.
   Еще бы не понять! Элис была нежна и терпелива. Она сильно горевала по
умершему брату и ценила его сочувствие и внимание. Она тоже влюбилась  в
него. И они поженились.
   - Мы поженились после нескольких недель  знакомства,  Эмми,  -  снова
заговорил он, - поженились, чтобы жить счастливо до конца своих дней.
   Эмили на мгновение прикоснулась к его руке. Должно быть, горечь в его
голосе отразилась в выражении лица.
   -  Почему  ты  несчастлив?  -  спросил   ее   пылающий   взгляд   под
вопросительно поднятыми бровями.  -  Почему  ты  вернулся  домой?  -  Не
требовалось ни слов, ни жестов.
   Он не видывал человека с таким выразительным лицом, как у Эмми.
   - Умер  ее  отец,  -  попытался  он  объяснить.  -  Как  муж  Элис  я
унаследовал его имение и огромное состояние.
   К тому же надо было подумать о Томасе... А может быть, Эмми,  стимула
не осталось. Я скучал по дому, и мне захотелось вернуться в Англию. Ведь
я всегда говорил, что вернусь, когда сколочу состояние, чтобы осесть  на
своей земле и жить в мире и покое со своей семьей.
   Она понимала, что все не так просто, как он говорит.  И  сказала  ему
своими выразительными и умными глазами, что знает: ему плохо, ему больно
- хотя и не понимает причины. Возможно, она не все поняла из  того,  что
он рассказал, но поняла основное. И еще она поняла, что он рассказал  ей
не все.
   Эшли не хотел говорить больше, чем сказал. У нее своя жизнь. И жених,
с которым, кажется, возникли разногласия. Их  предстоит  уладить.  Зачем
обременять ее своими горестями? К  тому  же  он  теперь  не  тот  юноша,
который эгоистично облегчал свою душу перед  благословенным  слушателем.
Он научился не перекладывать свои  беды  на  плечи  других.  И  хотя  он
вернулся в Боуден, к Люку и даже к Эмми, но знал еще до  прибытия  сюда,
что ни один из них не сможет ему помочь - прежде всего  потому,  что  он
сам не позволит им это сделать. Хотя и с большим трудом, но он  научился
теперь полагаться на  собственные  силы.  Он  бросил  взгляд  в  сторону
мольберта и улыбнулся.
   - Можно мне посмотреть на картину? - спросил он. - Мне не терпится ее
увидеть.
   Эмили закусила губу и снова покраснела.
   - Неужели так плохо? - Он видел, что она колеблется и очень  смущена.
- Ладно, не буду настаивать,  -  рассмеялся  он.  -  И  не  буду  больше
нарушать твое уединение, Эмми. Я, пожалуй, вернусь в  дом  и,  возможно,
позавтракаю вместе с Пауэллом.
   Но  она,  видимо,  приняла  решение,  покачала  головой  и,  вскочив,
спустилась, легко перепрыгивая с камня на  камень,  к  тому  месту,  где
стоял мольберт. Оглянувшись, она смотрела, как он приближается.
   То, что он увидел, было полной неожиданностью. Понять, что изображено
на  картине,  действительно  было  трудно.  Там  было  пестрое  смешение
зеленого, коричневого, синего цветов.  Резкие  мазки  взмывали  вверх  и
почти сливались в одной точке. Ему еще  никогда  не  приходилось  видеть
ничего подобного. Он чуть ли не  посочувствовал  нахмуренной  физиономии
Пауэлла. Однако что бы ни  пыталась  Эмми  изобразить  на  картине,  она
делала это со страстной убежденностью. Картина "говорила", хотя языка ее
он не мог понять.
   - Эмми, - сказал он, с  любопытством  взглянув  на  нее.  -  Объясни,
пожалуйста. Я чувствую, что в картине есть смысл, но не понимаю его.
   Она всплеснула руками, и он понял, что ей не терпится рассказать  ему
о том, что изображено на картине. Она указала на деревья вокруг, на небо
над головой и, протянув вверх руки, откинула  голову  и  закрыла  глаза,
описывая руками  спирали  в  воздухе.  Лицо  ее  выражало  самозабвенный
восторг.
   Эшли снова взглянул на холст. Ага, вот оно...  Он  понял,  что  здесь
изображено,  хотя  никогда  раньше  не  видел  ничего   подо